Пища богов.
Книга третья.
Лига гигантов

ЛИГА ГИГАНТОВ

1

Редвуд тотчас отправился на поезд, идущий к югу, через Темзу. Проезжая по мосту, он на минуту увидал реку, отражавшую в себе огни набережных, и дым, который все еще поднимался с тех мест на северном берегу, где упали бомбы гигантов. Множеств народа толпилось на этих местах, занимаясь систематическим выжиганием Гераклофорбии, разбросанной бомбами по земле. Южный берег тонул во мраке. По каким-то соображениям даже уличные фонари были потушены. На фоне неба рисовались только мрачные силуэты пожарных и сторожевых башен. Кроме них, видны были несколько самых высоких зданий. Рассеянно взглянув на все это, Редвуд отвернулся от окна и погрузился в размышления.

До тех пор, пока он не повидается с гигантами, решить ничего нельзя. Редвуд устал от волнений, пережитых за эти два дня. Но будучи твердо уверен в необходимости пережить их и справиться с ними, он выпил перед отъездом несколько чашек крепкого кофе и теперь мысли его текли ясно.

Перебрав в уме все препятствия, так или иначе связанные с великим переворотом, в которой он таким неожиданным образом был вовлечен, обдумав положение, созданное приключениями последних двух дней, он в новом свете увидал будущую судьбу мира в связи с судьбою открытия, случайно сделанного им и Бенсингтоном.

- Бенсингтон думал, что Гераклофорбия окажется прекрасной пищей для детей, - прошептал он, улыбаясь.

Затем Редвуду пришли в голову собственные его мучительные сомнения после того, как он начал кормить "Пищей богов" своего сына. Как давно это было, и каким незначительным это казалось тогда! Взять хотя бы бенсингтоновских цыплят! А от этих-то цыплят все и пошло. Медленно, но верно, несмотря на все препятствия и затруднения, Пища распространилась по всему миру. И теперь...

- Если даже им удастся всех перебить, то дело все-таки сделано.

Секрет приготовления Гераклофорбии был теперь уже известен всем. Сам Редвуд об этом постарался. Гигантские растения, гигантские животные и множество гигантских детей устоят против всяческих гонений, что бы ни придумало карликовое человечество.

- Дело сделано! - еще раз повторил Редвуд, переходя к обсуждению судьбы своего сына и других гигантов, уже достигших зрелости. - Что они? Найдет ли он их измученными, искалеченными только что затихшей борьбой и готовыми подчиниться, или, напротив, сильными, полными надежд, готовыми к новой, еще более жестокой битве? Сын его ранен... Впрочем, не тяжело, должно быть, раз он сам прислал известие...

Редвуд знал кое-что о приготовлениях Коссара, но далеко не все. На минуту он почувствовал некоторое негодование против Коссара и его детей - все делают по-своему, ни о чем не посоветуются. Но, с другой стороны, с кем же и зачем советоваться таким сильным, умным, здоровым и образованным людям? Да, наконец, ведь приготовления к борьбе делались ими полубессознательно, исподволь, уже много лет кряду. Если сказать правду, то ведь никто серьезного нападения и не ожидал. Разве можно было предугадать, что власть попадет в руки Катергама? А когда кризис разразился, то уже поздно было советоваться.

Надо признаться, однако, что старик Коссар вообще был очень невысокого мнения о практичности своих сотрудников, Бенсингтона и Редвуда, хотя все дело и было начато ими... Ну, как бы то ни было, Коссары сумели подготовиться.

Мысли Редвуда потекли теперь по новому руслу. Он принужден был признать, что всегда несколько завидовал своему старому другу Коссару и имел против него, как говорится, зуб. В самом деле, с какой стати величайший из переворотов на земном шаре попал в его руки? Ведь Пища-то принадлежит Редвуду с Бенсингтоном, а Коссар пришел и вырвал ее у них.

Затем Редвуд стал мысленно, сравнивать сыновей Коссара со своим собственным, но скоро опять перешел к самому главному - к вопросу о том в каком положении найдет он теперь гигантов, осажденных в лагере.

2

Редвуд был пробужден от своих размышлений остановкой поезда на станции Чизельгерст. Он тотчас же узнал ее по высокой каланче, стоявшей в Кемден-хилл и по цветущим кустам гигантского болиголова, которые окаймляли дорогу.

Частный секретарь Катергама, сидевший в другом вагоне, пришел сообщить Редвуду, что отсюда придется ехать на автомобиле, так как в полумиле от Чизельгерста дорога испорчена. Редвуд сошел на пустынную платформу, освещенную только ручным фонарем и обдуваемую холодным ночным ветром. Вообще заброшенность этого, окруженного лесом, заросшего гигантскими травами и пустынного предместья (так как все жители еще накануне, при начале войны с гигантами, выехали в Лондон) сразу давала себя чувствовать.

Проводив Редвуда к автомобилю, блиставшему своими огнями среди мрака и запустения, секретарь Катергама поручил его заботам шофера и простился.

- Надеюсь, вы за нас похлопочете, - сказал он, пожимая руку профессора.

Как только Редвуд уселся и надел дорожные очки, автомобиль начал двигаться, сначала медленно и плавно, а потом с возможной для него при данных обстоятельствах скоростью. Покружив немного по переулкам между виллами, он выехал на большую дорогу, помчался вперед и скоро потонул в окружающем мраке.

Мрак действительно был почти абсолютный, так же как и тишина. Ни одного луча света, кроме звезд, слабо мерцавших на небе, и ни единого звука, кроме легкого шуршания колес машины по превосходному шоссе, не отвлекал внимания ехавших. Бледные, смутные очертания вилл по обеим сторонам дороги бежали мимо, напоминая какую-то таинственную процессию голых черепов, на которые они походили благодаря своим неосвещенным окнам, похожим на пустые глазницы. Шофер, сидевший рядом с профессором, или был молчалив от природы, или стал таковым в виду необычайной обстановки. На все вопросы Редвуда он отвечал односложно и как бы нехотя. На юге по небу передвигались лучи прожекторов, служившие единственным проявлением жизни, которая как бы совсем замерла вокруг быстро, но бесшумно двигавшегося автомобиля.

Теперь дорога шла между рядами кустов гигантского терновника и высохших стволов гигантской крапивы, похожих на деревья в зимнем уборе и страшно затемнявших путь. Теперь кругом уж совсем ничего не было видно, и только на фоне неба рисовались бесформенные силуэты верхушек гигантской растительности. За Кестоном дорога пошла в гору, и автомобиль стал двигаться медленнее. На вершине холма он совсем остановился, и шофер, протянув руку, указал Редвуду на какую-то темную, неопределенную массу.

Высокий земляной вал, верхушку которого по временам задевали лучи прожектора, поднялся перед глазами Редвуда, но еще, казалось, на значительном расстоянии.

- Не знаю, можно ли ехать дальше, - прибавил шофер, видимо, робея.

В эту минуту луч прожектора, местами заслоняемый растительностью, упал прямо на них и остановился, как бы приглядываясь. Редвуд и шофер сидели молча, стараясь из-под руки рассмотреть дорогу.

- Поезжайте дальше, - сказал наконец Редвуд.

- Уж не знаю, можно ли, - отвечал шофер, сомнения которого, видимо, еще не рассеялись.

Наконец он попробовал осторожно пустить машину в ход, причем луч прожектора продолжал следовать за ним. Проехав несколько ярдов, шофер начал усиленно нажимать гудок. Ослепленному лучом Редвуду стало казаться, что они едут не по земле, а по какому-то блестящему облаку. Скоро, впрочем, иллюзия эта кончилась, так как автомобиль въехал в узкий переулок, с обеих сторон обставленный домами и круто спускавшийся вниз.

Стало опять темно. Затем вновь выехали на открытое, ровное место, освещенное лучом; потом опять пошла галерея из гигантских растений, и вдруг - стоп! Возле автомобиля выросла фигура гиганта, верхняя часть тела которого ярко освещалась лучом, а нижняя пропадала во мраке.

- Стоп! Дальше нет дороги! - послышался знакомый профессору голос. - Кто едет? Вы, что ли, папа Редвуд?

Издав вместо всякого ответа неопределенный крик, Редвуд встал, и тотчас же обе руки его очутились в руках старика Коссара, оказавшегося тут же, у ног гиганта. Коссар помог своему старому другу выбраться из автомобиля и снять с себя спортивную амуницию - очки и все остальное.

- Что мой сын? - спросил прежде всего Редвуд.

- Да ничего серьезного, - отвечал Коссар.

- А ваши ребята?

- Что им сделается! Все целы. Здорово дрались, однако. Гигант в это время говорил о чем-то с шофером, а по окончании разговора автомобиль двинулся в обратный путь, при чем фигура Коссара, как и все вообще кругом, вдруг исчезла во мраке, который до тех пор был разгоняем только фонарями машины. Фонари эти, или, лучше сказать, слабые пятна света, распространяемые фонарями перед собою, быстро удаляясь, вскоре скрылись за Кестон-хилл.

- Я был арестован и целых два дня ничего не знал, - сказал Редвуд, обращаясь к невидимому Коссару.

- Ну, как же! Оба дня дрались! - отвечал Коссар. - Палили в них Пищей. Обязательно! Тридцать бомб! Недурно?

- А я к вам от Катергама.

- Знаю, знаю, - сказал Коссар с горьким смехом. - Небось, хочет как-нибудь замять дело?

3

- Где же мой сын? - вновь спросил Редвуд с настойчивостью измученного человека.

- Не беспокойтесь за него, он здесь. Гиганты ждут, что вы им скажете.

Пройдя вслед за Коссаром, по длинному туннелю, направлявшемуся полого вниз и слабо освещенному красноватым светом, Редвуд очутился наконец в огромной яме или траншее, вырытой гигантами ради собственной безопасности.

мрак, лишь временно разгоняемый отражениями электрического луча, постоянно передвигавшегося высоко над головою, да слабым красным светом из отдаленного угла, в котором два гиганта со страшным шумом ковали металл.

Подняв глаза кверху, Редвуд заметил вдали, на фоне неба, знакомые ему контуры старых сараев и мастерских, очутившихся теперь на валу, который окружал яму, и наполовину разрушенных снарядами артиллерии Катергама. В толще вала смутно виднелись амбразуры громадных орудий, около которых кучами были навалены цилиндрические снаряды соответствующих размеров. Повсюду выступали странные формы каких-то непонятных машин и построек, разбросанных в беспорядке. Среди всего этого хаоса показывались и вновь исчезали фигуры гигантов, что-то делавших их то освещаемых лучами прожектора, то пропадавших во мраке.

Огромные фигуры их вполне соответствовали окружающей обстановке, тогда как Редвуд и Коссар казались козявками, ползущими по двору большой фабрики.

Одни гиганты работали, другие сидели или лежали, как бы стараясь заснуть. Неподалеку от входа, на грубом ложе из сосновых веток, лежал и, очевидно, спал гигант, на теле которого в нескольких местах виднелись повязки. Должно быть, это был раненый.

Редвуд стал пристально в него вглядываться, но, убедившись в том, что никогда его прежде не видел, вновь задал Коссару вопрос:

- А где же мой сын?

И в эту минуту увидел сына. Он сидел в тени высокой стальной стены, причем отец мог узнать его только по позе, так как лица видно не было. Он сидел, опершись головою на руку, как бы в глубокой задумчивости или сильно уставший. Рядом с ним можно было различить фигуру принцессы, слегка освещенную красным отблеском кузницы. Она стояла, упираясь рукой в стену, глядя вниз, на своего возлюбленного, и что-то шептала ему.

Редвуд двинулся было к ним, но Коссар остановил его.

- Постойте, - сказал инженер, - прежде всего вы должны передать нам предложения Катергама.

- Да, но... - начал Редвуд и остановился.

Сын его в эту минуту, подняв голову, стал отвечать принцессе, но так тихо, что ничего нельзя было расслышать. Принцесса в свою очередь склонилась ниже, и на лице ее, теперь освещенном более ярко, виднелись слезы.

- А если нас побьют... - послышался голос молодого Редвуда.

Принцесса склонилась еще ниже и заговорила еще тише...

В этом тихом разговоре было так много интимного, что даже Редвуд, старый Редвуд, сердце которого было полно любовью к сыну, почувствовал себя чужим. Это ощущение поразило его. В первый раз в жизни он ясно сознавал, что отец никогда не может так много значить для сына, как сын для отца. В первый раз он понял все преимущества будущего поколения над прошедшим. Отцу нет места между сыном и женою или возлюбленной последнего... Роль отца сыграна...

Решительно повернувшись к Коссару, старый Редвуд твердым голосом сказал своему другу:

- Пойдемте, я передам вам сущность миссии, с которою сюда явился.

Яма была так огромна и так загромождена, что Редвуду долго пришлось идти по разным переходам к тому месту, откуда его могли бы слышать все обитатели импровизированной крепости.

Сначала он, под руководством Коссара, стал спускаться по дороге, проходившей под аркой, которая была перекинута между двумя стенами, затем вышел на большую лестницу или, лучше сказать, наклонную плоскость, проложенную по самому дну траншеи и пересекавшую ее с одного конца до другого. Эта наклонная плоскость представляла собой широкий и очень глубокий ров, казавшийся узким благодаря высоте стен и все же поразивший Редвуда своими размерами. Далеко внизу двигался луч прожектора, временами освещавший фигуры гигантов, которые перекликались между собою, сзывая братьев на военный совет, для того чтобы выслушать предложение Катергама.

Наклонная плоскость шла вниз, точно в какую-то закутанную мраком и полную непонятных тайн пропасть, в которую Редвуд медленно и задумчиво спускался под руководством Коссара. Становилось совсем темно, и Коссар вынужден был вести Редвуда за руку.

- Все это ужасно странно, - сказал последний.

- Грандиозно, - отвечал первый.

Он остановился, как бы не находя подходящих выражений, и затем продолжал:

- Я не думал об этом прежде... Я работал у себя в кабинете, а время шло да шло. Теперь я вижу, что ведь это... это новый мир, Коссар! Новый мир, новые нужды, небывалые ощущения, небывалые средства! Ведь это... это зародыши нового будущего, юность нового порядка!

Коссар не отвечал, но по неправильности его походки можно было думать, что он волнуется. Редвуд между тем продолжал:

- Это - юность, Коссар, но юность уже не нашего мира. Они через нас перешагнули. У них свои переживания, свой опыт, своя дорога. Мы сотворили новый мир, но он уже вышел из-под нашего контроля и переступает даже границы нашего понимания. Вот эта крепость, например...

- План ее составлен мной, - сказал Коссар.

- А выполнил его кто?

- Мои дети.

- Вот в том-то и дело... Задумать-то мы смогли, а выполнить, развить...

- Ну, конечно, нам не под силу! - воскликнул Коссар, мгновенно разгорячаясь, по своему обыкновению. - Конечно, через нас перешагнули! Обязательно! Каждому овощу свое время! Теперь наступил их черед, пусть они и работают! Вполне понятно! Из того, что мы создали новый мир, вовсе не следует, что мы же должны и жить в нем. Разумеется! Мы - только землекопы. Кончили работу - и ушли. Вот! Мы думали, потели, старались, а теперь их черед. Каждому свое! Просто и понятно! О чем горевать? Это в порядке вещей! Да, в порядке вещей!

Коссар умолк, помогая Редвуду спуститься еще на несколько ступенек.

- Для этого и смерть существует, - вдруг начал опять Коссар. - А как же иначе? Для этого и смерть.

4

После нескольких поворотов и восхождений Коссар с Редвудом дошли до выступа, с которого видна была большая часть траншеи и который представлял собой как бы естественную кафедру для Редвуда при разговоре его с гигантами. Последние собрались уже вокруг выступа и стояли на разных уровнях, в разных положениях. Старший сын Коссара между тем ходил по валу, освещая прожектором окрестности, так как можно было опасаться нарушения перемирия со стороны Катергама. Редвуду лучше всего были видны два кузнеца, полуголые, освещенные огнем горна, от которого они не решались отойти, несмотря на интерес, возбуждаемый речью профессора; что же касается всех остальных, то лица их то освещались случайными отражениями, то пропадали во мраке, так как гигантам неудобно было бы освещать свою яму ввиду возможного нападения.

Но все же иногда та или иная группа выступала из мрака довольно ясно, и Редвуд мог любоваться могучими фигурами гигантов. Одни из них были в металлических панцирях, другие - в кожаных или веревочных костюмах, третьи - в кольчугах или другой одежде. Некоторые сидели на машинах и тюках, другие стояли в разных позах, опираясь друг на друга или прислонясь к стенам. Но все внимательно смотрели на Редвуда, ожидая начала его речи.

А он и пробовал начать эту речь, и не мог: голоса не хватало. Наконец, увидав на одно мгновение лицо своего сына, одновременно нежное, решительное и строгое, с глазами, тоже устремленными на него, Редвуд нашел в себе силу заговорить, и притом так, что голос его отчетливо доносился до последних рядов слушателей.

- Меня послал Катергам, - начал он, - предложить вам условия сдачи.

На минуту голоса опять не хватило, но, помолчав немножко, Редвуд справился со своим волнением и продолжал:

- Условия эти невозможны. Теперь, когда я вижу вас здесь всех вместе, я знаю, что они невозможны, но я все же должен их передать вам, потому что взялся, а взялся потому, что желал видеть своего сына... и вас всех. Опять повторяю я хотел видеть сына.

- Ну, говорите же условия, - сказал Коссар.

- Вот что Катергам предлагает: он хочет, чтобы вы ушли из его мира.

- Куда? - послышались возгласы.

Редвуд умолк.

- И это все? - спросил чей-то голос.

- Это все.

Последовало глубокое молчание. Редвуд сел на поданный ему стул, положил ногу на ногу и стал нервно покачивать носком ботинка, чувствуя себя какой-то нелепой игрушкой среди этих громадных тел, собранных в одну толпу. Звуки знакомого голоса заставили его позабыть об обстановке.

- Вы слышали, братья, - сказал этот голос откуда-то из тьмы.

- Слышали, - отозвался кто-то.

- Какой же будет ответ, братья?

- Катергаму?

- Конечно нет, не согласны!

- А дальше что?

Несколько секунд продолжалось молчание, затем кто-то произнес:

- Собственно говоря, эти пигмеи правы. С их собственной точки зрения, разумеется. Они совершенно основательно стремятся уничтожить все, превышающее привычные для них размеры, будут ли то растения или животные. Вполне основательно желают они уничтожить и нас. Разумно - опять-таки с их точки зрения - желать, чтобы мы теперь не размножались. Они понимают, - да и нам пора понять, - что гиганты и пигмеи вместе не уживутся. Сам Катергам сколько раз говорил, что мир должен принадлежать или нам, или им.

- Нас теперь не наберется и полсотни, - заметил кто-то, - а их миллионы.

- Как бы то ни было, интересы наши сталкиваются. Продолжительное молчание.

- Так что ж нам, умирать, что ли?

- Конечно, нет!

- Тогда, значит, им умирать?

- Зачем?

- Да ведь сам же Катергам так говорит! Он говорит, что мир должен принадлежать или им, или нам. Третьего исхода нет. Катергам теперь отказался от мысли избивать нас. Он хочет, чтобы мы прожили нашу жизнь где-нибудь подальше и затем умерли один за другим, не оставив потомства. Тогда маленькие людишки истребят всю гигантскую растительность и всех гигантских животных, выжгут всякие следы Пищи и отделаются от гигантов навсегда. Тогда мир вновь будет принадлежать им. Тогда они спокойно станут наслаждаться своей пигмейской жизнью, оказывая друг другу пигмейские услуги и учиняя пигмейские жестокости. Тогда им удастся, может быть, осуществить все свои мечты: прекратить войны, ограничить размножение рода человеческого и засесть в одном всемирном городе, занимаясь пигмейскими делишками, наслаждаясь пигмейским искусством, любуясь друг на друга до тех пор, пока вся планета не замерзнет.

Где-то в углу ямы с резким шумом упал железный лист.

- Братья! Я знаю, что нам делать! - произнес знакомый Редвуду голос, и при свете случайно упавшего на толпу луча старый профессор увидал, что все юношеские лица гигантов обернулись к его сыну.

- И что ж дальше?

- Нас меньше пятидесяти, а их миллионы.

- Но ведь мы еще держимся.

- Да, пока!

- Возможно, что и еще продержимся.

- Так-то так, но подумайте, чего это будет стоить. Сколько народу погибнет!

- Что же думать о погибших, - воскликнул кто-то, - подумайте лучше о будущих поколениях!

- Братья! - начал опять молодой Редвуд. - Что же нам остается делать? Что нам делать, если не драться с ними, а победив, заставить их есть Пищу? Они теперь уже не могут избежать своей участи. Предположите, что это возможно! Предположите, что мы заглушим свои инстинкты, задушим нашу силу и наши способности, откажемся от всего, что дала нам судьба, - от всего, что ты, отец, дал нам, - и молча, покорно унесем свою мощь в могилу, превратившись в ничто, как будто нас никогда и не было. Что же, разве пигмейский мир останется таким, каким он был до нас? Они могут, конечно, бороться с гигантизмом, но могут ли они победить? Если бы они даже всех нас перебили, что тогда? Спасло бы их это? Никоим образом! Потому что великое не только в нас, оно повсюду: оно в Пище и даже в самой сущности природы, в законах ее существования и развития, во времени и в пространстве. Расти, расти бесконечно - вот в чем состоит закон жизни! Я не знаю другого.

- А любить своих ближних и помогать им?

- Это тоже значит расти... если только мы не будем помогать своим ближним оставаться маленькими и ничтожными.

- Но ведь они будут отчаянно сопротивляться нашим попыткам заставить их расти, - сказал кто-то.

- Ну, что ж из этого? - возразил другой.

- Они будут сопротивляться в любом случае, - начал опять молодой Редвуд, - откажемся ли мы принять их условия, или нет, они во всяком случае будут стараться истребить нас. И лучше, если они будут делать это открыто, путем войны. Мир между нами может быть только неискренний, причем они рано или поздно нападут на нас врасплох. Нет, братья, не обманывайтесь: так или иначе они добьются своего. Война началась, и кончиться она может только полной победой одной из сторон. Если у нас не хватит предусмотрительности, то мы окажемся в их руках простым оружием против наших собственных детей, против великого дела, к которому судьбою призваны. Война еще только начинается. Вся наша жизнь должна быть сплошной битвой. Многие из нас погибнут, многие будут убиты. Победа даром не дается и будет нам стоить дорого. Но ничего! Лишь бы только сохранить свою позицию. Лишь бы только оставить после себя новое воинство, постоянно растущее и обеспечивающее окончательную победу!

- А теперь что же делать?

- И теперь, и после мы должны распространять Пищу, насытить ею весь мир!

- Надо же дать им какой-нибудь ответ, предложить условия со своей стороны.

- Наши условия - свобода производства и распространения Пищи. Никаких компромиссов между пигмеями и гигантами не может быть. Или те, или другие! Какое право имеют родители заслонять от своих детей свет и требовать, чтобы дети не превышали их своими размерами? Так ли я говорю, братья?

Толпа гигантов ответила одобрительным ропотом.

- И для их детей это выгоднее, - сказал чей-то голос из мрака, - станут, по крайней мере, настоящими людьми.

- Да и для родителей не худо сделаться родоначальниками новой расы, - подкрепил другой.

- Не только в следующем, но и еще во многих. И пигмеи будут нападать на гигантов, и гиганты будут теснить пигмеев. Так должно быть, отец!

- Значит, постоянная битва.

- Бесконечная война. Бесконечное недоразумение. Вся жизнь такова. Маленькое и великое никогда не поймут друг друга. Но в каждом человеке, отец, живет стремление к величию, только и ждущее благоприятных условий для своего развития, то есть Пищи.

- Так, значит, я вернусь к Катергаму и скажу ему...

- Нет, отец, ты останешься с нами, а ответ наш уже к утру дойдет до Катергама.

- Он пойдет на приступ.

- Пускай, - отвечал молодой Редвуд.

- Пора приниматься за работу, - послышался чей-то голос, и гиганты стали расходиться.

Кузнецы вновь принялись за свое дело, и ритмический стук их молотов послужил как бы музыкальным аккомпанементом к только что разработанной гигантской теме. Раскаленный металл светился ярче, чем прежде, и давал Редвуду возможность подробно рассмотреть обстановку импровизированной крепости с различными боевыми машинами, готовыми к действию. В стороне от них и на более высоком уровне стоял дом Коссаров. Около него виднелись величественные и прекрасные фигуры молодых гигантов в блестящих кольчугах, которые готовились к бою.

Фигуры эти были до такой степени могучи и грандиозны, движения их так решительны и свободны, что сердце старого профессора на минуту согрелось.

Среди гигантов был и его сын, и первая из гигантских женщин - принцесса.

Тогда в уме его, в виде контраста, возникло воспоминание о Бенсингтоне - маленьком, деликатном Бенсингтоне, стоящем с цыпленком в руках и смотрящем из-под очков на раздраженную кузину Джен.

Вспомнилось ему также его собственное настроение в те дни, когда жена не пускала его в детскую и когда тайные мечты о будущем казались ему самому непозволительными для скромного ученого.

