Отрывки из Шекеспировых трагедий

Автор:	Шекспир У., год: 1789
Примечание:	Перевод А. А. Петрова
Категория:	Сценка
Связанные авторы:	Петров А. А. (Переводчик текста)

Гамлетово размышление о смерти. В прозаич. перев. [А. Петрова]. - В кн.: Учитель или всеобщая система воспитания, ч. 1. М, Унив. тип. Н. Новикова, 1789, с. 99.

Монолог Генриха IV, когда он ночью получил известие о возмущении графа Нортумберландского. Перев. с немец. [А. Петрова]. - В кн.: Учитель или Всеобщая система воспитания... ч. I. М, Унив. тип. Н. Новикова, 1789, с. 100.

[Король Генрих IV. Отрывок из 2-й части, дейст. IV, сц. 4]. Прозаич. перев. с немец. А. Петрова. - В кн.: Учитель, или Всеобщая система воспитания... ч. I. М, 1789, с. 101--103.

[Отрывок из "Короля Генриха V". Дейст. IV, сц. 3. Прозаич. перев. с немец. А. Петрова]. - В кн.: Учитель, или Всеобщая система воспитания, Ч. 1. М, 1789, с. 103--104.

Падение Кардинала Волзея при: Генрихе VIII [Отрывок из III действ, сц. 2]. Прозаич. перев. с немец. [А. Петрова]. - В кн.: Учитель, или Всеобщая система воспитания, ч. I. М, 1789, с. 104--107.

Ссора Брута с Кассием. Из трагедии: Юлий Цесарь. [Отрывок. Дейст. IV, сц. 3]. Прозаич. перев. с немец. [А. Петрова]. - В кн.: Учитель, или Всеобщая система воспитания, ч. I, М., 1789, с. 108--111.

Быт ли, или не быть? -- Что благороднее? терпеть ли в душе язвы и удары злобного рока; или вооружиться противу моря страданий, и воспротивясь, скончать их? -- умереть - заснуть - и сим сном прекратить все сердечные скорби, все нещастия, каким человек подвержен: колико достойный желания конец! - умереть - заснуть; - заснуть! но может быть и сны видеть: ах! вот что решить трудно! Может быть и во сне смертном, когда мы свергнем с себя сию тленную плоть, сновидения будут нам представляться. Сие нас ужасает. Сие-то делает бедствие толь долговечным. Кто бы захотел сносить удары и насмешки щастия, несправедливость тиранов, надменность гордых, мучения презренной любви, нарушение законов, и то, как негодные люди попирают ногами терпеливую заслугу, когда бы можно было кинжалом покой себе доставить? Кто захотел бы более стенать и под тяжким бременем жизни проливать пот. Но страх чего-то после смерти, незнаемая страна, откуда ни один еще странник не возвращался, обуздывает волю и заставляет нас терпеть лучше зло известное, нежели бежать к иному, которого еще не знаем? -- Так-то совесть во всех нас робость вселяет. Размышление покрывает бледностию горящее лицо решимости, и смелые и важные предприятия в стремлении своем останавливаются и пропадают.

Монолог Генриха IV, когда он ночью получил известие о возмущении графа Нортумберландского.

Коль многия тысячи беднейших подданных моих наслаждаются теперь сном! о приятный сон! нежный питатель натуры! чем я тебя прогнал? Для чего не хочешь уже ты смыкать глаз моих и чувства погружать в забвение? Для чего лежишь ты, сон, в дымных хижинах, протянувтись на жесткой соломяной постеле и жужжанием ночных мух усыпляем, охотнее, нежели в благовонных комнатах знатных людей, под пышными балахинами и при звуке приятнейшей мелодии? О глупой сон! для чего лежишь ты с чернью на гнусных постелях, и убегаешь от Царского ложа? Или ты хочешь смыкать глаза только матрозу на высокой колеблющейея мачте и качать его голову в колыбеле свирепых и яростных волн, когда сражающиеся ветры схватывая бурные громады вод за вершины, крутят ужасные их головы и бросают их с оглушающим ревом на склизкия снасти, так, что от страшного шуму и самая смерть пробуждается? О сон несправедливый! ты даришь покой свой обмокшему матрозу в такое бурное время; а в самую тихую и спокойную ночь, при всех удобствах и пособиях, не даешь его Королю. - Спи, щастливая чернь! глава, тягчимая короною, покоя не имеет.

