Красная кокарда.
Часть вторая.
Х. Noblesse oblige

Х. NOBLESSE OBLIGE ^[1]

Первым заговорил, однако, не он. Один из сопровождавших его людей выступил вперед и закричал:

- Это он самый и есть! Вот у него и ствол в руках!

- Схватить его! - коротко распорядился Сент-Алэ. - И убрать отсюда. Кто бы вы ни были, - свирепо обратился он ко мне, - но раз вы взялись шпионить, вы должны знать, что вас ожидает. Взять его!

Двое из его спутников бросились ко мне и схватили меня за руки. Пораженный появлением маркиза и сказанными им словами, я не оказал никакого сопротивления.

Однако в подобных случаях мозг работает очень быстро, и я моментально овладел собой.

- Что за вздор, господин маркиз! - сказал я. - Вам прекрасно известно, что я не шпион. Вы, без сомнения, знаете и то, зачем я здесь. Что касается этого...

- Я ничего не знаю, и мне ничего не известно, - сухо отвечал он.

- Но...

- Я ничего не знаю, и мне ничего не известно, - насмешливо повторил он. - Мне ясно только то, что мы нашли вас здесь в одежде монаха, которым вы никогда не были. Для вас было бы безопаснее попробовать пересечь вплавь Рону, чем входить вечером в этот дом. А теперь уведите его. Мы разберем это дело внизу.

Это было уж слишком. Я вырвался из рук державших меня людей и отскочил назад.

- Вы лжете! - воскликнул я. - Вы знаете, кто я, и знаете, зачем я здесь.

- Я не знаю вас, - упрямо твердил Сент-Алэ. - Не знаю и того, зачем вы здесь. Правда, когда-то я знал одного человека, похожего на вас. Но то был дворянин и предпочел бы скорее умереть, чем спасать себя ложью. Уведите его отсюда. Он до смерти перепугал мою сестру. Вероятно, дверь была открыта, вот он и проскочил сюда, воображая, что теперь спасен.

Я понял, что это значит. В своей злобе он, очевидно, готов был принести меня в жертву, лишь бы не повредить репутации своей сестры. Я видел теперь даже большее. Я понимал, что он с жестокой радостью наслаждался двусмысленным положением, в которое он меня поставил.

В моих ушах еще раздавался шум уличной битвы. Я знал теперь, что от людей, которые в этой борьбе поставили на карту все, нельзя ждать ни добросовестности, ни пощады. Я знал, что эти люди почти обезумели от лишений и унижений, которые им пришлось испытать. И я стоял, теряясь в догадках, как мне поступить. Надо было рискнуть, попробовать освободиться, но я все еще колебался. Я даже позволил отвести себя почти до двери, как вдруг задача нашла свое решение.

Дениза, стоявшая все это время в полуобморочном состоянии у стены, вдруг бросилась вперед, схватила брата за руки и громко закричала:

- Вы не сделаете этого! Сжальтесь! Сжальтесь!

- Мадемуазель, - отрезал Сент-Алэ, в глазах которого засветился опять злой огонек. - Вы слишком испуганы и не владеете собой. Эта сцена слишком потрясла вас. Помогите вашей госпоже, - строго обратился он к служанке. - Этот человек шпион и не заслуживает жалости.

- Он не шпион, - кричала Дениза, не выпуская его рук. - Он не шпион, и вы знаете это!

- Прочь! Молчите! - яростно крикнул этот злобный человек.

Но он не рассчитал силы ее сопротивления.

К моему удивлению, она отпустила руку брата, откинула назад спадавшие ей на лоб волосы и, выступив вперед, громко повторила:

- Я не хочу молчать! Это не шпион, и вы это знаете. Вы знаете, что это мой жених. Да, это мой жених, - сказала она с гордым жестом, - и он явился сюда, чтобы видеть меня. Поняли?

В комнате водворилась мертвая тишина.

- Вы с ума сошли! - заскрежетал зубами маркиз.

