Плавучий театр.
Глава пятнадцатая

Глава пятнадцатая

Все чаще задумывалась Магнолия о необходимости дать Ким образование. Что будет с девочкой? Чтобы быть спокойной за будущее дочери, ей были необходимы собственные деньги. Ведь на Равенеля трудно было рассчитывать. Когда ему везло, он засыпал жену и дочь подарками и удивлялся тому, что в глазах Магнолии все чаще появляется выражение тревоги.

-- Разве тебе не хватает чего-нибудь? Я подарил тебе все, что ты желала. На тебя трудно угодить последнее время.

Когда бумажник его был пуст, он грустно разводил руками:

-- Да ведь я сказал уже, что у меня ничего нет! Разве я отказывал тебе в чем-нибудь, когда у меня были деньги? Почему ты изводишь меня?

-- Трудно жить так, Гай. Сегодня - все, завтра - ничего. Неужели мы не можем жить, как все? Эти скачки от богатства к нищете - ужасны. Я больше не в силах выносить это.

-- Тебе следовало бы быть женой какого-нибудь конторщика.

Магнолия стала подумывать о заработке, который позволил бы ей иметь собственные деньги. Чем бы ей заняться? Что она умеет делать? В течение нескольких сезонов она была актрисой плавучего театра. Немножко играет на рояле. Немножко - на банджо. (О милый камбуз Джо и Кинни на "Цветке Хлопка"!) У нее небольшой, но чистый и мелодичный голос...

Робко, нервничая, с краской на лице, она заговорила однажды на эту тему с Равенелем. Был прекрасный вечер. Они ехали обедать в Соннисейд-отель. На этой неделе фортуна была к Гайлорду благосклонна. Холеные красивые лошади едва касались копытами земли. Высокий желтый лакированный шарабан ярко блестел в лучах осеннего солнца. Магнолия смеялась и чувствовала себя счастливой. Прогулки в шарабане по пригородам доставляли ей огромное удовольствие. Равенель был очарователен и весьма доволен собой, своей красивой, нарядной, молодой женой, своим шарабаном, своими лошадьми, погодой и предстоящим обедом. Они ехали через Линкольн-парк. Соннисейд-отель находился в двух часах езды на север от Чикаго и пользовался особым расположением публики. Владелец ресторана, старик Доулинг, брал по доллару с персоны за обед. И какой это был обед! Бифштексы были так сочны и нежны, что их можно было разрезать вилкой. Старик Доулинг сам ходил за своими телятами. Старуха Доулинг сама откармливала птиц. У них был собственный огород. К столу подавались только что собранные помидоры и зеленый лук. Из сладких блюд славилось сливочное мороженое и гигантский шоколадный торт собственного изготовления.

-- Дай мне вожжи, Гай!

-- Подожди немного! Лошади горячатся. Будешь править потом, когда мы выедем за черту города. Здесь очень тесно.

Пользуясь прохладой ясного августовского дня, все экипажи Чикаго высыпали на улицу.

-- Я хочу сейчас, Гай!

-- Пусть лошади угомонятся немного!

-- Но я совсем не хочу править ими, когда они угомонятся! Папа всегда позволял мне править горячими лошадьми!

-- То были просто клячи по сравнению с этими! Неужели прогулка и так не доставляет тебе удовольствия? Не собираешься ли ты стать спортсменкой? Завтра, чего доброго, ты захочешь надеть штаны!

-- Я очень довольна, но...

-- Только не вздумай стать похожей на свою мать, Нолли!

Магнолия умолкла. Во время одного из частых пребываний на Онтарио-стрит она познакомилась с полной, любезной актрисой с пепельно-золотистыми волосами, пышной грудью и необычайно туго затянутым корсетом. Она внимательно наблюдала за четой Равенелей своими водянистыми, но тем не менее зоркими и умными глазами.

-- Почему вы все сидите дома, милочка? - спросила актриса однажды вечером.

Она собиралась на какую-то вечеринку и поэтому постаралась принарядиться. На платье ее было столько оборок, а на ней самой столько бус, перьев, браслетов и цепочек, что издали она напоминала увешанную игрушками рождественскую елку. Встретив Магнолию в коридоре, актриса, приветливо улыбаясь, остановила ее. Магнолия улыбнулась в ответ. Но улыбка вышла невеселая.

-- Вам необходимо развлекаться. Ведь вы так молоды! Я давно заметила, что вы почти все время возитесь со своей девочкой и никуда не выходите. Берите пример с меня! Впрочем, вы, наверное, считаете меня легкомысленной.

теперь похожа на нее, теперешняя Элли, уже немолодая, поблекшая, обрюзгшая.

-- О, я очень часто выезжаю и развлекаюсь! - вежливо ответила она.

-- Ваш муж дома? - резко спросила актриса.

Она была занята совершенно безнадежным делом, пытаясь натянуть на свою массивную руку маленькую черную перчатку.

Магнолия высокомерно подняла тонкие брови. Это была привычка, бессознательно перенятая ею у Равенеля.

-- Мистера Равенеля нет дома.

Она пошла к своей комнате. Не успела Магнолия сделать и десяти шагов, как актриса догнала ее и схватила за руку.

-- Не вздумайте обижаться на меня, милочка! Я гораздо старше вас и многое повидала на своем веку. Вы сидите дома и возитесь с ребенком, между тем как муж ваш все время порхает где-то. Скажите по совести, разве это способствует улучшению ваших отношений? Нет, не правда ли? Позвольте же мне дать вам один совет. Когда он будет звать вас куда-нибудь, непременно идите с ним, даже если у вас не будет соответствующего настроения. Если вы не пойдете с ним, пойдет кто-нибудь другой. Поверьте, желающие найдутся! А со временем он перестанет вас звать куда бы то ни было.

С этими словами она быстро пошла к выходу, весело цокая до смешного высокими каблучками и распространяя вокруг себя запах невероятно крепких духов. Сначала Магнолия пришла в бешенство, потом рассмеялась, потом задумалась и, наконец, почувствовала некоторую благодарность к этой легкомысленной женщине, которая от души желала ей добра. За последнее время Магнолии часто приходилось встречаться с женами профессиональных игроков. Как ни странно, это были чаще всего спокойные, бледные, грустные женщины, больше всего на свете любящие свой домашний очаг и своих детей. Дети их были почти всегда не по годам серьезны и очень хорошо одеты. В первый раз Магнолии пришло в голову, что она и Ким должны производить на посторонних точно такое же впечатление. Скоро она научилась узнавать жен профессиональных игроков по выражению их лиц.

Магнолии часто доводилось видеть их поспешно выходящими из дверей одного из многочисленных ломбардов, расположенных на Порт-стрит, недалеко от реки. Окна этих ломбардов почему-то притягивали ее. В них были выставлены такие знакомые вещи; каждая из них имела свою историю, которую безмолвно рассказывала всякому, кто удостаивал ее своим вниманием. Среди них попадались куклы, обручальные кольца, флейты, пеньковые трубки, масонские знаки, библии, куски кружев, очки в золотой оправе.

Сидя рядом с Равенелем в высоком желтом шарабане и задумчиво разглядывая свой роскошный туалет, Магнолия невольно думала обо всем этом. Потом она подняла голову и взглянула на Равенеля. Румянец играл на его щеках. Модное пальто с темными перламутровыми пуговицами великолепно сидело на нем. В петличке красовалась пышная белая хризантема. Да, он был очень красив... Магнолия приготовилась к решительному объяснению:

-- Я не собираюсь делаться спортсменкой, Гай. Мысли мои заняты другим. Мне бы хотелось, чтобы ты серьезно отнесся к тому, что я скажу тебе. Пора, наконец, подумать о Ким. Воспитание, которое мы даем ей, никуда не годится. Полгода она ходит в частную школу, полгода в казенную и полгода не учится совсем... Ах, я и без тебя знаю, что в году только два полугодия! Но ведь так нельзя. И все это происходит оттого, что у нас то много денег, то ни гроша.

-- О Господи, говорить о таких вещах во время прогулки!

-- Но, Гай, дорогой, нужно все-таки когда-нибудь говорить о них! И вот я думала... я хотела... Гай, я хочу сама зарабатывать деньги!

Равенель изо всех сил хлестнул лошадей.

"Пусть! - подумала Магнолия. - Этим он не испугает меня. Что за человек! Срывать досаду на ни в чем не повинных лошадях!.."

Она положила руку на рукав его пальто.

-- Пусти! Не мешай мне! Разве ты не видишь, что они сейчас понесут?

-- В этом не будет ничего удивительного, Гай. Ты так жесток с ними! Иногда мне кажется, что ты любишь лошадей так же мало, как и...

Магнолия замолкла. Невольный страх охватил ее. Она чуть было не сказала "так же мало, как и свою жену". Несколько мгновений царило молчание. Потом она заговорила снова:

-- Гай, милый мой, я хочу вернуться на сцену. Хочу опять стать актрисой. Здесь, в Чикаго.

Магнолия приготовилась к буре и готова была выдержать ее. Но он только громко расхохотался. Этот неожиданный смех испугал не только ее, но и лошадей. Они и без того уже горячились, а теперь закусили удила и понесли. Добрых четверть часа сидела Магнолия, одной рукой уцепившись за сиденье, а другой придерживая готовую улететь шляпу. Лошади мчались во весь опор по неровной сельской дороге (город уже давно остался позади). Из глаз их сыпались искры, ноздри раздувались, копыта так и мелькали в воздухе; легкий высокий шарабан подпрыгивал и мотался из стороны в сторону. Равенель всеми силами старался сдержать животных. На руках его сквозь нежную белизну кожи отчетливо просвечивали темно-синие жилки. Правый рукав его пальто лопнул. На лбу и подбородке появились капли пота. С побелевшими губами, страшно испуганная, Магнолия крепко стиснула зубы, чтобы не вскрикнуть невзначай, и, действительно, не проронила ни звука. Она понимала, что лошадей больше пугать нельзя. Если бы не ее выдержка, дело могло бы кончиться плохо.

Мало-помалу лошади стали успокаиваться, с бешеного галопа они перешли на рысь и, наконец, в изнеможении остановились. Равенель спрыгнул. В то время как он вытирал раздушенным тончайшим полотняным платком свое вспотевшее лицо, лошади тянулись взмыленными мордами к траве, растущей около дороги. Сняв блестящий цилиндр, Гайлорд усталым жестом провел рукой по влажным волосам и тихонько выругался - ругательства в таких случаях служат мужчинам формулой отречения от испытанного ими страха, в котором, разумеется, они не особенно любят признаваться.

к нему. И вдруг оба звонко расхохотались. Смеялись они потому, что были молоды, и только что испытали большой страх, и нервы их были взвинчены пережитой вместе опасностью. И еще потому, что они любили друг друга и мысль о возможности смерти или увечья казалась им вдвойне ужасной.

-- Вот видишь, к чему привел разговор о твоем поступлении на сцену, - сказал Равенель. - Даже лошади пришли в бешенство! Надеюсь, что это послужит тебе уроком.

Он взял в руки вожжи.

-- Можно подумать, что я не была актрисой и не знаю, что такое сцена!

-- Неужели ты воображаешь, что те спектакли, в которых ты участвовала, можно назвать спектаклями, а всякую дыру в стене - сценой? Да разве ваше старое корыто имело право называться театром? А эти пьесы... великий Боже! Помнишь: "Сю, если ты его любишь и он любит тебя, иди к нему. Но если он будет обращаться с тобою дурно, возвращайся ко мне... Помни, под этой домотканой синей блузой..."

-- Конечно, это был театр! - горячо воскликнула Магнолия. - Странно было бы, если бы я думала иначе! Я любила свое дело. И все мы играли только потому, что была артистами по призванию. Может быть, мы играли плохо, не спорю. Но зрители были довольны нами. Они плакали именно тогда, когда им полагалось плакать, смеялись именно тогда, когда им полагалось смеяться, верили тому, что происходило на сцене, и почитали за счастье смотреть нас. Что же это как не театр?

-- Чикаго - не захолустный городишко, и публика здешних театров - не какой-нибудь провинциальный сброд. Ты видела Моджеску, Монсфильд, Сару Бернар, Джефферсона и Аду Риген. Неужели ты не понимаешь, что такое настоящие актеры? Неужели ты не видишь разницы...

-- Представь себе, нет. Разница, по-моему, не так уж велика. О, я вовсе не хочу сказать этим, что не признаю таланта всех этих знаменитостей. Разумеется, они талантливы. Они прошли прекрасные школы. В их распоряжении великолепные сцены, декорации, костюмы... Но... как объяснить тебе... ведь они делают решительно то же, что заставлял нас делать Шульци, и публика, собирающаяся смотреть их, плачет и смеется над тем же, над чем смеялась наша публика, и они постоянно ездят в турне - правда по суше, а не по рекам, - но ведь это несущественно. Герои и героини, которых они играют, очень похожи на тех, которых играли мы. В пьесах говорится о той же любви, о тех же страстях, о тех же муках. И после спектакля, когда зрители расходятся, на лицах их то же выражение, какое бывало у нашего "провинциального сброда", когда он оставался - а это было всегда, - оставался довольным представлением.

-- Дорогая, не говори глупостей... Вот мы и приехали!

Они действительно подъехали к ресторану. Было еще довольно рано, обеда пришлось ждать, и в ожидании его супруги Равенели поболтали с супругами Доулингами, Магнолия сдержанно, Гайлорд очень любезно. Глядя на бумажные розы и китайские статуэтки, служившие украшением гостиной, Магнолия невольно вспомнила Фивы.

Обед был великолепный - обильный и вкусный. Едва уселись Равенели за длинный стол у окна, как из сада послышался громкий шум и звук веселых голосов. К крыльцу подъехало несколько нарядных тильбюри. Выскочившие из них элегантные молодые люди в цилиндрах и лакированных остроносых ботинках бросились помогать своим дамам, которые, шурша широкими юбками, с визгом и смехом спрыгивали с высоких подножек прямо в их объятия.

У нескольких из них были в руках банджо и мандолины. Великолепные лошади едва стояли на месте. На крыльце шумная компания замешкалась. Молодые женщины, только что пронзительно кричавшие, безудержно смеялись чему-то. Рассмотрев их как следует, Магнолия нашла, что они далеко не так молоды, как ей показалось вначале.

-- Черт возьми! - воскликнул Равенель.

Брови его сдвинулись.

-- Ты знаешь эту компанию, Гай?

-- Это Блисс Чепин с приятелями. Он угощал их. Дело в том, что он послезавтра женится. Вот они и решили справить...

-- В самом деле? Как это мило! Которая же из этих дам его невеста? Покажи мне ее, Гай!

И во второй раз за этот день Равенель сказал:

-- Дорогая, не говори глупостей!

Шумной гурьбой ввалилась в ресторан компания Блисса Чепина. Мужчины и женщины бросились к столу и, не успев даже усесться как следует, принялись есть хлеб. Не прошло и минуты, как они заметили Равенеля.

-- Гай! Ну, конечно, он! Гай, старая лисица, так вот почему ты не желал поехать с нами! Эй, Бланш, что же ты зеваешь? Посмотри-ка на этого шалуна! Хорош, нечего сказать.

-- Вы же говорили, что едете к Кремпу! - сказал Гай, подойдя к одному из мужчин.

Он говорил шепотом и был чем-то крайне недоволен.

-- Вот так штука! Слушайте, господа! Гай, оказывается, был твердо уверен, что мы едем к Кремпу. Не желая встречаться с нами, он привез свою подружку сюда. Слышишь, Бланш? Понимаешь теперь, почему он...

Он с явным восторгом посмотрел на Магнолию.

-- Впрочем, кто посмеет бросить в него камень? А, Бланш?

-- Ну его к черту! - сказала особа, которую болтливый джентльмен называл Бланш и которая сидела на противоположном конце стола. В голосе ее не было ни малейшей злости. Просто она считала, очевидно, своим долгом сказать что-нибудь. На ее восклицание присутствующие ответили громким смехом и криками одобрения.

-- Замолчишь ли ты, наконец! - шепнул Равенель болтуну.

Но тот не унимался:

-- Бедный Гай! Как он боится, что его подруга намылит ему голову!

Тем временем "подруга" Равенеля блестяще доказывала, что ее "друг" был совершенно неправ, упрекая ее в недостаточном владении сценическим искусством. Она подняла голову и внимательно окинула буйную компанию, усевшуюся наконец за длинным столом. Лицо ее было очень бледно, большие глаза потускнели, но на устах заиграла улыбка.

-- Что же ты не знакомишь меня со своими друзьями, Гай? - спросила она.

Голос ее прозвучал как-то особенно звонко.

-- Ты с ума сошла! - шепнул ей Равенель.

Блисс Чепин встал, машинально скомкав салфетку. Однако, несмотря на то что он был сильно пьян, видно было, что он из всех сил старается вести себя, как подобает светскому человеку.

-- Миссис... гм... миссис Равенель... я... гм... я очень рад познакомиться с вами. Помнится, я видел вас как-то в ложе... в те-те-те... это слово почему-то никак не давалось ему, -...в те-театре. Я Чепин. Блисс Чепин. Зовите меня просто Блисс. Все зовут меня так. Да!

Он твердо решил довести до конца роль любезного хозяина и стал указывать изящным, хоть и не совсем уверенным движением на каждого из присутствующих поочередно.

-- Это Тантина... Фифи... Герти... Виолетта... Бланш... Миньона... Очаровательные создания!.. Да... Очаровательные!.. Перейдем, однако, к представителям сильного пола. Джорджи Скифф... Том Хеггерти... Маленький Билли... Мы так и называем его - Маленький Билли... Очаровательный юноша, не правда ли?.. Дей Лансинг... Джерри Дарлинг... [Darling - дорогой, любимый (англ.)] это его настоящее имя... Честное слово. Можете себе представить, как он должен нравиться женщинам. Леди и джентльмены! Перед вами миссис Гайлорд Равенель, супруга знаменитого эксперта по части фараона! Молодчику повезло и тут! Не сердитесь, сударыня!.. Я люблю говорить правду в глаза... Уж таков мой обычай. Завтра я женюсь. Прощай, веселая жизнь!

Раздались аплодисменты. Послышался звук настраиваемых мандолин и банджо.

-- Миссис Равенель должна произнести ответную речь! - воскликнул болтливый молодой человек. - Миссис Равенель должна произнести ответную речь! Просим!

И все - Фифи, Виолетта, Билли, Герти, Джерри - все хором подхватили:

-- Просим! Просим!

-- Мы должны ехать домой, - начал Равенель. - К сожалению...

Равенель повернулся к Магнолии.

-- Поедем домой, - сказал он.

Он положил руку на ее плечо. Она подняла голову и посмотрела на него. Глаза ее были печальны, но она продолжала улыбаться.

-- Нет. Мне хочется остаться, Гай.

-- Мы ждем ответной речи! - кричали Тантина, Миньона, Дей, стуча вилками и ножами по тарелкам.

Магнолия невольно прижала руки к груди. Сердце ее сильно билось, но лицо было так спокойно, что никто не заметил этого.

-- Я... я не умею говорить речей, - начала она тихо.

-- Просим! Просим!

Она взглянула на Равенеля. Ей стало немножко жаль его.

-- Но если кто-нибудь из вас даст мне банджо, я с удовольствием спою песенку.

Полдюжины банджо тотчас же было протянуто ей.

-- Магнолия!

-- Сядь, дорогой Гай! Не пытайся отговаривать меня. Я очень рада доставить удовольствие твоим друзьям.

Улыбка по-прежнему играла на ее губах.

-- Я спою вам одну песенку, которой меня научили негры. Я была тогда еще совсем ребенком и жила в плавучем театре, на реке Миссисипи.

Склонившись над банджо, она стала тихонько перебирать струны. Потом медленно откинула назад голову и начала ногой отбивать такт, длинные ресницы опустились. Она едва заметно раскачивалась - точь-в-точь как раскачивался когда-то черный Джо.

-- Песенка называется "Как глубока была эта река!". Содержания в ней нет никакого. Негры поют ее обычно в то время...

Магнолия оборвала свое объяснение и начала петь:

"Как глубока..."

Когда она кончила, раздалось несколько вежливых аплодисментов.

-- Замечательно трогательно! - заявила, громко сморкаясь, та из дам, которую Чепин назвал Виолеттой.

Мистер Том Хеггерти счел нужным высказать свое мнение.

"Отдай назад мои дары", "Однажды в жаркую погоду", "Освободи меня" и кучу других.

-- Спойте что-нибудь еще! Только не такое печальное! Ведь, ей-Богу, можно было подумать, что это не ресторан, а молитвенное собрание. Виолетта и то уже задумалась о своих грехах.

Уступая их просьбам, Магнолия спела другую песню - "Господь даст всем своим детям крылья".

В то время как она пела, ее веселые слушатели качали головами и топали ногами в такт песне.

Господь даст всем своим детям крылья.

Надену крылья я и полечу на небо.

На Божье небо, небо, небо, небо...

Эта песня встретила больше сочувствия. Мистер Том Хеггерти начал размахивать руками, делая вид, что собирается улететь "на небо, небо, небо". Прямодушная Бланш отказалась участвовать в общем хоре одобрения.

-- Если вы хотите знать мое мнение, - сказала она, надувшись, - то я нахожу, что все эти песенки - гадость.

-- Я тоже предпочла бы что-нибудь веселенькое, - заметила девица, которую называли Фифи. - Вы не знаете романса "Женись поскорее на ней"? Я слышала его в исполнении Мэй Айрвин. Замечательный романс.

Она встала.

-- Ну, нам пора.

Взгляд ее больших темных глаз остановился на красном лице жениха.

-- От души желаю вам счастья.

Она с улыбкой подняла бокал. Равенель нахмурился. Он густо покраснел и - во второй раз за этот день - вытер своим тончайшим носовым платком лоб и шею.

Они вышли на крыльцо. Компания Блисса Чепина вышла на веранду, чтобы проводить их. Магнолия легко вскочила в высокий шарабан.

Наступали сумерки. Воздух сильно посвежел, как, впрочем, это всегда бывает к осени в окрестностях озера Мичиган. Вздрогнув, Магнолия зябко закуталась в маленькую модную накидку. Под аккомпанемент банджо и мандолины стоящие на веранде запели песню, которую только что пела Магнолия. Огни ресторана ярко освещали веселые лица. Жалобно и нежно звучали женские и мужские голоса. Пели все - и Джерри, и Герти, и маленький Билли.

Магнолия махала рукою веселой компании до тех пор, пока ресторан не скрылся за поворотом.

-- Ты, должно быть, сердишься на меня, Нолли?

Магнолия едва слышала его слова. Она думала: "Какой глупой девочкой была я до сих пор! Так нельзя. Я зрелая замужняя женщина. Должно быть, мама слишком долго держала меня в ежовых рукавицах. Вот я и сорвалась с цепи. Пора заняться Ким. Я была безумна. "Не говори глупостей, дорогая", - дважды сказал мне Гай. Он был прав. Я вела себя..."

-- Ты отлично знаешь, что я хочу сказать. А я знаю, что ты собираешься прочесть мне нравоучение, вроде тех, которые так любила читать мне твоя мать. Начинай же! Отчитай меня как следует, и не будем вспоминать об этом.

Она тихонько засмеялась:

-- Знаешь, все эти пухленькие Фифи, Тантины и Миньоны очень похожи на принарядившихся служанок какой-нибудь фермы на Огайо или Иллинойсе. Помнишь, их так много всегда бывало у нас, в плавучем театре. И я готова держать пари, что, когда эти бедняжки бегали босиком на родине, их называли не этими вычурными именами, а просто Энни, Дженни, Тилли и Эмми...