Автор: | Уоллес Л., год: 1880 |
Категории: | Роман, Историческое произведение |
9. План мести
Самый верный способ внушить чувство неприязни к себе - это совершить благородный поступок, когда другие совершают нечто дурное. К счастью, Маллух в этом был исключением. Событие, совершившееся у него на глазах, подняло его мнение о Бен-Гуре: мужество и ловкость последнего не подлежали сомнению. Если бы ему удалось узнать еще какие-нибудь подробности из жизни этого молодого человека, то этот день нельзя было бы счесть пропавшим для Симонида. Но он узнал только, что предмет его изучения был евреем и приемышем знатного римлянина. Другое весьма важное обстоятельство, не ускользнувшее от проницательного соглядатая, было то, что между Мессалой и сыном дуумвира были какие-то отношения. Но в чем они заключались и как это узнать? При всей своей изворотливости Маллух не находил способов решения этого вопроса, но сам Бен-Гур пришел ему на помощь: взяв Маллуха за руку, он вывел его из толпы, возвратившейся к прерванному занятию у ключа, и сказал:
- Добрый Маллух! Может ли человек забыть свою мать?
Вопрос был настолько неожидан и имел так мало отношения ко всему предыдущему, что привел в смущение вопрошаемого. Маллух, взглянув в лицо Бен-Гура, старался угадать тайный смысл его речи, но вместо ожидаемой разгадки заметил на щеках юноши яркий румянец и на глазах с трудом сдерживаемые слезы. Тогда он поспешно ответил: "Нет!" Через минуту он повторил с горячностью: "Нет, никогда!" После некоторого размышления добавил: "Если это израильтянин, то никогда".
Затем, совершенно успокоившись, промолвил:
- Мой первый урок в синагоге был о Симе, а последний - изречение сына Сирахова: люби отца всей душой и не забывай в горести своей матери.
Бен-Гур от волнения покраснел еще более.
- Твои слова, - сказал он, - переносят меня в годы детства и доказывают, что ты настоящий еврей. Я могу во всем довериться тебе.
Бен-Гур старался заглушить овладевшее им горькое чувство.
- Мой отец, - начал он, - знатного рода. Он был уважаем в Иерусалиме, где мы жили. По смерти отца мать осталась еще во цвете лет. Нечего говорить о ее красоте, с ее уст слетали лишь приветливые слова, а добродетель ее известна всему городу. Я и моя маленькая сестра составляли всю ее семью. Мы были очень счастливы, и я вполне согласен со словами раввина: "Бог не может быть везде, а потому дал нам матерей". Но вот произошел один несчастный случай со знатным римлянином, проходившим во главе когорты мимо нашего дома. Легионеры сломали ворота, ворвались в дом и схватили нас. С тех пор я не видал ни матери, ни сестры, не знаю, где они, что с ними случилось. Но тот человек в колеснице допустил, чтобы нас схватили, смеялся над моей матерью, умолявшей пощадить детей. Затрудняюсь сказать, что больше впечатывается в душу - любовь или ненависть. Сегодня, Маллух, я узнал его издалека. - Бен-Гур схватил слушателя за руку. - Он знает и носит с собой секрет, за который я отдал бы жизнь. Он может сказать, живы ли они, где они и что с ними, - если умерли, то когда и от чего и где их кости ожидают меня.
- А он не хочет говорить?
- Нет.
- Почему же?
- Я - еврей, а он - римлянин.
- Римляне не имеют языка, но евреи, как бы их ни презирали, умеют развязать им язык.
- Ему едва ли. Кроме того, все это дело - едва ли не государственная тайна: огромное состояние моего отца конфисковано и поделено.
Маллух наклонил голову в знак согласия с этим доводом и спросил:
- А он не узнал тебя?
- Он не мог узнать меня - я был послан на верную смерть и долго считался умершим.
- Удивляюсь, как ты не убил его, - в страстном порыве сказал Маллух.
"Человек, страстно желающий мести и способный с таким спокойствием отложить удобный к тому случай, очевидно, рассчитывает на более благоприятные обстоятельства", - думал Маллух. Вместе с этой мыслью отношение его к Бен-Гуру изменилось: он перестал быть простым досмотрщиком, обязанным следить за каждым его словом или движением, - личность Бен-Гура овладела им. Маллух был готов служить ему со всей преданностью.
- Я не хочу просто лишить его жизни. Этому препятствует обладание секретом, который служит к его спасению. Но я не прочь был бы наказать его. Если ты мне поможешь в этом, то я попытаюсь.
- Я готов тебе помогать. Требуй от меня какой хочешь клятвы.
- Дай мне руку. Этого для меня достаточно.
Пожав ему руку, Бен-Гур сказал с облегчением:
- То, что я возложу на тебя, не трудно и не противно совести. Идем отсюда.
Они шли по лугу. Бен-Гур первым прервал молчание.
- Знаешь ли ты шейха Ильдерима Щедрого?
- Да.
- Где пальмовая роща и далеко ли она от деревни Дафны?
Маллух недоумевал. Вспомнив предпочтение, отданное Бен-Гуру чужестранкой, он удивлялся, каким образом этот изгнанник, имея в своей душе глубокую скорбь о матери, мог отдаваться чувству любви, но тем не менее ответил:
- Пальмовая роща лежит позади деревни на расстоянии двух часов езды на коне и одного часа - на верблюде.
