Из трагедии "Заговор Фиеско в Генуе" (отрывок)

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Из трагедии "Заговор Фиеско в Генуе" (отрывок) (старая орфография)

Немецкие поэты в биографиях и образцах. Под редакцией Н. В. Гербеля. Санктпетербург. 1877.

Андрей. Племянник, я недоволен тобой.

Джианеттино. Выслушайте меня, мой светлейший дядя!

Андрей. Я выслушаю последняго нищого б Генуе, если он того стоит, негодяя - никогда, будь он мой племянник. Я ещё довольно милостив, что говорю с тобой, как дядя: ты заслуживаешь услышать герцога и его Синьорию.

Джианеттино. Одно только слово, светлейший герцог.

Андрей. Сперва выслушай, что ты наделал и тогда уже отвечай. Ты разрушил здание. которое я воздвигал, мало-по-малу, целые полвека, мавзолей твоего дяди, его единственный памятник - любовь генуэзцев. Это легкомыслие прощает тебе Андрей.

Джианеттино. Мой дядя и герцог...

Андрей. Не прерывай меня. Ты разрушил прекраснейший механизм правления, добытый мною у неба для моих генуэзцев, стоивший мне стольких безсонных ночей, опасностей и крови. Пред целой Генуей ты замарал мою герцогскую честь, потому-что не уважил мои учреждения. Для кого жь они будут священны, когда моя собственная кровь их презирает? Эту глупость прощает тебе дядя.

(обидчиво). Государь, вы сами прочили меня в генуэзские герцоги.

Андрей. Молчи! Ты изменник отечества: ты поразил государство в самое сердце его жизни. Заметь это, Джианеттино! Оно называется - покорностью. Потому-что пастух лег отдохнуть вечером после дневных трудов, ты уже вообразил, что стадо оставлено? Потому-что у Андрея стали волосы белы, как лунь, ты вздумал попирать законы ногами, как уличный мальчишка?

Джианеттино (надменно). Потише, герцог! И в моих жилах кипит кровь Андрея, перед которым трепетала Франция.

Андрей. Молчи! - я тебе приказываю. Я привык, чтоб и море утихало, когда говорю я. Ты наругался над царственным правосудием в самом его храме. Знаешь ли, как за это наказывают, возмутитель? Отвечай теперь!

Джиаметтино (стоит безмолвно, потупив глаза).

Андрей. Несчастный Андрей! в своём собственном сердце вскормил ты червя заслуг своих. Я сооружал генуэзцам здание, в сладкой уверенности, что оно будет смеяться над всеми усилиями времени - и вот сам вношу в него первый пожар (указывая на Джианеттино) - этого... Безразсудный, благодари эту седую голову, что хочет быть опущенной в могилу родными руками; благодари мою безбожную любовь к тебе, что я с эшафота не бросаю головы возмутителя оскорблённому государству. (Уходит.)

тайком чудные призраки мимо души моей.Постойте! постойте! Дайте мне посветить вам в лицо. Честная мысль укрепляет сердце мужчины и геройски показывает себя дню. О, я знаю вас! Это ливрея вечного лжеца. Изчезните! (Снова молчанье, потом с возрастающим жаром.) Республиканец Фиеско? Герцог Фиеско? Остерегись! - перед тобой неисходная бездна, где стынет мозг добродетели, где небо граничит с адом. Здесь-то спотыкались герои, и падали герои - и мир проклинает имена их. Здесь-то сомнение овладевало героями - и герои останавливались и делались полубогами. (Восторженно.) Но ведь они мои, сердца Генуи. Ведь мои руки водят произвольно то туда, то сюда грозную Геную? О, как лукав порок: каждого демона заслоняет ангелом! Несчастное славолюбие! Застарелое соперничество! Ангелы своими поцелуями отняли у тебя небо - и вот твоё чрево изрыгает смерть. (Содрогаясь.) Ангелов обольщаешь ты песнями сирен о безсмертии; людей ловишь ты золотом, женщинами и коронами. (После некоторого молчания.) Добыть корону - велико; отказаться от нея - божественно. (Решительно.) Да погибнет тиран! Будь свободна, Генуя, а я (понизив голос) -- твой счастливейший гражданин!

Бургоньино (останавливаясь). Но куда ты ведёшь меня, отец? Ты вызвал женя, подавленный горем - и оно отзывается ещё до-сих-пор в твоём неровном дыхании. Отвечай, или я не пойду далее.

Веррина

Бургоньино. Самом ужасном, какое ты только мог отыскать. Отец, если то, что ты мне намерен открыть, похоже на это место - мои волосы станут дыбом.

