| Автор: | Фаррер К., год: 1917 |
| Категория: | Роман |
XXIX
-- Вы думали, что обманули его? Но если он только притворялся, что обманут, кто же из вас двоих одурачен?
-- Четыре тысячи четыреста метров!
Маркиз Иорисака, не отрывая глаз от окуляров телеметра, не обернулся на стук. Герберт Ферган вошел и, не желая стеснять орудийную прислугу, остановился на трапе, неподвижный и немой.
-- Четыре тысячи двести...
Оба гигантских орудия загремели залпом. Ферган от неожиданности закачался, как раненый, и удержался за стойку.
-- Четыре тысячи...
После тридцати минут боя здесь ничто не изменилось - ничто, кроме того, что один человек, только что еще бывший живым, теперь был мертв. Его труп лежал на стальном полу с разбитой головой: гаечный ключ, сорванный со своего гнезда ударом снаряда, пробил ему череп. Оставшиеся в живых вылили на него ушат воды, чтобы... не по крови... чтобы не скользко было двигаться по полу...
Сигнальная доска не действовала больше, и башня, предоставленная сама себе, сражалась, как могла, наугад. Иорисака Садао был теперь рад, что в качестве последней струны у него остался телеметр, который один позволял ему, хотя бы кое-как и приблизительно, судить о изменении расстояния и направления.
-- Четыре... пятьсот!
Опять раздался двойной грохот. На этот раз Ферган наклонился вперед и выглянул через кольцеобразное отверстие амбразуры... Вдали, силуэтом на светлом горизонте, рисовался русский броненосец, изрешеченный и израненный. Столбы воды взлетали перед ним, вздымаемые недолетами. Ферган различил два столба более высоких, чем остальные, и понял, что это снаряды из их башни, не долетавшие до цели...
-- Ладно! - пробормотал он. - С русских довольно! Они удаляются... - И в то же время он подумал, что управление стрельбой было теперь довольно затруднительным: нет больше рубки, нет офицера-телеметриста... Плохие условия для получения действительного процента поражения в минуты, когда враг решил поспешно уйти с поля сражения.
Что враг уходил, было ясно. Через отверстие амбразуры Ферган видел, как головной неприятельский корабль переходит направо. Он держал направление на хвост японской колонны, чтобы обогнуть ее и бежать к северу, под покров все еще не рассеивающегося тумана. Но Того, парируя этот маневр, уже сам поворачивал влево. И "Никко", повторяя рулевое движение адмирала, пошел в кильватер "Миказы".
-- Прекрати огонь! Башня направо!
Русские броненосцы поравнялись с арьергардом. Приходилось вести бой справа. Все условия стрельбы изменились, и приходилось заново создавать все вычисления.
-- Хэй!
Два канонира, оставив свои места, бросились вперед, к сиденью командира. И Ферган инстинктивно бросился с ними...
Маркиз Иорисака соскользнул на землю - без крика, без стона. Из плеча его, ужасно разодранного, струился такой поток крови, что его желтое лицо сразу позеленело.
Очевидно, осколок снаряда ударил его через одно из отверстий каски, хотя в башне ничего не было слышно из-за царящего снаружи шума...
Люди с помощью Фергана положили начальника между орудий. Он еще не был мертв. Он сделал знак и сказал - неслышно, но понятно всем:
Люди повиновались. Один Ферган остался, склонившись над лицом умирающего.
Тогда произошло странное событие...
Унтер-офицер башни подбежал: ему принадлежала честь заместить начальника.
Он перескочил через распростертое тело, поднял телеметр, выскользнувший из окровавленной руки и, готовый подняться на командное сиденье, стал поворачивать в руках инструмент с нерешительным видом человека, сознающегося в своем неумении... И Ферган, несмотря на свою искреннюю печаль, улыбнулся:
"Бог знает, как он будет им пользоваться!.."
Тогда маркиз Иорисака с напряжением поднял правую руку и прикоснулся к унтер-офицеру. Тот обернулся.
Голова умирающего сделала для него движение справа налево... Мол: "Нет! Не вы!"
И мутнеющим взором японский офицер уставился на английского офицера:
-- Вы!
Герберт, удивленный, откинулся.
-- Я?..
Он опустился на колени около Иорисака Садао и заговорил тихо, как говорят с больным, который бредит:
-- Кими, я англичанин, нейтральный...
Он повторил дважды, выговаривая очень ясно:
-- Нейтральный... нейтральный...
Но вдруг он смолк, потому что побледневшие губы шевелились, и хриплое бормотанье выходило из них, сперва смутное, но затем все более ясное и твердое, отдельные слоги... слова-песня:
...Время цветущих сакур
Еще не прошло.
Но цветы опадут и развеются
Кто глядит на них,
Достигнет расцвета страсти...
Герберт Ферган слушал - и вдруг внезапный холод сковал его жилы...
Почти мертвые глаза не отрывали от него своего взора, неподвижного и мрачного, в котором, казалось, светился отблеск какого-то былого видения. Голос, усиленный чудом энергии, продолжал петь:
-- ...Он сказал мне:
"Мне снилось сегодня,
Будто косы твои опутали мою шею,
Как черное ожерелье обнимали они мою шею
И спускались на грудь мне..."
Голос звучал, как хрусталь, готовый разбиться. Кровь прилила к щекам Фергана и залила все лицо стыдом унижения, клеймом полученной пощечины.
Голос закончил торопливо, как неумолимый заимодавец, который властно требует возврата долга:
...Я ласкал их, и они нас соединили.
И, прильнув устами к устам,
Растущих из одного корня...
Голос угас. И только взгляд упорствовал, бросая в последней вспышке приказ - ясный, непреложный, неотразимый.
Тогда Герберт Ферган, опустив глаза в землю, уступил и повиновался.
Из рук унтер-офицера он взял телеметр. И он взобрался по трем ступенькам лесенки и сел на место командира...
-- Джентльмен должен расплачиваться!.. - пробормотал Ферган.
Он откашлялся. Его голос раздался хрипло, но отчетливо, уверенно:
-- Шесть тысяч двести метров! Восемь делений налево... Огонь!..
В мгновенном молчании, предшествовавшем грохоту выстрела, под лесенкой послышался едва уловимый звук. Маркиз Иорисака завершил свою жизнь без стона, без содроганий, сдержанно и пристойно. Но перед тем, как закрыться навсегда, его уста прошептали два японских слога, два первых слога имени, которого он не закончил: