Ричард Львиное Сердце.
Книга II. Нет!
Глава IV. О Мушиной Башне, о Сен-Поле и о маркизе Монферрате

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Хьюлетт М. Г., год: 1900
Категории:Роман, Историческое произведение


Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

Глава IV

О Мушиной Башне, о Сен-Поле и о маркизе Монферрате

В церкви святого Лазаря у Рыцарей в первый Спас сын Жанны и Ричарда был окрещен аббатом из Пуатье. Его восприемниками были граф Шампанский, ярл Лейчестер и, заочно, королева-мать. Ему дали имя Фульк.

В ту самую минуту, когда его мазали миром, ударил церковный колокол. И в ту же минуту Жиль де Герден плюнул на мостовой у самой церкви. Но Сен-Поль сказал ему:

- Надо бы нам, Жиль, сделать что-нибудь получше, чем простой плевок! А Жиль воскликнул:

- Пусть на него так точно плюнет Господь Бог!

- Ну уж, Он-то! - с горьким смехом возразил Сен-Поль. - Он помогает только тем, кто сам себе помощник.

- Я не могу сам себе помочь, Евстахий! - сказал Герден. - Я уж пытался. Он был у меня в руках в Мессине безоружный. Но он только посмотрел мне прямо в лицо - и я... Я не мог ничего ему сделать.

- Так бей его в спину!

- Надеюсь, до этого дело не дойдет, - заметил Жиль. - Но может дойти, если нельзя будет иначе!

- Пойдем со мной сегодня ночью к Мушиной Башне, - сказал Сен-Поль. Вот уж возвращается из церкви моя бесстыжая сестрица. Я не могу тут оставаться.

- А я останусь, - возразил Герден.

Из церкви вышли король Ричард и Жанна. За ними на щите несли ребенка. Жанна, которой было ещё очень трудно двигаться не шатаясь, не заметила Жиля, но Жиль видел её прекрасно, и его красное лицо почернело. В то время, как он стоял, поглядывая на неё, разинув рот, и его сухой язык прилип у него к гортани, им овладело страшное озлобление. А когда она прошла мимо, пошатываясь от слабости, едва в состоянии прямо держать свою прелестную головку, он поднял глаза к побелевшему небу и пристально посмотрел на солнце, дивясь, откуда ж это могла свалиться на него такая жестокость? Да, она сидит в нем, в этом позлащенном короле, таком же безжалостном, как жгучее солнце, и таком же быстром и блестящем, как оно! О, трус, трус! В эту минуту Жиль мог бы наброситься на Ричарда и, как собака, изодрать его могучие плечи. Погрызть - вот его единственное утешение! Он вытянул свою руку и запустил в неё зубы.

А король Ричард, высоко закину голову, сел на коня на церковном дворе и среди толпы поехал впереди носилок Жанны, направляясь к Верблюжьей улице. Его сквайры бросали серебряные монеты в кучи народа, стоявшего на пути. Войдя в дом, он уложил Жанну на постель, а сам стал перед ней, подняв высоко её ребенка. Сам он был в таком приподнятом настроении, которое не знало препон. Жанна, ослабевшая и такая худенькая, что казалась почти прозрачным, бестелесным видением, тихо улыбалась, как улыбаются слабосильные, когда их только что уложат в постель.

- Эй, Фульк Анжуйский! - запел Ричард. - Фульк, сын Ричарда, сына Генриха, сына Джеффри, сына Фулька! Фульк, сын мой Фульк! Я сейчас посвящу тебя в рыцари!

Одной рукой держа ребенка, другой он вынул из ножен свой длинный меч и плашмя приложил его к покачивающейся головке малютки.

- Встань, сэр Фульк Анжуйский, верный рыцарь своего дома! Ты будешь господином де Кюньи, когда я вернусь домой с тобой. Клянусь Ликом Господним! - воскликнул он, как будто что-то вдруг припомнив. - Надо ему достать примету - ветку терновника!

