Стихотворения (1796 г.)

Автор:	Шиллер Ф. И., год: 1901
Примечание:	Перевод И. Болдакова, Ф. Миллера, О. Чюминой, В. Жуковского, М. Михайлова, А. Струговщикова, Л. Мея, В. Соловьева, П. Катенина, Н. Холодковского
Категория:	Стихотворение
Связанные авторы:	Миллер Ф. Б. (Переводчик текста), Чюмина О. Н. (Переводчик текста), Жуковский В. А. (Переводчик текста), Михайлов М. Л. (Переводчик текста), Струговщиков А. Н. (Переводчик текста), Мей Л. А. (Переводчик текста), Катенин П. А. (Переводчик текста), Холодковский Н. А. (Переводчик текста), Аксаков К. С. (Переводчик текста)

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Стихотворения (1796 г.) (старая орфография)

Помнить должны вы, что Правда людям лишь в целом доступна;

Правду же в мелочи каждой тщетно хотеть соблюсти.

Что за диво свершилось? Земля, у тебя мы просили

Чистых источников, что ж лоно твое нам дает?

Или есть жизнь под землею? или под лавою скрытно

Новое племя живет? видим былое опять!

Римляне! греки! сюда! смотрите: вот город Помпея!

Снова открыт он, и вновь град Геркулеса возстал.

Своды над сводами высятся; портик обширный открыл вам

Залы свои, о, скорее их оживите собой!

Вот отворен огромный театр: так пусть же рекою

В семь растворов его шумная хлынет толпа!

Где же актеры? сюда! пусть совершается жертва

Сына Атреева! пусть хор за Орестом войдет!

Мужи почтенные там в креслах курульных сидят.

Ликторы! что ж - выступайте с секирами: претору должно

Место на стуле занять, суд и расправу творить.

Как широко раздвинулась тут мостовая! для пеших

Есть тротуары: они тянутся подле домов;

Сверху навесом вперед выдались кровли над ними;

Комнаты чистые двор весь окружают внутри.

Ставни откройте скорей и давно заваленные двери!

Пусть их ужасная ночь ясным осветится днем.

Вот, смотрите: кругом разставлены строем скамейки;

Камнями разных цветов блещет узорчатый пол.

Свежи еще на стене эти ярко горящия краски.

Где же художник? давно ль кисть он оставил свою?

Там, из сочных плодов и роскошных цветов соплетенный,

Вдоль по карнизам каймой тянется чудный фестон.

Здесь хлопотливые гении сок выжимают пурпурный;

С полной корзиною тут крадется милый Амур.

Далее - пляшет вакханка, а там уж она отдыхает;

Фавн любопытный тайком страстно глядит на нее;

Лишь на колене одном, бег ускоряет его.

Отроки! что же вы медлите? вот вам сосуды - возьмите!

Вазы этрусския здесь: девы наполните их.

Вот и треножник стоит на сфинксах крылатых; скорее

Угольев дайте, рабы - и разведите огонь!

Вот вам монета могучого Тита - ступайте на рынок;

Вот и весы тут лежат - видите, есть к ним и вес.

Вставьте зажженные свечи в красивые эти шандалы,

Маслом прозрачным скорей лампы наполните всеи

Что в этом ящике? ах! посмотрите-ка, девы: браслеты

И ожерелья жених вам золотые прислал.

Так отведите ж невесту в душистую баню; вот мази,

Вот и румяна лежат в этом граненном стекле.

Где же вы, древние! где - еще ваших безсмертных творений

Редкие свитки хранит ваш величавый музей.

Вот и прутики тут для письма и вощенные доски --

Все уцелело: земля верная все сберегла.

Также и ваши пенаты все тут, и древние боги

Все на прежних местах! что же не видно жрецов?

И над рукою его гордо Победа летит.

Тут, как и прежде, стоят алтари... О, придите, ж, придите

И позабытым богам жертвы сожгите свои!

С прилетом первой стаи вешней,

В долину, к бедным пастухам,

Сияя прелестью нездешней,

Являлась дева их очам.

И кто она, откуда родом --

Не знал о том никто из них,

И след её с её уходом

Терялся в тот же самый миг.

От дивной веяло блаженством.

И мощно к ней сердца влекло,

Но недоступным совершенством

Дышало гордое чело.

Она несла плоды с цветами,

Под голубыми небесами,

В иных счастливейших краях.

Всем людям щедрою рукою

Она дарила плод и цвет --

И старцу дряхлому с клюкою

И юноше во цвете лет.

Ко всем являлась благосклонной,

Но чтя любви священный жар,

Она несла чете влюбленной

Цветы прекраснейшие в дар.

То хорошо лишь, которое мысли к добру направляет,

Но не нуждается, чтоб мыслили все о добре.

Снова гений жизни веет;

Холм на солнце зеленеет;

Лед разрушила волна,

Распустившийся дымится

Благовониями лес,

И безоблачен глядится

В воды зеркальны Зевес.

Все цветет - лишь мой единый

Не взойдет прекрасный цвет.

Прозерпины, Прозерпины

На земле моей уж нет!

Я везде ее искала,

В дневном свете и в ночи:

Все за ней я посылала

Аполлоновы лучи;

Но ее под сводом неба

Не нашел всезрящий бог;

А подземной тьмы Эреба

Луч его пронзить не мог;

Те брега недостижимы --

Там она; неумолимый

Ею властвует Аид.

Кто-ж мое во мрак Плутона

Слово к ней перенесет?

Вечно ходит челн Харона,

Но лишь тени он берет.

Жизнь подземного страшится;

Недоступен ад и тих:

И с тех пор, как он стремится,

Стикс не видывал живых.

Тьма дорог туда низводит,

Ни одной оттуда нет --

И отшедший не приходит

Никогда опять на свет.

Сколь завидна мне, печальной,

Участь смертных матерей!

Легкий пламень погребальной

Возвращает им детей;

А для нас, богов нетленных,

Нас безрадостно-блаженных

Парки строгия щадят..

Парки, Парки, поспешите

С неба в ад меня послать!

Прав богини не щадите;

Вы обрадуете мать!

В тот предел - где, утешенью

И веселию чужда,

Дочь живет - свободной тенью

Полетела-б я тогда;

Близ супруга на престоле

Мне предстала бы она,

Грустной думою о воле

И о матери полна;

И ко мне бы взор склонился,

И меня узнал бы он,

И над нами-б прослезился

Сам безжалостный Плутон.

Тщетный призрак! стон напрасный!

Ходит Гелиос прекрасный;

Все навек решил Зевес;

Жизнью горнею доволен,

Ненавидя адску ночь,

Он и сам отдать не волен

Мне утраченную дочь.

Там ей быть, доколь Аида

Не осветит Аполлон,

Или радугой Ирида

Не сойдет на Ахерон!

Нет ли мне чего от милой,

В сладко-памятный завет:

Что осталось все, как было,

Что для нас разлуки нет?

Нет ли тайных уз, чтоб иии

Снова сблизить мать и дочь,

Мертвых - с милыми живыми,

С светлым днем - подземну ночь?

Так, не все следы пропали!

Нам святые боги дали

Усладительный язык.

В те часы, как хлад Борея

Губит нежных чад весны,

Листья падают, желтея,

И леса обнажены --

Из руки Вертумна щедрой

Семя жизни взять спешу

И, его в земное недро

Бросив, Стиксу приношу;

Сердцу дочери вверяю

Тайный дар моей руки

И, скробя, в нем посылаю

Весть любви, залог тоски,

Но когда с небес слетает

Вслед за бурями весна --

В мертвом снова жизнь играет,

Солнце греет семена;

И умершия для взора,

Из подземного затвора

Рвутся радостно на свет:

Лист выходит в область неба,

Корень ищет тьмы ночной;

Лист живет лучами Феба,

Корень - Стиксовой струей.

Ими таинственно слита

Область тьмы с страною дня

И приходят от Коцита

С ними вести для меня;

И ко мне в живом дыханье

Молодых цветов весны

Подымается признанье,

Глас родной из глубины;

Он разлуку услаждает.

Он душе моей твердит,

Что любовь не умирает

И в отшедших за Коцит.

О, приветствую вас, чада

Вы тоски моей услада,

Образ дочери моей;

Вас налью благоуханьем,

Напою живой росой

И с Аврориным сияньем

Поравняю красотой.

Пусть весной природы младость,

Пусть осенний мрак полей

И мою вещают радость,

И печаль души моей.

Вы уважаете целое, мне же лишь частное важно;

В частном одном я всегда целое мог усмотреть.

Верьте мне, это не сказка: ключ юности вечной струею

Сколько у истины новых врагов! Душа замирает...

К свету теснится - увы! - стая незрячая сов.

В царстве твоем все, природа, соприкасается вечно:

Так, одряхлевши, старик в детство приходит опять.

Два прелестных цветка сочетались в невинном младенце:

Дева и отрок; росток почку еще не раскрыл.

Но вот расторгнулись узы - и оба они разделились:

С девственным, милым стыдом сила разстаться спешит.

Отрок пусть резвится бурно; пресытясь свободою, сила

Может вернуться опять к кротости и красоте.

Мил и хорош каждый вид; но совершенства в нем нет.

Вот округлились уж члены девицы красиво и нежно;

Но, точно пояс, всегда гордость их строго хранит.

Словно серна охотников дева мужчин избегает

И ненавидит их всех, ибо не знает любви.

Смелыми взорами юноша смотрит на мир необъятный --

И тетиву он на бой смело уже натянул;

В поле брани стремится, на поприще битвы, победы;

Славы он жаждет душой; пылкий в нем дух говорит.

Действуй, природа, теперь, или то, что слияния ищет,

Может навек разойтись, в сердце питая вражду.

Но ты приходишь, благая, и из вражды вызываешь

Снова гармонию ты: мир возникает опять.

Вот уж затихла охота, и шум замолчал ежедневный,

Звезды на небе взошли; нежно играет их свет;

Тихо тростник шелестит; ручейки заструились игриво,

И соловьиная песнь весь огласила уж лес.

Что так от вздохов волнуется грудь твоя, милая дева?

Юноша смелый! зачем слезы туманят твой взор?

И без подпоры, как плод зрелый, склонилась к земле.

Юноша, внутренним пламенем мучимый, ищет покоя,

И не находит его - нет облегченья ему.

Вот они встретились; видишь: Амур их крылатый сближает;

Следом на крыльях за ним быстро победа летит.

Ты, о любовь, два цветка человечества нежно связуешь,

И хоть различны они, ты их сливаешь в одно.

Посох с кольцом! как вы мне на бутылках рейнвейна приятны!

Да, кто поит так овец, тот по мне славный пастух!

Благословенный напиток! дарован ты мне самой музой,

И наложила печать церковь сама на тебя,

Мил и прекрасен с своим угасающим факелом, гений,

Смерть же сама, господа, право не так хороша.

Вы всемогущи одним: присущей вам прелестью тихой,

Там, где не властен покой, там не поможет гроза,

Силы я жду от мужей, блюдущих величье закона,

Жены царят и царили лишь обаяньем своим.

Славились, правда, иные силою духа и дела,

Но отреклися оне от лучшого в мире венца.

Женщину лишь красота венчает на царство победно:

Где появилась - царит одним появленьем своим.

В жизни обязан иметь добродетелей много мужчина;

Счастье сильнее его; с ним он вступает в борьбу.

Женщине только нужна одна добродетель: являясь,

Сердце пленяет она, а вместе - пленяет и взор.

Сердцем женщина судит, не зная другого закона;

Где отреклась от любви, там осудила она.

Женщины! будете действия мужа судить - ошибетесь!

Мужа всего, как он есть, можете только судить.

Женщины нам уступают, мужчинам, во всем, только в высшем

Сильный мужчина всегда слабой уступит жене.

Что же считаю я высшим? Спокойную ясность победы:

Вижу, она у тебя блещет на светлом челе,

О, дорогая Аманда! И облако грусти не может

Блеск его чудный затмить: в грусти он даже светлей.

Думаем мы о себе, что свободны; нет, ты так свободна,

Ибо другие в тебе ищут, ты же - ни в ком.

Если ж отдашься кому, то вполне; невозможно иначе,

В этом есть вечная юность й неистощимая прелесть,

И ты скрываешь за раз плод и душистый цветок.

Если тебе не случалось печальной красавицы видеть --

Ты никогда не видал красоты;

Если тебе не случалось в прекрасном лице читать радость --

Радости ты никогда не видал.

Кто с глухим сердцем его вопрошал, перед теми был нем он;

Только с тобой, как с родным, он свои речи ведет.

С тысячью гордых судов пускается юноша в море;

Чуть уцелевший челнок к пристани правит старик.

Ненависть, распри меж нами: и мненья, и чувства нас делят...

Время-ж идет, серебря кудри и мне и тебе.

Каждое поприще нам представляет в виду необъятность,

Но узким кругом мудрец сам ограждает себя.

Сколько хочешь твори, но всегда одиноким пребудешь,

Если природа сама с целым не свяжет тебя.

Верно, Шлоссер. Мы любим свое, но чужого алкаем:

Любит богатый лишь дух, бедный же алчет всегда.

Знайте, с Олимпа

Являются боги

К нам не одни;

Только что Бахус придет говорливый,

Мчится Эрот, благодатный младенец;

Следом за ним и сам Аполлон.

Слетелись, слетелись

Все жители неба,

Небесными полно

Земное жилище.

Чем угощу я,

Земли урожденец,

Вечных богов?

Дайте мне вашей, безсмертные, жизни.

Боги, что смертный могу поднести вам?

Прекрасная радость

Живет у Зевеса.

Где нектар? Налейте,

Нектара чашу

Певцу, молодая

Геба, подай!

Очи небесной росой окропите;

Пусть он не зрит ненавистного Стикса,

Быть да мечтает одним из богов.

Шумит, заблистала

Небесная влага,

Спокоилось сердце,

Провидели очи.

Две только есть добродетели. Быть бы им вечно в союзе:

Вечно великим добру, вечно величью благим.

О как в Германии все исказилось в поэзии, в прозе!

Портят язык наш философы, логику портят поэты,

И здравый смысл вам помочь в жизни не может один.

Для добродетели нет уж и места в эстетике больше:

Место в политике ей, гостье незванной, нашли.

Как нам держаться? Естественно - тотчас же скажут: мы пошлы;

Будем стесняться - тогда скажут, что такта в нас нет.

О, золотая наивность лейпцигских горничных, где ты?

О, возвратись к нам опять с умной своей простотой!

О, возвратися: комедия, еженедельная гостья,

Зигмунд, нежный Аманд, шут записной Маскариль,

Полные соли трагедии, колкия, как эпиграммы,

Ты, наш котурн-минуэт, занятый нами взаймы,

Ты, философский роман, стоящий всегда неподвижно,

Как у портного болван, вместо природы живой.

Старая проза, приди, ты, вещавшая так откровенно

Тайные мысли свои, вместе и мысли чтецов.

О, как в Германии все исказилось в поэзии, в прозе!

И уж навеки ушло время златое от нас!

Вот хорошо, господа! встречаю вас вместе in pleno.

То, что потребно "одно", к вам привлекло меня вниз.

Прямо к делу, мой друг! "Временник" получаем мы Иенский

Здесь в аду и давно знаем доподлинно все.

Ну и тем лучше! Так я уж с просьбой от вас не отстану.

Тезис всегодный мне дать, - был чтобы годен на все.

Cogito ergo sum. Я мыслю, - так я существую.

В мысли-то истина будь, - в деле уж будет она.

"Мыслю, - так значит я есмь",Да всегда-то разве кто мыслит?

Я вот часто уж был, вовсе не мысля при том!

Раз лишь что нибудь есть, то есть и всеобщая сущность

-- Вещь всякой вещи, где все вместе плаваем мы.

Прямо обратное я говорю: вещей не бывает

Вне меня, и весь мир всплыл во мне как пузырь.

Я же на два бытия согласен: на мир и на душу:

Друг до друга им нет дела, но смысл их один.

Знать ничего мне нельзя про вещь, а также про душу;

Обе являются мне, все же не призрак оне.

Я есмь я и себя полагаю, когда ж с отрицаньем

Я себя положу, - тут Я Не-Я положил.

Ну представленье-то есть, и значит предмет его также,

А что-бы было их три - будь представляющий тут.

Этим-то я, господа, и пса из угла не прикличу:

Мне давай с тем, что положено в нем.

Дальше напрасно искать на теоретической почве:

Действию принцип все ж есть, - можешь, коль долг повелел.

Так я и думал: когда ума-то у них не хватает,--

В совесть чужую залезть сразу готовы они.

С ними - пустой разговор; им Кант все мысли запутал;

Лучше меня ты спроси: тот же я все и в аду.

Нос свой давно уже я для нюханья употребляю,

Можно ли мне доказать право свое на него?

Случай трудный! Но ты ведь прежнее можешь владенье

За собой показать? - Ну владей им и впредь,

Ближним охотно служу, но увы! имею к ним склонность.

Вот и гложет вопрос: вправду ли нравственен я?

Нет тут другого пути: стараясь питать к ним презренье

И с отвращеньем в душе, делай что требует долг.

Там явилась мне и великая сила Иракла,

Призрак, безплотная тень; сам он на-веки исчез.

Вкруг, как птицы кричат, кричали трагиков сонмы,

И драматурги, как псы, стаею лаяли вкруг.

Мертвый, он страх наводил; натянут был лук неизменный;

Стрелы, летя с тетивы, прямо вонзались в сердца.

Что еще предприемлешь, смелый многострадалец?

"В ад-ли дерзаешь сходить в область вечные тьмы?"

Я ищу Тирезия здесь; да поможет провидец

Древний найти мне котурн, боле не зримый у нас.

"Если в природу они и в греков древних не верят,

"Всуе уроков отсель книгу к ним принесешь".

О! природа у нас является часто на сцену,

Просто, как мать родила, голая вся до костей.

"Значит, у вас он, древний котурн, живым еще мною,

"В тартар нисшедшим за ним, с тяжким добытый трудом?"

Нет, трагедию мы забросили вовсе, и разве

В год однажды твой выйдет в латах мертвец.

"Вижу: к учению разума ваше направлено чувство,

"Ужас и жалость прочь гонят веселость и смех".

Да, нам нравятся шутки, лишь были бы дерзки и сухи;

Любим мы и печаль, только была бы мокра.

"Что-же? рядом с шествием важным сестры-Мельпомены

"Талия, резвясь, у вас легкую пляску ведет?

Нет ни одной! у нас христианское нравоученье,

Простонародное все - быт и хозяйство мещан.

"Как! и на зрелищах ваших Кесарь не может явиться?

"Нет Андромахи на них? согнан Ахилл и Орест?"

Вот любимые лица: пастор, торговли советник,

Юнкер, иль секретарь, либо гусарский майор.

"Сделать великого? что с ним великое быть?"

Мало ли что: плутуют, ищут с закладами денег,

Крадут ложки в карман: бойки на все, хоть повесь.

"Где же, откуда ж возьмется судьба - исполинская сила,

"Коею сдавленный в прах к небу взнесен человек?"

Старые сказки! Мы ищем в театре себя и знакомых,

Нашу скорбь и нужду: все находим мы там.

"Так! Но это спокойнее и легче найдете вы дома;

"Нужно ль бежать от себя только для встречи с собой?"

Просим прощенья, герой! тут разница есть пребольшая:

Счастие слепо всегда, автор всегда справедлив.

"Значит, ваша натура, скудная, ходит по сцене

"Вашей; только большой, только божественной нет?"

Автор хозяин гостиницы; пятый акт - угощенье;

Злым как гибель придет, добрые сядут за стол.

Взглянуть хотите ль в ящик мой?

Пройдет пред вами чередой.

Но слишком близко, зритель, ты не стой:

Смотри при свете факела Амура

И при свечах любви святой.

Ни на мгновенье сцена не пустеет:

Вот мать ребенка на руках лелеет,

Вот скачет мальчик, резвый и живой;

Вот юноша врывается на сцену,

Вот бодрый муж выходит на арену,

Исполненный отваги боевой.

Пытает счастье каждый в вечной смене,

Но узок путь для бега на арене;

Бегут, спешат, у колесниц

Дымится ось, не видно спиц;

Герой свой путь вперед прокладывает смело,

А слабый позади плетется неумело.

И падает гордец, всеобщий вызвав смех,

И умный их опережает всех.

И женщины, прекрасная плеяда,

И победителя оне благодарят

Рукой прекрасной, нежной лаской взгляда.

Ты вдали, ты скрыто мглою,

" Счастье милой старины;

Неприступною звездою

Ты сияешь с вышины.

Ах, звезды не приманить!

Счастью бывшему не быть!

Если б жадною рукою

Смерть тебя от нас взяла,

Ты б была моей тоскою,

В сердце все бы ты жила!

Ты живешь в сияньи дня,

Ты живешь не для меня.

То, что нас одушевляло,

Эмма, как то пережить?

Как тому любовью быть?

Небом сердце зажжено,

Умирает ли оно?

Чу! скрипнули дверцей садовой?

Чу! брякнула ручка замка?

Нет, то в тополи махровой

Слышен лепет ветерка.

Оденься густолиственной красой,

Пышно-зеленый свод! - торжественный устроим

Прием мы в честь красавицы младой.

Вы, ветки, для нея сплетайтеся покоем,

Наполненным таинственною мглой!

Проснитесь, ветерки, играйте резвым роем

Вкруг розовых ланит её, когда

На зов любви придет она сюда!

Чу! кто это там торопливо

Нет, то птица боязливо

Пропорхнула по ветвям.

День, погаси свой пламенник скорей!

Ко мне, немая ночь и сумрак молчаливый!!

Укрой нас в сень таинственных ветвей,

Набрось на нас свой флер пурпурный и ревнивый;

Свидетелей докучных, их ушей,

Нескромных взоров их бежит Амур стыдливый;

Лишь Геспер - страж доверенный любви:

Его, о ночь, на небо призови!

Чу! звук из далека домчался,

Как будто кто шепчет в саду?

Нет, то лебедь расплескался

На серебряном пруду.

Мой слух обнял гармонии поток:

Ручей журчит волной; зари живым румянцем

Лобзаемый, колеблется цветок;

Прозрачный виноград горит янтарным глянцем.

И персик наливной, припавши за листок,

И ветер ароматною волной

С моих ланит смывает летний зной.

Чу! кажется, входят в аллею?

Чу! девственный шаг прозвучал?

Нет, под тяжестью своею

С ветки спелый плод упал.

День сладко задремал,и пламенные взгляды

Его угасли; меркнет полоса

На западе; цветы отрадной ждут прохлады;

Сребристый серп взошел на небеса;

Мир растопляется в спокойные громады,

И все - краса, волшебная краса,

И каждая их них, свой пояс разрешая,

Восторженным очам является нагая.

Но что там во мраке мелькает --

Не платье ли милой моей?

Нет, то белый столб сверкает

В темной зелени ветвей.

О, сердце, полно ждать! к чему мечту пустую,

Мечтой не остудить мне грудь мою больную

И призрака руками не обнять...

О, приведите мне - не тень - ее, живую,

О, дайте ручку нежную пожать,

Коснуться хоть слегка краев её мантильи..

И надо мною сон простер незримо крылья.

И тихо, незримо, как луч упованья,

Нежданной зарею блаженного дня

Она подошла - и лобзанья

Она стояла молчаливо

Лишь взор спросил я боязливо --

И понял я, что он сказал.

Я прихожу, приют ветвистый,

К пустынной тишине твоей:

Сокрой счастливых от людей!

Вдали, чуть слышный для вниманья,

День озабоченный шумит,

Сквозь смутный гул и восклицанья

Там человек так постоянно

С суровой борется судьбой --

И вдруг с небес к нему нежданно

Слетает счастие порой.

Как нас любовь животворит!

Они блаженству помешают --

Досаден им блаженства вид.

Да, свет не допускает счастья;

Беги, лови - и от участья

Людского строго сохрани!

Оно прокралось тихо; любит

Оно и ночь, и тишину;

Как смерть ужасен он ему.

Обвейся, о поток безмолвный,

Вокруг широкою рекой

И, грозно поднимая волны,