Отец Кристины-Альберты.
Книга I. Явление Саргона, Царя Царей. Глава IV. Пансион «Петунья»

Книга I. Явление Саргона, Царя Царей

Глава IV. Пансион «Петунья»

1

В подавляющем большинстве все города и селенья на земле имеют подобия и параллели, но Танбридж-Уэллс - это Танбридж-Уэллс, и на нашей планете нет ничего, хоть отдаленно на него похожего. При том он вовсе не странный и не фантастичный - все дело в веселом и тончайшем достоинстве. Чистенький, распахнутый и чуть-чуть приятно нелепый. По птичьему полету он отстоит от Лондона на какие-то тридцать миль, однако еще в шести милях от него Норт-Даунсы безмятежным, благостным жестом стирают в памяти малейшие воспоминания о Лондоне. Расположен он на боковой ветке железной дороги, а потому неудобен для владельцев сезонных билетов; нет к нему и прямого пути для спешащего автомобилиста благодаря тем же спасительным Даунсам: в Дувр и Кентон обычно проезжает восточнее, а в Брайтон - западнее, если ему удастся уцелеть в холмах Уэстерема и Севеноукса. Поместья богатых людей окружают его доступными парками. Эридж, Бейхем, Пенсхерст-парк, Ноул и прочие спасают его от чрезмерного размножения маленьких вилл. И стоит он между ними на редкостном участке каменистой земли, всегда сухой, купаясь в свежайшем воздухе, с приветливой площадью - былым выгоном - посередине, с мерзейшими целительными водами, которыми поправляли здоровье принцессы дома Стюартов, с курзалом и бюветом, такими же как в дни доктора Джонсона. Маунт-Сион и Маунт-Ефраим и нечто евангелическое в воздухе напоминают легкомысленному приезжему, что в прошлом Лондон был пуританским городом. Много недужных печеней обрели помилование в Танбридж-Уэллсе. Много пошаливающих печеней нашли там новые силы. И вот туда-то прибыли мистер Примби и Кристина-Альберта в поисках пансиона - и выбрать более благоприятного места для подобных поисков они не могли бы. Поиски эти они повели методично, как и подобало паре, один член которой получил частичную подготовку для социальных исследований в Лондонской экономической школе и частичную подготовку к деловой деятельности в школе Томлинсона. Мистер Примби предполагал начать с общего обзора - не торопясь погулять, посмотреть как и что, но Кристина-Альберта по порядку проконсультировалась со всеми агентами, купила карту и путеводитель по городу, а затем села на скамью на Выгоне и составила план действий, которые легко и незамедлительно привели их в пансион «Петунья».

В путеводителе мистер Примби с одобрением прочел весьма многообещающие слова.

- Послушай, моя дорогая, - сказал он. - Кха-кха. «Общая характеристика. С полным правом следует подчеркнуть лестную репутацию Танбридж-Уэллса, как магнита, притягивающего постоянных обитателей и гостей, принадлежащих к высшим классам. Город никогда не наводняют экскурсанты, и улицы его никогда не оскверняет присутствие вульгарных зевак. Обитатели его состоят главным образом из состоятельных людей, которые, естественно, создают атмосферу, надушенную культурой и утонченностью».

- «Надушенная», по-моему, отличное для этого слово, - сказала Кристина-Альберта.

- Думается, мой инстинкт привел меня, куда следовало, - сказал мистер Примби.

Пансион «Петунья» выходит на Выгон под углом там, где Петунья-роуд воссоединяется со старомодной приятнейшей Главной улицей. Он не обладает внушительным великолепием «Веллингтона», «Королевской Маунт-Ефраим», «Мальборо» и всех прочих, что смело обращены фасадами к солнцу на гребне холма над Выгоном, но дышит солидным комфортом. Ступени, портик, обширный холл, название золотыми буквами по черному фону заставили мистера Примби несколько раз произнести «кха-кха». С избытком пухлая горничная в очень-очень тугом черном платье, в чепчике и фартучке вышла к мистеру и мисс Примби, оглядела их ошарашенно и уклончиво, нечленораздельно ответила на некоторые предварительные вопросы и сказала, что позовет мисс Эмили Рустер, а то мисс Маргарет нет дома. Тотчас мисс Эмили Рустер, бдительно ожидавшая позади занавеса из бус, отдернула его и вкрадчиво вышла на первый план, оказавшись маленькой краснолицей старушкой, проникнутой благовоспитаннейшим savoir faire. Кружевной чепчик дополняли кружева повсюду и несколько оборок, а таких откровенно выкрашенных в каштановый цвет волос Кристине-Альберте еще никогда видеть не приходилось.

- Мистер Примби желал бы приехать на неделю или… это будет что-то более постоянное, быть может?

Последовали взаимные объяснения. Мистер Примби намеревался быть «более постоянным»; Кристина-Альберта - перемежающейся, что создавало трудности. О существовании штаб-квартиры в Челси было вскользь упомянуто, но без упоминания, что находится она в подворье.

Мисс Эмили Рустер полагала, что Кристину-Альберту устроить можно, если только она не будет настаивать, чтобы при каждом ее приезде ей предоставляли туже комнату или равноценную.

- Нам приходится балансировать, - сказала мисс Эмили Рустер.

- Лишь бы окна открывались, - сказала Кристина-Альберта.

Предъявленные комнаты оказались вполне удовлетворительными (кха-кха), вполне удовлетворительными. Дверь в ванную приоткрылась и закрылась.

- Вы предупреждаете, когда хотите принять ванну, - сказала мисс Эмили Рустер.

Имелась также столовая с отдельными столиками, и на каждом столике были цветы, очень утонченно и мило; имелась и просторная гостиная с роялем, большим количеством кресел и диванов в оборках, совсем как оборки мисс Эмили Рустер, и салфеточками на подголовниках - ну, прямо кружевные чепчики, как у нее, и всем им было настолько присуще ее выражение гостеприимной услужливости, что они начинали казаться ее родственницами и деловыми партнершами. Рояль щеголял чем-то вроде кружевного покрывала на кровати, а еще там стояли полированные столики с аспидистрой в майоликовых кашпо на салфеточках и чуть менее важные столики для употребления. Имелся и низкий книжный шкаф с книгами внутри и кипой иллюстрированных журналов сверху. Коридор в глубине расширялся в довольно-таки современный салон, где две дамы пили чай. Наличествовала и курительная, где, как довольно кокетливо сообщила мисс Эмили Рустер Кристине-Альберте, «курят джентльмены».

