Анна-Вероника.
14. Раскаявшийся грешник

Анна-Вероника

14. Раскаявшийся грешник

1

Весна в этом году задержалась до начала мая, а затем пришла стремительно, вместе с летом. Через два дня после разговора Анны-Вероники с Мэннингом Кейпс появился в лаборатории во время перерыва и застал ее одну; она стояла у окна и даже не притворялась, будто чем-то занята. Он вошел, засунув руки в карманы брюк, и казался подавленным. Теперь он почти с одинаковой силой ненавидел и Мэннинга и самого себя. Увидев ее, он просиял и подошел к ней.

- Что вы делаете? - спросил он.

- Ничего, - ответила Анна-Вероника, глядя в окно через плечо.

- И я тоже… Устали?

- Вероятно.

- А я не могу работать.

- И я, - ответила Анна-Вероника.

Они помолчали.

- Это весна, - сказал он. - Все прогревается, светает рано, все приходит в движение, и хочется делать что-то новое. Противно работать; мечтаешь о каникулах. В этом году мне трудно. Хочется уехать. Мне еще никогда так сильно не хотелось уехать.

- Куда же вы собираетесь?

- В Альпы.

- Совершать восхождения?

- Да.

- Что ж, это чудесный отдых!

Несколько секунд он не отвечал ей.

- Да, - произнес он, - я хочу уехать. Минутами мне кажется, я просто готов удрать… Правда, глупо? Недисциплинированно.

Он подошел к окну и стал нервно мять занавеску, глядя на видневшиеся из-за домов верхушки деревьев Риджент-парка. Вдруг он резко обернулся к ней и увидел, что она стоит неподвижно и смотрит на него.

- Это - действие весны, - сказал он.

Она взглянула в окно на видневшиеся вдали деревья, покрытые буйной молодой зеленью, на цветущий миндаль. У нее созрело безумное решение, и, чтобы уже не отступать от него, она тут же решила его осуществить.

- Я порвала со своим женихом, - сказала она бесстрастно, ощущая при этом, что сердце бьется где-то в горле. Он сделал легкое движение, и она, чуть задыхаясь, продолжала: - Конечно, это тяжело и неприятно, но, видите ли… - Высказать все сейчас было необходимо, ведь она уже не могла думать ни о чем другом. Ее голос звучал слабо и безжизненно: - Я влюбилась.

Он не помог ей ни одним словом.

- Я… я не любила человека, с которым была помолвлена, - сказала она.

Быстро взглянув ему в глаза, она не смогла уловить их выражения. Его взгляд показался ей холодным и равнодушным.

Сердце у нее упало, ее решимость исчезла. Она продолжала стоять, точно оцепенев, не в силах сделать хоть одно движение. Какое-то время, показавшееся ей вечностью, она не решалась взглянуть на него. Но она почувствовала, что вся его вялость исчезла и он стал каким-то жестким.

Наконец зазвучал его голос, и ее тревога прошла.

- Я думал, у вас не хватит характера. Вы… Это чудесно с вашей стороны, что вы доверились мне. И все же… - И тогда с неправдоподобной и явно напускной недогадливостью, голосом еще более безжизненным, чем у нее, он спросил: - А кто он?

Анна-Вероника была взбешена собственной немотой и бессилием. Грацию, уверенность, даже способность двигаться - она как будто все утратила. Ее бросило в жар от стыда. Ужасные сомнения овладели ею. Она неловко и беспомощно опустилась на одну из стоявших у ее стола табуреток и закрыла лицо руками.

- Неужели вы не понимаете? - проговорила она.

2

Не успел Кейпс ей ответить, как дверь в конце лаборатории с шумом открылась и на пороге показалась мисс Клегг. Она прошла к своему столу и села. При звуке распахнувшейся двери Анна-Вероника открыла лицо, на котором не было ни слезинки, и одним движением быстро приняла позу спокойно беседующего человека. Мгновение продолжалось неловкое молчание.

- Видите, - сказала Анна-Вероника, глядя перед собой на оконный переплет, - вот какую форму приняла сейчас моя личная проблема.

