| Автор: | Фаррер К., год: 1920 |
| Категории: | Роман, Приключения |
7. Запоздавшая почта
Теперь ночь сменяет сумерки. Последний солдат последнего эшелона германского арьергарда перешел через Элетт по последним из тех мостков, которых не могли уничтожить наши полевые орудия. И которые взорвали немецкие понтонеры в то самое мгновение, когда первые части нашего авангарда готовились броситься на них, преследуя беглецов.
Германская тяжелая артиллерия решительно не дозволяла какому-нибудь французскому артиллерийскому парку "навалиться" (стиль канониров) на какую-нибудь позицию в северной зоне поля битвы. Будь такой парк обнаружен, он был бы растерт в порошок прежде, чем успел бы выпустить свой первый залп. Сражение выиграно. И это настоящая победа. Однако неприятель выходит из боя почти нетронутым, совсем не сломленным и, клянусь, почти таким же грозным сегодня вечером, каким он был сегодня утром.
Мы взяли Дорогу Дам, я это хорошо знаю. То есть мы купили Дорогу Дам; купили и заплатили единственной монетой, которая в ходу на фронте, среди воюющих: кровью, превосходной красной солдатской кровью. Мы заплатили как следовало. Когда немцы сочтут необходимым вновь занять Дорогу Дам, они заплатят в свою очередь, сколько потребуется, и тогда вновь займут Дорогу Дам. Вот и все. Наполеон I воевал не совсем так.
И да будет угодно богам, чтобы наступил день, когда мы будем наконец уметь воевать так, как воевал он.
Итак, теперь ночь, - ночь и тишина. Последняя батарея напротив нас выпустила свои последние залпы. Последние снаряды в 210 и 250 миллиметров упали возле нас - возле нас, осужденных на смерть - упали безобидно. Последние снаряды разорвались. В наших ушах раздался свист и храп последних осколков.
И вот мы с Алмэном смотрим друг на друга, ошеломленные, растерянные, видя себя все еще на ногах и по-прежнему на открытом месте и под неприятельским огнем. Только произошло нечто новое: нет более неприятельского огня, потому что неприятель больше не стреляет. Он нас расстреливал - я хочу сказать, расстреливал из пушек - в продолжение трех часов. И вот взводу, назначенному для казни, нечем больше стрелять. И у обоих приговоренных к смерти нет даже ни одной царапины.
Это тоже чудо. Чудо... это громко сказано... скажем скорее, арифметическая загадка, объяснить которую могла бы, пожалуй, теория вероятностей. Я не люблю слишком часто употреблять слово "чудо" по поводу чего бы то ни было, хотя бы осколков снарядов: я считаю неприличным, даже нечестивым, допускать, что милосердный господь так часто принужден исправлять или подтверждать свои законы или правила посредством исключений.
Впрочем, причина неважна. Достаточно самого факта, и не стоит спрашивать, почему, как и зачем: мы живы оба.
Живы оба!
Только что я говорил о "помиловании"? Может быть, нам придется пройти через это: та таинственная воля, которая недавно приговорила нас к смерти, теперь, по-видимому, дарует нам помилование:
-- Амлэн, военно-полевой суд приговорил тебя к смерти, а затем я приговорил к смерти самого себя. Правда?
-- Конечно правда, командир!
-- Но вот немецкие кастрюльки не захотели нас казнить. Кажется, мы с тобой оба получили помилование?.. Как ты думаешь!
-- Гм... никак не думаю... А вы, командир, разве вы так полагаете?
-- Боже мой! конечно полагаю.
-- Если вы полагаете, то и я тоже. Но все равно, я не изменю своего прежнего мнения, командир: никогда не мог бы я вообразить ничего подобного! и наша с вами история, право, совсем необыкновенная. Ну, будь, что будет. Помилованы, - это решено. Тогда что же нам с вами теперь делать?
-- Продолжать делать то, что мы делали, как ни в чем не бывало. Вернемся туда, откуда мы пришли: ты - в свой парк О. А.; я - в мой штаб. И начнем работать каждый по-своему. Если человека, голубчик, не убили, приходится покориться и жить.
Так мы и сделали.
Все кончено. Теперь ночь прошла и наступает рассвет.
Амлэн пошел в свою сторону, я - в свою. Я шел четыре или пять часов, пересек все поле сражения, вновь поднялся по северным склонам Мальмезонской возвышенности, опять спустился по южным склонам возвышенности Крестных Матерей; словом, выйдя из Шавиньона, я вернулся в Вайи.
Мой вестовой ожидал меня у входа в деревню. Кажется, обо мне беспокоились в моем штабе: я покинул Ц. П. слишком рано, обо мне слишком долго не было никаких вестей...
Я всех успокоил. Явился к моему генералу. И вот я снова в моем погребе. Я снова расположился в назначенной мне конуре между постельным мешком и погребцом, который служит мне чемоданом и письменным столом. И вот я сижу, упершись локтями в колени.
Послушайте. Это вероятно машинально? Мои руки... Богу известно, что я об этом не думал!.. Мои руки открыли погребец, приподняли верхнее отделение... и копаются, Бог свидетель, что я не знаю зачем... в этой кипе двухсот шестидесяти четырех писем... как твердо знаю я, сколько их! - в этой кипе двухсот шестидесяти четырех писем, которые я получил, вы знаете откуда, которые я никогда не распечатывал, и в получении которых я даже никогда не расписывался...
почему...
дорога, бесконечно дорога... подругою, которой я уже простил много измен... простил, худо ли, хорошо ли... и которой однако я не мог простить последней измены... слишком подлой правда, слишком низкой... но... в конце концов, все-таки человеческой!.. Мне кажется, что если я притворялся мертвым, то это потому, что, когда я был обманут, и когда тяжелая война присоединила к тяжкому бремени моего страдания свое смертельное бремя, мне тотчас же горячо, страстно захотелось умереть, захотелось быть уже мертвым. Это было бы так удобно, так прекрасно, так хорошо! Действительно, я прожил уже все те дни моей жизни, которые стоило прожить, и мне остаются лишь такие дни, которые надо только пережить. И эти дни, я предчувствую, будут так мрачны, так ужасны, так чрезмерно тягостны для человеческих сил!..
Но что делать! Если тебя не убили, приходится покориться и жить.
И я склоняюсь на открытый погребец, склоняюсь на кипу, состоящую из двухсот шестидесяти четырех писем, и тихо распечатываю первое попавшееся.
Первоисточник текста: Фаррер К., Последняя богиня. Роман / Пер. с фр. Георгия Павлова. - Москва: книгоизд-во "Современные проблемы" Н. А. Столляр, 1927. - 193 с.