Человек, который убил.
Глава XIII

XIII

Четверг, 15 сентября.

Вчера вечером я обедал в Буюк-Дере у русского военного атташе и, конечно, ночевал в своем домике в Беикосе. Сегодня я из окна любовался утренним Босфором, свежим и чистым, точно акварель, и вдруг убедился в том, что большой дом, замеченный мною "там", позади небольшого парка, окаймляющего берег, не что другое, как жилище сэра Арчибальда Фалклэнда.

"Там" Канлиджа. От Канлиджи до Беикоса азиатский берег огибает широкий залив, заканчивающийся двумя мысами. Мой дом - на мысе Беикос, дом баронета - на мысе Канлиджа.

Из моего окна фасад этого дома кажется очень далеким и фиолетовым; он наполовину скрыт за группой кедров. Решетка сада купается в воде. В конце ограды маленький одинокий павильон, точно шахнишир, стоит над Босфором...

-- Осман! Caik dokouz saat!

Это единственное, что я умею сказать по-турецки. "Осман, каик к девяти часам" (разумеется, по здешнему времени). Мои каикджи ночуют под моим кровом в те ночи, когда я в Беикосе.

Я сегодня же поеду в Канлиджу.

Девять часов по турецкому времени - по-нашему это половина четвертого. Несколько рано для визита. Но ведь мы на даче!

Ограда Фалклэндов посредине прорезана широко раскрытой калиткой. В воду спускаются мостки для причала. Справа я вижу павильон, выступающий, точно шахнишир. У него довольно заброшенный вид.

Я прохожу через сад. Ага, вот кедры, которые видны из Беикоса. Дом приличный. Это нечто вроде старинного турецкого дворца из дерева, несколько источенного червями. Но у этих старых, простых и просторных жилищ, право, величественный вид. Входишь туда, точно в сарай. Ни постучать, ни позвонить не во что. Я толкаю дверь, она подается...

Но в этом сарае живут. А вот и ливрея: красный кавас Сладких Вод, если не ошибаюсь.

-- Леди Фалклэнд дома?

Он молча склоняет голову. На языке левантинской мимики это значит: "да". Он проходит вперед и ведет меня. Я - в гостиной, еще более просторной, чем моя на улице Бруссы; и более красивой также. Вся стена увешана иоргесскими коврами, на которые так же приятно смотреть, как на старинные пастели...

Гостиная пуста. Я жду. Эти иоргесы - настоящее чудо. Особенно один. У него какой-то нежный и живой оттенок, о котором нельзя сказать: зеленый он или желтый; таков именно цвет песка на дне пруда, под водой; а отдельные пятна на нем подобны плавучим ирисам.

-- Здравствуйте!

Я вздрогнул и обернулся. Но... это была не леди Фалклэнд!

-- Я очень рада с вами познакомиться. Мой кузен мне много о вас говорил. Я - леди Эдит.

Ага, кузина! Да, я представлял ее себе именно такой: длинная, тонкая, худая, белая, как перламутр; только на скулах пробивается немного розовой английской крови. Лицо любопытное: черты резкие, почти жесткие, создают контраст с нежным цветом кожи. Глаза хороши, хотя не в моем вкусе - слишком серые; рот великолепно очерчен, но края сухих и бледных губ опущены. Где я видел этот резкий подбородок, холодный взгляд и светлые волосы, гладко обтягивающие голову? Ах, это - портрет Сельватико в Милане...

-- Как любезно с вашей стороны зайти меня навестить. Ведь Пера очень далеко отсюда...

"Ее" навестить? Что это - с умыслом? И, как будто нарочно, ни слова не говорит о кузине... Но ведь я спросил леди Фалклэнд. Что же там выдумал этот кавас?

невесту до развода...

Ну, конечно, в ней нет ни капли девичьего очарования. Как отражается на женщине ее первое падение! Если б я даже не знал, что у этой есть любовник, я отгадал бы это по одному ее виду.

-- Вам нравится Константинополь? Пера не очень скучна? Босфор несколько однообразен, но мы, англичане, знаете, любим деревню. Мы круглый год живем в Канлидже, в нашем коттедже.

О, она меня бесит. "Мы, англичане"... "в нашем коттедже"... Мне хочется ее порасспросить о ее брате-шотландце и том коттедже, откуда он ее когда-то выгнал...

К счастью, дверь отворяется, и на этот раз входит, наконец, леди Фалклэнд.

-- О, господин Севинье! Какой сюрприз!

Она быстро и прямо подходит ко мне. Радостная улыбка освещает ее скорбные уста. Я целую ее нежную руку и складываю мысленно две посылки и одно заключение:

А: Она действительно рада меня видеть.

В: Она не знала о том, что я здесь.

С: Ее слуги с нею не считаются и не докладывают ей о посетителях. Очаровательно!

Вот они обе сидят передо мной - жена и любовница. Я, конечно, сейчас же делаю свой выбор. Я - против последней и на стороне первой.

И - вперед! Я не люблю платонических союзов.

-- Сударыня, правда ли, что вы здесь проводите зиму и лето? Вы должны себя здесь чувствовать ужасно одинокой.

Ее темные глаза останавливаются на мне одно мгновенье и сразу чувствуют во мне союзника.

-- Да, очень одинокой. Тем более что зимою Босфор довольно мрачен. Трудно вообразить, что он может быть мрачным, когда он такой синий и светлый, как сейчас. Но когда ветер дует с Черного моря, здесь поднимаются настоящие снежные бури, и вы себе представить не можете, до какой степени эти старые турецкие домики стонут и дрожат от порывов ветра. Да. Но меня это не трогает. Я даже люблю эти зимние ночи, изрезанные молниями, черные от нависших туч, белые от хлопьев снега...

Другая пожимает своими покатыми плечами:

-- Не преувеличивайте, Мэри. Дом вовсе не до такой степени дрожит. И если б вы отказались от этой странной мании ночевать в павильоне над водой...

Я гляжу на улыбающуюся леди Фалклэнд.

-- Да, да, полковник, у меня есть такая мания. Я устроила свою комнату там, в павильоне, потому что люблю по ночам прислушиваться к Босфору, к плеску воды под окном, к шипению выдр, к отдаленным ударам весел, иногда слышных даже совсем близко, у ограды, к звону цепей, на которых идут на буксире вдоль берега большие базарные каики...

Значит, она живет отдельно... Это характерно. Но не в этом дело; мне кажется, я тоже способен наслаждаться этими ночами над водой...

Мне приходит в голову мысль, занимающая меня уже давно:

-- Я? Ничего подобного! Я... все, что хотите, испанка, француженка, креолка: я родилась в Гаване.

-- Я был уверен, что такие глаза и такие волосы... Но вас зовут Мэри...

-- Мари! Мариа... Мариа де Грандморн. Видите, совершенно не английское имя!.. Но сэр Арчибальд не умеет произносить "Мариа" по-испански, или "Мари", как мне нравится...

Шотландка, чувствуя, что на нее не обращают внимания, делает попытку напомнить о себе:

-- Вы выпьете чаю, полковник, не правда ли?

-- Нет... мисс Эдит.

(Я сказал "мисс" намеренно. Это безумная дерзость: она дочь графа, earl, следовательно, леди. Это мне небезызвестно, я прожил полтора года в Лондоне. Но она вовсе не должна знать моей биографии. Ну, а если знает, тем лучше!..)

И я обращаюсь к леди Фалклэнд:

-- Я очень люблю чай, но только китайский или персидский: три глотка ароматной жидкости, которую пьют без сахара, без сливок, без кекса... А этот англо-саксонский полу-обед - "five-o-clock" мне как-то не по душе. Я слишком стар, чтобы подкрепляться между завтраком и обедом.

Леди Эдит сжимает свои тонкие губы. Леди Фалклэнд смеется.

-- О, вы найдете персидский чай во всех кафе Стамбула. Он превосходен. Но пока что я вас угощу настоящей турецкой дондурмой. Не бойтесь, это не слишком сытно.

-- Мэри, вы больны! Неужели вы заставите полковника съесть эту отвратительную смесь, которую продают уличные разносчики?

Я вступаюсь:

-- Хельваджи?.. Чудесная мысль, мадам! Представьте себе, что я обожаю все эти сладости, которые с таким удовольствием грызут дети.

Она звонит. Входит горничная-гречанка, выслушивает приказание своей хозяйки и уходит, бросив вопросительный взгляд на леди Эдит. Ах, так? Нужно, чтобы леди Эдит подтвердила приказание?

Дондурма долго не появляется, и хевальджи наводит меня на мысль о Сладких Водах.

-- Сударыня, что если я вас очень попрошу привести того хорошенького мальчика, которым я любовался на днях в вашем каике?

Она расцветает радостной улыбкой.

-- Вам это действительно доставит удовольствие? Ну, конечно, позову... Подождите.

Она быстро выпорхнула из комнаты. Странная женщина! Моментами ей нельзя дать и двадцати лет: когда она смеется, когда она в движении, молодость сквозит тогда во всех ее жестах, и она совершенно преображается. Но через секунду на нее ложится тяжелая грусть и давит ее; она вдруг делается мрачной, усталой, старой... Тридцать лет... Больше? Трудно сказать.

неподвижные - отражают Шотландию с ее озерами и туманами. Этот беби Фалклэнд! И я боюсь, как бы он тоже не заставил впоследствии плакать эти глаза, которые смотрят на него сейчас с такой нежностью, с таким обожанием...

Дондурма - нечто вроде твердой слоистой пастилы, хрустящей под зубами. Это очень вкусно, и, видно, не я один такого мнения: мальчуган бесцеремонно овладевает половиной моей порции... Леди Фалклэнд смеется, а леди Эдит опять недовольно сжимает губы. Очевидно, по ее мнению, нельзя так портить ребенка.

...Я уже давно здесь, и день склоняется к вечеру.

-- Вы уже уходите? Ведь на даче приняты продолжительные визиты.

-- Сэр Арчибальд часто возвращается довольно рано. Он будет очень огорчен, если вас не застанет.

Это говорит шотландка. Тем хуже для нее, я не удерживаюсь от такого ответа:

-- Прошу вас лично передать ему, мадемуазель, что мне самому крайне досадно.

(Если ты, друг мой, не понимаешь, ты глупа). Потом говорю другой:

-- Сударыня, я бесконечно тронут вашим сердечным приемом и уверяю вас, что ухожу с сожалением. Но до Стамбула далеко, а на моем каике только двое гребцов.

-- Вы возвращаетесь в Стамбул?

-- Нет, увы, только в Перу. Этикет предписывает мне жить именно там. Я говорю Стамбул, чтобы смягчить выражение.

Ведь Пера просто карикатурна.

-- О, я такого же мнения! Вы, конечно, любите Стамбул?

-- Я уверен, что полюблю его. Я еще не знаю. Подумайте, сколько у меня было дела по приезде в Константинополь!

-- Да, конечно. Но теперь, когда вы уже акклиматизировались, побывайте скорее на другом берегу. Стамбул так хорош!

На этот раз я ухожу. Леди Эдит, сохраняя свое достоинство, остается в гостиной. Леди Фалклэнд провожает меня в сад. Мой каик, стоявший в ста шагах от мостков, быстро приближается под ударами весел.

Я гляжу на леди Фалклэнд и говорю:

-- Сударыня, меня часто упрекают за прямоту. Вам это не слишком не нравится? Тогда я рискну. У вас очень бдительный... телохранитель. Можно ли поболтать с вами когда-нибудь наедине?

Она несколько изумлена, но... не недовольна. Ее темные глаза смотрят нерешительно, но доверчиво. Я настаиваю:

-- Хотя бы часок, с глазу на глаз. Мне хотелось бы порасспросить вас о Турции, которую мы оба любим. Но только... без стесняющего свидетеля.

Она, наконец, мужественно решается.

-- Не знаю... Ну, хотя бы в понедельник.

-- Понедельник? Да, это можно. Хотите, я буду вашим гидом?

-- Хочу ли я!

-- Значит, до понедельника... Где? Да ведь вы не знаете турецкой части города... Слушайте... Вы пройдете через мост и повернете на первую улицу вправо. Вы будете ждать меня там. Я буду около... около двух часов.

-- Мерси...