уже твердо верят. Но имеют ли они право верить? Не ошибаются ли? Не повела бы их вера к окончательной гибели...

Лихорадка и усталость довели старого Редвуда почти до обморока. Вера его перед самым моментом осуществления заветной мечты поколебалась. Правы ли, в самом деле, гиганты? Победят ли они? Эта геройская решимость, все эти высокие стремления - может быть, те же мечты, юношеское увлечение? Может быть, в своей вере они погибнут со всем арсеналом придуманных ими средств сопротивления? Может быть, все эти средства - только игрушки, созданные детским воображением, - картонные крепости и деревянные пушки, которые поутру будут превращены в ничто.

Да уж не спит ли он сам, старый ученый, не спят ли все эти новые гиганты и не видят ли они во сне ту великую будущностью, о которой они говорили, ту мощь и те средства защиты, которыми будто бы обладают? Завтра же восстанет на них мир бесчисленного множества маленьких людишек, мир мелкой зависти и дрянных делишек, мир скаредной скупости и безвкусной, бессмысленной роскоши, мир тщеславия, интриг и лицемерия, мир игроков, обманщиков, спекулянтов - тот мир, в котором нет ни творчества, ни воображения, ни веры, ни надежды, ни любви, ни мужества, - ничего, кроме низости, тупости и злобы против всякого, кто осмелится нарушить рутину. Восстанет на них этот мир и раздавит одной своей численностью...

Редвуду казалось, что он уже видит гигантов тонущими в безграничном океане пигмейства. А они вон стоят целой группой перед огнем, не предчувствуя близкой гибели!

Нет, конечно, все они спали до сих пор и грезили! Конечно, пигмейский мир победит! Конечно, завтра же все гиганты будут перебиты, Пища уничтожена, а он, старый мечтатель, проснется опять в своем кабинете, запертый на замок, как в эти два дня! В чем же состоит пигмейская жизнь, как не в том, чтобы вечно чувствовать себя запертым в маленькой комнате?

были ничем иным, как красивыми бабочками, порхавшими над бездонной пропастью... Пигмейство непобедимо!

Разочарование старого ученого было до такой степени глубоко и болезненно, что он закрыл глаза руками и боялся открыть их, чтобы не увидеть свои опасения уже сбывшимися.

же все-таки эта мечта! Ничего не может быть реальнее ее воплощения. Почему же не осуществиться и не стать реальными всем тем великим вещам, тому великому грядущему, о котором он теперь мечтает уже не один, а вместе с теми, кому предстоит осуществить это грядущее? Почему бы пигмейству, низости, зверству быть вечными, непобедимыми?

Редвуд открыл глаза.

- Конечно! - воскликнули кузнецы, бросая свои молоты.

- Мы вовсе не стремимся к тому, чтобы смести маленьких людишек с лица земли и остаться единственными ее обладателями, - говорил он. - Мы сами - только один шаг вперед на пути от их ничтожества к грядущему величию, и не за нас самих мы будем биться, а за право сделать этот шаг. Для чего мы существуем, братья? Для того, чтобы служить разумному и свободному созиданию... От пигмеев произошли мы, а от нас должна произойти жизнь еще более великая. Земля не место для игры или успокоения, иначе мы должны бы были добровольно подставить свое горло под нож пигмеев, так как не имели бы большего права на жизнь, чем они. А они в свою очередь должны были бы уступить свое место муравьям и гадам. Мы не за себя будем биться, а за рост, за постоянное усиление жизни. Умрем ли мы завтра, или нет, - жизнь победит через нас. Расти - вот вечный закон жизни! Вырасти из этих щелей и трещин, вырваться из этого мрака на простор и свет всей вселенной - вот ее задача! Расти и расти вечно, для того чтобы дорасти до понимания вселенной, - вот смысл жизни! Земля только первая ступень. Бесстрашный дух должен стремиться дальше...

Туда!

Так закончил свою речь молодой Коссар, красивым жестом подняв руку к небу. Как раз в эту минуту луч прожектора осветил верхнюю половину его тела, облеченного в блестящую кольчугу, и лицо с глазами, сверкавшими вдохновением.

Затем свет погас, и от яркого видения остался только один гигантский силуэт, вырисовывавшийся на фоне звездного неба.