Стихотворения

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Шиллер Ф. И., год: 1804
Примечание:Перевод В. А. Жуковского
Категория:Стихотворение
Связанные авторы:Жуковский В. А. (Переводчик текста)

Фридрих Шиллер

Стихотворения

Перевод В. Жуковского

Фридрих Шиллер. Избранные произведения

Государственное Издательство детской литературы

Министерства Просвещения РСФСР, М., 1955

Содержание

Кубок

Перчатка

Поликратов перстень

Рыцарь Тогенбург

Желание

Торжество победителей

Путешественник

Горная песня

Кассандра

Граф Габсбургский

Жалоба Цереры

Элевзинский праздник

Ивиковы журавли

КУБОК

"Кто, рыцарь ли знатный иль латник простой, 
В ту бездну прыгнет с вышины? 
Бросаю мой кубок туда золотой: 
Кто сыщет во тьме глубины 
Мой кубок и с ним возвратится безвредно, 
Тому он и будет наградой победной". 
 
Так царь возгласил и с высокой скалы, 
Висевшей над бездной морской, 
В пучину бездонной, зияющей мглы 
Он бросил свой кубок златой. 
"Кто, смелый, на подвиг опасный решится? 
Кто сыщет мой кубок и с ним возвратится?" 
 
Но рыцарь и латник недвижно стоят; 
Молчанье - на вызов ответ; 
В молчанье на грозное море глядят; 
За кубком отважного нет. 
И в третий раз царь возгласил громогласно: 
"Отыщется ль смелый на подвиг опасный?" 
 
И все безответны... вдруг паж молодой 
 
Он снял епанчу, снял пояс он свой; 
Их молча на землю кладет... 
И дамы и рыцари мыслят, безгласны: 
"Ах! юноша, кто ты? Куда ты, прекрасный?" 
И он подступает к наклону скалы 
 
И взор устремил в глубину... 
Из чрева пучины бежали валы, 
Шумя и гремя, в вышину; 
И волны спирались, и пена кипела: 
Как будто гроза, наступая, ревела. 
 
И воет, и свищет, и бьет, и шипит, 
Как влага, мешаясь с огнем, 
Волна за волною; и к небу летит 
Дымящимся пена столбом; 
Пучина бунтует, пучина клокочет... 
Не море ль из моря извергнуться хочет? 
 
И вдруг, успокоясь, волненье легло; 
И грозно из пены седой 
Разинулось черною щелью жерло; 
 
Помчались во глубь истощенного чрева; 
И глубь застонала от грома и рева. 
 
И он, упредя разъяренный прилив, 
Спасителя-бога призвал... 
И дрогнули зрители, все возопив, - 
Уж юноша в бездне пропал. 
И бездна таинственно зев свой закрыла: 
Его не спасет никакая уж сила. 
 
Над бездной утихло... в ней глухо шумит... 
И каждый, очей отвести 
Не смея от бездны, печально твердит: 
"Красавец отважный, прости!" 
Все тише и тише на дне ее воет... 
И сердце у всех ожиданием ноет. 
 
"Хоть брось ты туда свой венец золотой, 
Сказав: кто венец возвратит, 
Тот с ним и престол мой разделит со мной! - 
Меня твой престол не прельстит. 
Того, что скрывает та бездна немая, 
 
 
Немало судов, закруженных волной, 
Глотала ее глубина: 
Все мелкой назад вылетали щепой 
С ее неприступного дна..." 
Но слышится снова в пучине глубокой 
Как будто роптанье грозы недалекой. 
 
И воет, и свищет, и бьет, и шипит, 
Как влага, мешаясь с огнем, 
Волна за волною; и к небу летит 
Дымящимся пена столбом... 
И брызнул поток с оглушительным ревом, 
Извергнутый бездны зияющим зевом. 
 
Вдруг... что-то сквозь пену седой глубины 
Мелькнуло живой белизной... 
Мелькнула рука и плечо из волны... 
И борется, спорит с волной... 
И видят - весь берег потрясся от клича - 
Он левою правит, а в правой добыча. 
 
И долго дышал он, и тяжко дышал, 
 
И каждый с весельем "Он жив! - повторял. - 
 
Чудеснее подвига нет! 
Из темного гроба, из пропасти влажной 
Спас душу живую красавец отважный". 
 
Он на берег вышел; он встречен толпой; 
К царевым ногам он упал 
И кубок у ног положил золотой; 
И дочери царь приказал: 
Дать юноше кубок с струей винограда; 
И в сладость была для него та награда. 
 
"Да здравствует царь! Кто живет на земле, 
Тот жизнью земной веселись! 
Но страшно в подземной таинственной мгле... 
И смертный пред богом смирись: 
И мыслью своей не желай дерзновенно 
Знать тайны, им мудро от нас сокровенной. 
 
Стрелою стремглав полетел я туда... 
И вдруг мне навстречу поток; 
Из трещины камня лилася вода; 
 
Меня в глубину с непонятною силой... 
И страшно меня там кружило и било. 
 
Но богу молитву тогда я принес, 
И он мне спасителем был: 
Торчащий из мглы я увидел утес 
И крепко его обхватил; 
Висел там и кубок на ветви коралла: 
В бездонное влага его не умчала. 
 
И смутно все было внизу подо мной, 
В пурпуровом сумраке там, 
Все спало для слуха в той бездне глухой; 
Но виделось страшно очам, 
Как двигались в ней безобразные груды, 
Морской глубины несказанные чуды. 
 