- Дорогой, возлюбленный мой господин! - лепетала Жанна, чуть живая от потери сил. Но он продолжал бесноваться.

- Когда я, Фульк, как ты теперь, лежал голенький под боком у матери, отец послал за веткой терновника и заткнул её за мою подушку, будто я сам её держу. Как же ты-то будешь без неё, мой мальчик? Разве ты не из терноносцев?

Ричард положил ребенка на руки няньки, подошел к дверям и давай выкликать Гастона Беарнца, дофина Овернского, Меркадэ и самого чёрта! Епископ Солсбери прибежал на крик короля.

- Епископ! Ты должен сегодня сослужить мне службу! - промолвил король Ричард. - Садись на корабль и отчаливай живо, дружище! Доплывешь до Бордо, а оттуда, верхом, по болотам, за Анжер. Там ты сорви для меня ветку терновника - и духом назад! Мне её необходимо иметь, говорю тебе - так поезжай! Торопись, епископ! Бог да будет с тобой!

Епископ начал было бормотать:

- Я тебе больше не государь, если твой корабль ещё будет виден на закате! - возразил Ричард. - Зови меня тогда, скорее, князем дьявола! Пойди, повидайся с моим канцлером, снеси ему мой перстень, да ничего не забудь! Убирайся же, да живо назад!

- О, государь, постойте! - воскликнул в отчаянии епископ. - Да ведь до Пасхи терна не будет, а у нас ещё только первый Спас!

- Бог сотворит чудо, я уверен! - возразил король. - Ступай же!

И, буквально вытолкав епископа за дверь, он вернулся к Жанне. Она лежала в глубоком обмороке. Это опять привело его в бешенство, но уже иного рода. Он грохнулся на колени, потом подхватил её на руки и принялся носить по комнате. Он кричал на всех святых и на самого Бога, вытворял всякие безумные выходки и только одну разумную вещь упустил из виду - позвать врачей. Наконец, вошел аббат Милó, он спас Жанну от него для дальнейших предопределений Господа.

Придя в Замок к королеве, граф Сен-Поль застал там маркиза. Беранжера тоже лежала бледная, дрожащая, и то сжимала, то разжимала свои маленькие ручки. Монферрат стоял у неё в головах. Три из её дам окружали её на коленях, шепча ей что-то на её родном языке и предлагая то апельсиновой воды, то леденцов, то опахало из перьев, Сеп-Поль остановился так, чтобы она могла его видеть, и преклонил колени.

- Мадам! - обратился он к ней. - Как здоровье вашей милости?

Маленькая женщина вздрогнула, но не проявила никакого внимания.

- Государыня! - начал опять Сен-Поль. - Я - пэр земли французской, но прежде всего я - рыцарь! Я дерзнул сюда явиться, чтобы послужить вашей милости, вместе с моими людьми. Прошу вас вымолвить хоть слово!

Маркиз сложил руки. С его широкого белого лица было хоть картину писать!

Ладони королевы Беранжеры были в кровь исцарапаны её ноготочками, содравшими кожу. Она вся побелела, в её черных сверкающих глазах не было видно зрачков. Когда Сен-Поль заговорил с ней вторично, она вся задрожала до того, что не могла сдержать себя и принялась метаться головой по подушкам. Но вот она заговорила:

- Я страдаю, ужасно страдаю! То, что мне приходится терпеть, превосходит всякое понимание; ни одна девушка не выносила ничего подобного. Где же Бог? Где Мария? Где ангелы?

- Милая наша, дорогая государыня! - заворковали вокруг неё женщины, одна даже погладила рукой по её лицу. Но королева стряхнула прочь эту руку и продолжала ныть, жалуясь даже откровеннее, чем сама хотела.

- Можно ли так поступать с королевской дочерью, Господи Иисусе Христе? Что ж это за супружество, когда новобрачную бросают в самый день свадьбы?

