Уайльд Оскар - Робби Россу, 6 января 1896 г.

6 января 1896.

Мой милый Робби!

Обдумай теперь мое предложение. Я надеюсь, моя жена, которая так благородна и великодушна в денежных делах, вернет эти уплаченные за меня 76 фунтов. В этом я не сомневаюсь. Но предложение должно бы исходить от меня, а между тем мне неудобно принимать от нее ничего, кроме ренты; я могу принять то, что дается мне из любви и сердечной склонности, но никак не то, что выплачивают нехотя или под разными условиями. Иначе, лучше я совсем освобожу от себя жену. Тогда пусть она вторично выходит замуж. Во всяком случае, когда она будет свободна, я надеюсь, она разрешит мне время от времени видеть моих детей. Именно этого я и хочу. Но прежде всего я должен ей дать свободу. Я должен сделать это, как делает честный человек, склонив голову и покорный всему.

Подумай еще раз, что вышло из этого, благодаря тебе, благодаря твоему необдуманному поступку. И тогда, сообщи мне, что думаешь ты об этом и что думают другие. Само собой разумеется, ты желал лишь наилучшего; но твой взгляд был ложен. Я могу сказать открыто и честно: я постепенно прихожу к убеждению, что все, что ни случается, - к лучшему. Быть может, это философия, или сужденье разбитого сердца, или религия, или тупое равнодушие отчаяния. Все равно, откуда идет это чувство, но оно сильно во мне. Приковать к себе жену против воли - несправедливо. У нее есть основание желать свободы. И мне было бы радостно, если бы она не помогала мне деньгами. Быть у нее на содержании - стыд и позор. Посоветуйся об этом с Мором... Пусть он покажет тебе письмо, которое я писал ему. Попроси также своего брата дать мне совет. У него блестящий деловой ум.

восхищение. Какая здоровая художественная натура! Он вполне прав, отстаивая здоровое, как главное в романе, хотя в жизни и в литературе до сих пор преобладало лишь ненормальное. Письма Россетти - страшно прозрачные подделки его брата. Все же я с интересом узнал из них, что "Мель- мот" моего двоюродного деда и "Сидония" моей матери, находились в числе книг, пленивших его в юности. Что касается заговора, возникшего против него впоследствии, я думаю, он действительно существовал и средства для него давались Хэкским банком. Поведение дрозда в Чэйнской аллее кажется мне в высшей степени подозрительным, хотя Вильям Россетти и говорит: "я не мог усмотреть в пении дроздов ничего необыкновенного". И письма Стивенсона тоже - горькое разочарование. Для романтического писателя не может быть худшей обстановки, чем романтическая, - вот что ясно стало для меня. Живи Стивенсон в улице Гауэр-Стрит, он мог бы написать книгу в роде "Трех Мушкетеров", между тем на острове Самоа он писал письма о немцах в Times. Я вижу также указания на то, какой страшной борьбы стоит вести естественную жизнь. Кто рубит дрова--для себя ли, или для пользы других-- тот не должен уметь описывать это. Ведь естественная жизнь в действительности--бессознательна. Только переселившись на Грабеп, Стивенсон расширил область искусственного. Кое-чему я научился из этой безотрадной книги: и теперь, если бы я и провел остальную жизнь в кафе, читая Бодлера, все же она будет более естественной, чем если бы я стал чинить заборы или сажать какао в илистом болоте.

"En Route" Гюисманса оценивают не по заслугам. Это просто - журналистика. Ни звука не слышно из той музыки, что описывается в книге. Тема восхитительна; но стиль не стоящий совершенно ничего, заезженный, вялый. Французский язык его еще хуже, чем у Онэ. Онэ старается быть банальным, и это удается ему; Гюисманс старается не быть банальным, и это не удается ему... Роман Гарди читается с удовольствием, а роман Гаральда Фредерика очень интересен по материалу... Впоследствии--так как в тюремной библиотеке почти совсем нет романов, которые могли бы читать мои бедные товарищи по заключению, - я хочу подарить туда с дюжину хороших романов Стивенсона (здесь нет ничего, кроме его "Черной Стрелы)", несколько романов Теккерея (нет вовсе), Джена Аустепа (нет вовсе) и пару хороших книг в духе Дюма-Старшего, как, например, Стэнли Веймана и других современных молодых писателей. Ты говорил о каком-то protИgИ Хэнли? Пусть кто-нибудь еще из кружка Антони Хопса войдет в этот список. После Пасхи ты можешь мне составить их список, так около четырнадцати, и позаботиться о том, чтобы они были мне присланы. Они понравятся тем немногим, которые не придают значения дневнику Гонкуров. Не забудь, что я хотел бы заплатить за них сам. С ужасом думаю о том, что я выйду в мир, не имея права назвать своей собственностью пи одной книги. Захочет ли кто-нибудь из моих друзей подарить мне две-три книги, например N,N?... Ты знаешь, какие книги мне хочется иметь? - Флобера, Стивенсона, Бодлэра, Метэрлинка, Дюма-Отца, Китса, Марло, Чаттертона, Кольриджа, Анатоля Франса, Готье, Данте, и всю литературу о Данте, Гёте и всю литературу о Гёте, и т. д. Я счел бы величайшей любезностью, если бы были готовы книги для меня - и быть может у меня еще есть друзья, которые охотно окажут мне эту услугу. Право, я умею быть благодарным, хотя, к сожалению, с виду и кажется, что я неблагодарен. Но ты должен иметь в виду, что даже и помимо жизни в тюрьме, у меня были вечно хлопоты и неприятности.

коммунистических идей среди богатых, или каким-нибудь иным способом губишь свою молодость, которая была всегда многообещающей и таковой остается и теперь. Если я несправедлив к тебе и нашел неверное объяснение, припиши это болезненной раздражительности--от долгого тюремного заключения. Но прошу тебя, - пиши яснее. А не то может показаться, что тебе нечего скрывать.

В этом письме, верно, много отвратительного. Но я должен бранить тебя тебе самому, а не другим. Дай прочесть мое письмо Мору... Гаррис, надо надеяться, навестит меня в субботу. Поклонись от меня Артуру Клифтону и Мисс N. я нахожу в ней много сходства с женой Россетти: такие же великолепные волосы, но, конечно, она много прелестнее, хотя и Мисс Сиддаль тоже очаровательна, как и ее поэма "Иа".

Всегда твой