- Благодарю тебя. Но позволь еще раз прибегнуть к твоему знанию. Обнародованы ли ристалища, о которых ты упоминал, и скоро ли они будут?
Этот вопрос заключал в себе некоторый намек, и если не вернул доверие Маллуха, то по крайней мере возбудил его любопытство.
- О да, они будут великолепны. Префект богат и мог бы ни во что не ставить потерю должности, но, как и все люди, гордящиеся саном, он дорожит ею, как и алчет большего богатства. Он намеревается устроить пышную встречу консулу Максентию, который прибыл сюда, чтобы завершить приготовления к походу против парфян. Чего стоят эти приготовления, граждане Антиохии знают по опыту. Им разрешено принять участие в почетном приеме именитого гостя. Месяц назад герольды всенародно провозгласили открытие цирка для празднества. Имя префекта само по себе уже служило гарантией для всего Востока, что в цирке будет происходить нечто необычайное, но когда к его обещанию Антиохия присоединила еще свое, то все острова и приморские города уверились, что знаменитые участники игр не замедлят явиться отовсюду. Призы назначены поистине царские.
- А цирк? Я слышал, что он второй во всем свете.
- Ты хочешь сказать - в Риме? Наш вмещает двести тысяч человек, а тот на семьдесят пять тысяч больше. Оба из мрамора и совершенно одинакового устройства.
- И устав тот же?
Маллух улыбнулся.
- Если бы Антиохия осмелилась быть оригинальной, Рим не был бы властелином, как теперь. Здесь руководствуются законами римского цирка, за исключением одной особенности. Там состязаются одновременно только четыре колесницы, а здесь сколько угодно.
- Это обычай греков, - заметил Бен-Гур.
- Поэтому, Маллух, я сам могу избрать себе колесницу?
- И лошадей, и колесницу, в этом нет ограничения.
- Еще один вопрос, Маллух: когда будет торжество?
- Извини меня, - Маллух стал вычислять, - завтра... нет, послезавтра должен прибыть консул, если морские боги будут к нему благосклонны. Следовательно, на шестой день по его прибытии будут игры.
- Времени осталось немного, но все-таки достаточно, - заметил Бен-Гур, прибавив решительно, - клянусь пророками Израиля, я опять возьму вожжи. Стой! Еще одно условие. Будет ли Мессала в числе участвующих?
Теперь Маллух отгадал его план: это был удобный случай унизить римлянина. Он не был бы истинным потомком Иакова, если бы забыл уяснить какую-либо деталь. Дрожащим голосом он спросил Бен-Гура:
- Практиковался ли ты в этом?
- Не бойся, мой друг, венки в римском цирке за последние три года попадали на головы победителей не вопреки моему желанию. Спроси их, спроси лучшего из них, и они это подтвердят. На последних больших ристалищах сам император предложил мне свое покровительство, если я возьмусь управлять его лошадьми и буду состязаться с любым наездником.
- И ты не согласился? - спросил Маллух с жаром.
- Я - еврей, - содрогнувшись, ответил Бен-Гур, - и, хотя ношу римское имя, не осмелился публично делать то, что могло бы оскорбить память моего отца. В палестре я мог упражняться, но появиться в цирке - это было бы отвратительно, и если я здесь намереваюсь участвовать в ристалищах, Маллух, то, клянусь, не затем, чтобы получить награду.
- Остановись, не божись! - вскричал Маллух. - Награда в сто тысяч сестерций - целое состояние.
- Только не для меня, даже если бы префект увеличил ее в пятьдесят раз. И этой награде, и всему доходу империи я предпочту возможность участвовать в этих бегах, чтобы унизить моего врага, ведь нашим законом дозволяется месть.
Маллух улыбался и одобрительно кивал головой, как будто хотел сказать: "Верно, верно, поверь мне: еврей понимает еврея".
- Мессала участвовать будет, - сказал он уверенно. - О его участии в ристалищах сообщено в разных местах: на улицах, в банях, театрах, во дворце и хижинах. Кроме того, его имя вписано в таблички всех молодых франтов Антиохии.
- Они держат пари за него, Маллух?
- Да, и он упражняется каждый день, не без хвастовства демонстрируя им свои возможности.
- А, так это те лошади и та колесница, на которых он будет состязаться? Благодарю тебя, Маллух, ты мне помог еще раз. Теперь я доволен. Проводи меня до пальмовой рощи и укажи, как мне найти шейха Ильдерима Щедрого.
- Когда?
- Сегодня же, а то кто-нибудь предложит ему свои услуги раньше меня.
- Тебе так понравились его лошади?
пустыни. Только в конюшнях кесаря я видел таких лошадей. Стоит их раз увидеть, чтобы никогда не забыть. Если я тебя завтра встречу, я тебя узнаю, хотя бы ты мне не поклонился, - узнаю тебя по лицу, по фигуре, по манере. Точно так же я могу узнать и их. Если справедливо то, что о них говорят, если я смогу подчинить их своей воле, то, может быть...
- Выиграешь сестерции! - засмеялся Маллух.
к палаткам шейха?
Маллух немного подумал.
- Нам лучше всего направиться прямо в ближайшее селение, и, наняв там верблюдов, мы будем на месте через час.
Селение состояло из прекрасных дворцов вперемежку с караван-сараями, окруженными садами. Там были наняты верблюды, и путники отправились к знаменитой пальмовой роще.