Она вскочила на своей постели в присутствии мужчин, схватила себя за грудь и завопила:

- Она родила ему ребенка! Он теперь с ней! А я разве не годна для того, чтобы иметь детей? Или здесь никогда молока не будет? О, о... Такого позора я не могу снести!

Она закрыла лицо руками и принялась раскачиваться в кровати.

Монферрат был действительно тронут. Он сказал тихонько Сен-Полю:

- На что же мы, рыцари, если можем терпеть такую несправедливость?

- О, Боже! Помоги поправить дело! - промолвил Сен-Поль, всхлипывая.

- И Он поправит, - проговорил Монферрат. - Если мы сами Ему поможем!

Это замечание напомнило Сен-Полю его собственные слова Жилю де Гердену. Он поспешил броситься перед королевой на колени, чтобы запечатлеть свою преданность.

- Дама моя Беранжера! - горячо воскликнул он. - Возьмите меня в свои ратники! Я дурной человек, но, конечно, не такой дурной, как он. Пустите меня сразиться с ним за вас!

- Ну, что вы можете поделать против такого славного человека? Он - величайший о мире властелин.

- О, Donicncddio! - рыкнул маркиз. - У меня кое-что найдется, чтобы посбить эту славу. Любезная наша государыня! Мы пойдем помолимся, чтобы Бог послал вам здоровья.

Приложившись к её ручке, он увлек за собой Сен-Поля, который весь дрожал от наплыва мыслей, пламенным потоком охвативших его.

- О, клянусь моей душой, маркиз! - воскликнул юноша, когда они опять вышли на свет Божий. - Что же бы нам сделать, чтобы загладить эти злодейства?

Маркиз лукаво взглянул на него.

- Прикончить негодяя, который натворил их.

- Но чисто ли мы поступим, маркиз? Нет ли у нас тут каких собственных задних мыслей?

- Дело довольно чистое! Придешь ли ты к Мушиной Башне сегодня ночью?

- Да, да, приду! - отозвался Сен-Поль.

- Только смотри, со мной будет человек, который может сослужить нам службу! - продолжал маркиз.

- А! - сказал Сен-Поль. - И со мной тоже. Маркиз почесал нос.

- Гм! - промычал он наставительно. - А кто он, может быть, этот ваш человек, Сен-Поль?

- А вот кто: человек, который имеет столько же причин ненавидеть Ричарда, как и эта бедная дама.

- Да кто же он?

- Поклонник моей сестры Жанны.

- Клянусь Причастием! - воскликнул Монферрат. - Нас будет целая компания влюбленных.

На том они и распростились.

Мушиная Башня стоит в стороне от города, на песчаной косе, которая раздваивается и как бы двумя крюками охватывает болотину, покрытую пенистым илом, морской травой и отбросами - словом, всем, что только попадается мусору и грязи в стоячей воде. Только перед ней лежит часть моря, где уже начинаются прилив и отлив, хотя ленивые, не выше полуфута. С другой же стороны тянется плотина, которая подходит к городской стене. Над этим омертвелым болотом и вокруг него день и ночь вы услышите жужжанье бесчисленного множества больших мух, а в полдень можно даже видеть, как они плотной завесой висят в тяжелом воздухе. Говорят, это оттого, что в глубокой древности здесь совершались гекатомбы в честь идолов. Но есть и другая, более правдоподобная причина: эта болотина - просто кладбище мертвечины, и она отвратительно воняет. Всякая падаль, которую бросают с городских стен, приплывает сюда и остается тут гнить. Мухи поживляются здесь, чем случится. Им приходится делиться добычей с водяными и земными тварями, крупные рыбы приплывают сюда покормиться, а по ночам шакалы и гиены спускаются с гор и пожирают то, что им удастся стянуть. Но не раз случалось, что акулы стаскивали этих хищников в воду и лакомились свежим мясцом, если им позволяла их сестра-акула. Как бы то ни было, это место одарено ужасным названием, ужасным запахом и ужасным шумом жужжанья мух, которое сливается с всплесками акул. Их, впрочем, редко можно видеть: вода-то слишком для этого плотна. Но можно угадать присутствие акул по маслянистым струйкам на поверхности в виде головок больших стрел, которые оставляют за собой в зловонной тине плавники прожор, снующих от одного трупа к другому.

Туда-то в глухую ночь явился Монферрат, в черном плаще, зажимая себе нос, но не препятствуя ушам своим слышать затаённый гул мушиного жужжанья. При свете звезд и блеске зловонной воды он мог ясно различить высокую фигуру в длинном белом одеянии. Незнакомец стоял над самым краем болотины и смотрел на акул. Маркиз спрятал своих телохранителей за башней, перекрестился, вынул меч, чтобы проложить себе дорогу сквозь чудовищную тучу мух, и так шел себе вперед, движениями своими напоминая человека, который вяжет снопы.

Высокий человек видел его, но не шевельнулся. Маркиз подошел к нему вплотную.

- Друг мой, на что это ты смотришь? - спросил он по-арабски.

- Я смотрю на акул, которым достался новый труп, - ответил незнакомец. - Видишь, какая суета поднялась у них в воде! В этом вихре участвует с полдюжины таких чудовищ. Смотри, смотри: вон ещё одно спешит!

- Помилуй Бог! Не могу я смотреть на это! - отозвался он.

- Что ж тут такого? Они дерутся из-за мертвеца, - спокойно пояснил араб.

- Весьма возможно, - согласился маркиз. - Ты, друг мой, свыкся с мыслью о смерти; и я тоже. Я не боюсь никого из живых людей; но эти большущие рыбы приводят меня в ужас.

- Ты дурак! - возразил араб. - Они просто добывают себе пищу. Но ты и я, мы ищем для себя чего-нибудь получше: мы должны добывать пищу для души своей. А душа человека страшно прожорлива; и её вкусы более странные, нежели вкусы акулы.

Маркиз посмотрел на мух.

- О, Боже мой! Араб, послушай: уйдем отсюда! Неужели нет покоя от этих мух?

- Конечно нет, и никогда не будет, - сказал араб. - Здесь брошены тысячи убитых, а мухи ведь тоже есть хотят.

- Фу! Это ужасно! - обливаясь холодным потом, проговорил Монферрат.

Араб повернулся к нему. Лицо его было закрыто, а голова - одно безобразие: словно торчал колпак плаща, и голос выходил, как из порожней одежды.

- Послушай-ка, маркиз Монферрат! - обратился к нему этот голос. - Что тебе от меня надо здесь, у Мушиной Башни?

Маркизу припомнилось, что ему было нужно.

- Мне надо убить человека... Только не здесь, не здесь, о, Иисусе Христе!

- А кто тебя прислал? - спросил араб.

- Шейх Моффадин, узник, во имя Али и Абдаллаха, слуги Али.

Так сказал маркиз и облобызал бы араба, но под колпаком ему не видно было признаков лица, и он не решался целовать пустоту.

- Идем со мной! - сказал араб.

Через час маркиз вошел в Башню, содрогаясь. Там его ждали граф Сен-Поль, эрцгерцог Австрийский и Жиль де Герден. Никто ни с кем не поздоровался.

- Ну, где же ваш человек, маркиз? - спросил Сен-Поль бледного, как смерть, итальянца.

- Он там, смотрит на акул, - шепотом отвечал маркиз. - Но он готов сослужить нам службу, если у нас хватит смелости воспользоваться им.

Он хватил рукой по мухам, которые вились у него над головой.

- Страшное здесь место, скажу вам, Сен-Поль, - продолжал Монферрат, вытаращив глаза. Сен-Поль пожал плечами.

- Дело, которое мы затеваем, дорогой маркиз, не из изящных, не забудьте этого! - заметил он.

- Клянусь Спасителем! - воскликнул он. - Надо страшно ненавидеть человека, чтобы сговариваться тут насчет него.

- А ваша ненависть достаточно велика для этого? - спросил Сен-Поль.

Маркиз внушительно огляделся вокруг. Он заметил, что эрцгерцог спокойно перебирает пальцами, а Герден стоит, нахмурившись, уставясь в землю глазами.

- О, будьте покойны! - воскликнул Сен-Поль, кивнув на Гердена. - Этот человек ненавидит посильнее, чем мы с вами: у него на это больше причин.

- А у вас какие причины, скажите-ка, Евстахий? - всё ещё шепотом спросил Монферрат.

- Я его ненавижу, - отвечал тот, - за брата моего, которому он переломил спину; за сестру мою, которой он разобьет сердце, прежде чем порвет с ней; за весь мой дом, которому он нанес оскорбление в лице графа Эда; за то, что он - настоящее анжуйское отродье: безжалостный, как кошка, свирепый, как собака; за то, что он - бездушная, увертливая, предательская, скрытная, подлая скотина! Довольно с вас этих причин?

- Клянусь Богом, Евстахий! - задыхаясь, проговорил Монферрат. - Я не думаю. Но... только не здесь!

- А ещё, - продолжал Сен-Поль, - я его ненавижу за милую Беранжеру, Надеюсь, эта ненависть чиста и благородна? Эта изнуренная женщина, вся побелевшая, корчащаяся в постели, пробудила во мне чистую жалость. Если я любил её и прежде, то теперь буду любить со всем рвением служебного долга, чтоб не изменить рыцарскому сану. Я люблю эту королеву и намереваюсь ей служить. Никогда ещё не видывал я такой трогательной красоты. Как? Неужели всего мало этому ненасытному? Неужели все эти прелести должны достаться ему? Ничего ему не достанется! Это - для меня, надеюсь. Ну маркиз, теперь ваша очередь.

А маркиз всё сражался с мухами.

- Я его ненавижу, - сказал он, - за то, что пред лицом короля Франции он меня обозвал лжецом и пригрозил мне позорной смертью.

Тут он перевел дух и посмотрел вокруг себя, чтобы проверить, какое впечатление произвели его слова.

Глаза Сен-Поля, зеленовато-серые, как у его сестры, смотрели на него довольно холодным взглядом. Герден уставился взором в землю. Эрцгерцог почесывал у себя в бороде, а вокруг сновали тучами и жужжали мухи. Однако маркизу нужны были союзники.

- Ну, друзья мои! - чуть не умоляя обратился он к ним. - Неужели всё это недостаточно убедительно? Сен-Поль сказал:

- Маркиз, вот кого вам надо выслушать! Жиль, говорите!

Жиль поднял голову.

- Я пробовал убить его. Обстоятельства были для меня благоприятны, но я не мог. Я ещё раз попытаю счастья, ведь право на моей стороне. А вам, государи мои, ничего больше не скажу: я такой человек, что мне стыдно говорить о своих желаниях, когда я сомневаюсь, могу ли их исполнить. Скажу одно: я - вассал этого человека, а всё-таки он вор! Я любил мою даму Жанну, когда ей было всего двенадцать лет, я был тогда пажом в доме отца её. Никогда отроду не любил я другой женщины, кроме неё. Нет других женщин для меня на свете! И недаром он сам отдал её мне. А потом сам же отнял её у меня в самый день свадьбы, и чтоб вернее сохранить её, убил моего отца и младшего брата. Он наградил её ребенком... Но, довольно об этом! У, трус!.. Но стану ходить, ходить за ним по пятам, пока не наберусь смелости хватить! Тут ему и будет капут! Отстаньте от меня!

Весь красный, нахмуренный, Жиль с трудом выжимал слова: он вообще был не говорливого десятка. У маркиза сверкнули глаза.

- Чёрт возьми этих мух! - завопил Герден. - Они мне не мешают, они ищут только чем поживиться.

