Стихотворения (1784 г.)

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Стихотворения (1784 г.) (старая орфография)

ПРИМИРЕНИЕ.

(1784).

И я, увы, в Аркадии родился!

Была мне радость суждена,

Над колыбелью луч её светился...

И я, увы, в Аркадии родился...

Но вся в слезах прошла весна.

А жизни Май не расцветает снова,

Он для меня отцвел,

Дыханье слышу гения другого;

Он здесь, мой светоч гасит он сурово.

Мой день прошел.

Пред входом в мир незримый,необъятный

Являюсь с трепетной мольбой:

Верни-же мне права мои обратно,

Я не сорвал печати святотатно,

Не ведал радости земной.

У твоего престола в ожиданьи,

Стою, таинственный судья,

Что на весах ты весишь воздаянье

И праведна рука твоя.

Здесь ждут тебя и добрые, и злые,

Всем по заслугам воздаешь.

В сердцах читая помыслы людские,

Решаешь ты загадки вековые

И каждому свое вернешь.

Изгнанника верни из чуждой дали,

Дозволь тернистый кончить путь!

Мой светоч люди истиною звали,

Но сами дальше от него бежали,

Мне-ж не дал он с пути свернуть.

"Отдай мне молодость. За все страданья

Награду ты получишь там,

За гробом ты дождешься воздаянья!"

И я поверил, принял обещанья

И радость жизни отдал сам.

"Отдай Лауру - все, что сердцу мило!

Ведь только в небе цель твоя;

".

И я любовь из сердца вырвал силой,

Ее рыдая бросил я.

"Со смертью ты вступаешь в договоры,

Коварный принял ты обет;

Когда настанет срок, померкнут взоры

И самого тебя не будет скоро" --

Так надо мной смеялся свет.

Смеялись все: "Что значат обещанья?

Каких богов страшишься ты?

Хранители больного мирозданья,

Они людского вымысла созданья

Плоды болезненной мечты!"

"Чего еще за гробом ожидаешь?

Всю вечность покрывает прах.

Когда-ж в нее неясный взор вперяешь,

Ты сам мираж ужасный вызываешь --

Он отражает твой же страх.

Давно отжившее вновь воскрешая,

Как мумию прошедших лет,

Но, тени те из гроба вызывая,

Безсмертием зовешь ты жалкий бред.

Надежда? Вечно той-же лжи мерцанье,--

Все за нее ты потерял,

А смерть шесть тысяч лет хранит молчанье,

И до сих пор, глася о воздаяньи,

Никто из гроба не вставал".

Я видел - время в вечность улетало,

И вся цветущая земля

За ним мертва, как бледный труп, лежала,

Могила-ж никого не отдавала,--

В обет богов все верил я.

Я на земле не ведал утешенья

И не жалел себя,

Насмешки слушал, видел я презренье!

Но ожидал лишь твоего решенья,

Награды от тебя.

И вдруг я слышу голос над собою:

"Все дети равны предо мной;

Один зовут надеждою святою

И наслаждением другой.

"Но кто сорвал один - не жди другого;

Бери-же все, что тут,

Коль ты не веришь, и не жди иного --

Коль веришь, отрекайся от земного --

История есть страшный суд.

"Ты сам нашел в надежде утешенье,

А вера счастие дает.

Проси всех мудрецов решить сомненье,

Но знай - того, что унесло мгновенье,

Того вся вечность не вернет".

Кн. Д. Цертелев.

БОРЬБА.

(1784).

Нет, прочь суровый долг! зачем мне сердце гложешь?

Не требуй жертв напрасных от меня.

Когда уж погасить в груди моей не можешь

Её палящого огня!

Признать над сердцем власть...

Теперь... вот твой венок - он мне не нужен боле.

Возьми его - и дай мне пасть!

Разорван наш союз! Она, я знаю, любит...

И вдруг отречься от нее!

О. нет! пусть страсти пыл на век меня погубит:

В моем падении - блаженство все Мое!

Что точит червь мне жизнь, что гибну я в молчаньи --

Все поняла душой она

И на мои безмолвные страданья

Глядит участия полна.

О, Боже! вот оно желанное участье!

Один лишь шаг остался роковой...

Но нет, постой, дитя! мне страшно это счастье:

В нем приговор конечный мой.

О, страшная судьба! коварное сомненье!

Я здесь у цели наконец:

В ней тайных мук моих награда и венец

И роковой удар преступного паденья.

ПЕСНЬ РАДОСТИ

(1785).

Радость, первенец творенья,

Дщерь великая Отца,

Мы, как жертву прославленья,

Предаем тебе сердца!

Все, что делит прихоть света,

Твой алтарь сближает вновь;

И душа, тобой согрета,

Пьет в лучах твоих любовь.

ХОР.

В круг единый, божьи чада!

Ваш Отец глядит на вас!

Свят Его призывный глас

И верна Его награда!

*

Кто небес провидел сладость,

Кто любил на сей земли,

В милом взоре черпал радость --

Радость нашу раздели:

Все, чье сердце сердцу друга

Кто-ж не мог любить - из круга

Прочь, с слезами, отойди!

ХОР.

Душ родство! о, луч небесный!

Вседержащее звено!

К небесам ведет оно,

Где витает Неизвестный!

*

У груди благой природы

Все, что дышет, радость пьет!

Все созданья, все народы

За собой она влечет;

Нам друзей дала в несчастьи,

Гроздий сок, венки Харит,

Насекомым - сладострастье...

Ангел - Богу предстоит.

ХОР.

Что, сердца, благовестите?

Иль Творец сказался вам?

Здесь лишь тени - солнце там

Выше звезд Его ищите!

*

Душу божьяго творенья

Тайной силою броженья

Кубок жизни пламенит;

Травку выманила к свету,

В солнцы хаос развила

И в пространствах, звездочету

Неподвластных, разлила.

ХОР.

Как миры катятся следом

За вседвижущим перстом,

К нашей цели потечем

Бодро, как герой к победам!

*

В ярком истины зерцале

Образ твой очам блестит;

В горьком опыта фиале

Твой алмаз на дне горит.

Ты, как образ прохлажденья,

Нам предходишь средь трудов,

Светишь утром возрожденья

Сквозь разселины гробов.

ХОР.

Верьте правящей Деснице!

В ней хранятся как залог --

И искупятся сторицей!

*

Кто постигнет Провиденье?

Кто явит стези Его?

В сердце сыщем откровенье,

Сердце скажет - Божество!

Прочь вражда с земного круга!

Породнись душа с душой!

Жертвой мести купим друга,

Пурпур - вретища ценой.

ХОР.

Мы врагам своим простили!

В книге жизни нет долгов!

Там, в святилище миров,

Судит Бог, как мы судили!

*

Радость грозди наливает,

Радость кубки пламенит,

Сердце дикого смягчает,

Грудь отчаянья живит!

В искрах к небу брызжет пена,

Други - братья! - на колена!

Всеблагому кубок сей!

ХОР.

Ты, чья мысль духов родила,

Ты, чей взор миры зажег --

Пьем - Тебе, великий Бог,

Жизнь миров и душ светило!

*

Слабым - братскую услугу,

Добрым - братскую любовь,

Верность клятв - врагу и другу,

Долгу в дань - всю сердца кровь,

Гражданина голос смелый

На совет к земным богам...

Торжествуй, святое дело!

Вечный стыд его врагам!

ХОР.

Нашу длань к Твоей, Отец,

Простираем в бесконечность!

Нашим клятвам даруй вечность:

Наши клятвы - гимн сердец!

Ф. Тютчев.

Подражание старому поэту.

(1786).

Идет, идет полудня флот надменный!

Под ним кипит всемирный океан,

И гром цепей среди грозы военной

Тебе несет из отдаленных стран;

Пловучия войска твердынь непобежденных

(Подобных им еще не видел свет)

Тебе несут на волнах устрашенных

Все ужасы знакомых им побед.

Их имя грозное, как вестник истребленья,

Разносит всюду гибель и смятенье.

Идет спокойный флот непобедимый,

Погибелью грозя врагам своим;

Под ним смиряется Нептун неукротимый

И вопли бурь смолкают перед ним.

Твой враг стоит перед тобою,

Британия, владычица морей!

Тебе грозят войска гальон, готовых к бою,

Перед тобой, как громовые тучи,

Они стоят, безстрашны и могучи.

Кто дал тебе сокровищ миллионы,

Вознес тебя владычицей морей?

Не ты ль сама мудрейшие законы

Исторгла силою у гордых королей?

Великой хартией сравнив граждан с князьями

И королей с гражданами в правах,

Не ты ли спорила о власти над морями

И, отстояв свой флаг перед врагами,

Прославила его в морских боях?

Кто дал тебе и славу, и значенье,

Как не твои же меч и просвещенье?

Несчастная, взгляни в предчувствии конца

На огневержущих гигантов истребленья!

В смущении весь мир ждет твоего паденья,

Трепещут многия сердца.

Всесильный Бог увидел вражью силу,

Надменный флаг врагов увидел Он.

Вещал:,уже-ль падет мой Альбион!

Угаснет с ним героев род избранный,

От угнетения последний верный щит?

Уже-ли он средь бури бранной

Своих врагов не сокрушит?

Нет, - Он вещал, - сильна моя ограда

И крепок мужества оплот!"

Всесильный дунул - и армада

Разнесена по лону вод. *)

В. Гаевский.

*) Последние два стиха намекают на медаль, выбитую, по приказанию Елисаветы, в воспоминание её победы. На медали изображен флот, погибающий в бурю, и под ним надпись: Aflavit Deus - et dissipati sunt (Бог дунул - и разсеялись).

БОГИ ГРЕЦИИ.

(1786).

Как еще вы правили вселенной,

И забав на легких помочах

Свой народ водили вожделенной,

Чада сказок в творческих ночах...

Ах! пока служили вам открыто,

Был и смысл иной у бытия,

Лик твой, Аматузия.

Как еще покров свой вдохновенье

Налагало правде на чело,

Жизнь полней текла чрез все творенье;

Что и жить не может, - все жило.

Целый мир возвышен был убором,

Чтоб прижать к груди любой предмет;

Открывало посвященным взорам

Все богов заветный след.

Где теперь, как нам твердят сторицей,

Пышет шар, вращаясь без души,

Правил там златою колесницей

Гелиос в торжественной тиши.

Здесь на высях жили Ореады,

Без Дриад ни рощи, ни лесов,

И из урны радостной наяды

Пена прядала ручьев.

Этот лавр стыдливость девы прячет,

Дочь Тантала в камне том молчит,

Филомела в роще той грустит.

В тот поток как много слез, Церера,

Ты о Персефоне пролила,

А с того холма вотще Цитера

Друга нежного звала.

К порожденным от Девкалиона

Нисходил весь сонм небесный сам:

Посох взяв, пришел твой сын, Латона,

К Пирриным прекрасным дочерям.

Между смертным, богом и героем

Сам Эрот союзы закреплял,

Смертный рядом с богом и героем

В Аматунте умолял.

Строгий чин с печальным воздержаньем

Были чужды жертвенному дню,

Счастье было общим достояньем

И счастливец к вам вступал в родню.

Было лишь прекрасное священно,

Наслажденья не стыдился бог,

Иль хариты вызвать мог.

Светлый храм не ведал стен несносных,

В славу вам герой искал меты

На Олимпийских играх венценосных,

И гремели колесниц четы.

Хороводы в пляске безупречной

Вкруг вились уборных алтарей,

На висках у вас венок цветочный,

Под венцами шелк кудрей.

Тирсоносцев радостных "эвое"

Там, где тигров пышно запрягли,

Возвещало о младом герое,

И Сатир, и Фавн шатаясь шли.

Пред царем неистово менады

Прославлять летят его вино,

И зовут его живые взгляды

Осушать у кружки дно.

Не костяк ужасный в час томлений

Подступал к одру, а уносил

Наклоняя, факел свой гасил.

Даже в Орке судией правдивым

Возседал с весами смертной внук;

Внес Фракиец песнью сиротливой

До Иринний грустный звук.

В Елисей, к ликующему кругу,

Тень слетала землю помянуть,

Обретала верность вновь подругу,

И возница находил свой путь.

Для Линоса лира вновь отрада,

Пред Алцестой дорогой Адмет,

Узнает Орест опять Пилада,

Стрелы друга - Филоктет.

Ждал борец высокого удела

На тяжелом доблестном пути;

Совершитель дел великих смело

До богов высоких мог дойти.

Сами боги, преклонясь, смолкают

Пред зовущим ц жизни мертвецов,

Олимпийских близнецов.

Светлый мир! о, где ты? Как чудесен

Был природы радостный разцвет.

Ах! в стране одной волшебных песен

Не утрачен сказочный твой след.

Загрустя повымерли долины,

Взор нигде не встретит божества,

Ах! от той живительной картины

Только тень видна едва.

Всех цветов душистых строй великой

Злым дыханьем севера снесен;

Чтоб один возвысился владыкой,

Мир богов на гибель осужден.

Я ищу по небу, грусти полной,

Но тебя, Селена, нет как нет,

Оглашаю рощи, кличу в волны,--

Безответен мой привет.

Без сознанья радость расточая,

Не привидя блеска своего,

Не деля восторга моего,

Без любви к виновнику творенья,

Как часы, не оживлен и сир,

Рабски лишь закону тяготенья

Обезбожен - служит мир.

Чтоб плодом на завтра разрешиться,

Рыть могилу нынче суждено,

Сам собой в ущерб и в ширь крутится

Месяц все на то-ж веретено.

Праздно в мир искусства скрылись боги,

Безполезны для вселенной той,

Что, у них не требуя подмоги,

Связь нашла в себе самой.

Да, они укрылись в область сказки,

Унося туда-же за собой,

Все величье, всю красу, все краски,

А у нас остался звук пустой.

И взамен веков и поколений

Им вершины Пинда лишь на часть;

Надо в жизни этой пасть.

А. Фет.

Примечания

ПРИМИРЕНИЕ.
(1784).

Русское заглавие не вполне передает смысл; немецкого Resignation - сложного настроения, в которое входит понятие самоотречения, покорности судьбе, примирения с непреодолимым. Критиков и биографов Шиллера очень занимал вопрос о том, какое отношение имеет это стихотворение к действительной жизни самого поэта. Вильгельм фон Гумбольдт в предисловии к своей переписке с Шиллером замечает: "было бы неправильно считать оба эти стихотворения (т.-е. "Примирение" и следующее - "Борьба") выражением действительных воззрений поэта; но они принадлежат к лучшим его произведениям. "Примирение" носит вполне своеобразный шиллеровский отпечаток в непосредственном соединении просто выраженных глубоких и широких истин с величавы ми образами и в совершенно оригинальном языке, позволяющем пользоваться самыми смелыми сближениями. На основную мысль, проходящую по всему произведению, можно смотреть как на преходящее настроение мятежно настроенного духа: но это бурное настроение изображено столь мастерски, что страсть совершенно растворяется в размышлении и заключительное решение кажется зрелым плодом опыта и мысли". Принимая во внимание близость Гумбольдта к Шиллеру, нельзя не усомниться в искренности этого указания на неавтобиографический характер стихотворения, которому и сам поэт, желая ввести в заблуждение читателей, тоже пытался придать такой характер: печатая его (и "Борьбу") в "Талии" в 1786 г., он присоединил к нам подзаглавие "Фантазия" и "Когда Лаура вышла замуж в 1782 г." и следующее примечание: "Я не задумался напечатать эти два стихотворения в понятной надежде на читателя, который, конечно, будет настолько справедлив, что не сочтет прилива страсти за философскую систему и не примет отчаяние созданного поэтом возлюбленного за мировоззрение самого поэта. Иначе, что-же скажуть о драматурге, произведение которого немыслимо без злодея: и Мильтон и Клопштокь окажутся тем худшими людьми, чем лучше удались им их дьяволы". В собрании стихотворений 1800 года поэт датировал "Примирение" 1786 годом - и все это, чтобы отвлечь внимание читателя от тех действительных лиц и явлений, которыми было вызвано настроение "резиньяции". В действительности, "нет никакого сомнения в том, что оба эти стихотворения - необузданнейшия из творений Шиллера - имеют источником его отношения к Шарлотте фон-Кальб (Минор. Подробности об этих отношениях см. в биографии). Поэт представляет себя умершим. Рожденный для счастия ("в Аркадии"), как и все другие, он, однако, не знал этого счастия. Он обращается к вечности, пред судом которой проходит все человеческое, и требует от нея воздаяния, уплаты на те земные радости, от которых он отрекся в надежде на нее. Но он узнает, что воздаяния за отказ от земных наслаждений нет в загробной жизни: надо пользоваться тем, что дает жизнь земная - надеждой и наслаждением. В определении и оценке основной идеи этого стихотворения немецкие комментаторы расходятся чрезвычайно. Дюнцер, ставящий "Примирение" вообще не высоко, считает его совершенно безотрадным, так как все существование человека ограничивается в нем земною жизнью; на высшую жизнь в нем нет ни намека. К этому Геттнер прибавляет, что все стихотворение есть "отрицание идеи примирения, призыв к наслаждениям". Наоборот, Фигоф утверждает, что Шиллер не только не ставить на одну доску надежды и наслаждения, не только не призывает всех к неоглядному наслаждению, но, наоборот, разрешает наслаждение лишь тем слабым, которые не в силах верить и надеяться. За надежду, действительно, нет никакой награды в будущей жизни, но она сама по себе уже есть награда и блаженство. Надежда и наслаждение не только не однородны, но, наоборот, так же противоположны, как счастие и добродетель - эгоистическое упоение настоящим и идеальное стремление в вечному. "Коль веришь, отрекайся от земного! История есть страшный суд". Этот знаменитый стих, вошедший в пословицу, значит: вечный суд не в будущем, не в иной жизни, а здесь, в текущих событиях всенародной (исторической), равно как и личной жизни.

1. М. Дмитриев (Покорность провидению, из Шиллера). "Урания" 1826, 236 и в "Стихотвор. Дмитриева" 1830, ч. I. В изд. Гербеля (в примечаниях) перепечатано с значительными изменениями. Перевод, в общем, очень литературный, но язык теперь уже очень устарел.

2.......н. (Всепреданность, из Шиллера) "Галатея" 1829, т. VI, 223. Перевод очень литературный.

3. Губер. Прозаический перевод в критической статье о переводе "Вильгельма Телля" Шиллера ("Библ. д. Чт." 1844, т. LXIII, отд. V, стр. 19 и след ).

4. Г. Данилевский, Шиллер в изд. Гербеля и Соч. Данилевского.

5. Орест Головнин. "Переложения". Киев 1896. Перевод местами очень тяжелый, представляет известный интерес по своей близости к подлиннику.

6. Кн. Д. Н. Цертелев. Переведено для настоящого издания.

7. Н. Голованов. Лирич. стихотворения Шиллера. М. 1899.

БОРЬБА.
(1784).

Первоначально появилось в гораздо более пространном виде в "Талии" (1786 год), под заглавием "Свободомыслие страсти" и с подзаглавием и заметкой автора, приведенными в объяснении к "Примирению". Биографическая подкладка этого страстного стихотворения такова. Поэт долго и стойко выносил тягостную борьбу с любовью к чужой жене; наконец, он решил удалиться. Но естественным образом как раз тогда, когда он сообщал Шарлотте фон Кальб о своем решении, долго сдерживаемая взаимная страсть прорвалась наружу: Шарлотта призналась ему, что будет томиться вдали от него, а затем взяла с пораженного неожиданным счастьем поэта слово не уезжать из Маннгейма (см. в биография). В стихотворении также моментом перелома является неожиданное признание втайне любимой поэтом женщины, что он пользуется взаимностью.

1. Аполлон Майков (Борьба). Шиллер в переводе русских поэтов, изд. Гербеля и в сочин. Майкова.

2. Н. Голованов. Лирич. стихотв. Шиллера. М. 1899.

ПЕСНЬ РАДОСТИ.
(1785).

В июне 1784 года Шиллер, вообще не избалованный вниманием окружающих, неожиданно получил из Лейпцига письмо с изъявлением любви и уважения от кружка нескольких лиц, среди которых выдавался Кернер (отнц поэта): это было началом столь важной и плодотворной для поэта дружбы (см. биографию). Ближайшим следствием этого сближения было переселение Шиллера г.ъ Дрезден в апреле 1785 г. Здесь-то под влиянием радушного настроения,вызванного обществом разносторонних и интересных новых друзей, поэт создал свой вдохновенный гимн "К радости", основной мотив которого слышится в письме, написанном им к Корнеру из деревеньки под Лейпцигом около того-же времени: "Смутное предчувствие давало мне большие, большие надежды на вас, когда я перебирался с Лейпциг; ни действительность дала мне неизмеримо больше, чем обещали предчувствия, и в ваших объятиях я испытал такое блаженство, которого не мог тогда и вообразить". По форме песнь воспроизводить одну "К радости" Уца (1720--1796), написанную в таких-же строфах Шиллер напечатал свою "Песнь" к "Талии" в 1786 г., но считал настолько неудачной, что поместил ее в собрание своих стихотворений лишь спустя продолжительное время, и то с большими изменениями. Сам он писал о ней Кернеру через пять лет следующее: Радость чтобы создать нечто порядочное. Но так как я сделал ею уступку дурному вкусу того времени, то она и удостоилась чести сделаться некоторым образом народным стихотворением. Твоя слабость к ней объясняется моментом её возникновения; но это и сообщает ей ту единственную цену, которую она имеет, да и то лишь для нас, но не для других и не для поэзии". Однако и до сих пор это одно из наиболее известных стихотворений Шиллера. Предназначенное служить текстом веселой хоровой песни, оно, однако, носит слишком заметные следы глубокой, вдумчивой натуры поэта, которому и в часы веселья "показывала свой мрачный лик загадочная, полная смысла и страданий судьба человеческая" (Фигоф). Музыкальное выражение, более чем достойное текста, дал стихотворению гениальный Бетховен, написавший на его слова последнюю часть своей IX симфонии. В общем строй и развитие мыслей в стихотворении последовательны и понятны. Главное содержание заключается в строфах запевалы; хор, без особенной связи с общим ходом мыслей, возглашает всякий раз хвалу Высшему Существу, которое в каждой строфе является в новом виде - как Неизвестный, Творец,Вседержавный, Добрый Дух, Судья и т. п. Радость - его создание - рождает в людях сознание их братского единства; все, осчастливленные радостью, да пойдут в наш союз. Радость дана всем живым существам от червя (у Тютчева - насекомые) до херувима; она - великий двигатель всей природы - от прозябающей травки до движения бесконечно громадных и далеких миров. И не только в физической природе,-также и в области духа, в мире нравственном, она - главная пружина: ею живет и искатель истины, и самоотверженный подвижник, и всякий верующий и надеющийся; она настраивает сердце на величие, силу, благость; найдя ее на дне кубка, в ней черпает мягкость каннибал, мужество, отчаяние и т. д. Некоторое разногласие вызывают стихи (перев. Дмитриева):

