Зеленый Стрелок.
Глава 29. Рассказ

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Уоллес Э. Р., год: 1923
Категории:Роман, Приключения


Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

Глава 29. РАССКАЗ

Гуляя в сумерках у себя в саду и обдумывал случившееся за последние сутки, Валерия неожиданно увидела, как что-то белое перелетело через стену.

Она поспешила подобрать записку, прочла несколько наспех нацарапанных строчек и положила ее в карман.

В десять часов к ней явился гость в лице Джемса Федерстона. Мистер Хоуэтт знал о его приходе, а Валерия ждала в коридоре.

- Я рада, что вы пришли! - быстро сказала она. - И хочу поблагодарить за то, что вы для меня сделали... А прежде всего, хочу вам рассказать историю миссис Хельд.

Они были одни в гостиной и могли поговорить без помех.

- Прежде всего разрешите вернуть вашу вещь. Горничная нашла это сегодня утром.

Девушка взяла маленький сверток с письменного стола и подала ему. Он повертел его в руках:

- Это, должно быть, моя запонка... Я искал ее, но у меня было слишком мало времени. Нужно было уйти, прежде чем вы придете в себя.

- Это вы принесли меня сюда?.. Нет, нет, не надо, не рассказывайте... - Она подняла руку. - Я ничего больше не желаю знать!.. Вы были замечательно добры ко мне, комиссар Федерстон, и я избавила бы себя от лишнего беспокойства, и не показалась бы вам такой дурой!.. - прибавила она с легкой улыбкой. - Я понимаю, что давно должна была рассказать то, что вы услышите сейчас... Вы не знаете, - хотя, может быть, и догадываетесь, благодаря своей проницательности, - что мистер Хоуэтт - не мой отец.

По лицу комиссара она увидела, что это было новостью для него.

- Мистер Хоуэтт, - продолжала Валерия, - двадцать три года назад был очень беден, жил в старой и бедной ферме в округе Монтгомери, в местности под названием Трейдер, и с трудом добывал средства к существованию продажей овощей. В то время он очень страдал от болезни глаз и едва не ослеп. Мистер Хоуэтт и моя приемная мать жили вдвоем. Детей у них не было, хотя они были женаты много лет. Как ни трудно им жилось, они дали объявление в газеты о том, что желают усыновить ребенка.

Она помолчала.

- Их объявление вызвало многочисленные отклики. Но все предложения почему-то не подходили. Наконец, однажды миссис Хоуэтт, которая вела всю переписку по этому делу, получила следующее письмо:

Валерия вынула из сумочки листок бумаги и протянула его сыщику. Письмо носило пометку одного из отелей на Седьмой Авеню в Нью-Йорке и гласило:

"Дорогой друг, я прочел ваше объявление и был бы очень рад, если бы вы удочерили маленькую девочку в возрасте одного года, родители которой недавно умерли. Я готов заплатить за эту услугу тысячу долларов".

- В то время, - продолжала девушка, - мистеру Хоуэтту очень досаждал один из его кредиторов, и хотя я не отрицаю, что он очень хотел иметь в своем доме ребенка, но именно тысяча долларов решила дело в мою пользу, ибо этим ребенком была я... Мистер Хоуэтт написал, что принимает предложение. Несколько дней спустя к дому на таратайке подъехал какой-то человек и передал миссис Хоуэтт небольшой сверток.

На ферме в то время работал мальчик, увлекавшийся фотографией. Кто-то подарил ему аппарат для моментальных снимков... Его первым снимком была таратайка, стоящая у крыльца, и вылезающий из нее незнакомец.

Эта фотография могла навсегда потеряться, и тогда пропала бы всякая надежда найти моих родителей. Но случилось так, что фирма, торгующая этими фотоаппаратами, предложила ежемесячную премию за лучший снимок. Мальчик послал свою фотографию, она удостоилась премии и была воспроизведена в журнале.

Затем развернула снимок и положила его на столе около лампы. Федерстон придвинулся к ней.

- Тут нет никакого сомнения! - проговорил он, взглянув на фотографию.

- Самое странное, - сказала Валерия, - это то, что мисс Хоуэтт не заметила в нем ничего особенного. Она была почти так же близорука, как и ее муж.