- В этот сезон мы были переполнены, - сказала мисс Эмили Рустер, - просто переполнены. За обед садилось почти тридцать человек. Но, конечно, сезон на исходе. Сейчас завтракают девятеро, а обедают семеро; два джентльмена имеют здесь дела. Но люди приезжают, люди уезжают. Сегодня утром я получила по почте два запроса. Больная дама и ее сестра. Они думают попить лечебную воду. Ну, и еще перелетные птицы, кроме постоянно проживающих. На ночь-две. Семьи, путешествующие в автомобиле. Они заезжают к нам en route^[4]. От нас ведь все магазины близко.

Она просияла на мистера Примби дружески-интимной улыбкой.

- Часто моя сестра или я в последнюю минуту выбегаем, чтобы внести что-нибудь. Если все остальные заняты. Если мы можем помочь, это не затруднение.

здороваются друг с другом. Иногда люди общаются совсем по-дружески. Играют в разные игры. Отправляются вместе на экскурсии. Так мило.

Кристина-Альберта задала напрашивающийся вопрос.

- Очень-очень милые люди, - сказала мисс Эмили. - Очень милые люди. Джентльмен на покое с супругой и ее падчерицей, и две незамужние дамы на покое, и джентльмен с супругой, жившие в лесах Бирмы, ну и так далее.

Кристина-Альберта удержалась от ехидного вопроса, что, собственно, означает «джентльмен на покое» или «незамужняя дама на покое».

- Меня всегда привлекал Танбридж-Уэллс, - сказал мистер Примби.

- Королевский Танбридж-Уэллс, с вашего позволения, - сказала мисс Эмили, засияв. - «Королевский» был прибавлен в девятьсот девятом по милостивому повелению его величества.

- Я не знал, - сказал мистер Примби с глубоким почтением, и примерился: - Королевский Танбридж-Уэллс.

- Сразу такой кусок не прожуешь, - сказала Кристина-Альберта.

- Для нас очень приятный кусок, могу вас заверить, - верноподданнически сказала мисс Эмили.

Пансион «Петунья» показался мистеру Примби настолько удовлетворительным во всех отношениях, что тут же было договорено, что он вернется через день с кое-какой одеждой и другим багажом, а Кристина-Альберта приедет и поживет с ним несколько дней - наверху для нее есть комнатка, а затем она вернется в Лондон к своим занятиям, и приедет снова, когда для нее найдется комната.

2

В поезде на обратом пути в Лондон мистер Примби обдумывал эти решения и строил планы.

- Я приеду сюда послезавтра, когда приведу в порядок свои коллекции в подворье. Наилучшие экспонаты я разложу в шкафу за стеклом, чтобы их было хорошо видно, но, пожалуй, запру их. С собой я привезу несколько самых необходимых книг, а когда устроюсь, то отправлюсь хорошенько осмотреть эти знаменитые Скалы.

- Мы могли бы приехать утром, - сказала Кристина-Альберта, - а днем пойти осмотреть их.

- Но не в тот же день, - сказал мистер Примби. - Нет, я хочу увидеть Скалы, когда мозг у меня будет свеж и восприимчив. Думается, лучше всего будет отправиться совсем рано, хорошенько выспавшись. Когда там еще никого не будет. И мне думается, Кристина-Альберта, мне думается, что в первый раз мне следует пойти к ним совсем одному. Без тебя. Иногда, Кристина-Альберта, ты говоришь вещи - конечно, не нарочно - но они меня сбивают…

Кристина-Альберта прикинула.

- А что ты надеешься найти в этих Скалах, папочка?

Мистер Примби медленно покачал усами и остальным лицом из стороны в сторону.

- Я пойду к ним без предвзятости, - сказал он. - Быть может, Атлантида погибла не вся. Какие-то ее части, быть может, сохраняются скрыто. Философ Платон сохранил легенды. Частично зашифрованные. Как знать. Возможно, здесь. Возможно, в Африке. План. Знак. Скала-Жаба должна быть совсем особой. В Британском музее есть камень-жаба из Центральной Америки…

- Возьму блокнот и цветные карандаши, - сказал он и продолжал размышлять.

Молчание он прервал только через три-четыре минуты, и его слова застали Кристину-Альберту врасплох.

- Надеюсь, моя дорогая, - сказал мистер Примби, - среди этих художников и прочих ты не разболтаешься.

- Мне было бы горько думать, что ты разболталась, - сказал мистер Примби.

- Но, папочка, с чего ты взял, что я могу… э… разболтаться? - спросила Кристина-Альберта.

- Парочка мелочей, которые я заметил в подворье, - сказал мистер Примби. - Просто парочка мелочей. Ты должна быть поосторожнее, Кристина-Альберта. Девушке нужно соблюдать осторожность. А твои друзья… они совсем разболтанные. Извини, что я так о них говорю, Кристина-Альберта, но вовремя предупредить…

Ответила Кристина-Альберта после паузы и без обычной убедительности:

- Не беспокойся за меня, папочка, - сказала она. - У меня все хорошо.

Мистер Примби словно бы хотел переменить тему и сказал:

- Мне не нравится этот тип, Тедди Уинтертон. Слишком уж фамильярен.

- Мне он тоже не нравится, - сказала Кристина-Альберта. - Он действительно слишком фамильярен.

- Вот и хорошо, - сказал мистер Примби. - А то я подумал, что ты не замечаешь. - И он погрузился в размышления.

Однако это нежданное вмешательство в ее дела ввергло Кристину-Альберту в задумчивость до самого Лондона. Она то и дело исподтишка поглядывала на своего папочку.

Он, казалось, забыл о ее существовании.

Но это было тягостной правдой: Тедди Уинтертон действительно стал слишком фамильярным. Если не сказать больше.

