Красная кокарда.
Часть вторая.
VIII. Розыски

VIII. РОЗЫСКИ

Я не видел Луи со времени дуэли в Кагоре, когда, расставаясь с ним у собора, отказался пожать ему руку. Тогда я был страшно сердит на него. С течением времени и нагромождением событий чувство это значительно смягчилось. Теперь я был рад, что встретил его, что он жив и здоров и что он абсолютно далек от мысли сводить старые счеты. Поэтому я протянул ему руку и со смехом сказал:

- Незнакомец перед вами, сударь. Я искал вас и очень рад, что наконец нашел.

Луи несколько секунд смотрел на меня, как бы не веря своим глазам. Потом вдруг с любовью прежних лет схватил мою руку.

- Адриан! Неужели это ты? - взволнованно заговорил он.

- Я самый.

- И здесь!

- Да, здесь. А что?

Неожиданно он выпустил мою руку. Лицо его приняло иное выражение; он весь изменился, как меняется дом, когда закроют его ставни.

- Очень жаль, - медленно произнес он. - Зачем вы здесь, сударь? - продолжал он с нотами гнева в голосе.

- Как зачем я здесь?

- Да, зачем? - сердито переспросил он. - Неужели вы явились для того, чтобы смущать нас? Неужели вы не понимаете, какое зло причиняете своим присутствием?

- Я знаю, по крайней мере, что ищу только хорошего, - возразил я, изумленный такой неожиданной и беспричинной переменой тона. - Я не делал из этого тайны никогда. Едва ли кто подвергается такому дурному обращению, как я со стороны вашей семьи. Ваша интонация заставляет меня теперь сказать вам это. Но когда я увижу завтра маркизу, то вновь скажу, что, несмотря на все, я не изменю своих намерений.

- Вы не увидите ее.

- Увижу.

- Нет, не увидите, - стоял он на своем.

Тут в спор вмешалась сама хозяйка.

- Довольно, довольно! - вскричала она голосом, в котором слышалась печаль. - Мне казалось, что вы были друзьями. А теперь, когда судьба опять свела вас вместе...

- Лучше бы этого не было! - воскликнул Луи, опуская руки, как человек, охваченный отчаянием.

И он принялся нервно прохаживаться взад и вперед по комнате.

- Кажется, вы прежде никогда не говорили со мной таким тоном, - с упреком вернулась она к прежнему разговору. - Если это только потому, что вы застали у меня виконта, - продолжала она спокойно, поблескивая глазами, - то эта причина недостойна ни вас, ни нас обоих, ибо вы оскорбляете и меня, и вашего друга.

- Боже сохрани! - воскликнул Луи.

- Это еще не все, - продолжала она гордо. - Еще в течение недели этот дом будет моим, и только по прошествии недели он перейдет к вам. Мне придется хорошенько подумать об этом сегодня ночью. Быть может, ласковое слово будет с вашей стороны впредь такой же редкостью, как теперь грубое?

Он, не выдержав этого упрека, бросился перед ней на колени и стал целовать ей руки.

- Простите меня! - страстно закричал он, не замечая моего присутствия. - Я очень несчастен. Вы мое единственное утешение, моя единственная отрада. Я сам не знаю, что говорю. Простите меня!

- Хорошо, - поспешно согласилась она. - Встаньте.

Украдкой смахнув слезу, она посмотрела на меня, сконфуженная, но счастливая.

- Я прощаю вас, но должна сказать, что не понимаю вас. Прежде вы с такой любовью говорили о виконте де Со, о вашей сестре и о многом другом. Нынче виконт здесь, а вы говорите, что вы несчастны...

- Да, мне не везет, - пробормотал он, бросая на меня взгляд.

Я пожал плечами и с достоинством заговорил:

- Пусть будет по-вашему. Но если я потерял друга, то это не значит, что я потерял невесту. Я приехал в Ним просить руки мадемуазель де Сент-Алэ и не уеду отсюда, пока не добьюсь своего.

- Но это чистое безумие, - промолвил он, вздыхая.

- Почему?

- Потому, что это решительно невозможно! - сказал он. - Потому, что маркизы нет в Ниме, по крайней мере, для вас.

- Неправда, она в Ниме.

- Вам придется разыскивать ее самому.

