Похищенные часы счастья.
Глава XV. Золотые дни, а затем...

ГЛАВА XV
Золотые дни, а затем...

Бывают влюбленные, которые умеют так бережно относиться к своему чувству, что ни время, ни скучные мелочи повседневной жизни не могут его разрушить. Это своего рода гении в искусстве любви, и их единицы. Для большинства же людей семейное счастье очень быстро превращается в дело привычки. Уходит сияние, исчезает трепещущая радость любви, на смену им мало-помалу приходит спокойная уверенность.

Может быть, для большинства из нас, поглощенных мелкими заботами и стремлениями, радость приобретает особенную ценность именно благодаря этой своей скоротечности; мы особенно жадно цепляемся за нее, зная, как легко может она уйти от нас.

К счастью, каждый истинно любящий считает, что любовь его не знает границ, что до него никто еще так не любил, что чувство его бессмертно. И когда появляется на горизонте первое, чуть приметное облачко, он не замечает его; когда облачко становится темнее, а он все еще не обращает на него внимания. Привычка быть счастливым заменяет былую лучезарную радость. И только когда неожиданно с глаз мужчины спадает пелена уравновешенности, спокойствия и комфортабельной скуки, он вдруг видит, что любовь ушла, и то, что он привык считать счастьем, - не что иное, как удобное существование, которое он навязал любимой женщине, как наиболее отвечающее его потребностям.

Пока стояли золотые дни, пока ночи казались часами, похищенными у неба, Гюг верил, что ни один человек в мире не любил так, как он любит Ди.

То, как она управляла их повседневной жизнью, доставляло особую радость его деятельной натуре. Она находила для него занятие в течение целого дня - и он был доволен этим. Он научил ее управлять автомобилем, настаивал, чтобы она серьезно занималась пением. Их дни были заполнены.

Так продолжалось до тех пор, пока однажды Гюг не подвернул себе ногу и не оказался прикованным к своему креслу. В это же время, впервые за все месяцы, начались дожди, и Гюг принужден был лежать в комнате.

Ди была страшно огорчена. Она почти не оставляла его одного, и он почувствовал, хотя отчасти это можно было объяснить и болями в ноге, что ее чрезмерное внимание начинает раздражать его.

Впервые Гюг пожалел, что не взял с собой Тома. Он вспоминал о своем молчаливом и спокойном слуге, об его интуитивной способности угадывать малейшие желания хозяина. Ему надоели вечные вопросы о том, не лучше ли его ноге, не слишком ли жарко в комнате, не желает ли он, чтобы затопили камин, не хочет ли он есть.

Он не высказывал открыто своей досады по поводу вынужденного заточения, но его нервное настроение, казалось, пропитывало атмосферу маленького домика.

А дождь все лил, небо было обложено тучами; везде стояли лужи; забрызганные грязью головки цветов поникли. Сад выглядел запущенным и неопрятным. Сырость проступила на хорошеньких цветных обоях маленьких комнат "виллы из сказки", и в них было слишком душно для того, чтобы можно было затопить камин. Мебель сразу приняла непривлекательный вид - она казалась липкой.

К довершению всех бед кухарка, сменившая Марию, объявила, что у нее заболела мать и она должна уйти. Ди вынуждена была сама взяться за стряпню. Она несколько потеряла к ней навык, месяцы счастливой беспечной жизни почти совершенно изгнали из ее памяти воспоминания о прежних днях, наполненных скучными работами по хозяйству. К тому же те простые блюда, которые она готовила для своего отца, сильно отличались от всевозможных омлетов, суфле и других изысканных лакомств, которыми следовало угощать Гюга.

Омлет - неизменная принадлежность завтрака - скорее походил на тонкую полоску кожи, чем на золотисто-бронзовую легкую массу. Суфле всегда оказывалось сырым и состоящим из комочков под слоем подгорелой корки. Гюг смотрел через окно на непрекращающийся дождь и чувствовал, что ему надоела Ницца и вся жизнь, и он сам.

Диана же смотрела на Гюга, и страх закрадывался в ее сердце. Она невольно переводила глаза на свои тонкие руки, замечала легкий ожог на одном пальце, маленькую царапину на другом и спешила уничтожить эти недостатки, пока Гюг не увидит их и не сделает ей замечания. Ди быстро убедилась в том, что он требует от всего окружающего полного совершенства и гармонии.