3

Во все века компетентные наблюдатели указывали на непредсказуемую капризность судьбы, и теперь Кристина-Альберта могла внести свою маленькую лепту в этот непрерывно пополняющийся свод свидетельств. Ей казалось, отправляя своего папочку в здоровую безмятежность Королевского Танбридж-Уэллса, она обеспечивает ему наиболее оптимальные условия для счастливой и безопасной жизни. Действительно, после смерти ее матери в маленьком толстячке произошла разительная перемена - высвобождение воли, новая свобода в выражении своих мыслей, склонность обсуждать окружающее и даже выносить ему приговоры. Она сама сравнивала это с прорастанием семени, оказавшегося после подавляющей сухости среди влаги и света. Однако она не развила это сравнение дальше и не спросила себя, к какому расцвету может привести это запоздалое освобождение его инициативы. И что именно тут, а не где-нибудь еще, он найдет стимул, необходимый для невероятнейшего развертывания его воображаемого существования, что для него Танбридж-Уэллс окажется выходом из нашего будничного мира в то, что для него станет несравненно более чудесной и плодотворной жизнью - нет, такого ей в голову не приходило.

Три дня, пока беспокойная потребность в действиях не увлекла ее снова в Лондон, она прожила в пансионе «Петунья», и на протяжении этих трех дней ничто не указывало на надвигающуюся радикальную перемену в его мироощущении. В целом все эти три дня он казался необычно вялым и тихим. Танбридж-Уэллс ему очень нравится, сказал он, но вот Высокие Скалы и Скала-Жаба, когда он их осмотрел, весьма его разочаровали. Он даже склонялся к мысли, что они могут быть просто «творениями природы». Это было страшной уступкой. Он тщился поверить, что Скала-Жаба была совсем такой, как большое майянское изваяние жабы, слепок которого он видел в Британском музее, но выяснилось, что никаким усилием воли он не мог осуществить подобный акт веры. Все завершающие детали, все надписи бесследно стерлись, заявил он, но тут же пышные светлые усы ощетинились платяной щеткой.

- Никаких деталей, никаких надписей никогда и не было. Никогда!

Кристине-Альберте стало ясно, что он таил великое ожидание, раз был настолько удручен. Она вдруг обнаружила, что очень заинтригована загадкой того, что зрело у него в мозгу. Ей почудилось, что Танбридж-Уэллс мнился ему подобием почтамта, где его ожидает письмо «до востребования» неизмеримой важности. А письма не оказалось.

- Но чего ты ждал, папуленька? - спросила Кристина-Альберта, когда под вечер первого дня он привел ее к Скале-Жабе, чтобы она сама убедилась, насколько обычной и ничего не значащей была эта глыба. - Ты думал найти какую-нибудь замечательную резьбу по камню?

… чего-то для меня. Чего-то значимого.

- Для тебя?

- Да, для меня. И для каждого. О Жизни и Таинствах. У меня было чувство, что здесь что-то будет. А теперь… Я не знаю, куда обратиться.

- Но какое… но чего значимого ты ожидал?

- Разве Жизнь не Великая Загадка, Кристина-Альберта? Разве ты этого не замечала? Или ты думаешь, что она - всего лишь студии, и танцы, и экскурсии, и шарабаны, и еда, и урожаи? - сказал он. - Совершенно очевидно, что она нечто большее. Очевидно. Это все лишь Покрывало. Внешние Проявления. Кха-кха. А что под ним, я не знаю, и я просто жилец… жилец в пансионе… а моя жизнь проходит. Так трудно. Кха-кха. Почти невозможно. Это меня чрезвычайно волнует. Где-то должен быть ключ.

- Но мы все ощущаем подобное, папочка! - воскликнула Кристина-Альберта.

- Вещи не могут быть тем, чем кажутся, - сказал мистер Примби, широким жестом обводя и презрительно отвергая деревню Расхолл, трактир, фонарные столбы, полицейского, собаку, фургон бакалейщика и три проносящихся мимо автомобиля. - Это, во всяком случае, очевидно. Иначе было бы слишком уж нелепо. Безграничное пространство, звезды и так далее. Просто, чтобы суетиться… от еды к еде…

Ну, кто бы мог вообразить, думала Кристина-Альберта, что у него такие мысли? Кто бы мог подумать?

- Либо я Новое Воплощение, - сказал мистер Примби. - Либо нет. А если нет, то я хочу знать, для чего вообще существует мир. Нет, символом, Кристина-Альберта, он должен быть. Только вот чего? Все эти годы в прачечной я знал, что эта жизнь нереальна. Период отдыха и подготовки. Твоя дорогая мама считала по-другому… мы этого никогда не обсуждали, кха-кха, но было именно так.

Кристина-Альберта не нашлась, что ответить, и некоторое время они шли молча. А когда заговорили, то о том, не завернуть ли им в отель «Высокие Скалы», чтобы выпить чаю.

4

Мистер Примби пребывал в явном угнетении и был глубоко огорчен, однако беспросветное уныние меланхоликов было ему чуждо. Одновременно его живо интересовал и пансион, и его обитатели, с которыми он не замедлил познакомиться. Жизнь в пансионе обладала для него всей прелестью новизны. В браке они с миссис Примби неизменно отдыхали, снимая квартиру на приморском курорте, чтобы она могла сама заботиться о провизии, выявляя и обличая ошибки и вымогательства, а затем все приводить в порядок. Они либо совершали поездки по окрестностям в дни этого отдыха, либо располагались на пляже, где мистер Примби и Кристина-Альберта строили замки из песка или бродили между скал, пока миссис Примби сидела на складном стульчике и тосковала по прачечной. В плохую погода они оставались в квартире, где мистер Примби и Кристина-Альберта могли читать книжки, а миссис Примби тосковать по прачечной не хуже, чем на пляже. Но в глубине сердца мистер Примби всегда томился по коллективной, полной общения жизни, какую предлагают пансионы.

Они познакомились со второй мисс Рустер, мисс Маргарет Рустер, когда приехали с багажом. Она была более высоким, более суетливым и менее обшитом кружевами вариантом своей сестры. У них обеих, как обнаружил мистер Примби, была странная привычка находиться поблизости. Они, казалось, непрерывно укрывались за занавесами из бус или в коридорах, перегибались через перила на лестничных площадках или тихонько заглядывали в дверные щелки. Бедняжки! Они ужасно боялись стеснить своих жильцов, но не менее боялись, что вдруг что-нибудь окажется не так.

Во время трапез они манипулировали жарким и тарелками за ширмой, а пухлая горничная разносила тарелки и овощи. И когда бы мистер Примби ни взглядывал на ширму, либо мисс Маргарет Рустер поглядывала на него через верх, либо мисс Эмили Рустер поглядывала на него из-за створки. И у него возникали затруднения с вилками и ложками. Уронив салфетку, он уповал, что это останется незамеченным, но мисс Эмили тотчас заметила и отрядила пухлую горничную поднять салфетку и подать ему.

Мистер Примби и Кристина-Альберта спустились в столовую, едва мисс Маргарет вторично ударила в обеденный гонг, а потому их усадили первыми, и они могли с выгодной позиции обозреть свои сотрапезников. Кристина-Альберта наблюдала молча, но мистер Примби говорил «кха-кха» всякий раз, когда в дверь входил кто-то новый. Первыми после них появились две Перелетные Птицы - молодой человек в широчайших брюках-гольф и дама, предположительно его жена, в ярко-желтом джемпере - они путешествовали в автомобиле по Кенту, но попытались захватить столик в эркере, закрепленный за постоянными обитателями «Петуньи», однако мисс Эмили усмирила их - с большим трудом и еще большим достоинством. Затем они начали во всеуслышанье совещаться, какое взять вино, причем молодой человек именовал даму «Старухой» и «Башкой» - обращения для мистера Примби совсем новые и интересные, а она называла его «Барсук». Пухлая горничная подала им карту вин, за которыми можно было послать. Молодой человек громко читал названия и цены, а потом приступил к выбору, словно младший священник, служащий в очень большом соборе. Его жена, если продолжить сравнение, отвечала, точно церковный хор.

- Здешнее шабли, наверное, слишком сладкое, - возгласил он.

- Слишком сладкое?

- Как насчет поммара, Башка?

- Почему бы и не поммар, Барсук.

- Бон на шиллинг дешевле и может оказаться таким же приличным… или скверным.

- Да, таким же.

Пухлая горничная выскочила из столовой с картой в руке, прижимая палец к марке, которую он выбрал.

«Петунью». Они, очевидно, были сестрами - обе довольно худощавые и высокие, с круглыми и яркими личиками на шеях-стебельках. У них были острые носики, и одна носила очки в черепаховой оправе. Следующим появился джентльмен с седыми усами, пышнее и благороднее, чем даже у мистера Примби, и в сопровождении миниатюрной быстроглазой жены. Возможно, тот джентльмен, который жил в лесах Бирмы. Миниатюрная быстроглазая жена поклонилась худощавым дамам, которые заволновались, точно камыш под ветром. Джентльмен их не заметил, крякнул, садясь, достал очки и прочел меню.

- Суп с помидорами… опять! - сказал он.

- Так он ведь очень вкусный, - сказала его жена.

- Но не трижды подряд! - сказал он. - И вызывает кислотность. Я не люблю суп с помидорами.

Столик в эркере заняла троица, явившаяся туда раздельно. Первой пришла маленькая худенькая брюнетка в сером, с сумочкой из бус, затем маленький лысый брюнет с широкими бакенбардами, которого она назвала отцом, и в заключение пухленькая, пышущая, здоровьем жена, излучавшая благожелательность, которая вплыла в столовую, находя для каждого приветливое слово.

- Вы сегодня погуляли, майор Боун? - сказала она джентльмену из бирманских лесов.

- Только до Расхолл-Коммон и назад, - невнятно ответил майор Боун сквозь усы и ложку супа. - Только до Расхолл-Коммон.

- А вы в шарабане в Крохемхерст, мисс Солбё?

Две сестры ответили в один голос:

- Ах, мы так приятно прокатились!

- Удивительно живописно, - сказала та, что в очках.

- Такой очаровательный простор, - сказала та, что без очков.

- А море вы увидели?

- Ах, так ясно! - сказала та, что в очках.

- И так далеко! - сказала та, что без очков.

- Просто будто у неба стальной край, - сказала та, что в очках.

- Совсем как серебряная каемочка, - сказала та, что без очков.

- Кха-кха, - сказал мистер Примби.

За супом с помидорами последовали небольшие порции рыбы и были поглощены в относительном безмолвии. Только маленькая вспышка разговора за столиком в эркере.

- Но это та же рыба, которую мы ели вчера? - спросила жена.

- В меню просто указана «рыба», - сказала падчерица.

- Кха-кха, - сказал мистер Примби.

- По-моему, задние шины у нас сегодня были перекачаны, Башка, - сказал молодой человек в брюках-гольф очень громким ясным голосом. - Я жутко чувствовал дорогу.

- Я жутко чувствовала дорогу, - сказала дама в желтом джемпере.

- Утром надо будет выпустить немного воздуха.

- Так будет лучше.

- Завтра утром и займусь. Сегодня возиться не стану.

- Конечно, завтра утром, Барсук. Ты ведь очень утомился от этой тряски. И ты запачкаешь руки.

Молчание. Ножи и вилки активно работают.

- Поррек так и не написал, - сказал майор из лесов.

- Наверное, он очень занят, - сказала его жена.

- Кха-кха, - сказал мистер Примби.

Кристина-Альберта мысленно искала, что бы такое сказать, дав повод отцу удачно ответить, но все, приходившее ей в голову, было слишком обескураживающим и слишком опасным. Их взгляды встретились. У него был вид человека, который вот-вот не выдержит напряжения.

Рыбу сменил ягненок.

- По-моему, дорога из Ситтингбурна просто ужасная, - сказал автомобилист.

- Да, она была ужасная, - ответила его жена.

Кристина-Альберта заметила, что лицо ее отца подергивается. Он намеревался что-то сказать.

- Кха-кха. Завтра, если погода будет хорошей, я думаю, мы пойдем утром погулять.

Ножи и вилки перестали звякать. Все прислушивались.

- Я буду очень рада погулять завтра, папочка, - сказала Кристина-Альберта. - Конечно, тут есть чудесные места для прогулок.

Лицо его выражало гордое достоинство человека, исполнившего трудный долг.

Ножи и вилки вновь активно заработали.

- Без мятного соуса этого ягненка от баранины не отличить, - сказал майор Боун.

- Никакой горошек не бывает таким вкусным, как горошек из собственного огорода, - сказала жена джентльмена с бакенбардами своей падчерице.

- Для горошка время уже позднее, - сказала падчерица.

Две мисс Солбе и автомобилист заговорили одновременно. Миссис Боун высказала мысль, что теперь хорошего ягненка найти очень трудно. Почерпнув мужество из этого внезапного вихря разговоров, мистер Примби осмелел и сообщил Кристине-Альберте, что Танбридж-Уэллс всегда его манил. Воздух такой крепкий. Пробуждает у него аппетит.