- Перестанем говорить о таких детских вещах! - воскликнул я. - Неужели вы думаете, что в первой попавшейся гостинице мне не дадут ее адреса?

- Его вы не получите ни в одной гостинице.

Мы стояли опять друг напротив друга. Мадам Катино наблюдала за нами со стороны. Очевидно, события последнего времени не прошли даром для Луи и еще больше ожесточили маркизу де Сент-Алэ. Можно было подумать, что передо мною стоял не Луи, а его старший брат, Виктор. Отличием было лишь то, что за вызывающими речами младшего Сент-Алэ иногда проглядывал его прежний облик, полный сомнения и сожаления.

Я попробовал сыграть на этой струне.

считать меня своим зятем. Неужели, благодаря этим несчастным распрям...

- Распрям! - закричал он, резко прерывая меня. - Дом моей матери теперь пуст, как раковина улитки! Дом моего брата в Сент-Алэ обращен в кучу пепла, а вы говорите о распрях!

- Хорошо, назовите это другим словом.

- Позвольте, - быстро вмешалась мадам Катино, - извините, граф, вы знаете, как мы нуждаемся в союзниках. Виконт - дворянин, человек умный и верующий. Ему нужно еще капельку, самую капельку, - продолжала она, едва улыбаясь, - чтобы прийти к окончательному убеждению. И если рука вашей сестры будет этой последней капелькой...

- Он не получит ее, - угрюмо промолвил он, глядя в сторону.

- Однако, всего неделю назад вы говорили мне... - начала было хозяйка дома, видимо, тревожась.

- То было неделю назад, - пробормотал Луи. - А теперь я могу сказать только одно: очень жаль, что мы встретились здесь с вами, и я советую вам вернуться обратно. Ничего хорошего не ожидает вас здесь. Наоборот, вы можете причинить себе и другим большой вред. Того же, на что вы рассчитываете, вам не добиться никоим образом.

- Это мы еще увидим, - упрямо возразил я, разгоряченный. - По вашим словам, мне не найти мадемуазель де Сент-Алэ... А вот нарочно не уйду отсюда до тех пор, пока не уйдете и вы, а тогда отправлюсь следом за вами.

- Вы не можете сделать этого! - воскликнул он.

- Будьте уверены, что сделаю, - вызывающе отвечал я.

- Нет, нет, господин де Со, - вмешалась мадам Катино. - Вы этого не сделаете. Я просто уверена, что этого не будет, ибо тем самым вы обратите во зло мое гостеприимство.

- Вы запрещаете?

- Да, - твердо сказала она.

- Я не могу, - возразил я, - но...

- Без всяких "но". Пусть наступит хоть временное перемирие. Если между вами и суждено разгореться войне, то пусть она начнется не здесь. Мне кажется, будет лучше, если вы удалитесь первым, - продолжала она, бросая на меня умоляющий взор.

Я, в свою очередь, взглянул на Луи. Он отвернулся, делая вид, что не замечает меня. Это добило меня окончательно. Возражать хозяйке я не мог. Оставаться в ее доме против ее воли было невозможно. Поэтому я молча поклонился и взял свой плащ и шляпу, лежавшие на стуле.

- Я очень сожалею, - промолвила мадам, протягивая мне руку. Я поднес ее к губам.

- Завтра, в двенадцать, здесь, - прошептала она.

Я скорее угадал, чем услышал эти слова - так тихо они были произнесены. Но красноречивость ее глаз подтвердила догадку.

Бросив прощальный взгляд на Луи, продолжавшего стоять ко мне спиной, я вышел.

Слуга проводил меня до двери.

"Лувре", сударь, - сказал он.

Я поблагодарил его и, не сознавая, куда иду, пошел вдоль улицы, погрузившись в свои мысли. Я шел так, пока не наткнулся на какого-то человека. Это отрезвило меня, и я принялся осматриваться.

Я пробыл в обществе мадам Катино и, стало быть, в Ниме, не более трех часов. За это время пришлось пережить столько, что мне казалось странным, что улицы города мне незнакомы, и что я бреду по ним один-одинешенек. Было около девяти часов вечера, и редкие фонари, раскачивавшиеся на перекрестках, разливали уже вокруг себя тусклый свет. Однако, на улицах еще было довольно народа, причем большинство спешили в одном и том же направлении: женщины - закутав головы накидками, мужчины - накинув на спины плащи.

