Война в воздухе.
Эпилог

Эпилог

Однажды в летний вечер, - спустя тридцать лет после выступления германского воздушного флота, - какой-то старичок вместе с маленьким мальчиком отправился искать пропавшую курицу в развалинах Бен-Хилла и Хрустального дворца. В сущности, этот человек был еще не очень стар: ему минуло лишь шестьдесят три года, но постоянная работа заступом и вилами, копание земли, собирание навоза, всегдашнее пребывание на открытом воздухе, в сырости, без перемены одежды превратили его в согбенного старца. К тому же он потерял все зубы: это повлияло на его пищеварение и отразилось на его наружности и на его настроении. Лицом старик был удивительно похож на старого Томаса Смоллуэйса, который когда-то служил кучером у сэра Питера Бона. Впрочем, в этом сходстве ничего удивительного не было, так как старичок этот и являлся его сыном Томом Смоллуэйсом, некогда содержавшим зеленную лавочку у виадука однорельсовой железной дороги на Хай-стрит, в Бен-Хилле. Только теперь лавочки уже не существовало, и Том жил в покинутой вилле, как раз у того места,' где он некогда огородничал. Он и его жена занимали верхние комнаты, а в нижних комнатах, в столовой и гостиной, откуда большие французские окна выходили прямо на луг, Джессика, все еще очень энергичная и деятельная, хотя и очень худая, сморщенная и плешивая старушка, держала своих коров и множество кур.

Том и Джессика были членами небольшой общины бродяг и возвратившихся беглецов, численностью не более ста пятидесяти человек; эта община умудрилась кое-как устроиться при новом положении вещей, после паники, голода и чумы в результате войны. Они стеклись сюда из разных укромных убежищ и тайных уголков, где скрывались до этого времени, и поселились теперь здесь, среди знакомых мест и домов, начав тяжелую борьбу за существование. Им приходилось бороться с природой, чтобы добыть себе пищу, что и составляло главное в их жизни. Поглощенные такой постоянной заботой о пропитании, они держались очень миролюбиво, в особенности после того, как Уильней, агент по приобретению недвижимости, оказался сутягой и вздумал проверять права владельцев. Уильней скоро был найден утонувшим в колодце, возле разрушенных газовых мастерских. (Он не был намеренно убит, - вы понимаете? - его только хотели для примера выкупать в колодце, чтобы охладить его пыл, и продержали в воде десятью минутами больше, чем это являлось полезным для его здоровья...)

Маленькая община, отрешившаяся от своих прежних привычек пригородного паразитического существования, вернулась к той нормальной жизни, которую вело человечество в незапамятные времена. Это была грубая и простая жизнь, в самом тесном соприкосновении с коровами и курами, с землей, которую надо было пахать. Это была жизнь, пропитанная ароматом коровника, и потребность в возбуждающих средствах удовлетворялась процессами брожения.

Такова была жизнь европейских крестьян на заре истории и вплоть до начала научно-промышленной эры, а огромное большинство народов Азии и Африки всегда вело такую жизнь. В течение некоторого времени можно было думать, что машины и культура предохранят Европу от возвращения к животной грязной работе, и что Америка избежала этого уже с самого начала. Но вместе с разрушением великолепного высокого и, казалось, прочного здания машинной цивилизации простой человек вернулся назад к земле, назад - к навозу...

Сохранившиеся в памяти людей воспоминания о великом государстве мало-помалу и почти незаметным образом содействовали развитию обычного права. Все мужчины в воскресенье были в сюртуках, цилиндрах и белых рубашках, хотя многие ходили без сапог. Том особенно выделялся своим щегольством: он носил зеленый сюртук и штаны, найденные им на одном скелете в подвале уродского банка, а цилиндр у Берта был даже украшен золотым шнурком... Женщины (в том числе и Джессика) показывались в воскресенье в жакетах и громадных шляпах, самым изумительным образом отделанных искусственными цветами и перьями экзотических птиц, запасы которых хранились в большом количестве в лавках северной части города. Дети - их было не так много, ибо огромное количество детей, родившихся в Бен-Хилле, погибло от неизвестных эпидемий, - были одеты точно так же, только платья их соответствующим образом укорачивались. Маленький, четырехлетний сынишка Стринджера щеголял в цилиндре.