Король Гейнрих IV, находясь при смерти, приказал положить корону подле него на подушку. Принц Валлийский (который после был славным Гейнрихом V, победителем Франции, но прежде вел жизнь весьма распустную) сидел подле него. Король заснул; а Принц подумав, что он уже скончался, взял корону с подушки, углубился в важные размышления, и в великой печали вышел в другую комнату. Король, проснувшись, спросил о короне и о сыне своем, который в самое то время вошел и сказал:,Король при сем случае говорил ему следующее.

Желание твое, Гейнрих, родило сию мысль. Жизнь моя тебе наскучила; я тебе в тягость. Ты желаешь прздного моего престола так ждно, что украшаешься знаками моего достоинства, хотя час твои еще и не пришел. Безразсудный юноша! ты желаешь величества, которого сносить не можешь. Подожди еще одну только минуту; облако величества моего слабым только ветром удерживается от падения и скоро уже упадет; день мой кончается. Ты похитил то, что чрсз несколько часов и без преступления было бы твое. При смерти моей подтвердил ты совершенно мое чаяние. Жизнь твоя явно показывала, что ты не любил меня; а теперь хочешь ты, чтоб я умер с уверением в том. - - Как! ты и получаса потерпеть меня не можешь? Так пойдиж и сам приготовь мне гроб. Пусть радостный звон возвещает слуху твоему, что ты коронован, а не то, что я умер. О когда бы все слезы, которые излиются на смертный одр мой, были каплями бальсама на освящение главы твоей! Но только полои меня к забвенному праху; отдай червям того, кто тебе жизнь дал. Свергай моих чиновников истребляй мои законы; ибо наступило такое время, в которое стройность служт только посмешищем. Гейнрих пятой коронован. Торжествуй, суетность! падите Царские чиновники! удалитесь, мудрые Советники! Шатяющиеся тунеядцы, соберитесь отвсюду к Английскому двору! соседния земли, освободитесь от своих извергов! Естьли имеете вы злодея, который может ругаться, пить, плясать, шататься по ночам, грабить, делать смертоубийства, и старые злодеяния новым образом производить: радуйтесь! он не будет уже вас тревожить; Англия даст ему достоинство, знатность и власть. Ибо Гейнрих пятой снимет узду воздержания с обузданной наглости, и даст лютому псу сему волю вонзать зубы свои во всякого невинного. О бедное мое королевство, потрясаемое внутренними бурями! когда уже и попечение мое не могло удерживать твоих распуств, чтож станется с тобою, когда распуство только будет твоим попечением? Паки превратишься ты в пустыню, и населено будешь волками, прежними твоими обитателями!

Простите меня, государь! Желал бы я отвратить трогательную сию и прискорбную укоризну моими слезами, пока вы еще в огорчении не произнесли ее, а я не выслушал. Вот корона ваша, и Носящий вечную корону да сохранит ее вам надолго! Естьли я когда либо желал её более, нежели вашей славы, более, нежели чести вашеи: то пусть никогда не стану я от сего знака унижения, которым исполненное почтения серде научает меня изъявить глубочайшую преданность. Небо да бует мне в том свидетелем, коль прискороно было серду моему, как я, вошедши сюда, нашел вас без дыхания! Естьли сие притворство, то пуст умру я в нынешнем моем распустве, пусть не останусь жив, дабы никогда не мог показат свету славной перемены, которую я предприял. Вошедши сюда, чтоб вас увидеть, почел я вас уже мертвым; (и в самом деле, Государь! вы уже мертвым казались.) Я говорил короне, как бы она меня разумела, и укорял ее так: заботы, которые ты налагаешь истощили силы родителя моего. Укоряя ее таким образом, возлжил ее на себя, дабы, как верному наследнику должно, испытат против нея мои силы, как против такого врага, который при моих глазах умертвил моего родителя. Но естьли в сие нремя исполнила она сердце мое радости, или возбудила в духе моем высокия мысли гордости, - - то небо да лишит меня её навеки, и да соделает меня беднейшим на вазаллом, преклоняющим пред нею колена свои с почитанием и страхм!