- Нет, я не сошла с ума, - твердо отвечала она, не сводя с брата пылающего взора.

- Не чувствуя стыда, вы, должно быть, не чувствуете и страха! - загремел он страшным голосом.

- Нет, нет! Для любви нет страха. А я люблю его!

Не могу выразить, что я почувствовал, услышав эти слова. Будучи сам беспомощен, я пришел в бешенство, увидев, как маркиз грубо схватил бедную девушку за руки и отбросил ее на другой конец комнаты.

Это послужило сигналом к невероятной сцене: я рванулся ей на помощь. В то же мгновение на меня кинулись три человека я оттеснили меня к двери. Сент-Алэ, вне себя от ярости, кричал, чтобы они убрали меня отсюда, а я осыпал его бранью и называл трусом, стараясь как-нибудь добраться до него. На минуту я было справился со всеми тремя, но их было все-таки трое против одного. Среди общего шума, к которому присоединились еще и вопли горничной, им удалось вытолкнуть меня за дверь и закрыть ее за собой.

Я задыхался от бешенства. Но когда дверь захлопнулась за вами, мы все как-то вдруг успокоились. Люди держали меня за руки уже не так крепко и смотрели довольно мирно. Я прислонился к стене и тоже разглядывал их. Один из них сказал:

- Довольно, сударь. Стойте смирно, и мы не причиним вам вреда. Иначе...

- Трусливая собака, - подавляя рыдания, промолвил я.

- Тише, тише...

Теперь их было пятеро (двое все это время оставались в коридоре). Здесь было темно, но у них с собой был фонарь. Минуты две-три прошло в молчании. Потом дверь приоткрылась, и, видимо, их начальник подошел к ней и, получив распоряжение, вернулся к нам обратно.

- Вперед! - сказал он. - В N 6. Петинио, принеси ключ.

Петинио быстро исчез куда-то, а мы тихонько пошли по коридору. Тяжелые шаги конвойных, шедших позади меня, гулко раздавались в тишине, и их эхо бежало впереди нас. При свете фонаря с одной стороны видна была каменная бело-желтая стена, в которой шли двери, как у тюремных камер. Возле одной из них мы остановились. Я думал, что меня посадят здесь. Стало быть, Дениза будет недалеко от меня. Но когда дверь открыли, то оказалось, что за ней была небольшая лестница, ведшая в нижний коридор, подобный пройденному нами.

Пройдя половину этого коридора, мы остановились у раскрытого окна, в которое свежий ночной ветер врывался с такою силою, что человек, несший фонарь, должен был прикрыть его полой. Вместе с ветром доносился сюда и шум ночного взбудораженного города. Хриплые голоса и веселые крики, монотонный звон колоколов, иногда пистолетные выстрелы - все это свидетельствовало о том, что делалось внизу" под темным покровом ночи, повергшей в хаос дома и улицы.

Вдруг в одном месте темнота как бы дала трещину, и сквозь нее хлынул поток красноватого света, заигравший сразу на крышах. Вспыхнул, очевидно, большой пожар где-то в самом сердце города, и само небо как бы приняло участие в тех ужасах, что творились внизу, на земле.

Сопровождавшие меня люди бросились к окну и, превратившись все в слух и зрение, высунулись наружу.

А человек, который вес на себе ответственность за все это и ставил на карту самую крупную ставку, беспокойными шагами мерил взад и вперед крышу!

По отрывочным фразам схвативших меня людей, я догадался, что Фроману удалось захватить Арен и занять его своим гарнизоном, и что перед нами горела одна из протестантских церквей. Можно было понять еще, что застигнутые врасплох "патриоты" кое-где еще оказывали легкое сопротивление, и что, если "красные" смогут продержаться еще двадцать четыре часа, то подоспеют войска из Моннелье и упрочат создавшееся положение.

- Однако мы не выбили и половины роты, - промолвил другой.

- Деревни подойдут только завтра утром, - вставил свое слово третий. - Теперь будут звонить во все колокола отсюда и до Роны.