Она взглянула на себя в зеркало, висевшее в ее комнате. Зеркало показало ей отражение кудрявой головки, разрумянившихся щек и блестящих испуганных глаз. Она быстро привела себя в порядок и возвратилась к Гюгу.

-- Ты любишь меня? Ты всегда будешь любить меня? - шептала она, прижимаясь к нему.

Все страхи рассеялись, когда он поцеловал ее, дав обещание, которое она так жаждала от него услышать.

Ди села возле него на край дивана.

Гюг беспокойно заерзал.

Она сделала гримаску.

-- Разве нельзя мне посидеть рядом с тобой? Мне так приятно...

У Гюга был такой вид, словно он хотел зевнуть.

Снова красные пятна выступили на щеках Ди. Она поспешно встала, подошла к пианино, с шумом открыла крышку, затем села и запела французскую песенку, модную любовную песенку, довольно шаблонную и сентиментальную.

-- Я просил тебя спеть "что-нибудь", - сказал Гюг сухо. - Что-нибудь, имеющее хоть какую-нибудь художественную ценность.

Глаза Ди тщательно прятались под длинными ресницами.

-- Вагнера, Эльгара, Коуэна, Брамса? - спросила она, прекрасно зная, что Гюг хочет услышать какой-нибудь хороший классический романс и что оперу он предпочитает слушать в Ковент-Гардене, а не у себя в гостиной.

-- Если тебе не хочется петь, пожалуйста, не трудись, - сказал он.

В то же мгновение она очутилась рядом с ним, схватила его за руки, прижалась к его щеке.

-- Не говори, не говори со мной так! Гюги, любимый, мне делается страшно, когда ты становишься таким далеким. Чем я могла тебя рассердить? Я тебе надоела? В этом дело?

Он искренне любил ее, но был слишком избалован жизнью, и это притупило в нем способность чутко относиться к настроению близких ему людей. Однако он почувствовал глубокую тоску в вопросе Ди, и нежность к ней внезапно пробудилась в нем с новой силой.

Он обнял ее и поцеловал так, как она любила, чтобы он ее целовал.

-- Ничего подобного, деточка, - уверял он с потемневшими от страсти глазами. - Ты надоела? Никогда, слышишь ты, никогда ты не надоешь мне!

Это были самые счастливые часы за всю неделю. Они сидели на диване, нежно прижавшись друг к другу, разговаривая, ласкаясь и весело смеясь.

-- Смотри, какой-то мальчик ходит по саду, - воскликнула вдруг Ди. - Интересно, что ему здесь надо? Это, кажется, рассыльный.

Через несколько минут женщина, помогавшая Ди по хозяйству, вошла в комнату с письмом.

-- Рассыльный принес это письмо из отеля "Сплиндит", - сказала она. - Он ждет ответа.

Гюг распечатал конверт.

Ди наблюдала за ним, пока он читал записку, и видела, что лицо его выражает любопытство и напряженное внимание.

-- Принеси мой бювар, Ди, - сказал он, закончив чтение. - Это от Гаррона. Он приехал вчера вечером, все время разыскивал меня и хочет немедленно меня видеть. Вызови, пожалуйста, по телефону такси, отдай это письмо рассыльному, дай ему на чай и скажи, чтобы он не мешкал. Проклятая нога! Гюг старался доковылять до стола, в то время как Ди поспешно направилась к телефону.

"Гаррон, кто такой Гаррон?" Ее мысли вертелись вокруг этого имени, она старалась вспомнить, связать его с жизнью Гюга.

Он часто рассказывал ей о своих друзьях, но ей казалось, что он никогда не называл среди них Гаррона. Она вызвала такси и вернулась к Гюгу. Он как раз кончил писать письмо.

-- Гюг, кто такой Гаррон? - спросила она.

Гюг ковылял теперь по направлению к дверям.

-- Лорд Гаррон, - ответил он коротко, - лорд-канцлер Англии...

-- Но... что ему от тебя надо? - воскликнула она.

Ди заметила, как в глазах Гюга вспыхнул огонек.

-- Не знаю, - сказал он. - Хотя отчасти догадываюсь, но у меня нет полной уверенности. Ди, достань мне свежие перчатки. О! И спроси эту старую идиотку, вычистила ли она мои коричневые ботинки. Никакие другие не влезут на повязку.

С трудом, хромая, добрался он до такси.