- А мне они мешают ужасно! - с чисто итальянской откровенностью заметил маркиз. Сен-Поль рассмеялся.

- Я говорил вам, что добуду вам человека. Ну, маркиз, теперь вам двое уж сказали свои основания. Теперь говорите вы ваши!

- Я же сказал вам, что он обозвал меня лжецом! - переминаясь с ноги на ногу, ответил Монферрат.

Маркиз разразился богохульством.

- Пусть всех нас пожрет ад кромешный, если у меня нет оснований! Как?! Разве не он отстранил меня от моего королевства? Гюй Люзиньян попадет в короли его стараньем. Что может сделать против Ричарда Филипп? Что я такое перед ним, и что эрцгерцог?

Он позабыл, что эрцгерцог стоит тут же, и этот басистый косматый господин тотчас же подал голос:

- Клянусь Вельзевулом, богом этих мест, вы все увидите, кто такой эрцгерцог, когда он понадобится вам! Но я - не убийца. Ухожу домой! Я знаю, что пристало государю и чего должно ожидать от государя.

- Эх, - возразил эрцгерцог, - говоря откровенно, мне так мало нравятся все эти ваши замыслы, что, по мне, пропадай они совсем! А как мне поступить с королем английским, который оскорбил меня без меры, - это уж его и моё дело.

- Кузен! Вы оставляете меня? - воскликнул Монферрат.

- Опять-таки, кузен! Неужели это вас удивляет? - отозвался эрцгерцог и пошел прочь.

- Щепетильная свинья! - крикнул граф Сен-Поль, разгорячившись. - Он только в одну сторону воротит своими клыками! Ну, маркиз, что нам теперь делать?

- Мое дело уж налажено. У меня есть в Ливане старый друг. Только поддержите меня, вы двое, - и я всё устрою преспокойно.

- Вы наймете? - сухо спросил Сен-Поль и передернул плечами. - О, если б только мы могли положиться на вас!

- Per la Madonna (клянусь Мадонной)! - подтвердил маркиз.

- Что же ты будешь делать, Жиль? - спросил Сен-Поль нормандца. - Ты предоставишь это дело маркизу Монферрату?

В отчаянии от такого безумного решения маркиз всплеснул руками.

- Ты, только ты один со мной заодно, о мой Евстахий! - вскричал он.

Сен-Поль поднял на него глаза.

- Я не согласен ни с тем, ни с другим. У меня есть план получше ваших. Вас удовлетворяет удар в спину...

Сен-Поль опять передернул плечами.

- Такая уж у него привычка, у маркиза. Но не всё ли равно? Вы хотите свернуть ему шею? Ну, и я также. Но я хотел бы втоптать его не в землю, а в преисподнюю. Я хочу видеть, как он будет мучиться, как он будет пристыжен. Я хочу разрушить все его надежды, сделать его посмешищем всех королей, волочить в грязи злосчастия его гордый дух. Фи! Неужели вы думаете, что он состоит из одной только плоти? Он создан из более высокого состава. Вот мне и хочется обратить его в то, чем он делает других - в грязную, поганую, истрепанную тряпицу. Для этого-то ещё много предстоит работы и дома и здесь. Там позаботится король Филипп, а я остаюсь при войске.

общем мы сходимся.

Прежде чем разойтись, они сделали себе надрезы на руках и смешали свою кровь. Маркиз поплотнее закрыл и обвязал свою ранку, чтобы мухи не добрались до неё. В то время, как они шли своей дорогой через город, до них донесся возглас караульного с главной сторожевой башни:

С башни на башню и с берега далеко в море пронесся этот крик. Услышала его Жанна в своей постели, нагретой её раскаленным телом. Услышал его и Ричард, стоявший в ту пору на коленях в одной часовне. Он сотворил крестное знамение и повторил слова сторожа. Королева Беранжера стонала во сне. Герцог Бургундский храпел, а араб поплевывал в болотину.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница