Стихотворения (1802 г.)

Автор:	Шиллер Ф. И., год: 1901
Категория:	Стихотворение
Связанные авторы:	Миллер Ф. Б. (Переводчик текста), Михайлов М. Л. (Переводчик текста), Случевский К. К. (Переводчик текста), Шевырёв С. П. (Переводчик текста), Григорьев А. Г. (Переводчик текста), Жуковский В. А. (Переводчик текста)

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Стихотворения (1802 г.) (старая орфография)

С тобою пьем последнюю мы чашу,

О, путник дорогой!

Прощай! страну ты покидаешь нашу

Свой милый край родной.

Свой дом, объятья близких, неизменный

Кружок своих друзей;

Летишь ты в гордый град, обогащенный

Лишь хищностью своей.

Теперь там нет войны: уже счастливый

Там ныне мир настал;

Не страшно в кратер тот сойти бурливый,

Что лаву извергал.

Пусть рок хранит в скорбях и треволненьях

Любимца своего!

Ты сердцем чист от самого рожденья:

О, сохрани его!

Свирепая война,

Но где уж время мирное настало,

И разцвела страна.

Увидишь старый Рейн... Тогда забвенью

Он предка твоего

Великого предаст, когда теченье

Изсякнет вдруг его.

Ты предка помяни: герой был славный,

И часть вина из чаш,

Как жертву, вылей в Рейн: ведь он издавна

Германцев верный страж.

Да будет дух отчизны над тобою,

Когда на берег тот

Ты донесешся зыбкою волною:

Там верность не живет.

Шумен, радостен и тесен,

Вновь сомкнулся наш кружок.

Зеленеющий венок!

Но кого между богами

Песня первая почтит?

Он воспет да будет нами --

Он, что радость нам дарит!

Хоть Церера с нивы нашей

Хлеб несет нам на алтарь,

И вливает Бахус в чаши

Гроздий пурпур и янтарь.

Но коль с неба огнь священный

Алтаря не опалит --

Не зажжется дух наш пленный,

В сердце радость не вскипит.

Свыше к нам нисходит счастье

От божественных владык,

Но из них всех выше властью --

Из владык владыка - миг!

С той поры, как произволу

Смутных сил назначен строй,

Свет лишь мысли огневой.

Тихо в мерном Ор движеньи

Дело жизни совершай;

Миг же краткий вдохновенья

Быстро сердцем уловляй!

Феб в безоблачной лазури

Стелет в миг покров цветной;

Вмиг по небу после бури

Строит мост Ирида свой.

Так и каждый день прекрасный,

Словно молнии струя,

Промелькнет - и гаснет, ясный,

В горней тьме небытия.

Да, друзья мои, бывало время краше,--

Спорить нечего: красивее, чем наше,--

Жил великий в древности народ!

Камни мертвые конечно бы сказали!

Их земля порою отдает.

Но прошло, исчезло это время

Даровитое и мощное во всем.--

Мы-же живы! Нынче наше время!

Прав, кто жив; а мы - теперь живем!

Да, друзья мои, есть, есть края иные --

Лучше нашего и нам совсем чужие,

Как об этом люди говорят.

И хоть многого лишила нас природа,

Но в искусствах есть и сила, и свобода,

И они нас ярко золотят.

Если лавр у нас не возрастает,

Если миртам здесь зимы не простоять,

Но за то мы виноград вкушаем

И всегда властны венки из роз сплетать.

Пусть, бушуя, волны жизни ходят,

Там над Темзою, где люди шумно сводят

Все счета на рынке мировом,

Где диковинками полны все амбары,

Где богатый царствует рублем!

Но не в ливень, не в реке сердитой,

Извивающейся мутною волной,--

Нет, в ручье, в струе до дна открытой

Солнцу нравится покоить облик свой.

Да,счастливей нас - на севере рожденных,

В пестрых рубищах, огнем небес спаленный,

Римский нищий день за днем живет.

Он - любимый сын, он - баловень природы:

На глазах его, внедряясь в неба своды,

Храм Петра Святого возстает.

Но над Римом царствует забвенье,

Умер гордый Рим за много лет до нас;

Может жить лишь свежее растенье,

И живет лишь то, что живо в этот час.

Пусть великое свершается другими,

Мы же счастливы богатствами своими,

И - ничто не ново под луной;

Длинный ряд событий в пестрых переменах --

Все века проходят чередой.

Жизнь себя так часто повторяла,

Но не старится фантазии стезя!

Что нигде, никак, ни в чем не возникало,--

Только этому состариться нельзя.

Как весело кубок бежит по рукам,

Как взоры пирующих ясны!

Но входит певец и к земным их дарам

Приносит дар неба прекрасный:

Без лиры, без песен и в горных странах

Невеселы боги на светлых пирах.

А в духе певца, будто в чистом стекле,

Весь мир отразился цветущий:

Он зрел, что от века сбылось на земле,

Что век сокрывает грядущий;

И тайным движеньям созданья внимал.

Светло и прекрасно умеет развить

Картину роскошную жизни

И силой искусства во храм превратить

Земное жилище отчизны;

Он в хижину ль входит, в пустынный ли край --

С ним боги и целый божественный рай.

Как мощный сын Дия, от Дия избран,

Во щит круговидный и тесный

Вмещает всю землю и весь океан,

И небо, и звезды небесны:

Так в звуке едином любимца харит

Весь мир отзывается - вечность звучит.

Младенчества мира он юный видал,

Как люди, в простых хороводах

Играючи, жили; он всюду бывал --

Во всех временах и народах.

Четыре уж века певец проводил

И пятый век мира при нем наступил.

Вчера проходило, как ныне,

И - пастырь безпечный - живал человек,

Покорствуя доброй судьбине:

Он жил и любил, и к нему на пиры

Природа обильно носила дары.

Является труд - вызывают на бой

Драконы, гиганты полнощны;

И вслед за героем стремится герой,

И с слабым сражается мощный,

И кровь полилася, Скамандр запылал;

Но мир красоту и любовь обожал.

Победа возвысила радостный взор;

На брани отгрянул отзывный

Звук песен - и муз гармонический хор

Мир создал поззии дивной.

О, век незабвенный небесной мечты!

Исчез невозвратно, о, век красоты!

И свержены боги с небесных высот,

И пали столпы вековые...

Пороки изгладить земные;

И воли нет чувствам: век страсти протек,

И думу замыслил в себе человек.

Уж кончен блистательный юности пир --

И жажда в них вспыхнула к бою;

И рыцари скачут на пышный турнир,

Одеты железной бронею;

Но дикая жизнь становилась мрачней,

Хоть солнце любви и светило над ней.

И музы певали в укромной тиши

В простых и священных напевах;

И чувств непорочность, и прелесть души

Хранились и в женах, и в девах;

И пламя поэзии вспыхнуло вновь --

Зажгла его прелесть души и любовь.

Поэты и девы, в дыханьи одном

Вы души свои сочетайте!

Вы правды и прелести светлым венцом

Прекрасную жизнь увенчайте!

И силою вашей душа ожила!

Где теперь я, что теперь со мною,

Как тебе мелькает тень моя?

Я ль не все закончила с землею,

Не любила, не жила ли я?

Спросишь ты о соловьях залетных,

Для тебя мелодии свои

Расточавших в песнях беззаботных?

Отлюбив, исчезли соловьи.

Я нашла ль потерянного снова?

Верь, я с ним соединилась там,

Где не рознят ничего родного,

Там, где места нет уже слезам,

Там и ты увидишь наши тени,

Если любишь, как любила я;

Защищен от бедствий бытия.

Там его не обманула вера

В роковые таинства светил;

Там всему по силе веры мера:

Тот, кто верил - к правде близок был.

Есть в пространствах оных бесконечных

Упованьям каждого ответ.

Ройся ты в своих сомненьях вечных;

Смысл глубокий в грезах детских лет.

Все в обители Приама

Возвещало брачный час --

Запах роз и фимиама,

Гимны дев и лирный глас.

Спит гроза минувшей брани,

Щит и меч и конь забыт:

Облечен в пурпурны ткани

Девы, юноши четами

По узорчатым коврам,

Украшенные венками,

Идут веселы во храм.

Стогны дышат фимиамом;

В злато царский дом одет.

Снова счастье над Пергамом --

Для Кассандры счастья нет.

Уклонясь от лирных звонов,

Нелюдима и одна,

Дочь Приама в Аполлонов

Древний лес удалена.

Сводом лавров осенена,

Сбросив жрический покров,

Провозвестница священна

Так роптала на богов:

"Там шумят веселых волны;

Всем душа оживлена.

Мать, отец надеждой полны;

Я одна мечты лишенна;

Ужас мне - что радость там...

Вижу, вижу: окрыленна

Мчится гибель на Пергам.

"Вижу факел - он светлеет

Не в гименовых руках

И не жертвы пламя рдеет

На сгущенных облаках.

Зрю пиров уготовленье...

Но... гори, по небесам

Слышно бога приближенье,

Предлетящого бедам.

"И вотще мое стенанье,

И печаль моя мне стыд:

Лишь с пустынями страданье

Сердце сирое делит.

От счастливых отчужденна,

Веселящимся позор,

Я тобой всех благ лишенна,

"Что Кассандре дар вещанья

В сем жилище скромных чад

Безмятежного незнанья

И блаженных им стократ?

Ах, почто она предвидит

То, чего не отвратит?

Неизбежное приидет

И грозящее сразит.

"И спасу ль их, открывая

Близкий ужас их очам?

Лишь незнанье - жизнь прямая;

Знанье - смерть прямая нам.

Феб, возьми твой дар опасной,

Очи мне спеши затмить!

"Тяжко истины ужасной

Смертною скуделью быть.

Я забыла славить радость,

Став пророчицей твоей.

Слепоты погибшей сладость,

С вами скрылись наслажденья!

Он мне будущее дал,

Но веселие мгновенья

Настоящого отнял.

"Никогда покров венчальный

Мне главы не осенит;

Вижу факел погребальный,

Вижу: ранний гроб открыт.

Я с родными скучну младость

Всю утратила в тоске...

Ах, могла-ль делить их радость,

Видя скорбь их вдалеке?

"Их ласкает ожиданье,

Жизнь, любовь передо мной;

Все окрест очарованье --

Я одна мертва душой.

Для меня весна напрасна,

Мир цветущий пуст и дик...

Ах, сколь жизнь тому ужасна,

"Сладкий жребий Поликсены!

С женихом рука с рукой,

Взор любовью распаленный,

И гордясь сама собой,

Благ своих не постигает:

В сновидениях златых --

И безсмертья не желает

За один с Пелидом миг.

"И моей любви открылся,

Тот, кого мы ждем душой:

Милый взор ко мне стремился

Полный страстною тоской...

Но для нас перед богами

Брачный гимн не возгремит;

Вижу: грозно между нами

Тень стигийская стоит..

"Духи, бледною толпою

Покидая мрачный ад,

Вслед за мной и предо-мною

В резвы юношески лики

Вносят ужас за собой;

Внемля радостные клики,

Внемлю их надгробный вой.

"Там сокрытый блеск кинжала,

Там убийцы взор горит,

Там невидимого жала

Яд погибелью грозит.

Все предчувствуя и зная,

В страшный путь сама иду:

Ты падешь, страна родная;

Я в чужбине гроб найду..."

И слова еще звучали...

Вдруг... шумит священный лес..

И зефиры глас примчали:

"Пал великий Ахиллес!"

Машут фурии змеями,

Боги мчатся к небесам

И карающий громами

Но приглашению Гете Шиллер написал эти слова для прощальной песни, которая и была исполнена хором пред отъездом принца Карла Фридриха на обычном вечере у Гете; так как времени для композиции ужо не было, то Шиллер написал слова на готовую музыку (песни Клаудиуса в честь рейнвейна). Гете также написал к этому празднеству песню. Предок принца, о котором упоминается в стихотворении - известный герой тридцатилетней войны, герцог Бернгард Веймарский, подвиги которого совершены были по побережью Рейна.

1. Ф. Меллер. В изд. Гербеля и в "Стихотв." Миллера.

2. Н. Голованов. Лирич. стихотвор. Шиллера. М. 1899.

Основная мысль весьма характерна для воззрений Шиллера; без удачного, вдохновляющого, счастливого мгновения нет ни радости, ни счастья, ничего божественного, ничего прекрасного на земле.

1. М. Михайлов. (Миг, из Шиллера). "Стихотворения М. Л. Михайлова" 1862 и 1890.

2. Н. Голованов. Лирич. стихотв. Шиллера. М. 1899.

Стихотворение написано, чтобы служить текстом для хоровой песни, которые исполнялись на обычных вечерних собраниях по средам у Гете; музыку к нему сочинил Кернер. Обращаясь к друзьям, сделавшим вместе с ним из глухого Веймара выдающийся духовный центр, поэт сопоставляет с обстановкой, в которой им приходится жить, иные времена, иные страны, более богатые жизнью (Лондон), более одаренные природой, более озаренные художественным творчеством - и ни в чем не видит предмета для зависти талантливых веймарцев, счастливых своею богатою глубоко человеческою внутреннею жизнью, несмотря на их "маленькую" внешнюю жизнь.

1. А. Струговщиков. (Друзьям. Застольная песнь из Шиллера). "Современник" 1847, IV.

3. K. К. Случевский. Переведено для настоящого издания.

Посылая Кернеру эту песню - последнее свое культурно-историческое стихотворение - Шиллер писал ему: "Хорошо, если-бы ты успел написать к Певцу (так первоначально называлось стихотворение) музыку, чтобы удалось пропеть его в нашем ближайшем собрании (у Гете). Сюда необходима очень оживленная, настоящая дифирамбическая музыка, которая бы выражала чрезвычайно возбужденное настроение". Кернеру очень понравилось стихотворение, особенно его глубоко немецкий характер. "Говорят - писал он - во хмелю узнают человека; поэтому немецкая вакханалия должна очень отличаться от французской; вас возбужденное состояние ведет в мир идей... В Певце - прибавляет он, - однако, есть место, которым легко могут злоупотребить враги христианства. Резкость против монашества понятна, и в дифирамбической песне, где он не размеряет выражений, легко в увлечении выразиться резко о той религии, которая лишь в своих уродливых проявлениях была врагом радости. Первое чудо, приписываемое Основателю христианства, было увеличение количества вина на свадьбе в Канне. Христианство в своей первобытной чистоте заслуживало всяческого уважения и даже в теперешнем своем виде оно может и должно быть облагорожено. В качестве любимого народного поэта, ты пользуешься обширным влиянием; поэтому не безразлично, как ты отзовешься о христианстве [так прими эту проповедь в добавление к твоей песне". Шиллер согласился и смягчал свой отзыв о средневековом монашестве, - совсем устраненный в переводе Шевырева.

Стихотворение распадается на две части. Первая (строфы 1--5) воспевает проникновенное и творчески-жизнерадостное отношение певца к совершающемуся пред ним круговороту исторической жизни: это - как бы введение ко второй части (строфы 6--12), где изображены четыре эпохи жизни человечества; творчество поэта сопровождало все их - и ведет нас в пятый период - современную эпоху. Эти эпохи: золотой "сатурнов" век блаженного неведения (стр. 6), эпоха героев древняго мифа (стр. 7), расцвет греческой культуры и искусства (стр. 8) и, наконец, после водворения христианства (стр. 9) - угрюмое средневековье (строфа 10) с его умерщвлением плоти, тьмой и дикостью, однако, сохранившее одушевление любви и поэтическое вдохновение (стр. 11). Это сочетание поэтической мысли с поклонением женщине служат также темой для заключения, обращенного, очевидно, к дамам дружественного кружка, где предполагалось исполнение песни.

1. С. Шевырев. (Четыре века, из Шиллера). "Московский Вестник" 1827 и в "Литературных прибавлениях к Русскому Инвалиду" 1833, No 102, 814.

2. Н. Колачевский. (Четыре века, из Шиллера). "Галатея" 1829, ч. VII, 91.

3. Н. Коншин. (Четыре века, без указания, что перевод). "Маяк" 1841, т. XIX, XX, ХХИ, стр. 23. Переведено неточно и тяжело.

4. Н. Иваницкий. (Четыре века). Перевод довольно точный и в общем литературный. "Маяк" 1843, No 5, отд. II, I.

Стихотворение это во многом есть выражение воззрений только прелестной героини "Валленштейна", - но не поэта; таковы, например, мысль о безсмертии души, надежда на счастие в загробной жизни - представлении, чуждые мировоззрению Шиллера. Стихотворение это не взято из Валленштейна", праху своего погибшого возлюбленного, чтобы умереть вместе с ним. Как бы продолжая свою песню (Жалоба девушки), которую она поет в трагедии, Тэкла, так сказать, говорит, что для того, кто ее знает, нет вопроса о её дальнейшей судьбе.

Мой отец - Валленштейн (см. в пояснениях к трилогии и в Истории тридцатилетней войны). Его не обманула вера в роковые таинства светил: правда, его обманула вера в грубые и нелепые предсказания астрологии, но в основе этого суеверия лежала уверенность в связи и взаимодействии нравственного миропорядка.

Перевод А. Григорьева очень свободен и во многом не передает мысли подлинника; так, напр. вместо стиха: Как мелькает тень моя, в подлиннике: "С тех пор как ускользнула от тебя моя мимолетная тень"; стих Ройся ты в своих сомненьях вечных -- есть знаменитый эпиграф к Тургеневскому "Фаусту" - Wage du zu irren und zu träumen, что значить "дерзай предаваться заблуждениям и мечтаниям".

1. В. Жуковский. (Голос с того света). Подражание. Куплеты 2 и 4 опущены.

2. ***. (Текла, из Шиллера). "Московский Телеграф" 1827, ч. XIII. отд. II, 131.

3. Барон Розен. (Текла, голос духа, из Шиллера). "Альциона" 1832, 16, и в "Цветнике русской литературы" 1840. Очень плохой перевод.

4. Кн. Д. Кропоткин. (Нездешний голос). "Библиотека для Чтения" 1843, т. LX. Подражание.

5. А. Глинка. (Текла, голос духа, из Шиллера). "Москвитянин" 1843, ч. II, No 4, и в "Стихотворениях Шиллера в переводе А. Глинки". 1859. Перевод точный.

6. А. Григорьев. (Текла, голос духа, из Шиллера). "Московский Городской Листок" 1847, No 247.

7. Кн. П. А. Вяземский. (Голос с того света). Впервые напечатано в XII т. Соч. Вяземского. Спб. 1896.

8. Н. Голованов. Лирич. стихотворения Шиллера. М. 1899.

за благосклонность; но она обманула его и разгневанный бог прибавил к своему дару проклятие, в силу которого пророчице никто не верил. Не столько это недоверие делает у Шиллера её судьбу страшной трагедией, сколько именно её ужасное провидение, благодаря которому ей ясна мрачная судьба близких. Сопоставляя балладу с монологом Иоанны в IV акте Орлеанской девы, комментаторы не без основания видят в ней глубокое лирическое признание самого поэта, тяготимого своим презрением, своим проникновением в суть жизни. "Не надо быть пророком, как Кассандра, - говорить Фигоф, - достаточно обладать, как Шиллер, глубоким стремлением сорвать путем размышления и наблюдения блестящую оболочку, которой облечены наши чувства - и конец детским упованиям; ко всякой радости - как свидетельствуют о Шиллере все его биографы - примешивается глубочайшая грусть, и в самые бурные взрывы наслаждения врывается мысль о мимолетности человеческого счастья". Этим широким горизонтам мысли и чувства, которые открывает это замечательное стихотворение, соответствует глубокое и трагическое впечатление, оставляемое им; не судьба Кассандры трогает нас, а наша собственная судьба: мы понимаем, что чем выше мы подымаемся, тем страшнее становится для нас жизнь.

Стр. 3. Сбросив жрический покров (в оригинале - повязку) - указывает на силу возбуждения.

Стр. 13. И моей любви открылся: руки Кассандры просил царь фригийский Корэб, которому она сама предсказала его гибель; поэтому тень стигийская.

Стр. 16. Убийцы взор -- Париса, который в этот самый момент готовится убить Ахилла. Я чужбине гроб найду: увезенная в плен Агамемноном, согласно своему пророчеству, Кассандра была убита вместе с ним.

1. В. Жуковский. Первоначально в "Вест. Евр." 1809, No 20.

2. Н. Голованов. Лирич. стихотворения Шиллера. М. 1899.