Эти стихи находили жестокими. "Насколько поэтичнее и человечнее было бы, - говорил Жань Поль Рихтер, - если бы было сказано: "В братский наш войди союз". Но это понимание ошибочно. "Кто не мог" - это значить: кто от природы неспособен к слиянию с чужой душой, к дружбе, к любви, тот пусть, сознавая это, сам с грустью покинет наш круг: но он, конечно, будет в нем принят с распростертыми объятиями, если захочет.

"Песнь радости" больше всех других стихотворений Шиллера привлекала к себе внимание русских переводчиков. Она переведена 15 раз.

1. Н. Карамзин. (Песнь мира). "Мои безделки" 1794, ч. II. 19 и в соб. сочинений Карамзина; имя Шиллера названо. Впрочем переводом "Песнь мира" нельзя назвать. Это довольно вольное подражание.

2. О. Н--ко. (Радость, ода г-на Шиллера) "Новости русской литературы" 1802. ч. 1,44. Перевод плох и часто совершенно извращает мысль поэта. Так гордая решимость отстаивать права слабых даже перед "троном короля" (см. последнюю строфу стихотворения) самым неожиданным образом здесь превратилась в такой призыв

3. Аноним. (Песнь радости, перев. из соч. Фр. Шиллера, с сохранением размера подлинника СПБ. 1816). Этого перевода нам видеть не удалось.

4. А. Мансуров. (Песнь радости, из Шиллера). "Вестник Евр.", 1819 т. CVI, 246. Также в"Трудах О-ва Любителей Российской Словесности" 1819, ч. XIV, отд. II, 72 и в "Новом собрании образцовых русских стихотворений" 1812, ч. III, 134. Перевод средних достоинств, местами довольно точный, но часто сильно отдаляющийся от подлинника.

5. Ф. Рык--ский. (Песнь радости, из Шиллера). "Благонамеренный", 1819, ч. VIII, No 21. Под переводом курьезная подпись:

Казань. С латинск. Ф. Рык--ский.

Редакция от себя тоже сообщала, что стихотворение переведено "не с немецкого подлинника, написанного известным германским литератором Шиллером, а с латинского рукописного текста". Неудивительно, что этот перевод с перевода не очень близок к "немецкому подлиннику". По литературным достоинствам он не ниже других переводов начала века.

"Песнь радости из Шиллера". Первый раз напеч. в "Сев. Лире", 1827. Затем в "Литер. приб. к Рус. Инвалиду". 1835 ч. XVIII и в собр. стихотворений Тютчева. При первом печатании перевода некоторые строки были опущены

вторая отрока была заменена точками. Очевидно, в этой глубоко-религиозной строке цензура усмотрела, все-таки, нечто профанирующее священные понятия. Из-за той-же боязни профанирования не была пропущена и заменена точками третья, подчеркнутая нами строка в одном из хоров.

Мы дали в тексте перевод Тютчева, потому, что он самый вдохновенный, самый поэтичный из всех русских переводов "Песни радости" и лучше всех их передает общий тон стихотворения. Но он весьма неточен и временами прямо переходит в подражание.

7. П. Петров. (Песни радости). "Славянин", 1898, ч. V, 209 и в "Стихотворениях И. Петрова" 1888. Подражание без указания источника.

8. П. Алексеев. (Радость, из Шиллера). "Лирическия стихотворения и сказки П. Алексеева", Дерпт 1840. Перевод довольно точный и литературный.

9. К. Аксаков. (К радости, из Шиллера), "Отеч. Записки", 1840, т. X. Перевод довольно близок к подлиннику:

10. М. Дмитриев. (К радости, из Шиллера). "Москвитянин", 1813, No VI, и отдельно: "К радости". Сочинение Шиллера, перевод с немецкого М. Дмитриева. Москва. 1313. Также в "Стихотворениях М. А. Дмитриева", 1865, т. II и в соч. Шиллера, изд. Гербеля. Это самый, точный из русских переводов и за исключением некоторых архаизмов, довольно удачный. Перевод Дмитриева, как и ниже приводимый Венедиктовский, длиннее других русских переводов: в нем есть еще одна строфа и один хор, опущенные Шиллером в окончательной редакции стихотворения.

11. А. Струговщиков. (К радости, из Шиллера). "Отеч. Записки" 1845, т. XXXVIII. В исправленном виде в "Стихотворениях Струговщикова" 1815. Как все переводы Струговщикова, особенною точностью не отличается.

12. В. Бенедиктов (К радости). Шиллер в переводе русских попов, изд. Гербеля и в "Стихотворениях" В. Беведиктова, 1857 и позднее.

Бенедиктов выбрал очень неудачный, тягучий размер, совсем не подходящий к живому настроению подлинника.

"Артист" 1892 г. No 22. Здесь напечатан перевод, помещаемый на программах симфонических собраний при исполнении девятой симфонии Бетховена. Это какая-то странная мешанина отдельных строк из разных переводов, взятых то целиком, то в изуродованном виде, то с рифмами, то без рифм. Кроме того, совершенно перепутана последовательность отдельных мест. Но может быть, в этом порядке идут музыкальные иллюстрации знаменитой симфонии?