- А что, если севеннолы придут первыми? - спросил кто-то.

Никто не ответил на этот вопрос. Все жадно продолжали всматриваться во тьму, пока раздавшиеся поблизости шаги не заставили их обернуться.

- А вот и ключ, - сказал их предводитель. - Ну-с, сударь...

В это мгновение в коридоре появилось новое лицо - высокий человек в плаще и шляпе. В сопровождении трех, видимо, охранников, он быстро шел к нам.

- Бюзо здесь? - спросил он, подойдя ближе.

Человек, только что говоривший со мной, вытянулся перед ним в струну:

- Так точно, сударь.

- Возьмите с полдюжины людей, самых сильных, какие найдутся у вас внизу, - продолжал вновь прибывший, - и я узнал в нем Фромана, - возьмите еще столько же из часовни Св. Девы и забаррикадируйте улицу, что идет мимо казарм к арсеналу. Там вы найдете много помощников. Кроме того: занять несколько домов, которые командуют над улицей. И... Что это такое? - прервал он самого себя, когда его глаза остановились на мне. - Как попал сюда этот человек? И в таком одеянии?

- Господин маркиз арестовал его наверху.

- Маркиз?

- Да, сударь, и велел запереть его пока в камеру N 6. Это шпион.

- А!

Мы в упор смотрели друг на друга. Фроман присвистнул. От колеблющегося света фонарей, а может быть от сильных волнений, жесткие линии его массивного лица стали еще жестче, а тени около глаз и рта еще заметнее.

Вдруг он улыбнулся, словно заметил что-то комическое в создавшемся положении.

- Вот мы и опять встретились с вами, господин виконт, - начал он. - Я припоминаю, что захватил кое-что, вам принадлежащее. Вы, вероятно, за этим сюда и явились?

- Да, за этим, - насмешливо отвечал я, платя ему той же монетою. Я видел, что он понимал меня.

- А маркиз застал вас наверху?

- Да.

- Ага!

Он, казалось, погрузился в размышления. Потом, повернувшись к людям, сказал:

- Хорошо, Бюзо, вы можете идти. Я принимаю ответственность за этого человека на себя. А вы, - обратился он к пришедшим с ним, - вы ждите меня внизу. Скажите Фландрэну - это мой решительный приказ, что бы ни случилось, - мэр не должен сдавать города войскам. Скажите ему при этом, что хотите. Ну, хоть, что я повешу его за это на самой высокой башне города. Поняли?

- А теперь идите. Я скоро буду у вас.

Они ушли, оставив фонарь на полу. Фроман и я остались с глазу на глаз. Я стоял в ожидании, но он не смотрел на меня. Вместо этого он, оборотившись к открытому окну, смотрел в темноту ночи.

Некоторое время царила полная тишина. Может быть, приказание, им только что отданное, отвлекло его мысли в другую сторону, а может быть, он просто еще не знал, как ему поступить со мной, - этого я не могу сказать и сейчас. Но я слышал, как он несколько раз тяжело вздохнул.

- Только три роты и взбунтовались, - вдруг промолвил он.

Не знаю, что подтолкнуло меня, но тем же тоном я спросил:

- А сколько их всех?

- Тринадцать. Мы в меньшинстве. Зато мы выступили первымя. Все шансы на нашей стороне, и мы одержим верх. А если завтра явятся еще из деревень...

- Севеннолы не явятся.

- Да, не явятся. Если офицерам удастся удержать полк в казармах, и мэр не выкинет белого флага, а кальвинистам не удастся захватить арсенал, то, я уверен, победа будет на нашей стороне. Мы более, чем когда-либо, нуждаемся теперь в человеке.

Тут он повернулся ко мне и посмотрел на меня с какой-то мрачной гордостью.