Вот каковы были воскресные костюмы в округе Бен-Хилла: весьма любопытный и интересный пережиток прежних времен! В самом деле, в течение недели все эти люди ходили грязные, в лохмотьях, увешанные грязными тряпками, остатками старых ковров, красной фланели, кусками кисейных занавесок и мешков, и либо были без сапог, либо носили грубые деревянные сандалии. Эти люди представляли городское население, вернувшееся к варварскому состоянию, но не обладавшее, к сожалению, ни одним из тех простых искусств, которыми владело первобытное крестьянство. Очень часто они оказывались вырожденцами и неспособными людьми. Они потеряли всякое представление о том, как делается пряжа, и не могли приготовить для себя одежду, даже если у них оказывался материал для этого, и, в конце концов, чтобы прикрыть свою наготу, они вынуждены были грабить все уменьшавшиеся запасы в развалинах... Все ремесла, которые они когда-то знали, были ими забыты, а в вместе с исчезновением всех современных приспособлений, водоснабжения и канализации, лавочной торговли и тому подобного - все их культурные привычки постепенно исчезли. Стряпня их стала хуже, чем в первобытные времена. Они приготавливали кое-какую пищевую смесь, кипятя ее на огне в закопченных каминах, в гостиных домов, так как в кухонные очаги пожирали слишком много дров. Они утратили всякое понятие о печении, пивоварении, производстве металла...

Употребление мешков и других грубых материалов для повседневной одежды и привычка подвязывать их шнурком, а для теплоты засовывать туда солому и пух - придавало жителям странный вид каких-то ходячих тюков.

В такой именно "рабочей" одежде старый Том отправился со своим юным племянником разыскивать курицу в развалинах Бен-Хилла.

-- Вот и ты явился в Бен-Хилл, Тедди! - сказал старик Том мальчику. Как только они потеряли из вида Джессику, то пошли медленней. - Ты последний из сыновей Берта, которого мне еще оставалось увидеть! Я видел уже молодого Берта, видел Сиси и Матта, и Тома, названного в честь меня, и Питера... Странники доставили тебя сюда, а?

-- Я и сам бы дошел, - отвечал Тедди.

-- А есть тебе не хотелось дорогой?

-- Они дали мне поесть... А по дороге, близ Ледергеда, мы видели велосипедиста.

-- Вот как! - воскликнул Том. - Да, теперь их осталось немного. А куда же он направлялся?

-- Сказал, что едет в Доркинг, если только тракт достаточно хорош. Но я сомневаюсь. Все вокруг Берфорда залито водой. Мы пробрались через холмы. Это то, что они называют Римской дорогой. Там место возвышенное, и поэтому сухо.

-- Не знаю этой дороги, - возразил Том. - Но велосипед? Ты уверен, что это был велосипед? У него были два колеса?

-- Да, это был велосипед.

-- А знаешь, я помню такое время, Тедди, когда конца края не было велосипедам! Тогда можно было, стоя здесь, - дорога была гладкая как скатерть, - наблюдать двадцать-тридцать велосипедистов одновременно. И мотоциклы, и автомобили, и всякого рода экипажи.

-- Неужели? - воскликнул Тедди.

-- Но куда же они все ехали? - спросил Тедди.

-- В Брайтон. Ты никогда не видал Брайтона, я думаю. Он там, у моря. Считался самым веселым местом; из Лондона постоянно ездили туда и обратно.

-- Зачем?

-- Ездили, - и все тут...

-- Но зачем? - настаивал Тедди.

-- Никому не известно, Тедди, Но они постоянно ездили туда. А вот видишь этот огромный шест, ну вот же: торчит, точно громадный заржавленный гвоздь, выше всех домов, а вон там другой, и еще, и еще... Это были части однорельсовой железной дороги. Она тоже достигала Брайтона, и ежедневно, днем и ночью, по ней сновали взад и вперед огромные вагоны, набитые народом...

Мальчик взглянул на заржавленные остатки дороги, по ту сторону грязной канавы, некогда представлявшей улицу Хай-стрит. Он был склонен не верить, но развалины были налицо. Его воображение, благодаря своему слишком слабому развитию, не могло представить это.

-- Зачем же они все ездили туда? - еще раз спросил он.

-- Так. В те времена никто не сидел на месте...

-- Да, но откуда они являлись?

-- Откуда попало. В этих домах жило много всякого народа, Тедди, и по дороге была масса домов. Тебе трудно поверить этому; Тедди, но это именно так. Ты мог бы идти по нашей дороге все дальше и дальше и всюду видел бы дома и дома! Без конца! И они становились все выше и выше... Настоящий Лондон!.. - Он сказал это упавшим голосом, точно произносил странные чужие имена. - Теперь все пусто и заброшено. Целый день никто туда не заглядывает. Ты там не найдешь ни одного человека ничего, кроме собак и кошек, которые охотятся за крысами... И лишь миновав Бромлей и Бикенгем, ты наткнешься на кентских ребят-свинопасов. (Довольно-таки грубый народ!) И пока солнце стоит на небе, кругом тихо, как в могиле. Я там бывал днем, частенько...

Он помолчал немного и продолжал:

-- И все эти дома, и улицы, и дороги были полны народа, пока не началась война в воздухе и не появились голод и чума... Да, Тедди, тут везде кишел народ. А потом наступило время, когда все это покрылось трупами и когда нельзя было ступить шага, чтобы не отскочить назад от страшной вони разлагавшихся трупов. Чума убивала людей наповал. Она не щадила никого: ни кошек, ни собак, ни кур, ни гадов... У всех была чума. Выжили лишь очень немногие. Я перенес ее, и твоя тетка тоже, только она лишилась после этого всех своих волос. И теперь еще можно отыскать скелеты в домах. Тут, по этой дороге, мы осмотрели все дома, взяли оттуда то, что нам было нужно, и похоронили большинство мертвецов. Но там, по Норвудской дороге, еще стоят дома со стеклами в окнах и с нетронутой мебелью, покрытой толстым слоем пыли и разваливающейся на куски, а на постелях или где-нибудь возле дома можно найти кости людей, погибших от чумы двадцать пять лет назад!.. Я заходил в прошлом году в один из таких домов вместе со старым Хилинсом, и Там мы нашли комнату, полную книг. Ты знаешь, Тедди, что такое книги?

-- Да. Я видел их: такие - с картинками...

-- Ну вот! Книги были везде, сотни их валялись кругом без всякого смысла, поросшие плесенью и высохшие. Я стоял за то, чтобы их не трогать, я вообще никогда не был охотником до чтения, но старый Хилинс сказал, что он их возьмет. "Я думаю, что могу почитать их!" - заметил он. "Я - нет!" - отвечал я. "А я могу", - твердил он, смеясь, и взял одну из книг. Он раскрыл книгу. Я заглянул туда и увидел раскрашенную картинку. О, Тедди, это так красиво! На картинке были изображены женщины и дети в саду. Я никогда не видывал ничего подобного. "Вот это мне нравится!" - воскликнул старый Хилинс и от удовольствия хлопнул по книжке. Тогда...

Старый Том выразительно замолчал.

-- Тогда? - спросил Тедди.

-- Она рассыпалась в пыль. В белую пыль!.. Мы больше не прикасались к книгам в этот день... Не трогали их и потом, - прибавил он многозначительно.

Некоторое время оба молчали. Затем Том, еще раз возвращаясь к этой странно привлекавшей его теме, повторил в раздумье:

-- А ночью они тоже лежат там? - спросил заинтересованный Тедди.