Речь Гейнриха V пред сражением при Азинкуре, где одержал он славную победу, которою утвердился в завладении Франции, и которую все Английские Историки весьма прославляют, ибо он только с двенатцатью тысячами Англичан разбил почти шестьдесят тысяч Французов. - - Граф Вестморландской сказал пред сим сражением: естьли бы теперь были у нас здесь хотя десять тысячь человек из тех, которые в Англии живут теперь в праздности!,, - - Но король ответствовал ему с мужеством и неустрашимостию:

Кто сего желает? Родственник мой Вестморланд? - - Нет, любезный родственник! естьли нам умереть определено, то для отсчества довольно уже и нас лишиться; естьлиж живы останемся, то чем нас менее, тем больше чести получим. Для Бога! прошу тебя, не желай ни одного человека более. Я никогда не пекся о золоте; не забочусь о том, сколько людей питаются моим иждивением; не прискорбно мне, когда люди носят мое платье. Наружные вещи не прельщают моих желаний. Но естьли жадно желать чести, преступление, то я величайщий преступник из всех смертных. Нет, нет, Милорд, не желай ни одного человека из Англии. Клянусь, что за самую лучшую надежду не отдал бы я столь великой чести, естьлиб мне должно было разделить ее хотя еще с одним человеком. - - Не желай ни одного человека, Вестморланд! но еще объяви всему моему войску, чтобы всякой тот, кто не чувствует в себе бодрости к сему сражению, шел отсюда; пусть дадут ему паспорт, пусть дадут ему денег на дорогу. Мы не хотим умереть вместе с таким человеком, который с нами умереть боится. Сеи день называется праздником Св. Криспиана. Кто переживет сей день и благополучно домой возвратится, тот будет прыгать от радости, когда наименуют при нем нынешнии день; имя Криспианова дня будет ободрять его. Кто переживет сей день и доживет до старости, будет всякои год угощать соседов своих накануне нынешняго дня, и сказывать им: завтра день Св. Криспиана! обнажит руку свою и будет показывать знаки ран своих. Старые люди забывчивы; но они не все позабудут, пользуясь выгодами, вспомнят и о делах, в нынешний день совершенных. Они затвердят имена. наши, как самые обыкновенные слова; имена Короля Гейнриха, Бедфорда и Ексетера, Варвика и Талбота, Салисбери и Глостера, будут повторяемы ими при полных стаканах. Храбрый отец разскажет дела наши своему сыну, и отныне до кончины мира день Криспианов никога не пройдет без того, чтоб не вспомнили об нас, об нас немногих щастливых, о горсти братий. Ибо кто прольет сегодни кровь свою со мною, тот будет мне брат; какого бы низкого состояния он ни был, сей день сделает его благородным, и благородные, которые теперь в Англии спят еще на постелях, будут почитать то за нещастие, что не были здесь, и пренебрегать свою храброст, пока будет говорить кто либо из тех, которые вместе с нами сражались в день Св. Криспиана.

Волсей. Прости, вся моя знатность! прости навеки! Таково-то состояние человеческое! Сегодни показываются на нем нежные цветы надежды; завтра оно цветет и все покрыто бывает скоим цветом. Но на третий день, когда добрый человек спокойно думает, что знатность его согревает, приходит мороз, смертоносный мороз, подгрызает корни её, и человек упадает, так, как я пал. Подобно малымь резвым рабятам, плавающим на пузырях, отваживался я во многия лета пускаться в море чести и гораздо далее моей глубины. Наконец напыщенная гордость моя разселвсь подо мною и предала меня обессилевшого и устаревшого в службе, предала меня во власт бурной реки, в которой погребен буду навеки. Суетная пышность и честь мира сего! я вас ненавижу. Вновь чувствую язву в сердце моем. О коль нещастлив человек, зависящий от милости Государей! от той улыбки, которои он домогается, от ласкового государева взору, до его падения столько бывает страха и забот, каким самая война и женщины не подвержены. Когдаж падет, падет как Луцифер, и не остается уже ему надежды.

В. Ты дивишься моему Нещастию? Можешь ли дивиться тому, что знатный человек пал с высоты своей? - - Ты плачешь? и так я уже совершенно пал.