- Смотри не растолстей, - сказала Кристина-Альберта.

Вспышка обмена мыслями угасла. Печеные яблоки с заварным кремом были съедены в относительной тишине. Подошла пухлая горничная и спросила, где мистер Примби будет пить кофе - в салоне или в курительной?

- В салоне, пожалуй, - сказал мистер Примби. - Кха-кха. В салоне.

Мисс Солбе, держа стаканы с сахаром и лимонным соком, ускользнули из столовой. Компания в эркере последовала за ними. Вкушение обеда завершилось. В салоне они оказались в одиночестве. Остальные в большинстве предпочли гостиную. Джентльмен из лесов Бирмы направился в курительную, держа большую сигару, которая словно бы тоже явилась из лесов Бирмы. Она не походила на сигару из свернутых табачных листьев или набитую, она походила на сигару из старого корявого сука, который спилили с ветвистого дерева. Из ее конца торчала соломина…

Кристина-Альберта встала, созерцая пустую бездну времени - два часа не меньше, прежде чем ей можно будет пойти спать.

- О, вот это Жизнь, - сказала она.

- Весьма удобно, - сказал мистер Примби под громкий скрип, опускаясь в плетеное кресло.

Кристина-Альберта присела на столик со стеклянной крышкой и закурила сигарету. Она все видела эти два простирающиеся перед ней часа, и ей хотелось завизжать.

Пухлая горничная принесла кофе и как будто мягко удивилась сигарете Кристины-Альберты. Шепот за кулисами. Затем за занавесом из бус в конце коридора смутно вырисовалась мисс Эмили. Потом исчезала, и Кристина-Альберта докурила свою сигарету с миром. Мистер Примби выпил свой кофе. Пауза. Кристина-Альберта ритмично болтала ногами.

- Папочка, - сказал она, - давай пойдем в гостиную, посмотрим, может быть там что-то происходит.

5

В пансионах былых времен общий стол служил тем центром общения, где умы вступали в соприкосновение с другими умами и взаимно полировались. Но дух отчуждения, система отдельных столиков изменили все это, и ныне рудименты светского общения - атаки, отходы, кокетство, обмен мнениями, игры и шутки следует искать в курительной или в гостиной. Однако обитатели пансиона «Петунья» не сплотились в единое общество, и сближение ограничивалось разговорами. Жена джентльмена из бирманских лесов, завладев креслом сбоку от камина, тихим шепотом повествовала о множестве слуг в своем бирманском доме бодрой жене и младшей мисс Солбе, которая вязала. Мисс Солбе в очках окопалась за столиком по другую сторону камина и педантично раскладывала на нем очень сложный пасьянс. Джентльмен с бакенбардами сидел, выпрямившись, на одном из диванов, отгородившись «Таймс», а его дочь за столиком поблизости тоже занималась пасьянсом. Перелетные Птицы, наведя справки о кинотеатрах и мюзик-холлах, отправились на поиски развлечений.

Никто не обратил ни малейшего внимания на мистера Примби и Кристину-Альберту. Несколько секунд они простояли на середине комнаты, и тут мистера Примби охватила паника. Постыдная паника, и он бросил свою дочь на съедение безмолвным неподвижным волкам.

- Кха-кха, - сказал он. - Пожалуй, моя дорогая, я пойду в курительную. Пожалуй, я пойду покурить. Вон там, на книжном шкафу, есть иллюстрированные журналы, если тебе хочется их посмотреть.

Кристина-Альберта направилась к книжному шкафу, а мистер Примби, кха-кхакая, удалился.

«Скетче» и «Тэтлере», уголком глаза она оглядывала тех, кто делил с ней кров «Петуньи», и небрежным слухом улавливала суть излияний миссис Боун о проблеме слуг в Бирме.

- Стараются навязать тебе всю свою семью - даже дядьев с их потомством. Оглянуться не успеешь… Конечно, там белая женщина просто королева… Но с тамошней кухней просто беда, она расстраивала пищеварение мистера Боуна. Желудок у него капризнее, чем у женщины.

- Он выглядит таким здоровым и крепким, - сказала мисс Солбе.

- Так и есть, если не считать этого. Во всем остальном. Но их перечные соусы…

Она еще понизила голос, и головы младшей мисс Солбе и обходительной дамы склонились к ней в чаянии пикантных подробностей.

Что за ископаемые, размышляла Кристина-Альберта. И ведь они - живые существа. Кристину-Альберту поражало именно то, что они были живыми. А значит, послужили, предположительно, причиной многих хлопот, страданий, всяких чувств и надежд для разных людей, прежде чем обрели жизнь. И вот теперь они самым решительным образом избегали всего, что с самыми большими натяжками можно было бы назвать жизнью. Их часы, их дни; быть может, еще несколько тысяч дней для каждой, несколько сотен тысяч часов. А затем возможность жить исчезнет навсегда. И вместо того чтобы заполнить этот скудный запас часов и дней всеми возможными впечатлениями, всеми возможными усилиями и свершениями, они сидят здесь, словно заключенные в магической камере с атмосферой, в которой ничего делать не дано. Ничего и никому…

Кристина-Альберта почувствовала себя бабочкой под стеклом. Ну, на день-два у нее есть ссылка - папуленьку устроить. Но потом? Что-то делать здесь невозможно. Ни радости, ни горя, ни греха, ни творческих устремлений: ведь даже мисс Солбе вязала, следуя указаниям грязной газетной вырезки. Все, чем они занимались, было бегством. Все. Даже нашептываемые деликатные намеки на мочегонное, пищеварительное, выводящее из себя и невероятно любострастное воздействие бирманских соусов на майора Боуна, когда он был моложе, которыми его супруга одалживала своих внимательных слушательниц, были лишь полученной из вторых рук подменой реальности.

А этот пасьянс! Неужели она, спросила себя Кристина-Альберта, неужели она когда-нибудь дойдет до того, чтобы раскладывать пасьянсы в пансионах? Можно ли поверить, что когда-нибудь и она будет добровольно существовать в подобной атмосфере?

- Уж лучше продавать спички в трущобах, - прошептала Кристина-Альберта.