Она передохнула, потом продолжила:

- Я была воспитана как дочь Хоуэттов, и по закону это так и есть, потому что акт удочерения был нотариально заверен, как полагалось. Уже после смерти моей приемной матери я узнала правду. Сначала я даже не стремилась узнать, кто мои родители. Я была почти ребенком... Школа всецело поглощала мою жизнь. Только позже, когда начала самостоятельно размышлять, мне пришло в голову, что теперь, став богатой, - у меня есть доля в нефтяных источниках мистера Хоуэтта, а его жена оставила мне уйму денег, - я могу по крайней мере постараться узнать, кто были мои родители.

Вот тогда-то фотография, изображающая привезшего меня человека вылезающим из таратайки, приобрела для меня большую ценность, Я отыскала негатив, заказала увеличенный снимок и сразу же признала Абеля Беллами.

Раньше я уже слыхала о нем, он был одним из тех людей, дурная репутация которых общеизвестна. Чем больше я узнавала о нем, тем больше убеждалась, что вовсе не имею отношения к нему самому.

Нанятые мной сыщики выяснили, что единственным его родственником был брат, умерший почти восемнадцать лет назад. У него было двое детей, которые тоже умерли. Из этого, по-видимому, ничего не могло получиться, так как мне очень скоро стало известно, что Абель Беллами был в очень плохих отношениях с братом и не стал бы беспокоиться ради него.

Я ничего не говорила мистеру Хоуэтту, но сосредоточила все свое внимание на Беллами... Без ведома мистера Хоуэтта наняла людей, которые просматривали корреспонденцию миллионера. Он большую часть времени стал проводить в Европе. В Чикаго почти не приезжал. В один прекрасный день мои агенты обнаружили одно письмо. Подлинник у меня.

Валерия поднесла бумагу к огню. Чернила выцвели, рука, писавшая письмо, должно быть, дрожала:

"Малая Бетель-стрит, Лондон, С-З.

Вы победили. Верните ребенка, которого вы отняли у меня, и я исполню все ваши требования. Я разбита - разбита морально вашими нескончаемыми преследованиями. Вы - дьявол, ваша жестокость не поддается человеческому разумению. Вы отняли у меня все, что я имела, украли самое дорогое. Я не хочу больше жить.

Элаина Хельд".

Внизу было несколько слов, которые даже Федерстон, при всей своей опытности, с трудом разобрал: "Будьте великодушны и скажите мне... Маленькая Валерия... В апреле минуло семнадцать лет..."

- В апреле, двадцать четыре года тому назад, меня доставили к мистеру Хоуэтту, - спокойно сказала девушка. - Беллами совершил ошибку, сказав мисс Хоуэтт мое настоящее имя, а потом спохватился и просил называть меня Джен. Но миссис Хоуэтт поразило имя Валерия, и я так и осталась ею с тех пор.

Федерстон медленно ходил по комнате, заложив руки за спину и опустив голову.

- Вы думаете, что ваша мать еще жива? - спросил он.

Девушка наклонила голову, губы ее дрожали, в глазах стояли слезы.

- И вы считаете, он знает, где находится миссис Хельд?

- Да... Я думала, что она в замке... Я мечтала найти ее там.

Федерстон снова молча зашагал взад-вперед.

- Вы разговаривали со стариком? Скажите мне, что произошло?

- Ваша уверенность непоколебима... Я не хочу возбуждать у вас излишних надежд, мисс Хоуэтт...

- На днях вы назвали меня Валерией. Должно быть, это была такая же оговорка, как и со стороны Беллами. Но, пожалуйста, называйте меня так и впредь... Может быть, узнав поближе, я тоже буду называть вас по имени... Вас, если не ошибаюсь, зовут Вильям?

- Джим! - торжественно ответил он.

Несмотря на свое волнение, она заметила, что он покраснел.

- Погодите, Джим!

Валерия о чем-то задумалась.

- Вы сказали, что не хотите возбудить во мне надежду... Однако вы не закончили свою фразу.

- Я хотел сказать, что в очень малой степени разделяю вашу веру и поступаю как раз так, как не советовал поступать вам... - Он на секунду замолчал. - Вы понимаете меня, Валерия! Я строю здание надежды на весьма зыбком основании... Через день или два я вам скажу, насколько оно прочно.

- Да, кстати, у вас, кажется, есть старый план замка?

- Да, есть.

- Мне кажется, что я могу его использовать лучше вас.

Валерия проводила его до ворот.

Она кивнула. Молодой человек различил в полумраке ее лицо.

- Спокойной ночи! - сказал он, беря руку девушки и удерживая в своей немного дольше, чем полагалось.

- Спокойной ночи... Джим!

Джемс Ламотт Федерстон легкой походкой пошел назад через деревню, а на сердце у него было еще легче.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница