Дом людей живых.
Глава XV

XV

За открытой дверью был коридор и в конце коридора другая дверь. Пройдя ее, мой проводник осветил фонарем шесть ступеней. Я увидел, что они были из тех же красных квадратных плит, как и пол в прихожей. Только по краям они были оправлены в дерево, очень старое.

Поднявшись по этим ступеням, мой проводник толкнул последнюю дверь. Я вошел в совершенно темную комнату и остановился почти на пороге, опасаясь наткнуться на какую-нибудь мебель. Старик тем временем поднял стекло своего фонаря и начал зажигать три восковые свечи в исполинском железном канделябре, подножие которого покоилось прямо на полу и представляло собой связку копий. Осветившаяся комната оказалось старинной и по-деревенски бедной; обстановкой служили только этот канделябр, кресло и кровать, причем два последних предмета были очень простыми, - как в крестьянских домах. Мой проводник поклонился мне.

- Доброй ночи, сударь, - сказал он. - Спите спокойно: я буду иметь честь сам разбудить вас.

Я сказал:

- На рассвете?

- На рассвете, - подтвердил он, - и даже... быть может, немного ранее...

Фраза была вполне естественной. Я поклонился в свою очередь.

- Доброй ночи, сударь.

Он ушел. Я слышал его шаги на оправленных в дерево ступенях, потом на каменном полу коридора. Я слышал, как снова закрылась дверь прихожей. И я услыхал - не столько с изумлением, сколько с тревогой, - как огромные засовы снова встали на свои места; их скрежет был внятно слышен в абсолютной тишине дома.

Я сел на соломенное кресло, в ногах кровати.

Мне надо было подумать, привести в порядок хаос мыслей, которые кружились во мне. Но, как только я сел, неожиданное ощущение резко прервало мою задумчивость.

Я оглядел стены комнаты, в которой находился, - стены, грубо оклеенные кричащей бумагой. Я обратил внимание на убожество обстановки. Один только канделябр составлял контраст с нею. Эта комната казалась необитаемой, помещением для нескольких разнокалиберных вещей. И было бы естественно чувствовать в ней тот запах плесени, которым всегда дышишь в местах, слишком долго остававшихся пустыми и запертыми.

Но запах, щекотавший мне ноздри, был не таков. Напротив! Вся комната была пропитана теплым и живым ароматом, напоминавшим мне о другом, который только что проникал из-под запертой двери в прихожую. Не то, чтоб это был тот же запах, - нет; но это был запах того же рода, один из тех, которые бывают разлиты во всех комнатах женщин; одна из тонких смесей, где различные эссенции сливаются с природным ароматом холеной и нежной кожи. Я втягивал в себя воздух: в этом запахе я различал гелиотроп и розы, - и это напомнило мне, что основою запаха, который я чувствовал перед тем, был ландыш... И мощное потрясение моего существа заставило меня вскочить, - испуганного, обезумевшего, разъяренного. Звук этого слова - "ландыш" - как бы озарил меня внезапным светом. Запах, который я слышал несколько минут назад, запах на основе ландыша, был запах моей возлюбленной, Мадлены...

Странная подробность: в невыносимой тоске, сдавившей мне горло, одна незначительная мысль сразу вернула мне хладнокровие: мысль, что я был совершенно слепым, безумцем, не догадавшись уже давно об этой истине, которая мне наконец открылась: уже давно, несколько часов назад, после первого же из двусмысленных слов, услышанных мною от моих странных хозяев. И этот запах, этот ландыш, который вызвал во всех моих фибрах столько ярких воспоминаний, столько знакомых трепетов, - как же, как я не узнал сразу? Прежде, чем три засова, замкнувшиеся за мной, сделали меня в этой комнате, в этой тюрьме, бессильным пленником?..

Бессильным? Быть может...

Почти спокойным жестом я положил руку на мой пистолет. Семь пуль. Бессильным? Нет! Семь пуль... Я вынул оружие. Медленно устремив глаза на дверь, я выдвинул магазин из рукоятки. Да, там было семь пуль. Я поставил магазин на место и обеими руками без шума зарядил пистолет. Опускной рычаг был на значке "безопасно". Я передвинул его пальцем, проверяя, достаточно ли легко он перемещается на "огонь". Тогда, с пистолетом в кармане, я снова сел. На рассвете, не так ли, меня придут разбудить? В таком случае, время есть. Я посмотрел на часы. Они показывали два. До рассвета было еще далеко. Я подошел к кровати. Простыни на ней были очень тонкие, тяжелое шелковое одеяло... И этот женский запах, разлитый кругом! Я оперся щекою на сжатый кулак. Эта постель, которую мне предлагали, эта постель, приготовленная заранее... и не для меня... Кто же обычно спал на ней? При этой мысли я увидел через перегородки и стены другую комнату, другую постель... И на этой другой постели спящую женщину - Мадлену! Мадлену! Дикая ревность пронизала меня как шпага. Мадлена - на этой чужой постели... Потом изумление, беспредельное изумление пало на мою ревность и погасило ее. Мадлена - в этом месте, в этот час? Зачем, как? Каким темным волшебством? Ревность, ревность к этим старикам, седым как снег, - нет! Я не ревновал больше, я не мог ревновать. В этом доме дело шло не о любви. Но о чем же?

В самом деле, в этой тюрьме было окно... Я приблизился к нему, прильнул лбом к стеклу, вперил взгляд в темноту там, за ним... Мрак. Непроницаемый мрак, сейчас же перед моими глазами... Густой плющ образовал экран, плющ, связывающий в настоящую пряжу перекрещивающиеся железные брусья. Тюрьма, да.

За одной из перегородок шаги на мгновение вспугнули тишину. Потом тишина воцарилась снова.