| Автор: | Уэдсли О., год: 1928 |
| Категория: | Роман |
XIV
-- А я говорю вам, что буду работать, - произнес Робин громко.
-- Хорошо, работайте, черт бы вас побрал, - заворчал Жос.
Он нахмурил лоб, а его зеленые глаза прищурились. Эта улетевшая тюремная птичка отличалась скверным характером, но он, Жос, постарается сделать его любезнее.
Он наблюдал за энергичными неуклюжими попытками Робина вымыть дощатую палубу грузового судна и почувствовал презрительную жалость, смягчившую его гнев. Вероятно, тюремное заключение наложило на него свой отпечаток.
Жос высказал это предположение помощнику, и тот вполне согласился с его мнением.
-- Прямо не знаешь, как держать себя с ним, сэр. Какой-то придурковатый человек! Женщин совсем не замечает.
Робин услыхал эти лениво произнесенные слова.
Он лежал на скамье, подложив руки под голову, и насмешливо улыбнулся. Старый Стив был прав, говоря так. Женщины! Он поднялся, ударившись головой о гвоздь, торчавший сверху. Женщины! Кровь прилила к его лицу, а глаза загорелись от волнения.
Его снова охватило прежнее дикое желание - желание сжать шею Лайлы обеими руками и душить ее, пока она не умрет.
Он задрожал, несмотря на жару, и отвлек свои мысли от картины убийства, преследовавшей его. Робин понимал, что давая волю воображению и разжигая в себе гнев и ненависть, он мог раньше или позже сойти с ума. Но эта мысль была ему безразлична, все было ему безразлично теперь.
Особенно мучила его жажда мщения, когда он пил. Но вино приносило забвение. Он снова переживал последний день в тюрьме, те часы, когда ожидал прихода Лайлы.
А она не пришла, даже не собиралась прийти. Для того, чтобы спасти свою подлую грязную репутацию, готова была дать ему умереть, - а он еще думал, что она любила его! Он держал ее в объятиях, прижимал ее губы к своим губам, и она повторяла без конца: "Я люблю вас".
Вспомнил о последнем дне, проведенном в тюрьме, о его глупых бессмысленных мечтах, в которых он рисовал себе их будущую счастливую жизнь, завоеванную с таким трудом.
Лайла держала в руках священный цветок его чувства и обрывала лепесток за лепестком, пока не втоптала в грязь самую сердцевину. Даже в начале их знакомства, во время войны, в те дни отпуска, которые он считал крадеными, так как скрыл их от Мартина и всех близких, даже тогда его любовь ничего не значила для нее. А он обожал ее, доходил до безумия, считая прекрасным и благородным всякий ее трусливый и низкий поступок. Жалкий, ничтожный глупец!
Когда Корстон, желая помочь ему, просил заговорить, протянул ему руку спасения, он пришел в бешенство из-за одного легкого намека на то, что Лайла не заслуживает такого героического самопожертвования.
Но Робину этот намек показался оскорбительным, и он ударил Корстона, желавшего помочь. Корстон с гримасой вытер пораненную губу, посмотрел на него с насмешкой и жалостью, пожал плечами и ушел. Смешно подумать, что он добровольно оскорбил единственного человека, который мог облегчить его участь в суде, и оскорбил из-за Лайлы. Смешно и страшно подумать.
Он пытался разрешить загадку, зачем существовали на свете подобные женщины, для которых мужчины готовы пожертвовать своим состоянием, честолюбием и даже жизнью. Они всегда доводили людей до отчаянья и гибели.
Жизнь Мартина, Гревиля и, наконец, его собственную погубило прикосновение маленьких, нежных рук Лайлы. Было время, когда он почувствовал недоверие к Мартину, своему брату, не оставившему его в горе, когда услыхал недовольный оттенок в голосе Лайлы, произносившей его имя. Даже теперь, в пылу гнева, чувствуя бесконечную усталость и озлобление, он вспомнил с нежностью о той минуте радости и спокойствия, которую испытал, получив на свое письмо ответ от Мартина, поставивший точку в их ссоре из-за Лайлы.
Это произошло около трех лет тому назад, а за год до этого Лайла отказалась встречаться с ним и написала письмо, которое он нашел удивительным и носил с собой до их новой встречи, пока она не забрала его и не разорвала на кусочки, говоря с улыбкой:
-- О, Робин, как безумны, как очаровательно безумны и неосторожны мужчины. Подумайте, что было бы, если бы с вами произошел какой-нибудь несчастный случай! Посторонние люди, найдя это письмо, показали бы моему мужу. Правда, в нем нет ничего особенно компрометирующего, но Хюго мог бы найти странным, что вы носите письмо с собой в течение стольких лет. И зачем я только пометила число?
Слушая ее, он чувствовал стыд и угрызения совести, упрекая себя в том, что подверг ее опасности. Каким слепым безумцем он был тогда! Вспомнилось, как выглядела Лайла в тот день, когда произошел этот разговор. Они сидели в Ранела у маленького озера, на котором качались небольшие лодочки, окрашенные в белый и красный цвет. Слуга в красной ливрее принес им чай и пирожные.
Погода была прекрасна, хотя в городе казалось слишком жарко. Но в Ранела над площадкой для поло дул ветерок, а деревья отбрасывали густую тень, образовывая прохладные оазисы.
Лайла обнаружила совершенно случайно, что он сохранил ее прощальное письмо, написанное, по ее словам, только под влиянием угроз Мартина. И тотчас же Робин почувствовал глухую злобу к брату, несмотря на то, что уже помирился с ним и с нетерпением ждал его возвращения. Недовольный оттенок в голосе Лайлы. когда она заговорила о Мартине, пробудил в душе Робина никогда не дремлющее чувство рыцарства. Слеза нависла на ее ресницах при мысли о жестокости неумолимого Мартина.
Робин вынул из кармана носовой платок, и его портсигар упал на траву. Лайла увидела пожелтевший конверт. Тогда он, смущаясь, объяснил, что хранил ее последнее письмо, в котором она отказывалась встречаться с ним.
-- Позвольте мне прочитать его, - попросила Лайла.
Робин молча вынул маленький листок из конверта. Он был сильно потерт, и Лайла, взяв в руки, случайно разорвала его. Одна половина письма упала на землю, и Робин мог со своего места прочесть слова "конечно, это очень приятно и заманчиво, но так же и немного безумно", и подумал о волнении, охватившем его, когда впервые прочитал "заманчиво, безумно".
Даже тогда, несмотря на ее поведение, он не прозрел, забыл об унижении и горе, испытанном им, когда Лайла коснулась его руки и, глядя прямо в глаза, прошептала: "О, Робин!" Воспоминания нахлынули на него и растравляли, словно солью, раны, не перестававшие болеть. Он нарочно усиливал мучения, так как хотел убить в себе всякую способность чувствовать. Его воображение вновь нарисовало картину прошлого. Он снова видел себя в Ранела вместе с Лайлой, платье которой напоминало цветом морскую пену. Ее маленькие уши украшали большие изумруды. Зеленая шляпа бросала тень на золотые волосы. Он видел в ее руках кусок пожелтевшей бумаги и слышал голос, произносивший фразы, которые Робин знал наизусть. Внезапно она разорвала письмо на мелкие клочки.
-- Дорогой мой, никогда не храните писем. Это опаснейшие свидетели при бракоразводных процессах.
-- Вы смотрите на любовные письма только с этой точки зрения? - спросил Робин резко, и Лайла тотчас же ответила:
-- Не будьте так жестоки со мной. Я сказала небольшую глупость, а вы придираетесь к словам. Как плохо вы ко мне относитесь!
И Робин тотчас же извинился. В его отношении к Лайле не было места для критики.
Однажды ночью, возвращаясь из театра, Робин прижал ее к себе и покрыл лицо поцелуями, а Лайла впервые не заговорила о том, что их могут увидеть. Она поддалась обаянию страсти Робина, так как сама, вероятно, испытала мимолетное желание любить кого-нибудь кроме себя.
Робин думал о других минутах, он вызывал в своей памяти ласки, поцелуи, случайные прикосновения. Никогда Лайла не была так прекрасна и никогда Робин не любил ее так сильно, как в ту весну, когда произошло их примирение.
Лайла несколько раз приходила к нему домой выпить чашку чая. Ей доставляла удовольствие мысль о любви Робина, - молодого, красивого, мужественного. Лайла не считала себя виноватой в том, что Робин верил в ее полную взаимность. Она не могла себя упрекнуть за то, что называла полетом ее фантазии.
Она действительно чувствовала к нему некоторую привязанность, поскольку он не мешал ее планам и покорялся каждому желанию. Она встречалась до него с мужчинами, с которыми было труднее ладить и которые, уходя, продолжали питать к ней злобу и ненависть.
-- Мужчины так эгоистичны и грубы, - было ее любимой фразой. Этим объясняла она их поведение, когда влюбленные и верящие в ее любовь безумцы надоедали ей. Устав от встреч с ними, она пыталась отделаться от них каким-нибудь образом, а они высказывали свое мнение о ней.
Прислушиваясь к плеску воды за бортом, Робин поражался своей слепоте и безумию.
Он держал в руке стекло в простой и дешевой оправе, а полагал, что хранит драгоценнейший камень чистой воды, красоте которого поражаются люди.
Он повернулся на раскаленной скамье и закрыл глаза руками. Каждая волна, казалось, шептала ему: глупец, глупец, глупец. Но все волны моря не могли стереть в памяти позорные, приводящие в бешенство воспоминания.
Мартин сказал ему, прощаясь в то туманное холодное утро:
"Когда приедешь в Ражос, постарайся забыть обо всем, а через год, как только Мики найдет это безопасным, я последую за тобой".