14. Голованов. (Лирическия стихотворения Шиллера), Москва, 1899.

НЕПОБЕДИМЫЙ ФЛОТ.

Филипп II, король испанский, могущественнейший король своего времени, возмущенный помощью, которую королева английская Елизавета оказывала мятежным Нидерландам, и казнью Марии Стюарт, снарядил против Англии "Непобедимую армаду" - флот из 150 больших кораблей с 2630 пушками, который должен был покорить подаренную Филиппу папой Англию. Но - отчасти вследствие страшных бурь, отчасти благодаря умению английского главнокомандующого, армада погибла в августе 1588 года, что потрясло могущество Филиппа и послужило началом морскому владычеству Англии, которая до этого события никак не могла назваться "владычицей морей".

В 1785 году Луи-Себастьян Мерсье, французский поэт (1740--1811), написал драматическия сцены "Portrait de Philippe second", предпослав им исторический очерк, переведенный Шиллером в "Талии" 1786 г. Вот как один поэт - говорится в этом очерке - изобразил это событие:

"Волны ревут под страшным флотом. Это - целое войско пловучих крепостей; его называют непобедимым, и ужас, им внушаемый, освящает это имя; океан, трепещущий под его тяжестью, точно повинуется ого медленному и величавому движению; он надвигается, этот страшный флот, точно грозовая туча; он готов низринуться на благородный остров, на который взглядом любви взирает Небо, на счастливый остров, благородные обитатели которого имеют право быть свободными и достоинством своим превосходят все народы на земле, ибо им удалось создать законы, связывающие всех от короля до гражданина; они захотели свободы и стали свободны; гений и мужество - вот основы их державных преимуществ. Все люди, одушевленные благородством, от полюса до полюса увлечены судьбой этой величественной республики, считая её спасение невозможным; но Всемогущий но дал погибнуть этому благородному оплоту свободы, этому неприкосновенному убежищу человеческого достоинства, он подул, и этот непобедимый флот разсеян и уничтожен: его обломки висят на скалах или покрывают мели, на которых нашли гибель наглость и насилие". Затем следует замечание Мерсье о медали, вычеканенной по этому случаю, целиком воспроизведенное Шиллером (стр. 31). Надо, однако, заметить, что медаль эта вычеканена не по повелению королевы Елизаветы, но в Голландии, и что на ней сказане но dissipati sunt, но dissipantur. Поэтом, о котором Говорит Мерсье, долго считали самого Мерсье, пока недавно Маншо (С. Н. Manchot. "Martin Crugot", Бремен, 1886) не доказал, что Мерсье имел в виду настоящого немецкого писателя (из французских эмигрантов) Мартина Крюго (1725--1790), в книге которого "Der Christ iu dor Einsamkeit" (1756) помещено описание гибели армады воспроизведенное Мерсье, а затем Шиллером, вставившим только четвертую строфу ("Несчастная, взгляни" и т. д.). В словах "великой хартией сравнив граждан с князьями" указание на знаменитый английский закон Magna Charta libortatuni (великая хартия вольностей), издать который заставили короля Иоанна Безземельного (в 1215 г.) английския сословия - дворянство и духовенство. По этому акту, обезпечивавшему вольности всем свободным людям без различия звании и состояния, определялись права государя, ограничивался произвол, учреждалось представительное собрание и т. д. "Надменный флаг" русского перевода не передает "львиного флага" Шиллера - намек на испанский флаг, на котором в знак соединения провинций Леона и Кастилии были изображены лев (leon) и замок (castel).

1. В. Гаевский. (Непобедимый флот, из Шиллера). "Библиотека дли чтения", 1813, т. LVIII.

2. В. Гаевский. Предыдущий перевод, исправленный для издания Гербеля, более точен и потому взят нами.

3. Б. Алмазов. Непобедимая Армада. "Стихотворения Б. Алмазова". Спб. 1874. Соч. т. I. Превосходно переданы мысли и образы, но в частностях большие отступления от подлинника.

4. Голованов, "Лирическия стихотворения Шиллера". Москва, 1899.

БОГИ ГРЕЦИИ.
(1788, а не 1786, как указано на стр. 82).

Это стихотворение относятся к тому времени, когда поэт, погруженный в историческую работу, жил в Веймаре, очень маю занимаясь лирическою поэзией. В письме к Кернеру, ранней весной 1787 года, он говорит: "Тебе будет приятно узнать, что я, стряхнув с себя на несколько дней школьную пыль моей исторической работы ("Отпадение Нидерландов"), вновь вознесся в область поэзии. При этом случае я сделал открытие, что, несмотря на долгое невнимание, моя муза не дуется на меня. Виланд разсчитывал на мою статью в "Меркурие", и я от страха написал стихи. В марте ты найдешь их в "Меркурие" я будешь доволен, потому что это. пожалуй, лучшее, что я создал за последнее время; особенно новой будет здесь для тебя Горациевская строгость, поразившая Виланда. О сюжете не скажу тебе ничего. Чем мы - если ты помнишь об этом - занимались некогда с тобой - оттачиванием слов - занимаюсь я теперь с Виландом, и не один листок бумаги разрывается ради одного эпитета, чтобы в конце концов вернуться к первому". Предчувствуя возражения, которые вызовет основная мысль стихотворения, Кернер писал поэту и в конце апреля: "Прочел, наконец, твое стихотворение. Хотел бы обладать твоим талантом, чтобы написать ему антитезу, то есть апологию христианского монотеизма. Недостатка в материале я бы не чувствовал. Хотелось-бы, однако, чтобы ты устранил некоторые выходки, задевающия только грубую догматику, но не утонченное христианство. Оне не возвышают достоинства стихотворения и придают ему вид бравады, в которой ты не нуждаешься для приправы твоих работ".

Стихотворение, столь определенно ставящее религиозные воззрения многобожия выше христианских, в самом деле, вызвало горячия возражения современников. Ф. Л. фон Штольберг объявлял (в статье "Мысли о Богах Греции " в "Немецком Музее"), что "предпочел бы быть предметом всеобщого осуждения, чем написать такое стихотворение, хотя бы оно дало ему славу великого Гомера". "Антитеза", о которой говорил в своем письме Кернер, была в самом деле написана Фр. фон Клейстом и напечатана в "Немецком Меркурие" под заглавием "Хвала единому Господу. В противоположность стихотворения Шиллера Боги Греции" (1789); с точки зрения поэтической произведение это совершенно ничтожно. Были и другия выражения несогласия, но были у поэта и защитники, среди которых особенно интересен швейцарский священник Штольц, объявивший, что он, при всем своем пламенном христианстве, готов подписаться под всем стихотворением, за исключением одного только выражения "святой варвар". Сам поэт в пространном и чрезвычайно любопытном письме к Кернеру ставил защиту своего стихотворения на широкую почву. "Вообще, писал он, здесь надо принять за общее правило, что предметом художественного, а особенно поэтического изображения никогда не служит действительное, но всегда идеальное, то-есть художественно выбранное из явлений действительности. Так, художник никогда не берет своим предметом мораль или религию, но лишь те её свойства, которые он может мысленно обобщить (zusammendenken); поэтому он и не может ни в чем погрешить против той или другой: он может нарушать лишь законы эстестической целесообразности или требования вкуса. Если и из слабых сторон религиозного или нравственного учения создаю гармоническое целое, но художественное творение хорошо; и оно не может быть названо ни безнравственным, ни безбожным по той простой причине, что я совсем не изображал религию или нравственность как оне есть, но как оне могли бы быть после полнейшей переработки, то - есть после выделения известных элементов и нового соединения их. Тот Бог, которому я в "Богах Греции" отвожу второе место, не есть Бог философов и даже не благостная мечта толпы, но уродливое порождение многообразных извращенных и ложных представлений. Боги Греции, которым и отдаю преимущество, - это лишь соединение в одном представлении светлых образов греческой мифологии. Одним словом, я убежден, что каждое художественное произведение подчинено одному лишь закону своей красоты и свободно от всяких требований". Уже в 1798 году он писал Кернеру, что обработка "Богов Греции для нового издания обещает ему неописуемые труды, так как он доволен разве лишь пятнадцатью строфами - из двадцати пяти. В новой редакции, которая появилась впервые лишь в 1880 году - через четырнадцать лет после первой, - сохранено из первой всего четырнадцать строф; две шестая я шестнадцатая - прибавлены впервые.

До некоторой степени эти изменения и сокращения объясняются эстетическими соображениями. Стихотворение было утомительно длинно и в некоторых местах неуклюже. Но главную роль в переработке играло очевидное нежелание поэта оскорбить в чем бы то ни было, хота бы и невольно господствующия религиозные воззрения. Ибо в первой редакции целый ряд отдельных выражений и еще больше общий смысл всего стихотворения не только ставил в упрек новейшему мировоззрению недостаток фантазия и чувства (что с поэтической точки зрения, быть-может, и не безосновательно), но прямо унижал его с нравственной точки зрения. Верующого человека должно было оскорблять изображение вселенной под властью "святого варвара", правящого "по неутолимым законам духа", не знающого слезы сострадания и т. п.

В общем, однако, стихотворение даже и в первой редакции вовсе не направлено против идеи единобожия. Было бы напрасно видеть в этом верном отголоске философского мировоззрения Шиллера случайное выражение критического настроения, "поэтический каприз", как назвал его один критик. Вдохновенное выражение преклонения поэта пред красотой античного идеала, с которым он познакомился впервые в греческой поэзии, "Боги Греции", в сущности, не относятся к религии. Не в единобожии и многобожии здесь дело. "Здесь - хорошо говорить Гофмейстер - Шиллер выразил свое пламенное стремление к поэтическому взгляду на мир, исчезнувшему в его время из религии, но у эллинов чудным образом проникавшему всю жизнь. Стихотворение по существу вовсе не направлено против монотеизма, - оно порицает лишь разсудочный отвлеченный монотеизм, который в одностороннем интересе холодной истины и дурно понятого высшого проникновения, совершенно забывает все требования чувства и воображения, которые могут быть удовлетворены лишь в живом многообразии ближних, конкретных, отдельных божественных образов... Кроме того и в еще большей степени отвергает поэт мрачные, пустые религиозные обрядности своего времени, совершенно разсудочное, бездушное и механическое понимание природы, тоскливый взгляд на жизнь, страшное представление о смерти и неутешительные мысли о нашем будущем существовании - все это для того, чтобы выставить рельефнее и яснее свое собственное жизнерадостное, насквозь человеческое, эстетическое мировоззрение".

Строфа 1. "В творческих ночах ненужная вольность переводчика, только для рифмы к "помочах": у Шиллера просто "прекрасные вещества из мира баснословного" "Венчали храм твой" - у греков был такой обычай (см. Илиада, I, 39).

Стр. 3. Вместо "сторицей"у Шиллера - "наши мудрецы".

Стр. 4. "Этот лавр стыдливость девы прячет" - намек на Дафно, обращенную её отцом Пенеем в лавровое дерево. "Дочь Тантала" - Ниобея, обратившаяся в камень - "Друга нежного" - Адониса.

Стр. 5. "К порожденным от Девкалиона" - т. е. людям. Сын Латоны" - Аполлон. "К Пирриным прекрасным дочерям" - к смертным женщинам. - "Посох взяв" у Шиллера "пастушеский посох", так как Аполлон пас на Иде овец Лаомедона и был пастухом у Адмета; это,однако, не имело никакого отношения к его многочисленным связям с смертными женщинами. - "Между смертным, богом и героем", - так как и боги и полубоги (героя) греческие были так-же подвластны любви, как и люди. - За этой строфой следовали еще четыре, посвященные красоте образов и отношений древняго мира.

Стр. 6. "Строгий чин с печальным воздержаньем" - указание на светлый и радостный характер греческого культа. "Гремели колесниц четы" - на конских состязаниях. - "На Олимпийских играх венценосных", "венок цветочный""; у Шиллера "венок победный", который, по предположению поэта, победитель возлагал на изваяние божества.

Стр. 8. Яркое изображение шествия Вакха, которого русский переводчик произвольно называет "младой герой"; у Шиллера - "великий, приносящий радость". О спутниках его тирсоносцах - вакхантах, Сатире, Фавне, менадах, вакхантах и их возгласе "эвоэ" см. в словаре. Здесь следовали в первой редакции еще три строфы.

Стр. 9. Светлый образ смерти у греков, в противоположность нашему страшному представлению, был особенно ясен Шиллеру после знаменитой статьи Лессинга. "Как древние изображали смерть". "Смертный внук" - судья преисподней ("в Орке") Минос, который, однако, был не внук, а сын смертной (Европы). "Фракиец - Орфей, который своей просьбой поколебал роковое решение богинь судьбы Иринний (Эвменид). Продолжением этой строфы и была вызвавшая неодобрение и впоследствии выпущенная картина суда единого Бога - "священного варвара, который судит по страшным законам духа" и т. д.

Стр.10. - "В Елисей к ликующему кругу тень металла землю помянуть", - потому что радости античного рая (см. в словаре Элизиум) были совершенно земные. Здесь всякий, как Линос, Алцеста, Орест, Филокиеть (см. в словаре) - находит то, что ему было дорого на земле. Следующая, выпущенная строфа представляла противоположность нынешняго воззрения: "Но безвозвратно погибло то, что потеряно мною (в противоположность древним) в этой жизни.. Чуждые мне, непонятные упоения страшат меня из того мира, и за радости, дающия мне теперь блаженство, мне дадут новые, - которые мне не нужны.

Стр. 11. "Ждал борец высокого удела", - потому что подвиги могли ввести смертного в сонм богов. - "Пред зовущим к жизни мертвецов", то есть пред Геркулесом, вырвавшим из рук смерти Альцесту, - "боги, преклонясь, смолкают" - не только боги преисподней, но и боги Олимпа, принявшие Геркулеса в свою среду. - "Светочи Олимпийских близнецов" - Диоскуров, Кастора и Поллукса, которые почиталась, как хранители и спасители мореплавателей.

Стр. 18. "Оглашаю рощи, кличу в волны", - так как каждое отдельное явление природы имело у древних свое божество. - "Селена" - луна. "Злое дыхание севера", уничтожившее цветы, - христианство, которое, отказавшись от жизнерадостного мировоззрения древних, проповедует единого Бога, незримого, отвлеченного, требующого самоотречения.

Стр. 14 - изображение часто механического строя природы, "обезвоженной", то есть лишенной случайностей сверхъестественного вмешательства и подчиненной лишь мертвым законам материи --"закону тяготения".

Стр. 15. "Чтоб плодом на завтра разрешиться, рыть могилу нынче суждено", относятся не к людям, но ко всей природе, которая непрерывно меняет лишь формы, не создавая из себя ни одной новой частицы.

Первоначально стихотворение кончалось сильными строфами: поэт в заключение просит Бога заменить суровую, строгую богиню истины мягкой богиней красоты. Заключительная (16-я) строфа новой редакции гораздо менее энергична. Её теоретический конец, выражающий примирение с необходимой гибелью древних богов, но без достаточного основания, не соответствует цельному настроению всего стихотворения. Сторонника того мировоззрения, выражением которого служили для Шиллера древние боги, конечно, не может успокоить то соображение, что, исчезнув из жизни, они безсмертны в поэзии.

1. Лихачев. (Мечты Греции, из Шиллера). "Памятник Отечественных Муз" 1828, 65. Перепечатано в "Славянине" 1828, ч. V, и в "Литературных прибавлениях в Русскому Инвалиду" 1831, No 19. Переведено только 12 строф, другим размером, чем подлинник, и с большими уступлениями в подробностях. Конец передан очень вольно и кратко.

2. В. Бенедиктов. (Боги Греции, из Шиллера). "Стихотворения В. Бенедиктова" 1857 и позднее. Очень вольный перевод, но полнее других русских переводов. В нем взято несколько строф первоначальной редакции, хотя очень односторонне: опущены те, которые шокировали христианско-благочестивое чувство (см. выше, стр. 356) и оставлены те (в их числе заключительная, выброшенная в окончательной редакции), где поэт остается человеком "новой веры".

"Лирическия стихотворение Шиллера", 1857, т. II. Переведено довольно точно и в такой-же смешанной редакции стихотворения, как у Бенедиктова.

4. М. Достоевский. (Боги Греции). "Светоч" 1860, No I, отд. I, 11, и в изд. Гербеля. перевод точен, но несколько сух.

5. А. Фет. В "Вечерних огнях". М. 1888 и позднее. Это не только самый точный (за исключением некоторых отступлений, отмеченных выше), но и самый поэтический из русских переводов. Как во всех переводах Фета, и в этом немало архаизмов и отдельных неудачных выражений, но в общем чувствуется большая поэтическая сила, достойная подлинника.

6. Н. Голованов. Лирическия стихотворения Шиллера. М. 1899.