Я видел, как в черной пучине кипят, 
В громадный свиваяся клуб: 
И млат водяной, и уродливый скат, 
И ужас морей однозуб; 
И смертью грозил мне, зубами сверкая, 
 
 
И был я один с неизбежной судьбой, 
От взора людей далеко; 
Один меж чудовищ, с любящей душой, 
Во чреве земли глубоко, 
Под звуком живым человечьего слова, 
Меж страшных жильцов подземелья немого. 
 
И я содрогался... вдруг слышу: ползет 
Стоногое грозно из мглы, 
И хочет схватить, и разинулся рот... 
Я в ужасе прочь от скалы!.. 
То было спасеньем: я схвачен приливом 
И выброшен вверх водомета порывом". 
 
Чудесен рассказ показался царю: 
"Мой кубок возьми золотой; 
Но с ним я и перстень тебе подарю, 
В котором алмаз дорогой, 
Когда ты на подвиг отважишься снова 
И тайны все дна перескажешь морского". 
 
То слыша, царевна, с волненьем в груди, 
 
"Довольно, родитель, его пощади! 
Подобное кто совершит? 
И если уж должно быть опыту снова, 
То рыцаря вышли, не пажа младого". 
 
Но царь, не внимая, свой кубок златой 
В пучину швырнул с высоты: 
"И будешь здесь рыцарь любимейший мой, 
Когда с ним воротишься, ты; 
И дочь моя, ныне твоя предо мною 
Заступница, будет твоею женою". 
 
В нем жизнью небесной душа зажжена; 
Отважность сверкнула в очах; 
Он видит: краснеет, бледнеет она; 
Он видит: в ней жалость и страх... 
Тогда, неописанной радостью полный, 
На жизнь и погибель он кинулся в волны... 
 
Утихнула бездна... и снова шумит... 
И пеною снова полна... 
И с трепетом в бездну царевна глядит... 
 
Приходит, уходит волна быстротечно: 
А юноши нет и не будет уж вечно. 

ПЕРЧАТКА

(1797)

Перед своим зверинцем, 
С баронами, с наследным принцем, 
Король Франциск сидел; 
С высокого балкона он глядел 
На поприще, сраженья ожидая; 
За королем, обворожая 
Цветущей прелестию взгляд, 
Придворных дам являлся пышный ряд 
 
Король дал знак рукою - 
Со стуком растворилась дверь: 
И грозный зверь 
С огромной головою, 
Косматый лев 
Выходит; 
Кругом глаза угрюмо водит; 
 
Наморщил лоб с осанкой горделивой, 
Пошевелил густою гривой, 
И потянулся, и зевнул, 
И лег. Король опять рукой махнул - 
Затвор железной двери грянул, 
И смелый тигр из-за решетки прянул; 
Но видит льва, робеет и ревет, 
Себя хвостом по ребрам бьет, 
И крадется, косяся взглядом, 
И лижет морду языком, 
И, обошедши льва кругом, 
Рычит и с ним ложится рядом. 
И в третий раз король махнул рукой - 
Два барса дружною четой 
В один прыжок над тигром очутились; 
Но он удар им тяжкой лапой дал, 
А лев с рыканьем встал... 
Они смирились, 
Оскалив зубы, отошли, 
 
 
И гости ждут, чтоб битва началася... 
Вдруг женская с балкона сорвалася 
Перчатка... все глядят за ней... 
Она упала меж зверей. 
Тогда на рыцаря Делоржа с лицемерной 
И колкою улыбкою глядит 
Его красавица и говорит: 
"Когда меня, мой рыцарь верный, 
Ты любишь так, как говоришь, 
Ты мне перчатку возвратишь". 
 
Делорж, не отвечав ни слова, 
К зверям идет, 
Перчатку смело он берет 
И возвращается к собранью снова. 
 
У рыцарей и дам при дерзости такой 
От страха сердце помутилось; 
А витязь молодой, 
Как будто ничего с ним не случилось, 
Спокойно всходит на балкон; 
 
Его приветствуют красавицыны взгляды... 
Но, холодно приняв привет ее очей, 
В лицо перчатку ей 
Он бросил и сказал: "Не требую награды".

ПОЛИКРАТОВ ПЕРСТЕНЬ

(1797)

На кровле он стоял высоко 
И на Самос богатый око 
С весельем гордым преклонял. 
"Сколь щедро взыскан я богами! 
Сколь счастлив я между царями!" - 
Царю Египта он сказал. 
 
"Тебе благоприятны боги; 
Они к твоим врагам лишь строги, 
И всех их предали тебе; 
Но жив один, опасный мститель; 
Пока он дышит... победитель, 
Не доверяй своей судьбе". 
 
Еще не кончил он ответа, 
 
Явился присланный гонец: 
"Победой ты украшен новой; 
Да обовьет опять лавровый 
Главу властителя венец; 
 
Твой враг постигнут строгой местью; 
Меня послал к вам с этой вестью 
Наш полководец Полидор". 
Рука гонца сосуд держала: 
В сосуде голова лежала; 
Врага узнал в ней царский взор" 
 
И гость воскликнул с содроганьем: 
"Страшись! Судьба очарованьем 
Тебя к погибели влечет. 
Неверные морские волны 
Обломков корабельных полны; 
Еще не в пристани твой флот". 
 
Еще слова его звучали... 
А клики брег уж оглашали. 
Народ на пристани кипел; 
 
Дарами дальних стран богатый, 
Флот торжествующий влетел. 
 
И гость, увидя то, бледнеет: 
"Тебе Фортуна благодеет... 
Но ты не верь - здесь хитрый ков, 
Здесь тайная погибель скрыта: 
Разбойники морские Крита 
От здешних близко берегов". 
 
И только выронил он слово, 
Гонец вбегает с вестью новой: 
"Победа, царь! Судьбе хвала! 
Мы торжествуем над врагами! 
Флот критский истреблен богами: 
Его их буря пожрала". 
 
Испуган гость нежданной вестью: 
"Ты счастлив, но Судьбины лестью 
Такое счастье мнится мне. 
Здесь вечны блага не бывали, 
И никогда нам без печали 
 
 
И мне все в жизни улыбалось, 
Неизменяемо, казалось, 
Я силой вышней был храним; 
Все блага прочил я для сына... 
Его, его взяла Судьбина; 
Я долг мой сыном заплатил. 
 
Чтоб верной избежать напасти, 
Моли невидимые Власти 
Подлить печали в твой фиал. 
Судьба и в милостях мздоимец: 
Какой, какой ее любимец 
Свой век не бедственно кончал? 
 
Когда ж в несчастье Рок откажет, 
Исполни то, что друг твой скажет: 
Ты призови несчастье сам. 
Твои сокровища несметны: 
Из них скорей, как дар заветный, 
Отдай любимое богам". 
 
Он гостю внемлет с содроганьем: 
"Моим избранным достояньем 
Доныне этот перстень был; 
Но я готов Властям незримым 
Добром пожертвовать любимым..." 
И перстень в море он пустил. 
 
Наутро, только луч денницы 
Озолотил верхи столицы, 
К царю является рыбарь: 
"Я рыбу, пойманную мною, 
Чудовище величиною, 
Тебе принес в подарок, царь!" 
 
Царь изъявил благоволенье... 
Вдруг царский повар в исступленье 
С нежданной вестию бежит: 
"Найден твой перстень драгоценный, 
Огромной рыбой поглощенный, 
Он в ней ножом моим открыт". 
 
Тут гость, как пораженный громом, 
Сказал: "Беда над этим домом! 
Нельзя мне другом быть твоим; 
 
Бегу, чтоб здесь не пасть с тобою..." 
Сказал и разлучился с ним. 

РЫЦАРЬ ТОГЕНБУРГ

(1797)

"Сладко мне твоей сестрою, 
Милый рыцарь, быть; 
Но любовию иною 
Не могу любить: 
При разлуке, при свиданье 
Сердце в тишине - 
И любви твоей страданье 
Непонятно мне". 
 
Он глядит с немой печалью - 
Участь решена: 
Руку сжал ей; крепкой сталью 
Грудь обложена. 
Звонкий рог созвал дружину: 
Все уж на конях; 
И помчались в Палестину, 
 
 
Уж в толпе врагов сверкают 
Грозно шлемы их; 
Уж отвагой изумляют 
Чуждых и своих. 
Тогенбург лишь выйдет к бою: 
Сарацин бежит... 
Но душа в нем все тоскою 
Прежнею болит. 
 
Год прошел без утоленья... 
Нет уж сил страдать; 
Не найти ему забвенья - 
И покинул рать. 
Зрит корабль - шумят ветрилы, 
Бьет в корму волна, - 
Сел и поплыл в край тот милый, 
Где цветет она. 
 
Но стучится к ней напрасно 
В двери пилигрим; 
Ах, они с молвой ужасной 
 
"Узы вечного обета 
Приняла она; 
И, погибшая для света, 
Богу отдана". 
 
Пышны праотцев палаты 
Бросить он спешит; 
Навсегда покинул латы; 
Конь навек забыт. 
Власяной покрыт одеждой, 
Инок в цвете лет, 
Не украшенный надеждой, 
Он оставил свет. 
 
И в убогой келье скрылся 
Близ долины той, 
Где меж темных лип светился 
Монастырь святой: 
Там - сияло ль утро ясно, 
Вечер ли темнел - 
В ожиданье, с мукой страстной, 
 
 
И душе его унылой 
Счастье там одно: 
Дожидаться, чтоб у милой 
Стукнуло окно, 
Чтоб прекрасная явилась, 
Чтоб от вышины 
В тихий дол лицом склонилась, 
Ангел тишины.. 
 
И - дождавшися - на ложе 
Простирался он; 
И надежда: завтра то же! - 
Услаждала сон. 
Время годы уводило... 
Для него ж одно: 
Ждать, как ждал он, чтоб у милой 
Стукнуло окно; 
 
Чтоб прекрасная явилась; 
Чтоб от вышины 
В тихий дол лицом склонилась, 
 
Раз - туманно утро было - 
Мертв он там сидел, 
Бледен ликом, и уныло 
На окно глядел. 

ЖЕЛАНИЕ

(1801)

Озарися, дол туманный! 
Расступися, мрак густой! 
Где найду исход желанный? 
Где воскресну я душой? 
Испещренные цветами, 
Красны холмы вижу там... 
Ах, зачем я не с крылами? 
Полетел бы я к холмам. 
 
Там поют согласны лиры, 
Там обитель тишины, 
Мчат ко мне оттоль зефиры 
Благовония весны; 
Там блестят плоды златые 
 
Там не слышны вихри злые 
На пригорках, на лугах. 
 
О, предел очарованья! 
Как прелестна таи весна! 
Как от юных роз дыханья 
Там душа оживлена! 
Полечу туда... напрасно! 
Нет путей к сим берегам: 
Предо мной поток ужасный 
Грозно мчится по скалам. 
 