Что за поразительное создание Человек! Какой изобретательностью он наделен! Какими талантами и способностями! Он изобретает бумагу и совершенствует книгопечатание. Создает самые прекрасные методы цветной печати. Он создает картон, подобный шелку и слоновой кости, из тряпок и древесной пульпы. И все это словно бы для того, чтобы люди, на краткий срок пребывающие в жизни между ничем до рождения и ничем после смерти, могли коротать долгие часы в бестолковых схватках с комбинациями двойного набора четырех разного цвета чертовых дюжин! Карты! Чудо карт! По всему миру миллионы людей, непрерывно приближающихся к смерти и к ничему за ней, занимались манипуляциями с четырьмя чертовыми дюжинами: бридж, вист, наполеон, скат - сотни разных названий с одной сутью. Едва выбравшись из сырости и тьмы, они садились играть, садились за карты, глянцевито поблескивающие под неподвижным огнем ламп, чтобы бесконечно радоваться, негодовать и впадать в уныние от перманентных неожиданностей, которые всякий, кто потрудился бы заняться этим, мог бы рассчитать за неделю.

- Сходится, дорогая? - сказала младшая мисс Солбе.

- Пики сегодня просто невозможны! - сказала мисс Солбе в очках.

- А мой должен сойтись, - сказала дочь джентльмена с бакенбардами.

«мисс Миллиген?» - спросила младшая из сестер Солбе.

- «Восемьдесят восемь», - сказала благодушная женщина. - «Мисс Миллиген» для нее сложноват.

- Ну, в нем же полно ловушек! - сказала падчерица.

- И никогда не знаешь, как все обернется.

- Пасьянс есть терпение, если перевести это слово с французского, - сказала старшая мисс Солбе. - Теперь он у меня часто сходится. Но не когда пики ложатся, как сегодня, обе двойки в верхнем ряду, и ни единого туза до предпоследней сдачи.

«Скетч» на «Тэтлер». Она попыталась проделать это с беззаботной небрежностью и уронила на пол с десяток экземпляров.

- О черт! - воскликнула Кристина-Альберта в гробовой тишине. Она начала подбирать и складывать.

Некоторое время все, казалось, не спускали с нее глаз. Затем миссис Боун возобновила свое повествование.

«боем», но он был вовсе не мальчишкой, а человеком в годах. Я сказала ему: «Дай я тебе покажу простые английские блюда, вареную курицу под вкусным белым соусом с десятком простых вареных картофелин и овощами, приготовленными просто, чтобы сохранился естественный вкус - такую еду, которая создает доблестных молодых англичан, которых ты видишь». Конечно, сама я готовлю не очень хорошо, но об английских блюдах я в любом случае знала больше него. Но дальше простой вареной курицы мы так и не продвинулись. Он выразил самое яростное негодование, по-настоящему яростное, а когда я взяла все необходимое и начала готовить, он повел себя совсем уж невероятно. Старался не следовать за тем, что делала я. Всячески старался. Сказал, что он, если приготовит курицу по-моему, потеряет касту, потеряет свое положение в местной гильдии поваров, будет запятнан навеки, станет изгоем. А почему - не объяснял! Я попробовала настаивать, тогда он заметался, дергая себя за черные волосы, - ополоумевший чернокожий. А уж глазами вращал! Я так и не поняла, что в просто сваренной курице могло вызвать такое возбуждение. «Это моя кухня, - твердил он. - Это моя кухня». А я стою и тихонько варю мою курицу, пока он бесился. Он прямо наскакивал на меня. И говорил, говорил - к счастью, на своем родном языке. Я даже поймала его на том, что он у меня за спиной делал вид, будто его тошнит. Потом принялся умолять, чтобы я перестала - со слезами в карих глазищах. Пытался что-то объяснять по-английски. Майор утверждает, что он просто ругался, но я верю, что бедняга правда верил, будто стоит ему сварить курицу самым простым и здоровым способом, каким в Англии пользуются все приличные люди, и его подвесят в воздухе, а большие бирманские сойки слетятся клевать…

Она кашлянула и покосилась на Кристину-Альберту, словно бы поглощенную иллюстрациями, и понизила голос.

Всеобщее изумление.

- Никогда не угадать, что может взбрести в голову восточным людям, - сказала младшая мисс Солбе. - Запад есть Запад, Восток есть Восток.

Но тут внимание Кристины-Альберты отвлекла другая цепь явлений. Она обнаружила, что худой лысый джентльмен с бакенбардами, окостеневший позади своей «Таймс», на самом деле вовсе не читает этот интересный обломок английской конституции. Взгляд его был устремлен не на газету, а за нее. Из этой засады, из-за боковой стороны своих очков он странно беспощадно, без страсти или восхищения вперялся в верхнюю часть обтянутых черными чулками ног Кристины-Альберты, когда они кинули последний вызов осуждению, прежде чем исчезнуть под ее коротковатой, но зато чрезвычайно удобной юбкой. И еще она осознала, что пасьянсу его дочери сильно мешает то, как та исподтишка, но жадно изучает ее короткую стрижку, и что это же препятствует старшей мисс Солбе надлежащим образом раскладывать второй и совсем другой пасьянс. И внезапно, к величайшей своей досаде, Кристина-Альберта почувствовала, что ее щеки заливает краска негодования, а по позвоночнику ее прямой фигуры пробегает воинственная дрожь. «Почему, черт дери, - спросила себя мисс Примби, - почему девушке нельзя стричься коротко, чтобы избавиться от лишних хлопот, и носить одежду, в которой удобно ходить? И в любом случае гривка чисто вымытых волос вдесятеро лучше этих жалких бесцельных косичек, и челок, и прочих ухищрений. А что до выставления напоказ своих ног и фигуры, так почему нельзя выставлять напоказ ноги и фигуру? Все то же увертывание от жизни заставляет этих людей прятать почти все части своего тела, завязывать их в какой-то бесформенный узел. Осмеливаются ли они сами смотреть на себя? Эти Солбе - ведь когда-то были же они веселыми девочками и с улыбкой любовались своими стройными ножками, до того как сказали «ш-ш-ш» и упрятали их».

Тут верх на время взяла склонность Кристины-Альберты к абстрактным размышлениям. Что происходите ногами, когда их прячут и никогда на них не смотрят, не подбодряют? Они хиреют, становятся странными, землисто белыми, кривыми и боятся света? А тогда ты по-настоящему погребешь свое тело и забудешь о нем, и от тебя останется только торчащая наружу голова, болтающиеся кисти рук да ступни со спрятанными, изуродованными пальцами; и ты будешь гулять от еды до еды, кататься в шарабане, чтобы увидеть то, что видят все, и почувствовать то, что чувствуют все; и будешь играть по правилам и следуя примерам, подходящим для твоего возраста и энергии, и все больше и больше раскладывать пасьянсы, пока не приготовишься к тому, чтобы в последний раз укрыть себя и умереть. Увертывание! А сколько хлопот они причинили, родившись! Хлопоты, мораль, браки и все, что требовалось, прежде чем эти пустые жизни будут забыты.

«Тэтлерах» и «Скетчах», состояла из точно таких же уверток. Точно таких же. Все эти фотографии выставляющих себя напоказ красоток - продающихся актрис и дочерей, которых предстоит продать, - смотрят на тебя с твоим же вопросом в глаза: «И это - Жизнь?» Бесчисленные фотографии леди Дианы Такой-то и леди Марджори Такой-то, и мистера Имярека, друга герцога Йоркского или герцогини Шонтс на собачьей выставке, на лошадиной выставке, на скачках, на открытии чего-то августейшими особами и на прочем неизбежно намекали на неотвязные сомнения, на потребность в вечных разуверениях. Фотографии играющих в теннис и другие подвижные игры были поживее, но и они, если вглядеться, не были свободны от уверток. Увертки.

Увертки. Кристина-Альберта листала старые номера «Скетча», не глядя на мелькающие перед ее глазами иллюстрации.

Чем была та Жизнь, от которой и она, и эти люди, и все-все увертывались с помощью игр, шуток, собраний, церемоний, тщательного игнорирования и скрытности? Чем было то великое снаружи, то нечто вроде огромного, ужасного, манящего и властного черного чудовища вне огней, вне движений и внешностей, что звало ее и бросало ей вызов: приди!

Этого зова, пожалуй, можно избежать, раскладывая пасьянсы, играя в игры. Его можно избежать, живя по правилам и обычаям. Во всяком случае, людям это, кажется, удается. Возможно, настанет время, когда этот призыв к Кристине-Альберте быть Кристиной-Альбертой до самого дна и выполнить свой таинственный долг перед этим колоссальным Некто за огнями перестанет портить ей жизнь. Прежде она думала, что ценой определенной бесшабашности и насилия над собой она сумеет проложить себе путь на этот зов. Теперь она уже занималась любовью. Во всяком случае, от этого она не стала увертываться. Но имеет ли это такое значение, которое прежде она ему придавала? Она и ее приятели и приятельницы затевали отчаянные игры с сырьем любви в мире, где двойной звездой сияли доктор Мари Стоупс и Д. Г. Лоренс, а это было чем-то, через что ты проходила… и оставалась совсем такой же, какой была прежде. Пожалуй, чуть более беспокойной, но и только. И ты осталась, как была прежде, лицом к лицу с неразрешимым мраком и тем таинственным, угнетающим, необоримым зовом вырваться из всего этого, чтобы жить и умереть по-настоящему.

Она занималась любовью… Странно это было…

…

Кристина-Альберта закрыла свой номер «Скетча» почти с хлопком и вышла из гостиной с безмятежным лицом. Она затворила за собой дверь и спустилась в курительную посмотреть, что сталось с ее отцом.

«Я ушла перед самой интересной частью разговора», - подумала Кристина-Альберта.

6

Выяснилась, что ее отец и джентльмен из лесов Бирмы после длительного и блистательного состязания в «кха-кха» вступили в разговор. Но к несчастью, разговор этот не подходил для ее ушей.

- В Сиаме, Камбодже, Тонкине полно таких храмов. Вас ведут туда и показывают.

Оба джентльмена вдруг заметили Кристину-Альберту, внимательно пребывающую на заднем плане.

- Символизм, - сказал лесной джентльмен. - Символизм. - И тут у него начались какие-то неприятности с гортанью. - Языческие непристойности… Трудно объяснить… В присутствии барышни… Кха-кха.

- Кха-кха, - сказал мистер Примби. - Ты пришла пожелать спокойной ночи, дорогая? У нас довольно… довольно специальный разговор.

Задумчивая, пауза.

- По-моему, этот Танбридж мне подходит, - сказал мистер Примби.

- Надеюсь, что так и будет, папуленька. Спокойной ночи.

7

Довольно подробно первый вечер Кристины-Альберты в пансионе «Петунье» был описан потому, что это был образчик всех тихих, не отмеченных никакими событиями вечеров, которые, казалось, предстояли там мистеру Примби. Он запечатлелся в ее памяти как неизмеримая огромность бессобытийности, в которой с ним не может произойти ничего вредного или смущающего. Последняя отдаленная возможность смущения его фантазии словно бы исчезла на следующий день, когда миссис Боун сообщила супруге джентльмена с бакенбардами, что они с мужем на следующий день отбывают в Бат - видимо, им улыбнулась удача. Они сняли именно те комнаты на зиму, именно в том пансионе, который облюбовали давным-давно.

Обед походил на предыдущий. Перелетные Птицы улетели, а мистер Примби поразил себя, Кристину-Альберту, и пухлую горничную, и собравшееся общество, осведомившись, нельзя ли послать (кха-кха) за бутылкой или фляжкой кьянти.

- Это итальянское вино, - сообщил мистер Примби пухлой горничной, чтобы посодействовать ей в розысках. Но в карте доставляемых вин кьянти не значилось, и после беседы, заметно напоминавшей ту, которую накануне вели Перелетные Птицы, столик мистера Примби украсило бургундское из Австралии, а также (по просьбе Кристины-Альберты) бутылка минеральной воды.

После этого проявления инициативы, самоутверждения и безудержной светской смелости мистер Примби до конца обеда ограничивался практически только кха-кхаканьем.