Надо было отыскать себе какой-нибудь ночлег. Чувствуя необходимость избавиться от неотступно преследовавшей меня мысли - объяснить себе поведение Луи, я остановил какого-то человека, шедшего несколько в стороне от потока, и спросил У него дорогу в "Лувр". Я узнал не только дорогу в гостиницу, но и причину столь позднего движения горожан.

- У нас был крестный ход, - сказал он, глядя на мою кокарду, и, повернувшись, пошел дальше своей дорогой.

Я вспомнил, что на моей шляпе красуется красная кокарда, и остановился, чтобы снять ее. Лишь только я продолжил свой путь за мной быстро двинулся какой-то человек. Поравнявшись со мной, он сунул мне в руку какую-то бумагу и исчез раньше, чем я успел заговорить с ним. Уличное многолюдье и это приключение отвлекли меня от мрачных мыслей, и я даже не удивился, когда в гостинице мне сообщили, что все комнаты заняты.

- Но здесь моя лошадь, - заявил я, подумав, что хозяин, видя, что я пришел пешком, не особенно доверяет моему кошельку.

- Совершенно верно, сударь. Если вам угодно, то мы можем положить вас в столовой, - вежливо сказал он. - И в других местах вы не устроитесь удобнее. Нынче у нас словно ярмарка. Весь город переполнен приезжими. Да и этого добра не мало, - прибавил он с неудовольствием, показывая на бумагу, которую я держал все еще в руке.

Взглянув на нее, я увидел, что это был манифест, в заглавии которого стояло: "Святотатство! Св. Мария плачет".

- Это мне всунули в руку несколько минут тому назад.

- Охотно верю. Однажды утром мы проснулись и увидали, что все стены белы от этого манифеста. На другой день он был разбросан по всем улицам.

- Не знаете ли вы, - заговорил я, поняв, что он был не прочь поболтать, - не знаете ли вы, где здесь живет маркиз де Сент-Алэ?

- Нет, сударь. Не знаю этого господина.

- Он живет здесь вместе со своей семьей.

- Кого только теперь здесь нет! - отвечал он, пожимая плечами.

Потом, понизив голос, он спросил:

- Он из "красных", или иной какой?

- "Красный", - наобум сказал я.

- А! Тут были три или четыре человека, постоянно мельтешившие между нашим Фроманом, Тюрэном и Моннелье. Говорили, что наш мэр давно бы должен был их арестовать, если б он захотел выполнять свои обязанности. Но он тоже "красный", как и многие из членов нашего муниципалитета. Может быть, господин, которого вы разыскиваете, был одним из них?

- Очень может быть, - сказал я. - Стало быть, Фроман здесь?

- Вы изволите знать его?

- Может быть, он тут, а может быть и нет, - продолжал хозяин, покачивая головой. - Трудно сказать.

- Разве он не живет в городе?

- Живет. Около Австрийских ворот, недалеко от монастыря капуцинов у старой стены. Но...

Он осмотрелся и продолжал таинственно:

- Он теперь бывает там, где прежде и не бывал никогда. У него еще есть дом в амфитеатре и есть дом в городе. Говорят, что и монастырь-то капуцинский - тоже его дом. Если вы отправитесь в "Таверну Св. Девы" и там спросите о нем, то от этого ничего не потеряете.

Все это он проговорил с многочисленными подмигиваниями и потряхиваниями головой. Потом, сообразив вдруг, что он сказал уж слишком много, хозяин сразу повернулся и ушел.

Мне удалось узнать, что барону де Жеолю и Бютону также не пришлось получить здесь комнаты, и они отправились в гостиницу "Экю". Я, впрочем, не жалел, что еще некоторое время буду свободен от их участия. Согласившись на предложение хозяина, я пошел в столовую и устроился на отдых, насколько это позволили два жестких кресла и мой возбужденный мозг.

По-прежнему меня занимало лишь одно - поведение Луи и та внезапная перемена, которую я в нем заметил. Он даже, как будто, испугался меня, пришел в ужас. Может быть, Дениза умерла? Но этого не могло быть, так мне подсказывало все мое существо.

Однако, эта мысль сильно взволновала меня. Я встал и до рассвета ходил по комнате, прислушиваясь к крикам ночного сторожа и торопливым шагам прохожих, напоминавшим о суете города.

Наконец стала пробуждаться и гостиница. Было еще рано, когда в ожидании назначенной мадам Катино встречи, я отправился безо всякой цели бродить по городу.

С первым ударом колокола в полдень я был у ее дверей.

Едва я взглянул на мадам, как сердце мое упало. Слова благодарности, заранее приготовленные мной, замерли у меня на губах. Она была заметно взволнована, и некоторое время мы оба молчали.

- По-видимому, у вас плохие новости для меня, - начал я наконец, стараясь улыбнуться и казаться хладнокровным.

- Боюсь, что очень плохие, - отвечала она с явным сожалением, перебирая складки своего платья. - Плохие тем, что их вовсе нет.

- Говорят, что это хорошо, когда нет никаких новостей.

Губы ее вздрагивали, и она старалась не смотреть на меня.

- Послушайте, - начал опять я, чувствуя, как замирает мое сердце, - вы, очевидно, можете сообщить мне гораздо больше, чем ничего. Вы можете указать мне, где можно видеть маркизу де Сент-Алэ, например...

- Этого я не могу вам сообщить, - промолвила она тихо.

- Значит, не можете сказать и того, почему так внезапно переменился ко мне Луи?

- И этого не могу. Очень вас прошу, - вдруг добавила она, - избавить меня от ваших расспросов. Я думала, что мне удастся помочь вам. Вот почему я и просила вас зайти ко мне сегодня. Но, оказывается, что я только причиняю вам лишние огорчения.

- Все.

Я пошел к двери, но на полдороге повернулся назад.

- Нет! - закричал я. - Я не могу уйти так! Что заставляет вас молчать? Что готовится против Денизы? Чего вы боитесь? Говорите же! Ведь зачем-то вы меня позвали?

Мадам Катино взглянула на меня с упреком:

- Такова награда за все мои старания?

Это было слишком. Не говоря ни слова, я повернулся и вышел из ее дома.

Я чувствовал себя ребенком в темной комнате. Тупое гнетущее разочарование, готовое ежеминутно перейти в острое нравственное страдание, наполняло мою душу. Что могло вызвать в мадам Катино перемену, почти такую же, какая произошла с Луи? Что заставляло их отворачиваться от меня, словно от чумного?

Некоторое время я пребывал в полном отчаянии. Но яркое солнышко, заливавшее улицы и говорившее о близком лете, мало-помалу разогнало тяжелые мысли. В конце концов, ведь не так уж и трудно разыскать в Ниме кого угодно!

Пока я шел так, обдумывая возможный план действий, на улице, позади меня послышался гул голосов и топот сотен ног. Обернувшись, я увидал, что сзади валила прямо на меня целая толпа народа.

Несли голубые флаги, распятие и орифламы с изображением пяти чудес. Толпа пела и кричала, потрясая палками и оружием. Двигалась она плотной массой, заполнив собою всю улицу от одного тротуара до другого. Чтобы пропустить шествие, я вынужден был войти в арку, попавшуюся мне по дороге.

С глухим шумом толпа прокатилась мимо меня. Лес палок и дубин поднимался над смуглыми, возбужденными лицами. Сквозь промежуток среди них я заметил в центре трех человек, руководивших движением. В самой середине шел Фроман. Другой был в рясе, на третьем красовалась шляпа военного образца.

За этой толпой валила другая, человек в четыреста, набранная из всяких городских отбросов: нищих, отъявленных негодяев я бездомных бродяг.

По странной случайности около меня вдруг очутился тот самый человек, который вчера вечером указывал мне дорогу в гостиницу. Я спросил его, действительно ли это был Фроман.

- Да, да, - сказал он, усмехаясь. - Это он с братом.

- С братом? Что же они здесь делают?

- Будут кричать перед протестантской церковью, - живо отвечал он. - А завтра начнут бить стекла, а на следующий день, когда уж толпа хорошенько взвинтит себя, будут поджигать дома протестантов, вызовут гарнизон из Моннелье. После этого появятся эти - из Турина, мы поднимем восстание. А потом, если все пойдет, как задумано, вы увидите удивительные вещи.

- А где же мэр? И допустит ли все это Национальная гвардия?

- Мэр из "красных", - коротко отвечал мой незнакомец. - Из "красных" же и три четверти гвардии. Вот вы увидите...

И, коротко кивнув мне головой, он пошел своей дорогой. С минуту я стоял на одном месте, глядя вслед процессии. Внезапно мне пришло в голову, что где Фроман, там же может быть и де Сент-Алэ. И, удивившись, что эта мысль не посетила меня раньше, я пустился догонять толпу. Еще были видны ее последнее ряды, заворачивавшие за угол, но и после того, как они скрылись из виду, легко можно было проследить их путь по испуганным лицам в окнах и закрывающимся ставням. Вдруг я услышал, как толпа разом остановилась и заревела. Но, прежде, чем я успел догнать ее, она тронулась дальше. Когда же я настиг шествие на одной из улиц, недалеко от Старых ворот, ядро его уже исчезло, а остальные расходились в разные стороны.

видимо, хотел перейти через улицу я остановился, пропуская мешавших ему людей.

От неожиданности мы долго не могли заговорить, но все же обменялись поспешными приветствиями. Я заметил на его лице то же выражение беспокойства и неудовольствия, которое столь поразило меня в Луи де Сент-Алэ.

- О, Боже мой! Боже мой! - тихонько молвил отец Бенедикт, незаметно ломая себе руки.

Эта таинственность мне уже надоела, и я резко сказал:

Мои слова были услышаны двумя-тремя оборванцами, посмотревшими на меня с любопытством. Чтобы избежать их, отец Бенедикт увлек меня в какой-то подъезд. Но один человек упорно следовал за нами.

- Поднимемся наверх, - шепнул мне кюре, - там мы будем в полной безопасности.

И он повел меня по старинной каменной лестнице, которой пользовались, видимо, многие, но которую не убирал никто.

- Вы здесь живете? - спросил я.

- Да.

- Тут довольно бедно, - заговорил он, обнаруживая явное желание спуститься опять вниз. - Будет, пожалуй, лучше, если мы пойдем...

- Нет, нет, - вскричал я, горя нетерпением. - Ведите меня в вашу комнату, какой бы она ни была. Я не могу больше ждать! К счастью, я встретил вас, и теперь не отпущу, пока вы не скажете мне всей правды.

Он все еще колебался, пытаясь придумать какие-нибудь иные отговорки, но, видя мою беспредельную решимость, все же повел меня дальше, на самый верх дома. Там у него была маленькая комната, в которой стояли кровать, стол, стул, на стене висело распятие, а на полу лежали две-три книги. Свет проникал сюда через маленькое квадратное оконце.

Окно, очевидно, не закрывалось: когда мы вошли, с пола поднялся и вылетел вон голубь. Отец Бенедикт пробормотал какое-то извинение и объяснил, что кормит у себя голубей нарочно.

- Но ведь вы прибыли сюда по собственному желанию, - довольно грубо заметил я, поддаваясь вновь смутным опасениям.

- Да, и только для того, чтобы расстаться еще с одной иллюзией. Вы знаете, сколько лет я стремился к реформе, к свободе... Я воображал, что и другие хотят того же. Прекрасно, нынче мы достигли того и другого, и первое, для чего народ воспользовался своей свободой - было нападение на религию.

Тогда я отправился сюда, ибо мне сказали, что здесь собрались защитники церкви, что здесь религия сильна и уважаема. Во мне ожила надежда! А что же я нашел здесь? Мнимые чудеса, ложь, обман... Обман, к которому прибегает как одна сторона, так и другая. И всюду, всюду одно насилие!

- Скажите же, ради Бога, отчего вы не едете обратно домой?

- Пожалуйста, оставьте меня в покое, - хрипло воскликнул я. - Я уже видел Луи де Сент-Алэ и знаю, что тут творится что-то неладное. Он не хочет даже взглянуть мне в лицо, не хочет сказать, где живет маркиза. Он обращался со мной, как со своим злейшим врагом! Что все это значит? Я должен это знать наконец. Скажите мне!

- Чего вы боялись?

- Что нанесу вам удар прямо в сердце...

- Мадемуазель де Сент-Алэ обручена, - проговорил кюре, стараясь не смотреть на меня.

Я остолбенел.

- Как обручена? С кем же? - опомнившись, заговорил я.

- С господином Фроманом, - последовал тихий ответ.