Лодку вижу... где ж вожатый? 
Едем!.. будь, что суждено!.. 
Паруса ее крылаты 
И весло оживлено. 
Верь тому, что сердце скажет; 
Нет залогов от небес; 
Нам лишь чудо путь укажет 
В сей волшебный край чудес. 

ТОРЖЕСТВО ПОБЕДИТЕЛЕЙ

Пал Приамов град священный, 
Грудой пепла стал Пергам; 
И, победой насыщенны, 
К острогрудым кораблям 
Собрались эллины - тризну 
В честь минувшего свершить 
И в желанную отчизну, 
К берегам Эллады, плыть. 
  "Пойте, пойте гимн согласный: 
  Корабли обращены 
  От враждебной стороны 
  К нашей Греции прекрасной!" 
 
Брегом шла толпа густая 
Илионских дев и жен: 
Из отеческого края 
Их вели в далекий плен. 
И с победной песнью дикой 
Их сливался тихий стон 
По тебе, святой, великий, 
 
  "Вы, родные холмы, нивы, 
  Нам вас боле не видать; 
  Будем в рабстве увядать... 
  О, сколь мертвые счастливы!" 
 
И, с предвиденьем во взгляде, 
Жертву сам Калхас заклал: 
"Грады зиждущей Палладе 
И губящей (он воззвал), 
Буреносцу Посейдону, 
Воздымателю валов, 
И носящему Горгону - 
Богу смертных и богов!" 
  "Суд окончен; спор решился; 
  Прекратилася борьба; 
  Все исполнила судьба: 
  Град великий сокрушился". 
 
Царь народов, сын Атрея, 
Обозрел полков число; 
Вслед за ним на брег Сигея 
 
И незапный мрак печали 
Отуманил царский взгляд: 
Благороднейшие пали... 
Мало с ним пойдет назад. 
  "Счастлив тот, кому сиянье 
  Бытия сохранено, 
  Тот, кому вкусить дано 
  С милой родиной свиданье!" 
 
"И не всякий насладится 
Миром, в свой пришедши дом: 
Часто злобный ков таится 
За домашним алтарем; 
Часто Марсом пощаженный 
Погибает от друзей", - 
Рек, Палладой вдохновенный, 
Хитроумный Одиссей. 
  "Счастлив тот, чей дом украшен 
  Скромной верностью жены! 
  Жены алчут новизны: 
  ". 
 
И стоящий близ Елены 
Менелай тогда сказал: 
"Плод губительной измены, 
Ею сам изменник пал; 
И погиб, виной Парида 
Отягченный, Илион... 
Неизбежен суд Кронида, 
Все блюдет с Олимпа он". 
  "Злому злой конец бывает: 
  Гибнет жертвой Эвменид, 
  Кто безумно, как Парид, 
  Право гостя оскверняет". 
 
"Пусть веселый взор счастливых, - 
Оилеев сын сказал, - 
Зрит в богах богов правдивых! 
Суд их часто слеп бывал: 
Скольких бодрых жизнь поблёкла! 
Скольких низких рок щадит!.. 
Нет великого Патрокла, 
  "Смертный, царь Зевес Фортуне 
  Своенравной предал нас: 
  Уловляй же быстрый час, 
  Не тревожа сердца втуне". 
 
"Лучших бой похитил ярый! 
Вечно памятен нам будь 
Ты, мой брат, ты, под удары 
Подставлявший твердо грудь, 
Ты, который нас, пожаром 
Осажденных, защитил... 
Но коварнейшему даром 
Щит и меч Ахиллов был". 
  "Мир тебе во тьме Эрева! 
  Жизнь твою не враг отнял: 
  Ты своею силой пал, 
  Жертва гибельного гнева". 
 
"О Ахилл! О мой родитель! - 
Возгласил Неоптолем. - 
Быстрый мира посетитель, 
 
Жить в любви племен делами - 
Благо первое земли. 
Будем вечно именами 
И сокрытые в пыли!" 
  "Слава дней твоих нетленна - 
  В песнях будет цвесть она. 
  Жизнь живущих неверна, 
  Жизнь отживших неизменна!" 
 
"Смерть велит умолкнуть злобе! - 
Диомед провозгласил. - 
Слава Гектору во гробе: 
Он краса Пергама был; 
Он за край, где жили деды, 
Веледушно пролил кровь... 
Победившим - честь победы, 
Охранявшему - любовь!" 
  "Кто, на суд явясь кровавый, 
  Славно пал за отчий дом, 
  Тот, почтенный и врагом, 
  ". 
 
Нестор, жизнью убеленный, 
Нацедил вина фиал 
И Гекубе сокрушенной 
Дружелюбно выпить дал. 
"Пей страданий утоленье! 
Добрый Вакхов дар - вино; 
И веселость и забвенье 
Проливает в нас оно". 
  "Пей, страдалица! Печали 
  Услаждаются вином: 
  Боги жалостные в нем 
  Подкрепленье сердцу дали". 
 
"Вспомни матерь Ниобею: 
Что изведала она! 
Сколь ужасная над нею 
Казнь была совершена! 
Но и с нею, безотрадной, 
Добрый Вакх недаром был: 
Он струею виноградной 
". 
  "Если грудь вином согрета 
  И в устах вино кипит: 
  Скорби наши быстро мчит 
  Их смывающая Лета". 
 
И вперила взор Кассандра, 
Вняв шепнувшим ей богам, 
На пустынный брег Скамандра, 
На дымящийся Пергам: 
"Все великое земное 
Разлетается, как дым: 
Ныне жребий выпал Трое, 
Завтра выпадет другим..." 
  "Смертный, Силе, нас гнетущей, 
  Покоряйся и терпи; 
  Спящий в гробе, мирно спи; 
  Жизнью пользуйся, живущий!" 