Вся картина бегства вставала перед глазами Робина и напоминала фантастический сон. Он смотрел в окно своей камеры, прислушиваясь к стуку шагов, так как надеялся узнать знакомую походку Лайлы. Его ни на минуту не покидала надежда увидеть ее. Когда, наконец, действительно прозвучали шаги, он был слишком измучен, чтобы взглянуть на открывающуюся дверь. Робин готов был плакать от радости, что его мечта сбылась и Лайла явилась к нему. Рука Мартина притянула его к себе, и он увидел в камере двух мужчин. Итак, Лайла все-таки не пришла! Чувствуя беспредельную апатию и усталость, он позволил сделать с собой все, что они пожелали. Его побрили, остригли, переодели и вывели из тюрьмы через секретный выход. На улице ждал автомобиль, в который его усадили.
Лицо его покраснело, глаза заблестели, и он задремал. В двадцать семь лет он был хорошим спортсменом и перед ним открывалась блестящая перспектива. Он был так красив, что любая мать гордилась бы внешностью такого сына, а каждая женщина могла бы его полюбить. Между тем, он лежал теперь на палубе, пьяный, грязный, с разбитыми иллюзиями, без всяких надежд на будущее. Он был наказан не по заслугам, так как вел себя благороднее, чем многие мужчины, влюбленные в чужую жену.
"Я не хотел полюбить Лайлу, - оправдывался Робин перед самим собой в начале их знакомства. - Но ничего не мог поделать со своими чувствами. Нельзя остановить любовь, когда она приходит. Я никого не оскорблял своей страстью, ни Лайлу, ни Гревиля. Не могу понять, отчего жизнь так нелепо складывается - отчего двое людей встречаются, любят друг друга, но счастье бежит от них. Но раз так случилось, мы должны постараться выпутаться из этой истории, стараясь честно вести себя по отношению ко всем окружающим. Мне противно прятаться за углом, меня оскорбляют случайные встречи, во время которых мы делаем удивленные лица. Я ненавижу эту таинственность. И поэтому мне следует немедленно пойти к Гревилю и сознаться ему во всем. Мы обязаны это сделать ради него, а также ради нашей любви". Вначале все казалось ему очень простым. Он собирался сказать Гревилю, что Лайла и он полюбили друг друга, и надеялся, что Гревиль немедленно даст ей свободу. Со свойственной ему бесхитростной прямотой он заговорил об этом с Лайлой и поразился при виде ее бешенства.
-- Глупец! - воскликнула она, и лицо Робина покрылось пунцовой краской.
Лайла смягчилась, объяснила свое поведение, проявила нежность и даже раскаялась.
-- Дорогой мой, вы испугали меня! Мне показалось, что вы уже говорили с Гревилем, поэтому я так вспылила. Пожалуйста, простите меня.
-- Я, должно быть, неясно выразил свою мысль, - объяснил жалкий Робин. - Вы имели право назвать меня еще большим глупцом. Мне даже не приходило в голову предпринимать что-нибудь без вашего разрешения.
-- Поклянитесь мне в этом, - настаивала Лайла, и Робин, конечно, поклялся.
И, наконец, наступила развязка. Как глупо и позорно все окончилось! Робин застонал во сне, и Сэм, проходящий мимо, взглянул на него и позвал Жоса Лумиса.
-- Идите сюда, сэр.
Лумис вошел в маленькую, мрачную каюту. Его белые зубы ослепительно сверкали на загорелом лице. Он насмешливо улыбнулся, увидев Робина, мертвецки пьяного, лежащего наполовину свесившись со скамейки.
-- Он не только пьян, сэр, - заметил Сэм, извиняясь. - Пощупайте его голову.
-- Кажется, у него лихорадка, - произнес он.
-- Я тоже об этом подумал, - проворчал старый Сэм. - Бедняга едва ли выдержит.
Лумис отдернул руку. Он был приятелем Мартина. Когда-то они вместе проделали путешествие в поисках золотоносной жилы и знали цену друг другу. Робин не нравился Жосу, но он чувствовал ответственность перед Мартином.
-- Перенесем его, - сказал он и взял Робина за плечи.
Тот внимательно осмотрел Робина.
-- Лихорадка, - лаконично определил он.
Подвижное лицо Жоса сложилось в гримасу.
-- Об этом мне было известно до вашего прихода, - отвечал он насмешливо.
-- Он заболел лихорадкой, - спокойно подтвердил матрос. - И если даже выживет, то может лишиться рассудка. Вынув из кармана термометр, измерил температуру больного. - Бедняга, - проговорил он мягко. - Здорово намучается, пока лихорадка прикончит его.
-- Надо лечить его старым способом, - отвечал матрос. - Пустите ему кровь. Заставьте пропотеть, положите лед на голову. Таким путем я попытаюсь поставить его на ноги еще до конца плавания.
Он поднял руку и одобрительно похлопал Робина по плечам и груди:
-- Хорошо сложен парень. Крепче любой лошади.