Приезд Гаррона в Ниццу привел Гюга в сильнейшее возбуждение. Он не был уверен в том, что Гаррон приехал ради него, хотя в душе очень надеялся на это.

Первые же слова Гаррона оправдали его надежду.

-- Наконец-то, дорогой Картон, - сказал Гаррон дружеским тоном. - Я все время разыскивал вас. Я приехал, чтобы увезти вас с собой.

В комнате воцарилось минутное молчание; четко доносились звуки с улицы. Казалось, что вместе с ними ворвалась частица внешнего мира, мощно предъявлявшего к Гюгу свои требования.

-- Вы хотите сказать, что действительно разыскивали именно меня? - спросил Гюг отрывисто.

Усталое, покрытое сетью морщин лицо Гаррона осветилось приятной улыбкой.

-- Да, я хотел сказать именно это, дорогой друг, - ответил он. - Дело в том, что бедняга Вилькокс умер, и, следовательно, есть вакантное место в парламенте от Вест-Бертона. Вы и только вы один можете добиться того, чтобы оно досталось правительственной партии. Мы выставляем кандидатуру Саллинга. Единственным опасным для него противником является Феннинг. Вы знаете, какое влияние имеет Феннинг. Кроме того, он житель Вест-Бертона. Избиратели там больше, чем мы бы того хотели, прислушиваются к словам рабочей партии. От вас зависит завербовать этот округ для нас. Я думаю, с вами я могу говорить вполне откровенно: в настоящее время нам приходится дорожить каждым местом. Страна недовольна; мы не доверяем ее настроению, она не доверяет нам. У нас слишком много прекрасных ораторов и слишком мало верных друзей. Вы принадлежите к числу последних. Вы - один из тех политических деятелей, которые знают своих избирателей и которым эти избиратели доверяют. Вы понимаете друг друга. Мы наметили для Вест-Бертона кандидатуру Саллинга, хотя он и чужой в этом округе, потому что он отличается блестящими способностями, кроме того, у него широкий размах. Ему принадлежит (он, как вы знаете, друг Дюргана) проект о пенсиях. Люди, подобные Саллингу, для нас очень ценны. Учтите также, что в последние годы Вест-Бертон был для нас потерян. В случае кризиса, если западный каменноугольный район будет против нас, правительство потерпит поражение еще до начала сражения. Но если самое сердце каменноугольного района будет принадлежать нам, если Вест-Бертон будет наш, мы победим. Теперь вы знаете, почему я вас разыскивал и почему вы нам необходимы. Когда вы можете выехать?

-- Выехать? - повторил за ним Гюг.

Он был целиком поглощен настоящей минутой, захвачен прежними интересами, прежними делами. Он чувствовал торжество оттого, что ему одному решили поручить это дело, что его разыскивали, добивались. И понимал, что впереди его ждет еще больший триумф, если ему удастся завоевать нужный район для своей партии. Исчезло безразличие к политическим делам, владевшее им в последнее время, в эти дни острого счастья, когда жажда власти и честолюбие отступили перед смирением любви, когда трубный голос бурной политической жизни, голос побед, народного одобрения был заглушен смехом Ди, ее слезами и словами любви. Стремление к активной деятельности вновь вспыхнуло под влиянием слов Гаррона и внутреннего удовлетворения от обращения к нему как к человеку, сильная личность которого могла повлиять на судьбы партии и страны.

Дождь прекратился, и снова выглянуло солнце. Но Гюг видел сейчас перед собой ярко освещенный зал собраний и себя на трибуне. Он произносил речь, бросал меткие ответы на предлагаемые вопросы, возбуждал смех аудитории, завоевывал ее симпатии, овладевал умами присутствующих, направляя их в нужное ему русло.

Голос Гаррона, размеренный, но тем не менее властный, прервал нить его мыслей.

-- Я полагаю, мы можем поспеть на ночной экспресс? - спросил он так, будто не сомневался в ответе.

-- Вы ведь пообедаете со мной? - продолжал Гаррон спокойно.

Он повернулся в своем кресле и в первый раз за все время пристально взглянул на Гюга.

Гаррон о многом догадывался, хотя мало о чем знал; но он прекрасно разбирался в людях, особенно в тех, с которыми собирался заключать условия. Он заметил, как изменилось лицо Гюга при последнем вопросе, как взгляд его потерял выражение глубокой заинтересованности. Он почувствовал, что настроение Гюга сразу упало.

