Царственный пленник.
XII. Я принимаю гостя и закидываю удочку

XII
Я ПРИНИМАЮ ГОСТЯ И ЗАКИДЫВАЮ УДОЧКУ

Милях в пяти от Зенды, на противоположной стороне от той, на которой построен замок, тянется широкая полоса леса. Почва здесь повышается, и в середине имения, на вершине горы, стоит красивый современный дом, принадлежащий отдаленному родственнику Фрица, графу Станиславу фон Тарленгейму. Граф Станислав был человек ученый и нелюдимый. Он редко посещал этот дом и, по просьбе Фрица, очень любезно и охотно предложил в нем гостеприимство мне и моему отряду. Это и было целью нашей поездки, выбранной как бы ради охоты на вепря (так как лес тщательно охранялся, и кабаны, когда-то находившиеся во всей Руритании, жили здесь еще в значительном количестве); в сущности же, потому, что дом этот являлся для нас ближайшим соседством к более великолепному местопребыванию герцога Стрельзауского по ту сторону леса. Многочисленные слуги с лошадьми и багажом пустились в путь рано утром; мы выехали в полдень, проехали по железной дороге миль тридцать, а затем сели на лошадей, чтобы проехать оставшееся до замка расстояние.

Отряд наш был щегольской. Кроме Занта и Фрица, мне сопутствовали десять молодых людей; каждого из них тщательно выбрали и не менее тщательно изучили мои два друга, и все они были искренно преданы королю. Им поведали часть истины: попытка в беседке лишить меня жизни была открыта им, в виде поощрения в верности и побуждения против Майкла. Им было также сообщено подозрение, что одного из друзей короля насильственно держат заключенным в Зендовском замке. Его освобождение было одной из целей нашего похода; но при этом им было сказано, что главное желание короля было приведение в исполнение одного плана против изменника-брата, но что подробности плана еще трудно было сообщить им. Они должны были довольствоваться тем, что король требовал их услуг и надеялся на их преданность, когда случай в ней представится. Молодые, верные и храбрые, они большего не требовали: они готовы были доказать свое почтительное повиновение и мечтали о сражении, как о самом лучшем и самом веселом способе доказать его.

Таким образом сцена действий была перенесена из Стрельзау в замок Тарленгейм и Зендовский замок, который хмурился на нас через долину. Я старался перенести также и мои мысли, забыть свою любовь и направить всю свою энергию на предстоящее дело. Дело состояло в том, чтобы вывести короля живым из замка. Сила была бесполезна; удача заключалась в хитрости. У меня уже появились случайные планы будущих действий. Но я был сильно связан тем, что мои действия всегда были всем известны. Майкл, вероятно, уже знал о моей поездке; а я знал Майкла слишком хорошо, чтобы предположить, что его бдительность будет обманута мнимой охотой на кабана. Он хорошо поймет, кто была желаемая мной добыча. Но надо было рискнуть; Зант не менее меня убедился, что настоящее положение дел стало невыносимым. Было еще одно обстоятельство, на которое я отважился рассчитывать - и как я теперь вижу, не без основания. Оно заключалось в предположени, что Черный Майкл не хочет верить, что я желаю королю добра. Он не мог оценить, - не скажу честного человека, потому что мои тайные мысли известны читателю, - но человека, поступающего честно.

Он постиг все мои расчеты не хуже Занта и меня самого; он знал принцессу (признаюсь, какое-то чувство скрытой жалости к нему охватило меня); по-своему он любил ее; он мог предположить, что Занта и Фрица можно подкупить, если сумма будет достаточно велика. Предполагая все это, убьет ли он короля, моего соперника и соперника опасного? Я убежден, что он убил бы его, не испытывая никакого раскаяния, словно дело шло о крысе. Но он захочет, если возможно, убить Рудольфа Рассендиля раньше; и ничто, кроме уверенности, что он будет окончательно осужден при освобождении короля живым и восстановлением его на престоле, заставить его бросить тот козырь, который он приберегал, чтоб разрушить предполагаемую игру нахального самозванца Рассендиля. Раздумывая над всем этим, я приободрился.

Майкл действительно знал о моем приезде. Я не успел побыть в доме Тарленгейма и часа, как явилось от него торжественное посольство. Его нахальство еще не дошло до того, чтобы присылать мне моих неудавшихся убийц, но он прислал остальных трех из своей славной Шестерки - трех рури-танцев - Лауэнграма, Крафштейна и Руперта Гентцау. То были видные, красивые, молодые люди на великолепных лошадях и с прекрасным вооружением. Руперт, на вид весьма дерзкий и, вероятно, не старше двадцати трех лет юноша, стоял во главе посольства и произнес красочную речь, посредством которой мой верноподданный и любящий брат, Майкл Стрельзауский, просил у меня прощения в том, что не явился лично засвидетельствовать почтение и не предложил своего замка к моим услугам; причиной этих двух кажущихся небрежностей была та, что он и некоторые из его слуг лежали больные скарлатиной и находились в очень печальном и заразном состоянии. Так объяснил нам молодой Руперт с наглой улыбкой короткой верхней губы и со смелым встряхиванием своих густых волос - он был очень красив, и молва говорила, что он успел нарушить сердечный покой не одной дамы.

-- Если мой брат болен скарлатиной, - сказал я, - цвет его лица должен походить на мой более обыкновенного, милорд. Надеюсь, он не страдает?

-- Он в силах заниматься делами, государь.

-- Надеюсь, что не все больны под вашей кровлей. Как поживают мои добрые друзья Де-Готе, Берсонин и Детчард? Я слыхал, что последний ушибся.

Лауэнграм и Крафштейн беспокойно нахмурились, но улыбка молодого Руперта стала еще веселее.

-- Он надеется скоро найти средство для излечения своего ушиба, государь! - отвечал он.

И я громко расхохотался, так как понял, какое средство Детчард желал найти - его зовут местью.

-- Вы пообедаете с нами, господа? - спросил я.

Молодой Руперт стал рассыпаться в извинениях. У них были спешные дела в замке.

-- В таком случае, - сказал я, делая движение рукой, - до скорого свидания. Желаю ближе с вами познакомиться!

-- Мы будем просить ваше величество как можно скорей представить эту возможность! - отвечал Руперт весело и прошел мимо Занта с таким насмешливым презрением на лице, что я видел, как старик сжал кулак и нахмурился темнее ночи.

По моему мнению, если человек должен быть негодяем, пусть будет негодяем веселым, и мне нравился Руперт Гентцау более своих длиннолицых, с прищуренными глазами, товарищей. Грех становится не хуже, если грешить весело и с шиком.

Странно было, что в эту ночь, вместо того, чтобы есть отличный обед, приготовленный моими поварами, я должен был предоставить его своей свите, оставшейся под председательством Занта, а сам отправился с Фрицем в городок Зенду, в небольшой, знакомый мне постоялый двор. В этой поездке было мало опасности; вечера были длинные и светлые, и дорога по эту сторону Зенды очень людная. Итак мы отправились в сопровождении конюха. Я тщательно закутался в большой плащ.

-- Фриц, - сказал я, когда мы въезжали в город, - в этом постоялом дворе живет необыкновенно хорошенькая девушка.

-- Откуда вы ее знаете? - спросил он.

-- Я был здесь! - отвечал я.

-- С тех пор? - начал он.

-- Но она вас узнает?

-- Конечно, узнает. Не спорьте, милый друг, но выслушайте меня. Мы два приближенных короля, и один из них страдает зубной болью. Другой закажет отдельную комнату и обед и, конечно, бутылку лучшего вина для больного. И если он так умен, как я думаю, то нам будет прислуживать хорошенькая девушка, а не кто-либо иной!

-- А если она не захочет? - возразил Фриц.

-- Милый Фриц, - сказал я, - если она не захочет ради вас, то захочет ради меня!

Мы подъехали к дому. Нельзя было разглядеть ничего, кроме моих глаз, когда я вошел. Хозяйка приняла нас; минуты две спустя появилась моя маленькая приятельница, всегда сторожившая, как мне кажется, гостей, которые казались ей интересными. Мы заказали обед и вино. Я уселся в отдельной комнате. Через минуту вошел Фриц.

-- Она придет! - сказал он.

-- Если бы она не пришла, я бы удивился вкусу графини Гельги!

Она вошла. Я дал ей время поставить вино, так как не хотел, чтобы она его уронила. Фриц налил вина в стакан и подал мне.

-- Что, господин очень страдает? - спросила девушка участливо.

-- Господин страдает не более, как когда виделся с вами в последний раз! - отвечал я, откидывая плащ.

Она вздрогнула и слегка вскрикнула. Потом воскликнула:

-- Значит, то был король! Я так и сказала матери, когда увидела его портрет. О, сударь, простите меня!

-- Клянусь, вы совсем не обидели меня! - сказал я.

-- Но то, что мы говорили!

-- Я прощаю за то, что вы сделали!

-- Я пойду и расскажу матери!

-- Постойте, - возразил я, принимая серьезный вид. - Мы здесь сегодня не для забавы. Подите, принесите обед и ни слова о том, что король здесь!

Она вернулась через несколько минут, с выражением серьезным, хотя и любопытным.

-- Как поживает Иоганн? - спросил я, принимаясь за обед.

-- Иоганн, сударь, я хочу сказать, милостивый король...

-- Пожалуйста, говорите - сударь. Как он поживает?

-- Мы почти не видим его теперь, сударь.

-- Я сказала ему, что он приходит слишком часто, сударь! - отвечала она, кивнув головой.

-- И поэтому он обиделся и не возвращается?

-- Да, сударь!

-- Но вы можете призвать его снова? - подсказал я, улыбаясь.

-- Может быть, и могу! - отвечала она.

-- Я знаю вашу власть, как видите, - продолжал я, и она вспыхнула от удовольствия.

-- Он не приходит еще по другой причине. Он очень занят в замке.

-- Но теперь там нет охот.

-- Нет, сударь, но ему поручен весь дом.

-- Иоганн стал экономкой?

У девушки был большой запас сплетен.

-- Что ж, когда там нет другой, - сказала она. - Там нет ни одной женщины, - служанки, хочу я сказать. Говорят, но может быть, все это неправда, сударь...

-- Мы оценим рассказ по достоинству! - возразил я.

-- Право, я стыжусь вам рассказывать, сударь.

-- Я буду смотреть в потолок!

-- Говорят, там живет дама, сударь; но, исключая ее, там нет ни одной женщины. Иоганн должен прислуживать господам.

-- Бедный Иоганн! Он, должно быть, измучен работой. Но все же я убежден, что он может найти свободных полчаса, чтобы повидаться с вами.

-- Может быть; это будет зависеть от времени, сударь.

-- Любите ли вы его? - спросил я.

-- Нет, сударь.

-- И вы желаете служить королю?

-- Да, сударь!

-- Вы ничего дурного ему не сделаете, сударь?

-- Нет, если он поступит, как я прикажу ему. Но, кажется, я сказал вам достаточно, моя красавица. Смотрите же, сделайте как я говорил. И помните, что никто не должен знать, что король был здесь!

Я говорил сурово, потому что редко вредит подмешать немного страха к нежному чувству женщины, но я сгладил впечатление, дав ей богатый денежный подарок. Потом мы пообедали, и, закутавшись с лицом в плащ, сопровождаемый Фрицем, я сошел вниз, и мы оба сели на коней.

Было половина девятого и еще не темно; улицы были очень оживлены для такого маленького местечка, и я видал царящее общее веселье. С одной стороны находился король, с другой герцог, и Зенда чувствовала себя центром всей Руритании. Мы проехали шагом по городку, но пустили лошадей более быстрым аллюром, когда достигли открытых полей.

-- Вы хотите поймать этого Иоганна? - спросил Фриц.

в безопасности, надо держать женщин не ближе пятидесяти миль.

-- Не ближе Стрельзау, например! - сказал бедный Фриц с глубоким вздохом.

Мы достигли аллеи дворца и скоро были у подъезда.

Когда раздался на песке звук шагов, Зант выскочил к нам навстречу.

-- Слава Богу, вы невредимы! - вскричал он.

-- Кого? - спросил я, сходя с лошади.

Он отвел нас в сторону, чтобы конюха не могли слышать.

-- Милый мой, - сказал он мне, - вы не должны выезжать отсюда иначе, как в сопровождении человек шести. Вы знаете между нашими молодыми людьми высокого молодца по имени Берненштейна?

Я знал его. Он был красивый, рослый, белокурый молодой человек, приблизительно одного роста со мной.

-- Неужели?

-- После обеда он пошел побродить один и забрел в лес миль около двух отсюда; тут ему показалось, что он видит за деревьями трех людей, причем один из них навел на него свое ружье. С ним не было оружия, и он бросился бежать назад к дому. Но один из инх выстрелил и попал в него, так что Берненштейн с большим трудом достиг дома и здесь лишился чувств. К счастью, они побоялись преследовать его ближе к нам.

Он остановился и прибавил:

-- Милый мой, пуля была предназначена для вас!

-- Хотел бы я знать, кто были эти три человека? - сказал Фриц.

-- Какая?

-- Вот какая, - отвечал я. - Плохо я отплачу за великие почести, которые Руритания оказала мне, если уеду отсюда, оставив в живых хоть одного из Шестерки... и, с помощью Божией, надеюсь ни одного не оставить!