- Знаете ли вы, за что мы сражаемся здесь? За Францию! За Францию! - энергично заговорил он, не скрывая охватившего его волнения. - Я успел собрать всего несколько сотен головорезов и всякого отребья, пока ваше милое дворянство лежало на боку и посматривало, что выйдет из всего этого! Рискую я, а ставку, в случае выигрыша, получат они. Они в полной безопасности, а я, случись неудача, буду повешен. Одного этого достаточно, чтобы сделать человека патриотом и заставить его кричать: "Да здравствует нация!".

Не дожидаясь моего ответа, он порывисто схватил фонарь и сделал мне знак следовать за ним дальше по коридору. Он не спросил меня, как я попал в этот дом, и не сказал ни слова ни по поводу моего положения, ни насчет Денизы. Не зная его намерений, я у самой двери остановился и слегка дотронулся до его плеча.

- Извините, - сказал я, стараясь сохранить достойный вид, - я хотел бы знать, как вы поступите со мной. Незачем уверять вас, что я проник в этот дом не для того, чтобы заниматься шпионством...

- Вы можете не говорить мне ничего, - отвечал он, резко перебивая меня. - А что я хочу делать с вами - это я могу объяснить вам в двух словах. Я хочу задержать вас здесь, но лишь для того, чтобы в случае плохого исхода, а это выяснится не позднее, чем через неделю, вы могли оказать помощь мадемуазель де Сент-Алэ и отвезти ее в безопасное место. Для этого бумага о вашей командировке будет возвращена вам. Она у меня цела. Если же, наоборот, мы одержим верх и устроим такой пожар, который разогреет всех этих педантов, то тогда мы еще поговорим с вами и поговорим, как подобает дворянам.

При последних словах он повернулся, как бы ожидая ответа от меня, и открыл дверь, ведущую на маленькую лестницу, уже знакомую мне. Я стоял, пораженный его словами в самое сердце. Подняв фонарь, он устремил на меня острый взгляд.

- Господин Фроман, - пробормотал я, не в состоянии продолжать далее.

- Нет надобности в словах, - величаво сказал он.

- Вы уверены, что вам все известно?

- Именно?

- Что через сорок восемь часов все улицы Нима будут залиты кровью, и Фроман-буржуа будет Фроман-барон, или его совсем не будет. В первом случае мы еще потолкуем с вами, в последнем - не стоит и толковать, - опять добавил он, пожимая плечами.

с крыши, по деревянной приставной лесенке, на плоскую кровлю башни.

Перед нами лежал во тьме и хаосе Ним. Его скорее можно было чувствовать, чем видеть. Лишь темные массивы центральных городских кварталов резко разделялись светлыми полосами улиц, расходившихся от горящей церкви. В трех местах сияли в небе огни, подобные маячным: один на горном гребне, другой на колокольне далекой церкви, третий на башне за чертой города. Но в целом все было спокойно: беспорядки замерли на время.

На башне находилось человек двенадцать, закутанных в плащи. Одни были неподвижны и молча смотрели вниз, другие расхаживали взад и вперед, обмениваясь между собой несколькими словами, когда в городе начинался какой-нибудь шум или раздавались крики. В темноте невозможно было разглядеть их лиц.

Фроман, получив два или три донесения, отошел к самому дальнему концу кровли и тоже, то смотрел вниз, то, наклонив голову и заложив руки за спину, принимался в одиночестве кружить на одном месте. Но ему, очевидно, хотелось более сохранить свое достоинство, чем остаться одному. Сообразно его желанию, все оставили его в покое. Я сделал то же самое я уселся на том краю, откуда был видел затихавший уже пожар.

Из разговоров я узнал, что Луи де Сент-Алэ командует мятежниками в Арене, а его брат дожидается только того, чтобы обеспечить успех, тогда отправиться в Соммьер, где полковой командир обещал помощь кавалерийского полка в случае, если Фроман одержит в Ниме верх; боясь скомпрометировать короля и напуганные участью Фавра, который несколько месяцев назад поднял было восстание, но был покинут своей партией и повешен, эмигранты трусили. Окружавшие меня люди, видимо, негодовали против них, но старались не дать этого заметить.

Не могу сказать, что думали другие. Что касается меня, то я не думал ни о партиях, боровшихся там, внизу, ни о завтрашнем дне, ни даже о Денизе. Все мои мысли были поглощены Фроманом.

крупную ставку. Я стал в то головокружительное положение, в котором он находился и, вглядываясь в темное будущее, дрожал за себя и за него. Мои глаза невольно искали его высокую фигуру, и я невольно относился к нему с уважением, как к человеку, спокойно стоящему на краю пропасти, где его ждет смерть.

Около полуночи все стали спускаться вниз. Я не ел ничего в течение двенадцати часов, и, несмотря на неопределенность, в которой я находился, голод заставил меня спуститься вместе с другими. Следуя за ними, я вскоре оказался на пороге большой комнаты, ярко освещенной несколькими лампами. Тут стояли столы с приборами человек на шестьдесят. Сквозь толпу мужчин я заметил на противоположном конце комнаты группу женщин в колыхании вееров и сиянии бриллиантов. Трудно представить себе больший контраст, чем темная, обвеваемая ветрами крыша башни и красивое, веселое зрелище, так неожиданно развернувшееся передо мной.

Но размышлять об этом было некогда. Давка, возникшая у входа, мало-помалу исчезла, все с шумом занимали свои места, и вдруг я очутился прямо перед Денизой, которая, опустив глаза, со страдальческим выражением лица сидела рядом со своей матерью. Около них была де Катино и еще несколько каких-то дам.

Я ли поднял на нее глаза, или она сама случайно взглянула в мою сторону, но наши взгляды встретились. С криком ужаса, который я скорее почувствовал, чем услышал, она вскочила из-за стола. Маркиза вскинула на меня глаза и также не могла удержаться от крика. В мгновение ока разговоры прекратились, все повернулись ко мне, и я стал центром общего внимания.

Как раз в эту минуту вошел опоздавший маркиз де Сент-Алэ. Он, разумеется, сразу заметил меня; по крайней мере, я слышал, как он испустил ругательство. Мне, впрочем, было не до него - я был занят Денизой, и обратил на него внимание только тогда, когда он положил руку мне на плечо.

Я молчал: положение было так сложно, что я не мог дать себе ясного отчета.

- Каким образом вы здесь оказались? - раздраженно продолжал он голосом, привлекшим к нам еще большее внимание.

Маркиз даже побледнел от злости: еще бы! он оставил меня арестантом, а встречает меня гостем.

- Сам не знаю, - отвечал я. - Но...

Говоривший был Фроман.

- В таком случае мне здесь не место! - запальчиво закричал маркиз.

- Как вам угодно, - спокойно отвечал Фроман.

- Я не желаю этого терпеть, - закричал маркиз на всю комнату, - не желаю, слышите!

- Нет, это вы забыли, - яростно закричал опять Сент-Алэ. - Или, может быть, вы не понимаете, не знаете, что этот господин...

- Я ничего не забыл, - возразил Фроман, нахмурившись. - Мы, однако, заставляем ждать моих гостей. Командование принадлежит мне, маркиз, и это мое дело составлять диспозиции. Я уже сделал их и прошу вас не нарушать их. Я, как и все присутствующие, знаю, что вы не оставите меня без помощи. Но я полагаю, что вы не станете создавать мне и лишних препятствий. Пожалуйте за мной, маркиз. Этот господин не откажется присесть вот здесь, а мы с вами сядем за стол маркизы.

Лицо маркиза де Сент-Алэ стало мрачнее ночи, но Фроман был не тот человек, с которым можно было спорить, а тон его был вежлив, но решителен. Никогда и никому, кажется, не уступавший маркиз молча последовал за ним на противоположный край стола.

Оставшись один, я сел на предложенное место. Все глядели на меня с величайшим любопытством. Но для меня любопытнее всего был сам этот ночной раут, в то время, как в городе на улицах валялись убитые, и казалось, что самый ночной воздух замер, прислушиваясь к тому, что происходит.

[1] - франц. - положение обязывает.