Гюг отвел глаза.

-- К сожалению, не могу, - сказал он принужденно. - Я... дело в том, что мне нужно привести в порядок свои дела и все прочее. Я должен сейчас же уйти, мне и так придется очень спешить...

Гюг колебался, и Гаррон понимал это.

Он вскочил на ноги с быстротой, которую трудно было ожидать от такого старого человека, и схватил Гюга за руку.

-- Вы не можете отказаться, понимаете вы это, Гюг? - сказал он уже тоном приказа. - В случае, если вы станете колебаться, вспомните о моем обещании и о словах Дюргана, сказанных мне в парламенте три дня тому назад: "Передайте Картону, что победа в Вест-Бертоне даст ему не только возможность, но и уверенность". Вы знаете, что он под этим подразумевал: пост в кабинете министров. Но я знаю, что вы сделаете это не ради славы - дело идет о чем-то более важном: страна нуждается сейчас в вас.

Он отпустил Гюга, теперь он был твердо уверен в нем. Затем с усталым видом откинулся в кресле.

-- Вернулась хорошая погода, мосье, - весело сказал Гюгу шофер, останавливаясь у ворот виллы.

Гюг увидел в окне белую фигуру Дианы; он знал, что она спешит сейчас к дверям - навстречу ему.

С сердитым и недовольным видом взглянул он на розовые стены виллы, перевел взгляд на расстилающуюся позади сапфировую поверхность моря. Он попал в западню, в которую рано или поздно попадает почти каждый мужчина, терзаемый борьбой между любовью и честолюбием. Нужно поступиться одним из этих чувств - другого выхода нет, необходимо принести в жертву либо требования сердца, либо доводы рассудка.

Гюг был слишком захвачен красноречием Гаррона, его уверениями, чтобы вовремя подумать о другой стороне жизни. А теперь уже поздно! Сейчас он вынужден действовать без лишних размышлений, не принимая во внимание участие во всем этом Дианы.

Он вошел, ковыляя, в холл и поднялся оттуда в маленькую гостиную.

-- А я занималась делами, - со смехом встретила его Диана. - У меня готов обед, дорогой.

Нежная встреча, мысль о том, что Диана была всецело поглощена приготовлением ему обеда, заботами о нем, ожиданием его прихода, заставила Гюга почувствовать ненависть к самому себе.

-- Мой любимый, ты не заболел? Не разболелась ли сильнее твоя нога? Ты так бледен! - воскликнула Ди испуганно.

Она стояла рядом с ним, ее пальцы ласкали его гладко причесанные волосы.

Ее прикосновение заставило его вздрогнуть.

-- Слушай, Ди, - начал он отрывисто и остановился, не зная, как сказать Диане то, что он должен был ей сказать.

-- Хочешь узнать, зачем Гаррон прислал за мной?

-- Страшно хочу, - сказала Ди с легким смехом, - но я не хотела надоедать тебе. Я думала, что ты сам мне все расскажешь, когда захочешь.

-- Боюсь, тебе это может не понравиться, - произнес Гюг почти неслышно.

-- Что-нибудь случилось, что-нибудь, что может повредить тебе? - спросила Диана испуганно.

"Повредить ему? Помешать ему?" - Гюг чуть не рассмеялся вслух над горькой иронией этих слов; прилив гнева на самого себя, на Гаррона, который вырвал у него обещание, охватил его.

-- Но в чем же дело, дорогой мой? - вскричала Ди. - Не мучь меня, Гюги, скажи мне все!..

-- Я уезжаю сегодня вечером с Гарроном, - сказал Гюг. - Он считает, что только я один могу завербовать для правительственной партии очень важный избирательный округ. Это - вопрос чести. Я... Ты должна понять, Ди, я не представлял себе, что мне так скоро придется уехать отсюда. Не повезло мне, но...

-- Ты хочешь сказать, что я не буду уже с тобой... больше? - спросила Ди, отшатнувшись от Гюга.

Он вскочил на ноги.

-- Господь с тобой! - воскликнул он горячо. - Как можешь ты придавать моим словам такое значение?

Он порывисто привлек ее к себе, нежно целуя закрытые глаза, немые губы, бледные щеки.