Веррина. И это еще день в сравнении с ночью моей души. Следуй за мной туда, где тление пожирает тела и смерть возседает за своей страшной трапезой; туда, где стоны погибших душ поселят дьяволов и неблагодарные слёзы горя струятся сквозь дырявое сито вечности; туда, мой сын, где мир изменяет свой лозунг и божество уничтожает свое изображение. Так стану я говорить с тобою конвульсиями, и ты, скрежеща зубами, будешь внимать мне.

Бургоньино. Внимать? чему?... Заклинаю тебя!...

Веррина. Юноша, я страшусь... Юноша, твоя кровь ещё горяча, тело твоё нежно; такия натуры чувствуют человечней, мягче; на этом тихом пламени растопляется моя жосткая мудрость. Если б холод старости или свинцовое бремя горя налегли на радостный полёт твоего духа, если б чорная, сгустившаяся кровь страждущей природы преградила путь к твоему сердцу, тогда бы ты мог еще понять язык моих страданий и подивиться моему предприятию.

Бургоньино. Я узнаю его - и оно будет моим.

Веррина. Нет, мой сын: Веррина избавит от него твоё сердце. О, Сципион! тяжолое бремя давит эту грудь: мысль, ужасная, как беззвездная ночь, способная растерзать грудь мужчины. Понижаешь ли? - один хочу я принести её в исполненье, но носить её один - я не в силах. Будь я горд, Сципион, я бы мог сказать, что мука быть единственным великим человеком. Величие самому Творцу стало в тягость - и Он сделал ангелов своими поверенными. Слушай, Сципион!

Бургоньино. Моя душа поглощает твою.

Веррина. Слушай, но не возражай! Ни слова, юный друг! Слышишь ли? - ни слова против: Фиеско должен умереть!

Бургоньино (в изумленьи). Умереть! Кожу - Фиеско?

Веррина не надо ни твоей хулы, ни твоего одобрения. Я знаю, чего оно мне стоит, и потому - довольно. По постой! Ты, пожалуй, додумаешься из-за этого до безумия. Послушай: заметил ли ты вчера, как он всматривался в наше изумленье? Человек, чья улыбка обманула всю Италию, станет ли терпеть себе равных в Генуе? Иди! Фиеско свергнет тирана - это верно; Фиеско будет опаснейшим тираном Генуи - это ещё вернее. (Поспешно уходит. Бургоньино молча и с удивлением смотрит ему вслед, потом медленно следует за тем.)

Фиеско. Веррина! как кстати! Я только что вышел искать тебя.

Веррина. И я тоже.

Фиеско. Не замечаешь ли, Веррина, какой-нибудь перемены в своём друге?

Веррина (сухо). Я не желал бы никакой.

Фиеско. И даже не видишь никакой?

Веррина (глядя в сторону). Надеюсь, что нет.

Фиеско

Веррина (окинув ею беглым взглядом). Я не нахожу никакой.

Фиеско. Вот видишь: значит, правда, что масть ещё не делает вас тиранами. После того, как мы разстались с тобою, я сделался генуэзским герцогом - и Веррина (прижимая его к груди) находит мои объятия такими же горячими, как и прежде.

Веррина. Тем хуже, потому-что я должен холодно отвечать на них.Вид величества ложится, как острый нож, между мною и герцогом. Иоанн-Людвиг Фиеско владел моим сердцем; теперь он покорил Геную - и я беру назад мою собственность.

Фиеско (удивлённый). Боже сохрани! За герцогство - это уже через-чур жидовская цена.

Веррина (мрачно, в полголоса). Гм! Разве свобода уже до такой степени вышла из моды, что республики бросаются первому встречному за позорные деньги?

Фиеско (закусывая губы). Этого не говори ни кому, кроме Фиеско.

Веррина о патриотах. (Значительно.) Оставил ли притеснитель свободы хотя один знак между чертами римской добродетели? Клянусь всемогущим Богом: потомство, прежде нежели выроет мои кости из кладбища какого-нибудь герцогства, должно будет собрать их сперва с колеса.

Фиеско (с чувством берёт его за руку). Даже и тогда, когда герцог будет твоим братом? когда он свой герцогский сам сделает казнохранилищем своей благотворительности, ходившей до-сих-пор, при его скудных средствах, по-миру? Веррина, даже и тогда?

Веррина. Даже и тогда! Возвращонная покража ещё не спасла ни одного вора от виселицы. К тому же, это великодушие не коснулось бы Веррины. Моему согражданину я ещё позволял бы сделать мне добро: моему согражданину я надеюсь отблагодарить тем же. Но дар герцога - это милость, а милости я принимаю только от Бога.