Кейпс не мог так быстро справиться с собой. Он стоял, засунув руки в карманы, и смотрел на спину мисс Клегг. Лицо его было бледно.

- Да… Это трудный вопрос.

Казалось, он онемел, мучительно что-то обдумывая. Затем неловко взял одну из табуреток, поставил ее в конце стола Анны-Вероники и сел. Снова взглянув на мисс Клегг, он заговорил торопливо, вполголоса, глядя прямо в лицо Анны-Вероники жадным взглядом.

- У меня возникла смутная догадка, что дело обстоит именно так, как вы сказали, но случай с кольцом, с этим неожиданным кольцом смутил меня. Чтоб она провалилась… - Он кивнул в сторону мисс Клегг. - Хочется поговорить с вами об этом поскорее. Я мог бы проводить вас до вокзала, если вы не сочтете это нарушением приличий.

- Я подожду вас, - все еще не глядя на него, сказала Анна-Вероника, - и мы пойдем в Риджент-парк. Нет, лучше проводите меня до Ватерлоо.

- Согласен! - ответил он, немного замешкался, потом встал и удалился в препараторскую.

3

Некоторое время они шли молча глухими улицами, тянувшимися к югу от колледжа. На лице у Кейпса было написано бесконечное смущение.

- Это началось, как только я пришла в лабораторию.

- Чего вы хотите? - спросил он прямо.

- Вас! - ответила Анна-Вероника.

Они чувствовали себя на людях, мимо них сновали прохожие, и поэтому оба не показывали своего волнения. И не было в них той театральности, которая требует жестов и мимики.

- Вам, наверное, известно, что вы мне страшно нравитесь? - продолжал Кейпс.

- Вы мне сказали об этом в зоологическом саду.

Она чувствовала, что вся дрожит. Но держала себя так, что ни один прохожий не заметил ее волнения.

- Я… - Казалось, ему трудно произнести эти слова. - Я люблю вас. В сущности, я вам это уже сказал. Но сейчас я могу назвать это чувство своим именем. Не сомневайтесь. Я говорю с вами так потому, что это дает нам опору…

Некоторое время оба молчали.

- Разве вы ничего не знаете обо мне? - произнес он наконец.

- Кое-что. Немного.

- Я женат. Но моя жена не хочет жить со мной по причинам, которые, как мне кажется, большинство женщин сочтут убедительными… Иначе я давно бы стал ухаживать за вами.

Они опять помолчали.

- Мне все равно, - сказала Анна-Вероника.

- Но если бы вы знали…

- Я знала. Это не имеет значения.

- Зачем вы мне сказали? Я надеялся… Надеялся, что мы будем друзьями.

Он вдруг возмутился. Казалось, он винит ее за то, что они оказались в таком трудном положении.

- И чего ради вы сказали мне? - воскликнул он.

- Но это же все меняет. Я думал, вы понимаете.

- Я должна была сказать, - повторила она. - Я так устала притворяться. Мне все равно. Я рада, что сказала. Рада.

- Послушайте! - продолжал Кейпс. - Чего же вы хотите? Что мы можем сделать, по-вашему? Разве вы не знаете, каковы мужчины и какова жизнь? Подойти ко мне и все выложить!

- Я знаю кое-что. Но мне все равно. И я ни на капли не стыжусь. На что мне жизнь, если в этой жизни нет вас? Я хотела, чтобы вы знали. И теперь вы знаете. И хорошо, что рухнули все преграды. Вы не можете, глядя мне в глаза, отрицать, что любите меня.

- Я же вам сказал, - ответил он.

- Прекрасно, - произнесла Анна-Вероника тоном человека, заканчивающего дискуссию.

Некоторое время они молча шли рядом.

- В лаборатории привыкаешь не обращать внимания на такие увлечения, - начал Кейпс. - Мужчины - любопытные животные, они легко влюбляются в девушек вашего возраста. Приходится воспитывать себя, не допускать этого. Я приучил себя думать о вас просто как о студентке колледжа и совершенно исключил иную возможность. Хотя бы из уважения к принципу совместного обучения. Помимо всего прочего, наша встреча является нарушением этого хорошего правила.

- Правила существуют для будней, - ответила Анна-Вероника. - А это особый день. Он выше всех правил.

- Для вас!

- А для вас нет?

- Нет. Нет, я буду следовать правилам… Это странно, но к данному случаю подходят только готовые штампы. Мисс Стэнли, вы меня поставили в необычайное положение. - Его раздражал собственный голос. - Ах, черт!

Она не ответила; казалось, в нем происходит внутренняя борьба.

- Нет! - наконец произнес он вслух.

- Здравый смысл подсказывает, - продолжал Кейпс, - что мы не можем стать любовниками в обычном смысле слова. Это, по-моему, ясно. Вы знаете, я сегодня был совершенно не в состоянии работать. Курил в препараторской и думал обо всем этом. Мы не можем быть любовниками в обычном смысле слова, но мы можем быть большими и близкими друзьями.

- Мы и теперь друзья, - заметила Анна-Вероника.

- Вы меня глубоко заинтересовали…

Он остановился, чувствуя неубедительность того, что ему надо сказать.

- Я хочу быть вашим другом. Я вам уже говорил об этом в зоологическом саду, я это и думаю. Будем друзьями настолько близкими, насколько могут быть друзья.

- К чему притворяться? - спросила она.

- Мы не притворяемся.

- Притворяемся. Любовь - одно, а дружба - совсем другое. Я моложе вас… И у меня есть воображение… Я знаю, о чем говорю… Мистер Кейпс, вы думаете… Вы думаете, я не знаю, что такое любовь?

4

Кейпс помолчал.

- У меня в голове полный сумбур, - сказал он наконец. - Я весь день думал. А кроме того, в течение долгих недель и месяцев во мне таилось столько мыслей и переживаний… Я чувствую себя и скотиной и почтенным дядюшкой. Я чувствую себя чем-то вроде жулика-опекуна. Все законы против меня… Почему я позволил вам затеять этот разговор? Мне надо было сказать…

- Едва ли вы могли удержать меня…

- Может быть, и смог бы…

- Нет, не могли.

- Все равно я обязан был, - сказал он и тут же отклонился от темы. - Я хочу знать, известно ли вам мое скандальное прошлое?

- Очень мало. Оно как будто не имеет значения. Верно?

- Думаю, что имеет, и большое.

- Почему?

- Оно не даст нам возможности пожениться. И накладывает запрет… на многое.

- Но не помешает нам любить друг друга.

- Боюсь, что не помешает. Но, право же, сделает нашу любовь чем-то ужасно отвлеченным.

- Вы разошлись с вашей женой?

- Да, но вы знаете почему?

- Не совсем.

- Почему на человека всегда наклеивают ярлык? Видите ли, я с женой разошелся. Но она не хочет развода и не разведется. Вы не понимаете, в каком я положении. И вы не знаете, чем вызван наш разрыв. В сущности, все вертится вокруг вопроса, вам непонятного, а я никак не мог сказать об этом раньше. Мне хотелось сделать это тогда, в зоологическом саду. Но я считался с вашим кольцом.

- Мне не следовало ходить в зоологический сад. А я просил вас пойти со мной. Человек - существо сложное… Мне хотелось побыть с вами. Ужасно хотелось.

- Расскажите мне о себе, - предложила Анна-Вероника.

- Прежде всего я был… Я участвовал в бракоразводном процессе. Но я был… был соответчиком. Вам этот термин понятен?

Анна-Вероника едва приметно улыбнулась.

- Современная девушка знакома с этими терминами. Она читает романы, исторические пьесы и так далее. А вы думали, я этого не знаю?

- Нет. Но вы, наверное, все же не понимаете.

- Почему?

- Знать вещи по названию - это одно, а знать, оттого что видел, чувствовал и сам был в таком положении, - совсем другое. Вот преимущество жизненного опыта над молодостью. Вы не понимаете.

- Может быть.

- Не понимаете. В том-то и трудность. Если я изложу факты, то, поскольку вы в меня влюблены, вы все объясните как что-то очень благородное и делающее мне честь. Ну, Высшей моралью или чем-то в этом роде… Но было не так.

- Я не разбираюсь в Высшей морали, Высшей истине и вопросах того же порядка.