-- Ди, моя дорогая малютка, любовь моя! Клянусь тебе всем святым, что для меня есть в жизни, клянусь нашей любовью, твоим безграничным великодушием, что никогда еще с тех пор, как мы встретились, я так сильно не любил тебя! Но я должен уехать, я не могу не откликнуться на этот призыв, обращенный к моей чести, не могу отказать в услуге своей партии. Я буду считать часы, приближающие нашу встречу. У меня есть готовый план. Мы найдем себе квартиру в какой-нибудь спокойной части Лондона, например в Кенсингтоне. Я завтра же, как только приеду в город, займусь этим. Ты приедешь прямо туда, я тебя буду ждать. Ди, взгляни на меня, умоляю тебя, не мешай мне, я должен так поступить.

Диана открыла глаза и снова опустила веки, стараясь скрыть невольно подступившие слезы.

-- Хорошо, - сказала она кротко. - Конечно, ты должен ехать. Ведь ты дал слово...

-- Я знал, что ты согласишься со мной! - воскликнул Гюг горячо, сразу испытывая чувство облегчения. - Я знал, что ты не будешь мне мешать, что ты примиришься с этой необходимостью.

Он снова целовал ее, слишком занятый своими мыслями, чтобы заметить, что поцелуи его остаются без ответа. Наконец он разжал объятия и поспешно взглянул на часы.

-- Я должен торопиться! Идем, малютка, помоги мне уложить вещи. Будь ангелом, моя любимая!

Они прошли вместе в маленькую спальню. Гюг сидел на кровати и торопливо складывал в чемодан вещи, которые Ди выкладывала из комода.

-- Сколько времени займут у тебя сборы к отъезду? - спросил он с отсутствующим видом, разбирая стопку рубашек.

Диана стояла на коленях перед чемоданом, стараясь внести порядок в хаотическую кучу галстуков, носков, носовых платков и других мелких принадлежностей мужского туалета.

-- Около недели, - проговорила она задумчиво, пристально глядя на него, и заметила, что лицо его при этом даже не дрогнуло.

-- Хорошо, - пробормотал он. Он поднял голову и передал ей стопку белья. - За это время я успею снять квартиру.

Она встала и подошла к комоду, слезы жгли ей глаза.

Недельный срок казался ей вечностью: своими словами она хотела испытать его, но он вполне спокойно принял предстоящую разлуку. Он даже не попросил сказать точнее, когда она думает приехать.

-- Прекрасно. Значит решено, - отозвался Гюг. - Да, кстати, раз мы заговорили о времени, пора уже вызывать машину.

Прихрамывая, он вышел из комнаты. Ди слышала, как он тихонько насвистывал, ожидая у телефона, пока ответит станция.

Она на цыпочках подошла к чемодану и опустилась перед ним на колени.

В одном углу были сложены шелковые носки Гюга. Ди взяла одну пару, вспомнила, как она чинила их, а Гюг сидел рядом и дразнил ее тем, что она не умеет штопать. Сейчас эта недавняя картина стояла перед ее глазами и причиняла ей жестокую боль. Ди снова увидела себя сидящей в саду, рядом с Гюгом, увидела цветы, трепещущие от легкого ветерка, который поднимается обычно при заходе солнца. На Гюге в тот день был белый фланелевый костюм. Фигура его красиво вырисовывалась на фоне темных, слегка колышащихся листьев. Он смеялся над ее усилиями вдеть нитку в ушко иголки, над ее стараниями аккуратно натянуть носок на свою руку, над ее озабоченным лицом. Затем неожиданно схватил ее в объятия и покрыл всю горячими поцелуями. Она крепко прижала носки к своей груди, словно пытаясь унять рвущиеся из нее рыдания.

-- Все кончено, - промолвила она тихо, когда он вошел в комнату.

-- Что за трагическое изречение, - попробовал он пошутить, но лицо его тоже было печально.

Он подошел в Ди и крепко обнял ее. Она дрожала от рыданий, которые не в состоянии была сдерживать дольше.

-- Никогда уже не будет того, что было, - прошептала она и увидела, как при этих словах лицо Гюга болезненно дрогнуло. Ди не хотела делать ему упреков - она знала, что ими нельзя удержать любовь. Она взглянула на него сквозь мокрые от слез ресницы.

Вдали прозвучал рожок автомобиля. Лицо Гюга прояснилось.

-- Я знаю, что ты не думаешь этого, дорогая, - проговорил он торопливо. - Это тяжелое испытание для нас обоих, очень трудное для нас обоих время. Я понимаю, что тебе нелегко примириться с необходимостью моего отъезда. И мне мучительно больно оставлять тебя здесь одну. Но ведь мы расстаемся на очень короткое время. Мы все равно не могли бы вечно оставаться на этой вилле.

Всем своим существом Ди жаждала задать ему вопрос, который губы ее не решались произнести: "Почему не могли бы?"

-- Рано или поздно, моя любимая, - продолжал Гюг, - нам пришлось бы подумать о будущем. Приезд Гаррона разрешил этот вопрос за нас. Вот и все.

Он схватил один чемодан Гюга и поднял его на плечо, другой взял в руку и вышел из комнаты.

Испуганные глаза Ди, казалось, уже сейчас видели опустевшую комнату. Она уже заранее переживала бесконечные часы приближавшейся ночи, то горькое чувство одиночества, которое охватит ее, как только закроется дверь за Гюгом.

Гюг нетерпеливо искал свои перчатки. Он успел переодеться в серый дорожный костюм. Казалось, что необходимость двигаться чудодейственным образом исцелила его ногу.

"Он чувствует себя почти счастливым, что уезжает", - подумала с горечью Ди.

Она молча смотрела на него, не в силах произнести слово или сделать движение.

Стоя перед зеркалом, он завязывал галстук; Ди так часто наблюдала его за этим занятием, так любила смотреть на поворот его головы, на отражение его лица в старинном венецианском зеркале.

Спускались сумерки. Под деревьями залегли густые тени. Небо было покрыто лиловатыми облаками, густые тучи на западе снова предвещали непогоду. Подавленное раздражение, которое нередко испытывают люди в минуту расставания, охватило Гюга. Ему неприятна была сама необходимость произносить слова прощания, не терпелось поскорее покончить с этим, оставить все это позади. Он наклонился к Диане и обнял ее.

-- Через неделю? - повторила Ди дрожащим голосом.

-- Разве ты не хочешь поцеловать меня на прощание? - спросил Гюг.

Внезапно она крепко прижалась к нему и подняла лицо, страдальческое выражение которого потрясло Гюга.

-- Ты никогда не изменишь мне, никогда не перестанешь любить меня? Поклянись мне в этом!..

-- Клянусь тебе! - воскликнул он, горячо целуя ее в губы.

Гаррон уже ждал Гюга. Он заранее занял места в вагоне-ресторане и, когда поезд стал плавно отходить от перрона, приказал налить в бокалы шампанское.

Гаррон поднял свой бокал.

-- Я пью за ваш успех, дорогой друг, - сказал он, улыбаясь. - За ваше будущее!

Грохот при прохождении поезда по мосту едва дошел до сознания Гюга. Он взглянул в окно и узнал крошечную станцию, мимо которой проносился поезд. Он обещал Ди выглянуть из окна, когда они будут подъезжать к этому мосту, и махнуть ей платком. Но сейчас было уже слишком поздно. Он густо покраснел от досады за свою оплошность. Нить мыслей Гаррона ускользнула от него. Ему внезапно мучительно захотелось увидеть Диану, только сейчас он вполне осознал, что оставил ее совсем одну. От волнения у него пересохло во рту. Ощущение неотвратимой потери охватило Гюга.

-- Дело вот в чем, - сказал он, наклонившись вперед и пристально глядя на Гюга, - если Великобритания останется в стороне, чего можем мы ожидать для нее впоследствии?

Гюг заставлял себя слушать и отвечать Гаррону, стараясь отбросить все личные мысли и желания. Это ему удалось. Через час, возвращаясь с Гарроном в свое купе, он был всецело поглощен мыслями о предстоящей работе.

-- Гюг, Гюг, - снова и снова повторяла она, надеясь, что самый звук имени любимого принесет ей покой, облегчит ее страдания.

Ночь стала светлее. Приближался рассвет, а Ди все еще продолжала стоять на том же месте.

Она приходила вечером к мосту, она усердно махала платком, но ее напряженный взор не различил ответного знака. Только когда в комнату ворвался рассвет, Ди решилась отойти от окна и взглянуть на царящую вокруг пустоту. Страхи, с которыми она все время боролась, снова обступили ее. Она встала на ноги, будто собираясь во всеоружии встретить их. Страхи облеклись в определенные образы, вылились в слова.

Не есть ли это наказание, посланное им за недозволенную любовь?