Последующая жизнь в гостиной тоже пустотой уподобилась предыдущему вечеру. Кристина-Альберта выкурила свою, возможно, нелегальную сигарету в салоне, вернее, выкурила она их две, и мисс Маргарет Рустер смотрела на нее сквозь занавес из бус возле комнаты для расчетов, а мисс Эмили втянула воздух носом на верхней площадке лестницы, но сказано ничего не было. А затем мистер Примби последовал за майором Боуном в курительную, чтобы получить всю возможную информацию об изваяния в храмах и религиозных обычаях народов к востоку от Индии. Он был склонен думать, что евангелические предрассудки делали майора Боуна пристрастным. Однако майор Боун в этот вечер не вознегодовал на восточные религии. Он хотел поговорить о Бате, и он говорил о Бате. Он, не скупясь на подробности, поведал мистеру Примби о замечательном случае, имевшем место в Бате. Там он познакомился с джентльменом по фамилии Боун, джентльменом примерно его возраста и несколько на него похожим - с неким капитаном Боуном, который также одно время жил в Бирме. Он изложил почти дословно разные крайне драматичные разговоры между ним и другим Боуном, иногда повторяя то или иное, чтобы уточнить или исправить ошибку. Они тщательнейшим образом сверили свои родословные, но не обнаружили никакой возможности даже самого отдаленного родства между собой.

В гостиной господствовали пасьянсы, а миссис Боун разговаривала о Бате. Бодрая жена джентльмена с бакенбардами внезапно повернулась к Кристи не-Альберте и сказала «добчер».

- А? О! Добрый вечер, - сказала Кристина-Альберта.

- Вы сегодня погуляли?

- Осматривали Скалу-Жабу, и Высокие Скалы, и Эридж-парк.

Оставалось только снова пролистать «Скетчи» и «Тэтлеры». Фотографии, правда, исчерпались, но оставались рецензии и книжные новинки и один-два рассказа.

Когда она пошла пожелать папочке «спокойной ночи», решение уже было принято.

- Папочка, - сказала она, - в четверг, то есть послезавтра, я должна вернуться в Лондон. Начинаются лекции.

Мистер Примби возражал не очень рьяно.

Оказалась там и одна Перелетная Птица - неряшливого вида молодой человек студенческого типа с могучей шевелюрой, которую не слишком укрощала помада - его мотоциклет сломался у самого въезда в Танбридж-Уэллс.

Был он откуда-то с севера, как будто из Нортумберленда. В Танбридже ему предстояло пробыть дня два-три, пока из Ковентри не пришлют какую-то деталь к его мотоциклету. Вот ему и пришлось искать приюта в пансионе «Петунья»; не повезло ему чертовски. Поездки в Лондон его бюджет не выдержит, так что ему остается только сидеть в Кембридже и ждать. Он кембриджский студент, геолог, и на машине у него полная сумка образцов. Эти факты он сообщал через всю комнату мистеру Примби в ходе довольно одностороннего разговора.

С самого начала Кристине-Альберте этот молодой джентльмен из Кембриджа сильно не понравился. Он был словно более юный и неотесанный Тедди Уинтертон с нахально скверными манерами вместо нахально хороших и без физической ловкости и изящества, а также красоты. И разговаривая с мистером Примби, он поглядывал на нее. Но она ни с какой стороны не предвидела роли, которую ему предстояло сыграть в жизни ее папочки и в ее собственной жизни.

Когда они с папочкой направились в салон ради кофе и сигареты, молодой человек последовал за ними, сел за столик рядом и завязал новый разговор. В Танбридж-Уэллсе есть чем развлечься? Может ли он рассчитывать на партию в теннис или партию в гольф?

- Тут много восхитительных мест для прогулок, - сказал мистер Примби.

- Наблюдать - весьма увлекательно, - сказал мистер Примби.

- Эти края совсем выработаны, - сказал юный муж науки. - А музей тут имеется?

Мистер Примби этого не знал.

- В каждом городе должен быть музей.

дружеских слов с джентльменом с бакенбардами и надеялся на дальнейшее приятное продолжение. При виде старых «Скетчей» и «Таймс» Кристина-Альберта, пошедшая с ним, вспомнила, что днем она купила на Главной улице книгу - потрепанный экземпляр «Исповеди» Руссо, и вернулась за ней. Молодой джентльмен из Кембриджа все еще сидел в салоне и курил сигарету за сигаретой.

- А тут мрачновато, - сказал он.

- Ну, не знаю, - сказала Кристина-Альберта великодушно и остановилась перед ним.

- И никаких развлечений, а?

- Да, не карнавал.

- Придется потерпеть.

- А вы бы не согласились выйти и поискать чего-нибудь такого? - спросил молодой человек из Кембриджа, собравшись с духом.

- Извините, - отрезала Кристина-Альберта и повернулась продолжить путь.

- Вы не обиделись? - сказал молодой человек из Кембриджа.

Кристина-Альберта вернулась в гостиную для нового погружения в безмерную пустоту. Ну, да у нее есть Руссо, чтобы почитать, а завтра она будет в Лондоне.

Да, Руссо… ей всегда хотелось узнать свою позицию по отношению к Руссо. Он помог ей продержаться до десяти часов. Но Руссо особого впечатления на нее не произвел. Ему бы познакомиться кое с кем из девочек в клубе «Новая Надежда». Они бы ему показали.

8

Три недели Кристина-Альберта не возвращалась в Танбридж-Уэллс, а когда вернулась, то столкнулась со многими вещами, которые окажут воздействие на ход этого повествования. Повествование это посвящено мистеру Примби, а мы не принадлежим к поклонникам тех современных романов, которые ни на минуту не оставляют девушку в покое, а обязательно суют нос в самые личные, самые интимные ее дела. Кристина-Альберта испытывала растерянность, тревогу и не стерпела бы такого прожекторного луча. Достаточно сказать, что события теснили друг друга и были дни, когда она практически не вспоминала своего папуленьку, возможно изнывающего от одиночества в Танбридж-Уэллсе. Затем пришло письмо, заставившее ее сразу помчаться туда.

Величайшей Важности, и я должен бы сообщить тебе о них. Они вроде бы изменят все наши жизни. Я знаю, ты вся в занятиях, но эти Откровения так Важны, что я хочу поскорее поговорить с тобой о них. Я бы приехал в студию сообщить тебе обо всем этом, но очень вероятно, что там будет мистер Крам, и я очень предпочел бы сообщить тебе здесь на Выгоне в более соответствующем окружении. Часть ты найдешь такой невероятной, что поверить трудно.

- Откровения? - сказала Кристина-Альберта, перечитывая письмо. - Откровения?

Она отправилась в Танбридж-Уэллс в тот же день.

4

по пути (фр.).