В. Я очен в хорошем состоянии. Никогда еще не бывал я так истинно щастлив, любезый Кромвель! Теперь я сам себя узнаю; чувствую в себе мир, превыщающий все мирския достоинства; чувствую тишину, спокоиствие совести. Король излечил меня; он из сожаления снял бремя с сих плечь, с сих обветшалых подпор, бремя, от которого бы и король утонул, чрезмерную часть. Такая честь, Кромвель, есть бремя, слишком тяжкое бремя для такого человека, который небесного блаженства надеется.

К. Я радуюс тому, милостивый государ, что вы так пользуетесь своими обстоятельствами.

В. Я надеюсь, что пользуюсь ими. Мне кажется, что твердостию духа моего способен я сносить еще более нещастий и гораздо жесточайших, какими слабые мои неприятели и угрожать мне не могут. Что нового слышно?

К. Самая важная и печальнейшая новость та, что вы пришли в немилость у короля.

К. Другая та, что Томас Мор определен на ваше место Канцлером.

В. Слишком скоро. - - Однако он ученый человек. Я желаю ему, чтоб он долго сохранял себя в милости у Короля, и наблюдал бы правосудие для самой истины и для собственной своей совести, дабы слезы оплакивающих его сирот были монументом костям его, когда он совершит свос течение и уснет с миром. Что еще?

К. Кранмер возвращен с торжеством и определен в епископы кентерберийские.

К. Наконец Леди Анна, с которою Король давно уже втайне сочетался браком, сегодни, идучи в церковь, публично объявила себя Королевою. Теперь ни о чем более не говорят, как об ее короновании.

В. Вот бремя, которое меня свергло. О Кромвель! Король обманул меня. Одна сия женщина лишила меня навсегда всех моих достоинств. Солнце никогда не осветит знатностн моей; его сияние не будет уже позлащать толпы благородных людей, которые прежде улыбки моей ожидали. Пойди, Кромвель! удались от меня. Я бедный, сверженный человек; я не достоин уже быть твоим начальником. Старайся получить доступ к Королю. Я сказывал ему о тебе и о твоей верности. Он наградит тебя. Напоминание обо мне тронет его. Я знаю благородное его серде. Услуги твои много обещают; он не пренебрежет их. Не оставляй его, любезный Кромвел! пользуйся сим случаем и пекись о собственной своей безопасности впредь.

К. Ах Милорд! я должен вас оставить? должен оставить толь великодушного, милостивого и верного господина? О вы, которые имеете не железное сердце! засвидетельствуйте все, с какою горестию Кромвель оставил своего повелителя! Королю посвящаю я мои услуги, но молитва моя вечно, вечно вам посвящена будет.

В. Кромвел! при всем моем нещастии не думал и слез пролит. Но ты похвальною твоею верностию принудил меня уподобиться женщне. - - Осушим глаза наши; и тепер Кромвель, послушай, что я еще тебе скажу. Помни только о моем падении и о причине моего нещастия; и некогда, как я совсем уже забыт буду, как я буду уже спать под хладным мрамором и никто обо мне не вспомнит, скажи, что я тебя сему научил. Скажи: Волсей, который некогда носим был волнами чести и узнал опытом все глубины и бездны знатности, Волсей покзал тебе пут, которым можеш ты избавиться от такого кораблекрушения, путь безопасный и спокойный, хотя начальник твой сам с него и совратился. Заклинаю тебя, Кромвель! отвергни честолюбие. Сим грехом и Ангелы пали; чегож ожидать от него человеку, подобию Творца своего? Себя менее всех люби. Почитай тех, кто тебе служит. Подкупая людей, не получишь столъко пользы, как наблюдая честность. Носи всегда кроткой мир в руке своеи, дабы заставит завистников молчать. Храни правду и не унывай. Не имеи иного предмета, кроме предмета отечества, предмета Божия и предмета истины. Естьлиж и падеш тогда, Кромвел, падешь как блаженный страдалец. Служи королю. - - Тепер, прошу теоя, введи меня сюда и возьми роспись всему моему именю. Я отдаю Королю все до последней копейки. Платье мое и невинност пред Богом сут все, что я теперь своим назвать смею. О Кромвель! естьлиб я служил Богу моему с половиною той ревности, с какою Королю служил, верно не

К. Милостивый государь, должно имет терпение!

В. Я имею его. Простите, мирския надежды! моя надежда в небесах обитает.

Кассий. Что ты меня обидил, это явно. Ты осудил и наказал Луция Пеллу за то, что он принял от Сардинцов подарки; а письмо мое, в котором я тебя за него просил, ты пренебрег.

К. В такое время, как ныне, не должно всякой проступок слишком строго наблюдать.

Б. Но позволь сказать себе, Кассий, что на самого тебя есть великое подозрение в том, что ты осквернил руки свои и продавал за золото места в службе недостойным людям.

К. Я? руки свои осквернил? Ты знаешь, что Брут это мне говорит. Клянусь богами! иному сие слово было бы уже последнее.

Б. Имя Кассиево прикрывает сие лихоимство, и для того наказание отвращается.

Б. Вспомни Март! вспомни пятыйнадесять день сего месяца! не излилась ли за правду кровь великого Юлия? Какои бы злодей пронзил тело его не за правду? - - Нам ли, поразившим величайшого мужа в свете за то только, что он защищал грабителей, нам ли ныне самим осквернять руки свои лихоимством и продавать богатую награду великой чести за горсть ничего не стоящего металла? Я хотел бы лучше быть псом и лаять на луну, нежели таким римлянином.

К. Брут! не брани меня. Я не стерплю того. Я воин; я старее в службе и способнее тебя дааать предписания.

К. Не доводи меня до крайности. Я забудусь. Береги жизнь свою. Не раздражай меня более.

Б. Да, и еще более! Сердись, пока гордое твое сердце разорвется. Пойди, покажи невольникам твоим, как ты сердит! заставь рабов своих трепетать! Не уже ли я должен почитать тебя? Не уже ли должен и стоять пред тобою и льстить твоему упрямству? Пусть кипит в тебе яд твоей досады, хотя бы ты от того умер! отныне будешь ты служить мне шутом, посмешищем, когда разсердишься.

К. Ты всем меня обижаешь. Ты меня обижаешь, Брут! Я назвал себя старшим воином, а не лучшим. Навал ли я себя лучшим?

К. Сам Цесарь, когда бы жив был, не смел бы так оскорбить меня.

К. Не искушай слишком любви моей к тебе. Я могу сделать то, в чем после раскаиваться буду.

Б. что оне пролетают мимо меня, как легкие ветры. Я посылал к тебе просить некоторой суммы денег; а ты отказал мне. (Я не могу доставать денег подлыми способами. Клянусь небом, что лучше хотел бы отдать сердце мое в деньги переделать и кровь мою перелить в драхмы, нежели отнять неправдою из затверделых рук земледельца скупую награду трудов его.) Я посылал к тебе за деньгами на жалованье моим легионам; а ты мне в них отказал. Пристоин ли Кассию такои поступок? Так ли бы я отвечал Кайю Кассию? что не даст друзьям своим такой бездельной суммы: то ударьте всеми своими громовыми стрелами и разразите его на части!

К. Глаза друга никогда не увидели бы пороков.

К. Прийди Антоний, и ты, молодой Октавий! прийдите, отмстите одному Кассию. Мир сей постыл Кассию. Он ненавидим тем, кого любит; укоряем от брата своего; разруган, как невольник; все пороки его замечены, записаны, прочитаны и затверждены в памяти, чтобы всегда упрскать меня ими. О когда бы мог я и жизнь мою излить со слезами! - - Вот мой кинжал! Вот обнаженная грудь моя, и в ней сердце, богатейшее рудокопен Плутусовых, драгоценнейшее золота. Естьли надобно тебе сердце Римлянина: возьми его! Я, который отказл тебе в деньгах, отдаю сердце мое. Порази меня так же, как Цесаря. Я знаю, что и во время жесточайшей к нему ненависти любил ты его более нежели когда либо любил Кассия.

Б. Вложи кинжал свой в ножны. Сердись еще естьли хочешь, но гнев твой пройдет. О Кассий! ты имеешь дело с таким человеком,

К. Для того ли только жил Кассий, чтоб служить Бруту своему предметом шуток и посмешищем, когда огорчение и досада его терзают?

К. Не уже ли ты столько меня не любишь, чтобы стерпеть то, когда я в запальчивости, которая мне от матери моей досталась, забываюсь.

Б. Да, Кассий, с сего времени, когда ты разсердишься на своего Брута, он будет думать, что мать твоя бранится, и стерпит.