Старик покачал головой:

-- Никто не знает, мальчуган, никто! - сказал он.

-- Но что же они могут делать ночью? - приставал мальчик.

-- Никто не знает. Никто не видал, никто не может рассказать.

-- Никто?

-- Мало ли что говорят! Они и сами не верят своим рассказам. Я всегда возвращаюсь домой к закату солнца и больше не выхожу из дома, поэтому я ничего не могу сказать. Но одни думают одно, другие - другое... Я слышал, что приносит несчастье, если снимать с них платье раньше, чем побелеют кости... Болтают разные истории...

-- Какие истории? - спросил мальчик, не спуская глаз с Тома.

-- Истории про лунные ночи и про кое-что, разгуливающее по ночам... Но я не обращаю на них внимания. Я лежу в постели. Если ты станешь слушать все эти рассказы, то тебе будет страшно и среди белого дня в поле.

Мальчик огляделся кругом и некоторое время молчал.

-- Рассказывают, что в Бекнаме есть один человек, который пропадал в Лондоне три дня и три ночи, - опять заговорил старик. - Он выпил виски в Чипсайде и отправился, и заблудился среди развалин и начал блуждать. Он бродил три дня и три ночи, и улицы постоянно изменяли свой вид, так что он никак не мог выбраться домой. Он шел целый день и целую ночь, и целый день была тишина, точно в могиле, вплоть до солнечного заката. А когда сгустились сумерки, то стал слышен шорох и шелест и как будто топот множества ног...

Старк замолчал.

-- Что же дальше? - спросил мальчик, затаив дыхание. - Что дальше?

-- Дальше послышался стук колес и лошадиный топот, грохот кэбов и омнибусов и резкие пронзительные свистки, от которых кровь застывала в жилах. И тотчас же после свистков началось движение. На улицах показался народ. Люди, занятые своими делами, наполнили дома и лавки. По улицам разъезжали автомобили, а в фонарях и окнах отражался лунный свет. Я говорю: люди, Тедди! Но это были не люди: призраки наполняли улицы! Они проходили мимо этого человека и через него и никогда не касались его. Они были как туман и пар, Тедди. Порой они были веселы, а порой ужасны, - ужасны так, что и сказать нельзя! И вот он дошел до площади, которая называлась Пикадилли, Тедди. Там было светло как днем, расхаживали в великолепных одеждах леди и джентльмены, а таксомоторы разъезжали по дороге. А когда он пристальней начал смотреть на них, Тедди, то лица у них вдруг стали злыми, Тедди! Ему, вероятно, почудилось, что они видят его, и женщины начали смотреть на него и говорили ему ужасные, дурные вещи!.. Одна из них подошла к нему очень близко, Тедди, совсем близко, и посмотрела ему прямо в лицо. Но у нее не было лица, а лишь разрисованный череп, и он заметил, что у них у всех были разрисованные черепа... И один за другим они начали подходить к нему, говорили ему ужасные вещи, хватали его, ласкали и угрожали ему, так что кровь у него застывала в жилах, и сердце переставало биться от страха...

-- "Тут Бог - мое спасение, - сказал он, - поэтому я ничего не боюсь!" Как раз в это время раздалось пение петуха, и все призраки на улицах исчезли... После этого ему кое-как удалось выбраться на верную дорогу и вернуться домой...

Но Тедди занимал другой вопрос: кто же были эти люди, жившие там раньше? Кто они были такие?

-- Джентльмены, занимавшиеся делами, люди с деньгами, - по крайней мере, они так думали; только когда все начало рушиться, то они увидали, что это были не деньги, а просто разные бумажки. Сотни, тысячи бумажек... даже миллионы! Я видывал это прежде на Хай-стрит. По ней трудно было двигаться в известное время дня, когда производились покупки. Женщины особенно суетились на ней...

-- Но откуда же они доставали пищу и разные вещи?

случалось продавать сразу полторы бочки картофеля. Ты бы не поверил своим глазам, если б видел, чего только у меня не было в моей лавчонке! Корзины груш и яблок, великолепные большие орехи, даже бананы и апельсины...

-- Что такое бананы и апельсины? - спросил мальчик.

-- Плоды такие. Сладкие, сочные, великолепные плоды, иноземные плоды. Их привозили из Испании, из Нью-Йорка и других мест. Привозили на кораблях. Мне доставляли их со всего света, и я продавал их в своей лавочке. Я продавал их, Тедди! Да, я, ищущий теперь с тобой пропавшую курицу и одетый в старый мешок! Люди приходили в мою лавочку. Прекрасные дамы, каких ты и во сне не видал, Тедди, приходили ко мне и говорили: "Ну, что у вас есть сегодня, мистер Смоллуэйс?" А я отвечал: "Сегодня я получил чудные канадские яблоки..." Или же я предлагал сушеные плоды... Понимаешь? И они приобретали их. "Хорошо, - говорили они, - пришлите нам". Какая это была жизнь! И чего только не видели мы тогда здесь! Разъезжали омнибусы, и автомобили, и коляски. Шарманщики, немецкие музыканты проходили мимо. Никогда не бывало, чтобы кто-нибудь не проходил! Если б не эти пустые дома, я бы думал, что мне все это приснилось...

-- Но отчего же они погибли, все эти люди? - спросил Тедди.

-- Все рухнуло сразу, - сказал печально старик. - Пока они не начали войны, все шло прекрасно, как заведенные часы. Каждый был занят своим делом, был счастлив и имел ежедневно хороший, сытный обед...

-- Да, уверяю тебя, это было именно так, - подтвердил старый Том. - Каждый имел обед. Если ты не мог иметь его дома или в другом месте, то всегда мог получить в рабочем доме добрую миску горячего супа и хлеб с маслом. А теперь ведь никто не знает, как печется настоящий "белый" хлеб, казенный хлеб!

Тедди с удивлением молча слушал эти рассказы. Том же, вспоминая прежние времена, испытывал чувство глубокой тоски и старался побороть его.

На некоторое время он весь ушел в воспоминания о вкусных вещах, которые он ел когда-то. Его губы шевелились. "Лососина с пикулями... уксус... голландский сыр... пиво! - шептал он. - И трубочку хорошего табачку!"

-- Но как же убили всех этих людей? - спросил Тедди.

и подожгли Лондон, сожгли и потопили все суда, какие были в то время на Темзе, - мы в течение многих недель видели пар и дым, - потом бросили бомбу в Хрустальный дворец и разрушили железную дорогу; и так одно за другим. Что же касается избиения людей, то последнее было лишь случайностью. Они больше убивали друг друга. Там, в воздухе, происходило однажды большое сражение, Тедди. Корабли величиной больше пятидесяти домов, больше, чем Хрустальный дворец, летали в воздухе, кидались друг на друга, а убитые падали на землю. Ужасно! Но они не столько убивали людей, сколько останавливали все дела. Все прекратилось тогда, Тедди. Исчезли деньги, да и нечего было бы покупать, если б они у кого и появились.

-- Но все-таки, отчего же погибли люди? - настаивал Тедди.

-- Я же говорил тебе, Тедди, - вслед за войной остановились все дела. Внезапно люди заметили, что денег нет. Были только чеки - клочки бумаги, на которых обозначалось что-то... Раньше они были так же хороши, как деньги, - если получать эти чеки от знакомого покупателя. И вдруг чеки потеряли всякую цену. Я остался с тремя чеками. Два мне все же удалось разменять; затем пятифунтовые билеты потеряли цену, и скоро не стало нигде серебра, а золото нельзя было достать уже ни за что на свете. Оно хранилось в лондонских банках, а банки были уничтожены. Все стали банкротами, все лишились работы... все!

Том замолчал и с любопытством смотрел на своего слушателя. Личико мальчика выражало полнейшую растерянность.

-- Вот как это случилось, - сказал Том. Несколько мгновений он как будто подыскивал более подходящие слова, чтобы выразить свою мысль, - знаешь, это было похоже на внезапную остановку часов. В первый момент наступило спокойствие внизу. Только вверху, в небесах, продолжалась битва воздушных гигантов. Но потом люди заволновались. Помню, один из моих постоянных покупателей, мистер Мозес Глокстейн, джентльмен, очень милый и большой любитель спаржи и артишоков, вдруг пришел ко мне (а уже в течение нескольких дней никто не заглядывал ко мне в лавочку!) и начал очень взволнованно говорить, предлагая купить на вес золота все, что у меня было в лавке: картофель и другие припасы... Он говорил, что хочет попробовать немного спекульнуть. Он уверял, что держит нечто вроде пари, и что он, наверное, проиграет, но, во всяком случае, все-таки хочет рискнуть. Он всегда был игроком, - утверждал он. Он предложил мне взвесить мой товар и заплатить мне по весу чеком. Все это было прекрасно, но у меня возникли сомнения насчет чека. Он начал мне объяснять, но в это самое время прошла демонстрация безработных с огромными знаменами в руках и с надписью, которую каждый мог читать (ведь тогда все умели читать): "Мы требуем пищи!" От шествовавших отделилось несколько человек, и они вошли ко мне в лавку. "Есть у вас съестные припасы?" - спросили они. "Нет, - отвечал я. - У меня ничего нет для продажи.

" Мистер Глокстейн хотел остановить меня, но было уже поздно. "Что он вам предлагает?" - спросил высокий парень с топором в руках... Он говорил таким тоном, что я должен был ответить. "Ребята, - обратился он к своим друзьям, - вот еще один финансист!" Они вытащили его и повесили на фонаре, на улице. Он даже не оказал никакого сопротивления им, не вымолвил ни слова, после того как я...

Том помолчал немного, потом закончил:

-- Это был первый человек, которого повесили на моих глазах...

-- Сколько вам тогда было лет? - спросил Тедди.

-- Около тридцати...

- заметил Тедди с видом превосходства.

-- Но зато ты не видел раздавленных автомобилей, не видел мертвецов, найденных в химической лавке! - возразил Том, несколько смущенный замечанием мальчика.

-- Да, - отвечал Тедди, - этого я не видел. - И минутное торжество, которое он испытывал, исчезло.

-- И никогда не увидишь! Никогда! Ты никогда не увидишь того, что я видел! Даже если проживешь сто лет... Итак, я уже рассказывал тебе, как начался голод и свалки... Потом дела пошли все хуже и хуже. Схватки, перестрелки, пожары и грабежи не прекращались. Они ворвались в лондонские банки и захватили золото. Но из золота нельзя было приготовить пищи. А как мы уцелели? Очень просто: мы сидели смирно. Мы не вмешивались, и нас не трогали. У нас еще оставалось немного картофеля, но главную нашу пищу составляли крысы. Наш дом был старый, крыс было полно, и голод, видимо, не оказывал на них заметного влияния. Мы очень часто ловили крыс, очень часто... Однако большинство людей, живших в этих местах, обладало слишком тонким вкусом и не желало есть крыс. Им не нравилось это кушанье. Они ели всякую всячину, но не хотели есть эту честную пищу, пока не стало поздно. Они предпочитали умереть... И вот голод начал убивать людей. Даже раньше, чем появилась эпидемия пурпурной смерти - чумы, люди умирали, как мухи в конце лета... Каким образом я помню это? Да я был одним из первых, заболевших чумой! Я вышел из дома, чтобы поискать старую кошку или что-нибудь в этом роде. Потом я пошел на свой участок, - посмотреть, не удастся ли выдернуть где-нибудь репу, и вдруг со мной приключилось что-то ужасное. Ты не можешь себе представить, какие страдания я испытывал. Меня совсем скрючило, и я упал здесь же возле угла. Твоя тетка пришла взглянуть, что я делаю, и приволокла меня домой как мешок. Я бы никогда не оправился, если б не твоя тетка. "Так, - сказала она мне, - ты выздоравливаешь, а теперь - моя очередь". И сама заболела. Но смерть не совладала с ней. "Да разве я могу оставить Тома, - говорила она, - чтобы он один влачил такую жизнь!" Вот, что она говорила, твоя тетка! Язычок у нее хоть куда! Но болезнь унесла ее волосы, и хотя я добыл ей парик с одной старухи, но она не хотела носить парик...

Пурпурная смерть уничтожила тьму народа. Всех похоронить было нельзя. Болезнь распространилась на собак и кошек, на крыс и лошадей. В конце концов, все дома и сады были переполнены трупами. По лондонской дороге совершенно нельзя было ходить из-за невероятного зловония, и нам пришлось из-за этого перебраться с Хай-стрит в эту виллу. Вода отсюда совсем исчезла; она пошла по трубам и подземным тоннелям... Неизвестно, откуда явилась к нам эта смерть. Одни говорят одно, другие - другое. Одни утверждали, что болезнь случилась от того, что жрали крыс, а другие уверяли, что она вызвана тем, что ничего не ели! Рассказывали также, что се принесли с собой азиаты из страны, называемой Тибет. Однако нам эта болезнь не причинила большого зла. Я знаю только одно: она явилась сюда после голода. А голод возник после паники, а паника появилась вследствие войны...

-- Отчего была пурпурная смерть?

-- Ведь я же сказал тебе...

-- А паника?

-- Ну, просто испугались.

-- Они уже не могли остановиться. Раз у них были воздушные корабли, они должны были воевать...

-- А чем кончилась эта война?

-- Неизвестно, кончилась ли она, мальчуган, - покачал головой Том. - Тут года два назад проходили странники, и один парень сообщил, что война все еще продолжается. Говорят, на севере существуют целые банды, которые все еще продолжают войну. В Германии, в Китае, в Америке и других местах война все еще идет. Этот парень передавал, что у них есть летательные машины, газ и разные такие вещи. Но мы здесь ничего не видали в воздухе, и вот уже семь лет никто не является к нам... Последний раз мы наблюдали нечто вроде съежившегося воздушного корабля, который пролетел вон там. Он был какой-то кривобокий, точно с ним что-то случилось...

Беседуя таким образом, они подошли к тому месту, где еще торчали остатки старого забора.

прошлого.

-- Там, видишь ли, где те красные кирпичные обломки, - там был газовый завод...

-- А что такое газ? - спросил Тедди.

-- Это... такой пахучий, им наполняли шары, чтобы они могли подниматься наверх. Когда не было электричества, зажигали газ...

Тедди очень старался представить себе газ на основании разъяснений Тома. Затем его мысль снова вернулась к первоначальной теме.

-- Из упрямства. Все страдали, но зато причиняли страдания и другим. И, кроме того, все были очень, как тогда говорили, полны патриотизма. И что же: они все разнесли вдребезги!.. Ну, просто вот все разносили и разносили... А после этого наступило отчаяние, и люди одичали...

-- Они должны были бы кончить войну! - упрямо проговорил мальчик.

-- Ее не следовало бы начинать, - заметил старый Том. - Но люди слишком много ели мяса и пили... А потом им совсем нечего было ни есть, ни пить...

Том задумчиво почмокивал губами, устремив взгляд в у долину, где на солнце блестели рассыпавшиеся стекла Хрустального дворца. Смутное сознание бесповоротной гибели л всех удобств и чудес былой культуры овладело им. Он еще с раз тихо покачал головой и медленно и упрямо повторил высказанное им уже раньше окончательное мнение об этом предмете.

Он произнес это самым миролюбивым тоном. "Кто-то" "где-то" должен был "что-то" прекратить, но "кто", "как" и "почему" - это уже выходило за пределы его понимания!

Предыдущая страница	Оглавление	Следующая страница