Фиеско (с досадою). Скорей можно исторгнуть Италию из Средиземного моря, чем этот упрямый ум из его заблуждений!

Веррина. Да, искусство исторгать стоит не последним в счету твоих талантов: про то может порассказать овца-Республика, которую ты вырвал из пасти волка-Дория, чтобы самому пожрать её. Но довольно об этом! Скажи мне мимоходом, герцог: за что ты повесил этого бедняка на иезуитском соборе?

Фиеско. Этот бездельник поджигал Геную.

Веррина. Но ведь этот бездельник не трогал законов?

Фиеско. Ты употребляешь во зло мою дружбу, Веррина.

. Прочь с своей дружбой! Повторяю тебе: я не люблю тебя более. Клянуся, я ненавижу тебя - ненавижу, как змея рая, свершившого первый грех в мире, под которым уже пятое тысячелетие истекает кровью! Послушай, Фиеско: не как подданный с государем, не как друг с другом, но как человек с человеком стану я говорить с тобою. (Резко и восторженно.) Ты посмеялся над величием истинного Бога, употребив руки добродетели для совершения разбойничьяго дела, заставив патриотов Генуи поработить Геную. Фиеско, если б и я был таким же честных глупцом и не заметил бы твоих хитростей - Фиеско, клянусь всеми ужасами вечности, я свил бы верёвку из собственных внутренностей моих и задавился бы, и отлетающая душа моя обрызгала бы тебя ядовитою пеною. Эта царственная проделка, конечно, разламывает пополам золотую чашу весов, полную людских преступлений; но ты посмеялся над самим небом - и твой процесс решится на страшном суде.

Фиеско (поражон и молча мерит его удивлённым взором).

Веррина. Не ищи ответа. Теперь между нами всё кончено. (Походив взад и вперёд.) Герцог генуэзский, на галерах вчерашних тиранов я видел целый ряд бедных созданий, что с каждым ударом весла пережовывают давным-давно совершонный проступок и льют слёзы в океан, который, подобно богачу, слишком знатен, чтобы считать их. Добрый государь начинает своё правление милосердием. Не освободишь ли ты галерных невольников?

Фиеско (резко). Пусть они будут первенцами моей тирании. Поди и объяви им всем свободу.

Веррина. Ты сделаешь дело только в половину, если не насладиться их радостью. Поди сам - и испытай её. Великие мира так редко бывают при том, когда делают зло: неужели и добро они должны делать из-подтишка? Поэтому, герцог не может быть слишком велик для признательности последняго нищого.

Фиеско. Ты странен, старик. Я не знаю, зачем мне идти за тобою. (Оба идут к морю.)

Веррина (остановившись с горестью). Обними меня ещё раз, Фиеско! Ведь здесь никого нет, кто бы мог подсмотреть слёзы Веррины и чувствительность герцога. Наверно никогда не бились так близко два более великия сердца, не смотря на то, мы любим друг друга так братски горячо. (Рыдая на груди Фиеско.) Фиеско! Фиеско! ты оставляешь пустоту в груди моей - и этой пустоты не наполнит всё человечество, взятое трижды.

Фиеско (растроганный). Будь моим другом!

Веррина. Сбрось этот ненавистный пурпур - и я твой друг. Первый властитель был убийца и надел пурпур, чтобы скрыть пятна своего злодейства под этим кровавым цветом. Слушай, Фиеско: я воин и не умею плакать. Фиеско, это первые мои слёзы! Сбрось этот пурпур!

Фиеско. Молчи!

Веррина (настойчивее). Фиеско, положи наградой все короны этой планеты, собери в наказанье все её пытки, чтоб я преклонил колено перед смертным - я не преклоню его, Фиеско! (Падая на колени.) Это моё первое коленопреклонение. Сбрось этот пурпур!

Фиеско. Встань и не раздражай меня более.

Веррина (решительно). Я встаю и не стану раздражать тебя более. Герцогу первое место. (Идут по доске.)

Фиеско. Зачем дергаешь ты меня за мантию? - она падает!

Веррина (с ужасающей иронией). Ну, когда падает пурпур - пусть и герцог падает с ним! (Сталкивает его в море.)

Фиеско (взывает из волн). Спаси, Генуя, спаси твоего герцога! (Исчезает в волнах.)

Кальканьо (громко). Фиеско! Фиеско! Андрей возвратился! половина Генуи перешла на сторону Андроя! Где Фиеско?

Веррина Утонул!

Центурионе. Что это, ад или дом сумасшедших отвечает мне?

Веррина. Утоплен, если это звучит приятнее. Я иду к Андрею. (Все ужасаются и остаются в неподвижных группах. Занавес опускается.)