- Возможно. Но молодое и чистое существо, как вы, всегда склонно облагораживать или оправдывать.

- У меня биологическая подготовка. Я особа закаленная.

- Во всяком случае, это чистая и хорошая закалка. Я считаю вас закаленной. В вас есть что-то… какая-то… взрослость. Я говорю с вами так, будто вы мудрее и милосерднее всех на свете. Я расскажу все откровенно. Да. Так будет лучше. А потом вы пойдете домой и все обдумаете, прежде чем мы опять поговорим. Во всяком случае, я хочу, чтобы вам было совершенно ясно, как вы должны поступить.

- Не возражаю, - сказала Анна-Вероника.

- Это вовсе не романтично.

- Ладно, говорите.

- Я женился довольно рано, - начал Кейпс, - должен сказать, что во мне сидит животная страстность. Я женился, женился на женщине, которую и теперь считаю одной из самых красивых на свете. Она примерно на год старше меня, она… горда, полна чувства собственного достоинства, и у нее очень спокойный темперамент. Если бы вам довелось ее встретить, я уверен, вы были бы о ней такого же высокого мнения, как и я. Насколько я знаю, она никогда не совершила ни одного неблагородного поступка. Мы встретились, когда были оба очень молоды, в вашем возрасте. Я полюбил ее, стал за ней ухаживать, но думаю, что ее чувство ко мне было не совсем такое, как мое к ней.

Он замолчал. Анна-Вероника ждала.

она презирает меня… Мы поженились и некоторое время были счастливы. Она была изящной и нежной. Я боготворил ее и подчинялся ей.

Он прервал себя:

- Вы понимаете, о чем я говорю? Если не понимаете, то это ни к чему.

- Думаю, что понимаю, - ответила Анна-Вероника и покраснела. - Пожалуй, да, понимаю.

- А как вы считаете: относятся эти явления к нашей Высшей или Низшей природе?

- Я сказала вам, что не занимаюсь ни высшими проблемами, - ответила Анна-Вероника, - ни, если хотите, низшими. Я не классифицирую. - Она приостановилась в нерешительности. - Плоть и цветы для меня одно и то же.

- Это в вас и хорошо. Так вот, через какое-то время кровь во мне загорелась. Не думайте, что это было какое-то прекрасное чувство. Нет, просто лихорадка. Вскоре после нашей женитьбы - примерно через год - я подружился с женой моего приятеля, женщиной лет на восемь старше меня… В этом не было ничего замечательного. Между нами возникли постыдные, нелепые отношения. Мы встречались украдкой. Это было как воровство. Мы их слегка приукрашали музыкой… Я хочу, чтобы вы ясно поняли, я был кое-чем обязан своему приятелю. И я поступил низко… Но это было удовлетворением мучительной потребности. Мы оба были одержимы страстью. Чувствовали себя ворами. Мы и были ворами… Может быть, мы и нравились друг другу. Ну, а мой приятель все это обнаружил и ничего не хотел слушать. Он развелся с ней. Что вы скажете об этой истории?

- Продолжайте, - сказала Анна-Вероника слегка охрипшим голосом, - расскажите мне все.

- Моя жена была ошеломлена и оскорблена безмерно. Она решила, что я развратник. Вся ее гордость взбунтовалась против меня. Открылась одна особенно унизительная подробность, унизительная для меня. Оказалось, что существует еще второй соответчик. До суда я не слышал о нем. Не знаю, почему это было так унизительно. Логики в этом нет. Но это факт.

- Бедняга! - произнесла Анна-Вероника.

- Моя жена категорически решила порвать со мной. Она не желала объясняться; настаивала на том, чтобы немедленно расстаться. У нее были собственные деньги - и гораздо больше, чем у меня, - так что об этом не пришлось беспокоиться. Она посвятила себя общественной деятельности.

- Ну, и дальше…

- Все. В сущности, все. А теперь… Подождите, я хочу сказать вам все до конца. От страстей не избавляются только потому, что они привели к скандалу и крушению. Они остаются! Все то же самое. В крови живет то же вожделение, вожделение, не облагороженное, не направляемое высокими чувствами. Мужчина свободнее, ему легче поступать дурно, чем женщине. Я просто порочный человек, в этом нет никакой славы и романтики. Вот… вот какова моя личная жизнь. Такой она была и до последних месяцев. И дело не в том, что я был таким, я такой и есть. До сих пор меня это мало тревожило. Вопросом чести были для меня мои научные работы, открытые дискуссии и печатные труды. Большинство из нас таковы. Но, видите ли, на мне пятно. Я не гожусь для той любви, которой вы хотели бы. Я все испортил. Моя пора прошла, я ее упустил. Я подмоченный товар. А вы чисты, как пламя. И вы явились ко мне с такими ясными глазами, отважная, как ангел…

Он вдруг умолк.

- Ну и? - отозвалась она.

- Вот и все.

- Как странно, что все это вас смущает. Я не думала… Впрочем, не знаю, что я думала. Вы стали неожиданно более человечным. Реальным.

- Но разве вам не ясно, как я должен держаться с вами? Разве вы не видите, какая это преграда для нашей близости?.. Вы не можете… сразу. Вы должны все обдумать. Это вне вашего жизненного опыта.

- По-моему, это меняет только одно: я еще больше люблю вас. Я всегда желала вас. Никогда, даже в самых безрассудных мечтах я не думала, что могу быть нужна вам.

Он словно сдержал какой-то возглас, подавив рвавшиеся наружу чувства, и оба от волнения не могли выговорить ни слова.

- Отправляйтесь домой и обдумайте все это, - сказал он наконец, - а завтра мы поговорим. Нет, нет, ничего сейчас не отвечайте, ничего. А любовь… Я люблю вас. Всем сердцем. Не к чему больше скрывать. Я никогда не смог бы говорить с вами так, забыв все, что нас разделяет, даже ваш возраст, если бы не любил вас беспредельно. Будь я чист и свободен… Мы должны все это обсудить. К счастью, возможностей у нас сколько угодно! И мы умеем разговаривать друг с другом. Во всяком случае, теперь, когда вы начали, ничто не может помешать нам быть лучшими друзьями на свете. И обсудить все, что возможно. Верно?

- Ничто, - подтвердила Анна-Вероника, лицо ее сияло.

- Прежде нас что-то сдерживало, было какое-то притворство. Оно исчезло.

- Исчезло!

- Дружба и любовь - разные вещи. А тут еще эта помолвка, которая спутала все карты.

- С нею покончено.

Они вышли на перрон и остановились у вагона.

Он взял ее за руку, посмотрел ей в глаза и, борясь с собой, заговорил каким-то напряженным, неискренним голосом.

- Я буду счастлив иметь в вашем лице друга, - сказал он, - любящего друга. Я и мечтать не мог о таком друге, как вы.

Она улыбнулась, уверенная в себе, глядя без всякого притворства в его смущенные глаза. Разве они уже не все выяснили?

- Я хочу, чтобы вы были моим другом, - настаивал он, как бы споря с кем-то.

На следующее утро она ждала его в лаборатории во время перерыва, почти уверенная, что он придет.

- Ну что ж, обдумали? - осведомился он, усаживаясь рядом с ней.

- Я думала о вас всю ночь, - ответила она.

- И что же?

- Все это ничуточки не волнует меня.

Он помолчал.

- Мы никуда не уйдем от того факта, что мы любим друг друга, - произнес он. - И поскольку мы нашли друг друга… Я ваш. Чувствую себя так, как будто я только что очнулся от сна. Я все время смотрю на вас широко открытыми глазами. Беспрерывно думаю о вас. Вспоминаю мельчайшие подробности, оттенки вашего голоса, походку, то, как откинуты набок ваши волосы. Мне кажется, я всегда был влюблен в вас. Всегда. Еще до того, как познакомился с вами.

Она сидела неподвижно, сжимая руками край стола; он тоже замолчал. Анна-Вероника дрожала все сильнее.

- Мы должны, - сказал он, - быть самыми близкими друзьями.

Она встала и протянула к нему руки.

- Поцелуйте меня, - сказала она.

Он вцепился в подоконник позади себя.

- Если я это сделаю… - произнес он. - Нет! Я хочу обойтись без этого. Я хочу подождать с этим. Дать вам время подумать. Я мужчина с… определенным опытом. Вы неопытная девушка. Сядьте опять на табуретку и давайте поговорим хладнокровно. Люди вашего склада… Я не хочу, чтобы инстинкт толкнул нас на поспешные решения. Вы знаете твердо, чего именно хотите от меня?

- Вас. Я хочу, чтобы вы были моим возлюбленным. Я хочу отдаться вам. Я хочу быть для вас всем, чем только могу. - Она помолчала. - Вам ясно? - спросила она.

- Если бы я не любил вас больше самого себя, я бы так не боролся с вами. Я уверен, вы недостаточно все продумали, - продолжал он. - Вы не знаете, к чему ведут такие отношения. Мы влюблены. У нас кружится голова от желания близости. Но что мы можем сделать? Вот я, меня связывает респектабельность и эта лаборатория. Вы живете дома. Это значит… встречаться только украдкой.

- Мне все равно, как мы будем встречаться, - сказала она.

- Ваша жизнь будет испорчена.

- Это украсит ее. Я хочу вас. Мне это ясно. Вы для меня единственный в мире. Вы меня понимаете. Вы единственный, кого я понимаю и чувствую и чьи чувства разделяю, я вас не идеализирую. Не воображайте. И не потому, что вы хороший, а оттого, что, быть может, я очень плохая; в вас есть что-то… живое, какое-то понимание. Это что-то возрождается при каждой нашей встрече и томится, когда мы в разлуке. Видите ли, я эгоистична. Склонна к иронии. Слишком много думаю о себе. Вы единственный человек, к которому я действительно отношусь хорошо, искренне и без всякого эгоизма. Я испорчу себе жизнь, если вы не придете и не возьмете ее. Я такая. В вас, если вы можете любить меня, мое спасение. Спасение. Я знаю, что поступаю правильнее вас. Вспомните, вспомните о моем обручении!

Их беседа прерывалась красноречивыми паузами, и эти паузы противоречили всему, что он считал долгом сказать.

Она встала перед ним с легкой улыбкой на губах.

- По-моему, мы исчерпали наш спор, - сказала она.

- Думаю, что да, - серьезно ответил он, обнял ее и, откинув волосы с ее лба, очень нежно поцеловал в губы.

6

- В нашем чувстве - чистая свежесть весны и молодости, - сказал Кейпс, - это любовь с пушком юности. Отношения таких любовников, как мы, обменявшихся только одним жарким поцелуем, - это роса, сверкающая на солнце. Сегодня я люблю все вокруг, все в вас, но люблю больше всего вот это… эту нашу чистоту.

- Ты не можешь себе представить, - продолжал он, - до чего постыдной может быть тайная любовная связь.

- У нас не тайная любовь, - ответила Анна-Вероника.

- Ничуть. И она у нас не будет такой… Мы не должны этого допускать.

«Звезда и Подвязка», проговорили до вечера в саду над излучиной реки. Им ведь надо было поговорить о целой вселенной, о двух вселенных.

- Что же мы будем делать? - спросил Кейпс, устремив глаза вдаль, на широкой простор за изгибом реки.

- Я сделаю все, что ты захочешь, - ответила Анна-Вероника.

- Моя первая любовь была грубой ошибкой, - сказал Кейпс.

Он задумался, потом продолжал:

… Нужно быть очень осторожным… Это чудесное, но нежное растение… Я не знал. Я боюсь любви, с которой облетят лепестки, и она станет пошлой и уродливой. Как мне выразить все, что я чувствую? Я бесконечно тебя люблю. И боюсь… Я в тревоге, в радостной тревоге, как человек, который нашел сокровище.

- Ты же знаешь, - сказала Анна-Вероника, - я просто пришла к тебе и отдала себя в твои руки.

- Поэтому я не в меру щепетилен. Я боюсь. Я не хочу схватить тебя горячими, грубыми руками.

- Как тебе угодно, любимый. Мне все равно. Ты не можешь совершить ничего дурного. Ничего. Я в этом совершенно уверена. Я знаю, что делаю. Я отдаю себя тебе.

- Дай бог, чтобы ты никогда не раскаялась в этом! - воскликнул Кейпс.

- Видишь ли, - сказал он, - едва ли мы сможем когда-нибудь пожениться. Едва ли. Я думал… Я опять пойду к жене. Я сделаю все, что в моих силах. Но, во всяком случае, мы, несмотря на любовь, очень долго сможем быть только друзьями.

Он сделал паузу. Она помедлила, затем сказала:

- Будет так, как ты захочешь.

- Но почему это должно влиять на нашу жизнь? - спросил он.

- Если мы любим друг друга.

7

Прошло меньше недели после их прогулки. Кейпс во время перерыва вошел в лабораторию и сел около Анны-Вероники для обычной беседы. Он взял горсть миндаля и изюма, которые она протянула ему, - оба перестали ходить завтракать - и задержал на миг ее руку, чтобы поцеловать кончики пальцев. Они помолчали.

- Ну как? - спросила она.

- Послушай! - сказал он, сидя совершенно неподвижно. - Давай уедем.

- Прекратим этот… этот обман, - пояснил он. - А то мы, как в поэме у Броунинга о картине и статуе. Я не могу этого вынести. Уедем и будем вместе, пока не поженимся. Ты рискнешь?

- Ты имеешь в виду - сейчас?

- После окончания сессии. Это единственный правильный для нас путь. Ты готова пойти на это?

Она стиснула руки.

Она смотрела перед собой, стараясь сдержать подступавшие слезы.

Кейпс продолжал все так же твердо, сквозь зубы:

- Есть бесконечное множество причин для того, чтобы мы этого не делали. Множество. Большинство людей осудит нас. Многие сочтут нас навсегда запятнанными… Тебе это понятно?

- Кого может заботить мнение этих людей? - ответила она, не глядя на него.

- Если у тебя хватит мужества, то его хватит и у меня, - отозвалась Анна-Вероника. - Я никогда еще за всю свою жизнь не была так убеждена в своей правоте. - Она твердо смотрела на него. - Будем мужественны! - воскликнула она. У нее хлынули слезы, но голос оставался твердым. - Ты для меня не просто мужчина, я хочу сказать, не один из представителей мужского пола. Ты особое существо, ни с кем в мире не сравнимое. Именно ты мне необходим. Я никогда не встречала никого, похожего на тебя. Любить - всего важнее. Ничто не может перетянуть эту чашу весов. Мораль начинается только после того, как это установлено. Мне совершенно все равно, даже если мы никогда не поженимся. Я нисколько не боюсь скандала, трудностей, борьбы… Пожалуй, я даже хочу этого. Да, хочу.

- Ты это получишь, - ответил Кейпс. - Ведь мы бросим им вызов.

- Ты боишься?

- Только за тебя! Я лишусь большей части моего заработка. Даже неверующие ассистенты кафедры биологии должны соблюдать приличия. Помимо того, ты студентка. У нас почти не будет денег.

- А лишения и опасности?

- Мы будем вместе.

- А твои родные?

- Они не в счет. Это страшная правда. Это… все это как бы зачеркивает их. Они не в счет, мне все равно.

- Вот здорово! - вырвалось у него. - Стараешься смотреть на вещи серьезно и здраво. И сам хорошенько не знаешь, зачем. Но ведь это же замечательно, Анна-Вероника! Жизнь становится великолепным приключением!

- Ага! - с торжеством воскликнула она.

- Во всяком случае, мне придется бросить биологию. Меня всегда втайне влекла литературная деятельность. Ею мне и надо заняться. Я смогу.

- Конечно, сможешь.

… Недавно я кое-что сделал… Творческая работа меня очень увлекает. Она мне довольно легко дается… Но это только мечты. Некоторое время придется заниматься журналистикой и работать изо всех сил… А то, что ты и я покончим с болтовней и… уедем, - это уже не мечта.

- Уедем! - повторила Анна-Вероника, стиснув руки.

- На горе и на радость.

- На богатство и на бедность.

Она не могла продолжать, она и плакала и смеялась.

… Только твои странные понятия о чести… Честь! Когда любишь, надо и это преодолеть.