ПУТЕШЕСТВЕННИК

(1803)

Дней моих еще весною 
 
Все забыто было мною - 
И семейство и друзья. 
 
В ризе странника убогой, 
С детской в сердце простотой, 
Я пошел путем-дорогой - 
Вера был вожатый мой. 
 
И в надежде, в уверенье 
Путь казался недалек. 
"Странник, - слышалось, - терпенье! 
Прямо, прямо на восток. 
 
Ты увидишь храм чудесный; 
Ты в святилище войдешь; 
Там в нетленности небесной 
Все земное обретешь". 
 
Утро вечером сменялось, 
Вечер утру уступал; 
Неизвестное скрывалось; 
Я искал - не обретал. 
 
Там встречались мне пучины; 
 
Я взбирался на стремнины; 
Чрез потоки стлал мосты. 
 
Вдруг река передо мною - 
Вод склоненье на восток; 
Вижу зыблемый струею 
Подле берега челнок. 
 
Я в надежде, я в смятенье; 
Предаю себя волнам, 
Счастье вижу в отдаленье; 
Все, что мило, - мнится - там! 
 
Ах! В безвестном океане 
Очутился мой челнок; 
Даль попрежнему в тумане. 
Брег невидим и далек. 
 
И вовеки надо мною 
Не сольется, как поднесь, 
Небо светлое с землею... 
Там не будет вечно здесь. 

ГОРНАЯ ПЕСНЯ

Над страшною бездной дорога бежит, 
Меж жизнью и смертию мчится; 
Толпа великанов ее сторожит; 
Погибель над нею гнездится. 
Страшись пробужденья лавины ужасной: 
В молчанье пройди по дороге опасной. 
 
Там мост через бездну отважной дугой 
С скалы на скалу перегнулся; 
Не смертною был он поставлен рукой - 
Кто смертный к нему бы коснулся? 
Поток под него разъяренный бежит; 
Сразить его рвется и ввек не сразит. 
 
Там, грозно раздавшись, стоят ворота: 
Мнишь, область теней пред тобою; 
Пройди их - долина, долин красота, 
Там осень играет с весною. 
Приют сокровенный! Желанный предел! 
Туда бы от жизни ушел, улетел! 
 
Четыре потока оттуда шумят - 
 
Стремятся они на восток, на закат; 
Стремятся к полудню, к полночи; 
Рождаются вместе; родясь, расстаются; 
Бегут без возврата и ввек не сольются. 
 
Там в блеске небес два утеса стоят, 
Превыше всего, что земное; 
Кругом облака золотые кипят, 
Эфира семейство младое; 
Ведут хороводы в стране голубой; 
Там не был, не будет свидетель земной, 
 
Царица сидит высоко и светло 
На вечно-незыблемом троне; 
Чудесной красой обвивает чело 
И блещет в алмазной короне; 
Напрасно там солнцу сиять и гореть: 
Ее золотит, но не может согреть. 

КАССАНДРА

(1802)

Все в обители Приама 
 
Запах роз и фимиама, 
Гимны дев и лирный глас. 
Спит гроза минувшей брани, 
Щит, и меч, и конь забыт: 
Облечен в пурпурны ткани 
С Поликсеною Пелид. 
 
Девы, юноши четами 
По узорчатым коврам, 
Разукрашены венками, 
Идут весело во храм. 
Стогны дышат фимиамом, 
В злато царский дом одет. 
Снова счастье над Пергамом - 
Для Кассандры счастья нет. 
 
Уклонясь от лирных звонов, 
Нелюдима и одна, 
Дочь Приама в Аполлонов 
Древний лес удалена. 
Сводом лавров осененна, 
 
Провозвестница священна 
Так роптала на богов: 
 
"Там шумят веселых волны; 
Всем душа оживлена. 
Мать, отец надеждой полны, 
В храм сестра приведена. 
Я одна мечты лишенна; 
Ужас мне, что радость там... 
Вижу, вижу: окрыленна 
Мчится гибель на Пергам. 
 
Вижу факел - он светлеет 
Не в Гименовых руках, 
И не жертвы пламя рдеет 
На сгущенных облаках. 
Зрю пиров уготовленье... 
Но... горе, по небесам, 
Слышно бога приближенье, 
Предлетящего бедам. 
 
И вотще мое стенанье, 
 
Лишь с пустынями страданье 
Сердце сирое делит. 
От счастливых отчужденна, 
Веселящимся позор, 
Я тобой всех благ лишенна, 
О предведения взор! 
 
Что Кассандры дар вещанья 
В сем жилище скромных чад 
Безмятежного незнанья 
И блаженных им стократ? 
Ах, почто она предвидит 
То, чего не отвратит? 
Неизбежное приидет, 
И грозящее сразит. 
 
И спасу ль их, открывая 
Близкий ужас их очам? 
Лишь незнанье - жизнь прямая; 
Знанье - смерть прямая нам. 
Феб, возьми твой дар опасный, 
 
Тяжко истины ужасной 
Смертною скуделью быть. 
 
Я забыла славить радость, 
Став пророчицей твоей; 
Слепоты погибшей сладость, 
Мирный мрак минувших дней, 
С вами скрылись наслажденья! 
Он мне будущее дал, 
Но веселие мгновенья 
Настоящего отнял. 
 
Никогда покров венчальный 
Мне главы не осенит; 
Вижу факел погребальный, 
Вижу - ранний гроб открыт. 
Я с родными скучну младость 
Всю утратила в тоске... 
Ах, могла ль делить их радость, 
Видя скорбь их вдалеке? 
 
Их ласкает ожиданье, 
 
Все окрест очарованье, 
Я одна мертва душой. 
Для меня весна напрасна, 
Мир цветущий пуст и дик... 
Ах, сколь жизнь тому ужасна, 
Кто во глубь ее проник! 
 
Сладкий жребий Поликсены! 
С женихом рука с рукой, 
Взор любовью распаленный, 
И, гордясь сама собой, 
Благ своих не постигает: 
В сновидениях златых 
И бессмертья не желает 
За один, с Пелидом миг. 
 
И моей любви открылся 
Тот, кого мы ждем душой: 
Милый взор ко мне стремился, 
Полный страстною тоской... 
Но для нас перед богами 
 
Вижу: грозно между нами 
Тень стигийская стоит. 
 
Духи, бледною толпою 
Покидая мрачный ад, 
Вслед за мной и предо мною 
Неотступные летят; 
В резвы юношески лики 
Вносят ужас за собой; 
Внемля радостные клики, 
Внемлю их надгробный вой. 
 
Там сокрытый блеск кинжала, 
Там убийцы взор горит, 
Там невидимого жала 
Яд погибелью грозит, 
Все предчувствуя и зная, 
В страшный путь сама иду: 
Ты падешь, страна родная; 
Я в чужбине гроб найду..." 
 
И слова еще звучали... 
 
И зефиры глас примчали: 
"Пал великий Ахиллес!" 
Машут фурии змеями, 
Боги мчатся к небесам, 
И карающий громами 
Грозно смотрит на Пергам. 

ГРАФ ГАБСБУРГСКИЙ

(1803)

Торжественным Ахен весельем шумел; 
В старинных чертогах, на пире, 
Рудольф, император избранный, сидел 
В сиянье венца и в порфире. 
Там кушанья рейнский пфальцграф разносил, 
Богемец напитки в бокалы цедил, 
И семь избирателей, чином 
Устроенный древле свершая обряд, 
Блистали, как звезды пред солнцем блестят, 
Пред новым своим властелином. 
 
Кругом возвышался богатый балкон, 
 
И клики, со всех прилетая сторон, 
Под древним сливалися сводом. 
Был кончен раздор, перестала война; 
Бесцарственны, грозны прошли времена: 
Судья над землею был снова, 
И воля губить у меча отнята; 
Не брошены слабый, вдова, сирота 
Могущим во власть без покрова. 
 
И кесарь, наполнив бокал золотой, 
С приветливым взором вещает: 
"Прекрасен мой пир, все пирует со мной, 
Все царский мой дух восхищает; 
Но где утешитель, пленитель сердец? 
Придет ли мне душу растрогать певец 
Игрой и благим поученьем? 
Я песней был другом, как рыцарь простой; 
Став кесарем, брошу ль обычай святой 
Пиры услаждать песнопеньем?" 
 
И вдруг из среды величавых гостей 
 
Певец в красоте поседелых кудрей, 
Младым преисполненный жаром: 
"В струнах золотых вдохновенье живет, 
Певец о любви благодатной поет, 
О всем, что святого есть в мире, 
Что душу волнует, что сердце манит... 
О чем же властитель воспеть повелит 
Певцу на торжественном пире?" 
 
"Не мне управлять песнопевца душой, - 
Певцу отвечает властитель: - 
Он высшую силу признал над собой, - 
Минута ему повелитель. 
По воздуху вихорь свободно шумит, 
Кто знает, откуда, куда он летит? 
Из бездны поток выбегает: 
Так песнь зарождает души глубина, 
И темное чувство, из дивного сна 
При звуках воспрянув, пылает". 
 
И смело ударил певец по струнам, 
 
"На статном коне по горам, по полям 
За серною рыцарь гонялся; 
Он с ловчим одним выезжает сам-друг 
Из чаши лесной на сияющий луг, 
И едет он шагом кустами. 
Вдруг слышат они, колокольчик гремит; 
Идет из кустов пономарь и звонит, 
И следом священник с дарами. 
 
И набожный граф, умиленный душой, 
Колени свои преклоняет 
С сердечною верой, с горячей мольбой 
Пред тем, что живит и спасает. 
Но лугом стремился кипучий ручей, 
Свирепо надувшись от сильных дождей, 
Он путь заграждал пешеходу; 
И спутнику пастырь дары отдает, 
И обувь снимает, и смело идет 
С священною ношею в воду. 
 
"Куда?" - изумившийся граф вопросил. 
"В село: умирающий нищий 
Ждет в муках, чтоб пастырь его разрешил, 
И алчет небесныя пищи. 
Недавно лежал через этот поток 
Сплетенный из сучьев для пеших мосток, 
Его разбросало водою. 
Чтоб душу святой благодатью спасти, 
Я здесь неглубокий поток перейти 
Спешу обнаженной стопою". 
 
И пастырю витязь коня уступил 
И подал ноге его стремя, 
Чтоб он облегчить покаяньем спешил 
Страдальцу греховное бремя. 
И к ловчему сам на седло пересел 
И весело в чащу на лов полетел. 
Священник же, требу святую 
Свершивши, при первом мерцании дня 
Является к графу, смиренно коня 
Ведя за узду золотую. 
 
"Дерзну ли помыслить я, - граф возгласил, 
 
Чтоб конь сей ничтожной забаве служил, 
Спасителю богу служивши? 
Когда ты, отец, не приемлешь коня, 
Пусть будет он даром благим от меня 
Отныне тому, чье даянье - 
Все блага земные, и сила, и честь, 
Кому не помедлю на жертву принесть 
И силу, и честь, и дыханье". 
 
"Да будет же вышний господь над тобой 
Своей благодатью святою! 
Тебя да почтит он в сей жизни и в той, 
Как днесь он почтен был тобою! 
Гельвеция славой сияет твоей 
И шесть расцветает тебе дочерей, 
Богатых дарами природы! 
Да будет же (молвил пророчески он) 
Уделом их шесть знаменитых корон! 
Да славятся в роды и роды!" 
 
Задумавшись, голову кесарь склонил: 
 
Вдруг быстрый он взор на певца устремил - 
И таинство слов объяснилось. 
Он пастыря видит в певце пред собой - 
И слезы свои от толпы золотой 
Порфирой закрыл в умиленье... 
Все смолкли, на кесаря очи подняв, 
И всяк догадался, кто набожный граф, 
И сердцем почтил провиденье. 

ЖАЛОБА ЦЕРЕРЫ

(1796)

Снова гений жизни веет, 
Возвратилася весна; 
Холм на солнце зеленеет, 
Лед разрушила волна, 
Распустившийся дымится 
Благовониями лес, 
И, безоблачен, глядится 
В воды зеркальны Зевес. 
Все цветет - лишь мой единый 
 
Прозерпины, Прозерпины 
На земле моей уж нет! 
 
Я везде ее искала, 
В дневном свете и в ночи; 
Все за ней я посылала 
Аполлоновы лучи; 
Но ее под сводом неба 
Не нашел всезрящий бог, 
А подземной тьмы Эреба 
Луч его пронзить не мог. 
Те брега недостижимы, - 
И богам их страшен вид... 
Там она: неумолимый 
Ею властвует Аид. 
 
Кто ж мое во мрак Плутона 
Слово к ней перенесет? 
Вечно ходит челн Харона, 
Но лишь тени он берет. 
Жизнь подземного страшится; 
 
И с тех пор, как он стремится, 
Стикс не видывал живых. 
Тьма дорог туда низводит, 
Ни одной оттуда нет, 
И отшедший не приходит 
Никогда опять на свет. 
 
Сколь завидна мне, печальной, 
Участь смертных матерей! 
Легкий пламень погребальный 
Возвращает им детей; 
А для нас, богов нетленных, 
Что усладою утрат? 
Нас, безрадостно блаженных, 
Парки строгие щадят... 
Парки, парки, поспешите 
С неба в ад меня послать! 
Прав богини не щадите: 
Вы обрадуете мать! 
 
В тот предел, где, утешенью 
 
Дочь живет, свободной тенью 
Полетела б я тогда; 
Близ супруга на престоле 
Мне предстала бы она, 
Грустной думою о воле 
И о матери полна; 
И ко мне бы взор склонился, 
И меня узнал бы он, 
И над нами б прослезился 
Сам безжалостный Плутон. 
 
Тщетный призрак! Стон напрасный! 
Все одним путем небес 
Ходит Гелиос прекрасный; 
Все навек решил Зевес: 
Жизнью горнею доволен, 
Ненавидя адску ночь, 
Он и сам отдать не волен 
Мне утраченную дочь. 
Там ей быть, доколь Аида 
 
Или радугой Ирида 
Не сойдет на Ахерон! 
 
Нет ли мне чего от милой 
В сладко-памятный завет, 
Что осталось все, как было, 
Что для нас разлуки нет? 
Нет ли тайных уз, чтоб ими 
Снова сблизить мать и дочь, 
Мертвых - с милыми живыми, 
С светлым днем - подземну ночь? 
Так не все следы пропали! 
К ней дойдет мой нежный клик: 
Нам святые боги дали 
Усладительный язык. 
 
В те часы, как хлад Борея 
Губит нежных чад весны, 
Листья падают, желтея, 
И леса обнажены, 
Из руки Вертумна щедрой 
 
И, его в земное недро 
Бросив, Стиксу приношу; 
Сердцу дочери вверяю 
Тайный дар моей руки 
И, скорбя, в нем посылаю 
Весть любви, залог тоски. 
 
Но когда с небес слетает 
Вслед за бурями весна, 
В мертвом снова жизнь играет, 
Сердце греет семена; 
И умершие для взора, 
Вняв они весны привет, 
Из подземного затвора 
Рвутся радостно на свет: 
Лист выходит в область неба, 
Корень ищет тьмы ночной; 
Лист живет лучами Феба, 
Корень - Стиксовой струей. 
 
Ими таинственно слита 
 
И приходят от Коцита 
С ними вести для меня; 
И ко мне в живом дыханье 
Молодых цветов весны 
Подымается признанье, 
Глас родной из глубины; 
Он разлуку услаждает, 
Он душе моей твердит, 
Что любовь не умирает 
И в отшедших за Коцит. 
 
О, приветствую вас, чада 
Расцветающих полей! 
Вы тоски моей услада, 
Образ дочери моей; 
Вас налью благоуханьем, 
Напою живой росой 
И с Аврориным сияньем 
Поравняю красотой. 
Пусть весной природы младость, 
 
И мою вещают радость 
И печаль души моей. 

ЭЛЕВЗИНСКИЙ ПРАЗДНИК

(1791)

Свивайте венцы из колосьев златых, 
Цианы лазурные в них заплетайте! 
Сбирайтесь плясать на коврах луговых 
И с пеньем благую Цереру встречайте: 
Церера сдружила враждебных людей, 
Жестокие нравы смягчила 
И в дом постоянный меж нив и полей 
Шатер подвижной обратила. 
 
Робок, наг и дик, скрывался 
Троглодит в пещерах скал; 
По полям номад скитался 
И поля опустошал. 
Зверолов с копьем, стрелами, 
Грозен, бегал по лесам... 
Горе брошенным волнами 
 
 
С олимпийския вершины 
Сходит мать-Церера вслед 
Похищенной Прозерпины; 
Дик лежит пред нею свет. 
Ни угла, ни угощенья 
Нет нигде богине там; 
И нигде богопочтенья 
Не свидетельствует храм. 
 
Плод полей и грозды сладки 
Не блистают на пирах; 
Лишь дымятся тел остатки 
На кровавых алтарях. 
И куда печальным оком 
Там Церера ни глядит - 
В унижении глубоком 
Человека всюду зрит. 
 
"Ты ль, Зевесовой рукою 
Сотворенный человек? 
Для того ль тебя красою 
 
Бог богов и во владенье 
Мир земной тебе отдал, 
Чтоб ты в нем, как в заточенье 
Узник брошенный, страдал? 
 
Иль ни в ком между богами 
Сожаленья к людям нет 
И могучими руками 
Ни один из бездны бед 
Их не вырвет? Знать, к блаженным 
Скорбь земная не дошла? 
Знать, одна я огорченным 
Сердцем горе поняла? 
 
Чтоб из низости душою 
Мог подняться человек, 
С древней матерью-землею 
Он вступил в союз навек. 
Чти закон времен спокойный, 
Знай теченье лун и лет; 
Знай, как движется под стройной 
". 
 
И мгновенно расступилась 
Тьма, лежавшая на ней, 
И небесная явилась 
Божеством пред дикарей. 
Кончив бой, они, как тигры, 
Из черепьев вражьих пьют 
И ее на зверски игры 
И на страшный пир зовут. 
 
Но богиня, с содроганьем 
Отвратясь, рекла: "Богам 
Кровь противна; с сим даяньем 
Вы, как звери, чужды нам: 
Чистым чистое угодно. 
Дар достойнейший небес: 
Нивы колос первородной, 
Сок оливы, плод древес". 
 
Тут богиня исторгает 
Тяжкий дротик у стрелка, 
Острием его пронзает 
 
И берет она живое 
Из венца главы зерно - 
И в пронзенное земное 
Лоно брошено оно. 
 
И выводит молодые 
Класы тучная земля - 
И повсюду, как златые 
Волны, зыблются поля. 
Их она благословляет 
И, колосья в сноп сложив, 
На смиренный возлагает 
Камень жертву первых нив 
 
И гласит: "Прими даянье, 
Царь Зевес, и с высоты 
Нам давай знаменованье, 
Что доволен жертвой ты! 
Вечный бог, сними завесу 
С них, не знающих тебя: 
Да поклонятся Зевесу, 
 
Чистой жертвы не отринул 
На Олимпе царь Зевес; 
Он во знамение кинул 
Гром излучистый с небес. 
Вмиг алтарь воспламенился, 
К небу жертвы дым взлетел, 
И над ней горе явился 
Зевсов пламенный орел. 
 
И чудо проникло в сердца дикарей: 
Упали во прах перед дивной Церерой, 
Исторгнулись слезы из грубых очей, 
И сладкой сердца растворилися верой. 
Оружие кинув, теснятся толпой, 
И ей воздают поклоненье, 
И с видом смиренным, покорной душой 
Приемлют ее поученье. 
 
С высоты небес нисходит 
Олимпийцев светлый сонм; 
И Фемида их предводит, 
 
Ставит грани юных, жатвой 
Озлатившихся полей 
И скрепляет первой клятвой 
Узы первые людей. 
 
И приходит благ податель, 
Друг пиров, веселый Ком: 
Бог, ремесл изобретатель, 
Он людей дружит с огнем, 
Учит их владеть клещами, 
Движет мехом, млатом бьет 
И искусными трудами 
Первый плуг им создает. 
 
И вослед ему Паллада 
Копьеносная идет 
И богов к строенью града 
Крепкостенного зовет, 
Чтоб приютно безопасный 
Кров толпам бродящим дать 
И в один союз согласный 
 
 
И богиня утверждает 
Града нового чертеж; 
Ей покорный означает 
Термин камнями рубеж; 
Цепью смерена равнина, 
Холм глубоким рвом обвит, 
И могучая плотина 
Гранью бурных вод стоит. 
 
Мчатся нимфы, ореады 
За Дианой по лесам, 
Чрез потоки, водопады, 
По долинам, по холмам 
С звонким скачущие луком; 
Блещет в их руках топор, - 
И обрушился со стуком 
Побежденный ими бор. 
 
И, Палладою призванный, 
Из зеленых вод встает 
Бог, осокою венчанный, 
 
И, сияя, низлетают 
Оры легкие с небес 
И в колонну округляют 
Суковатый ствол древес. 
 
И во грудь горы вонзает 
Свой трезубец Посейдон; 
Слой гранитный отторгает 
От ребра земного он, 
И в руке своей громаду, 
Как песчинку, он несет - 
И огромную ограду 
Во мгновенье создает. 
 
И вливает в струны пенье 
Светлоглавый Аполлон; 
Пробуждает вдохновенье 
Их согласно-мерный звон; 
Сладким хором с ним поют 
И красивых зданий стены 
Под напев их восстают. 
 
 
Створы врат городовых: 
Держат петли их дебелы, 
Утвержден замок на них; 
И чудесное творенье 
Довершает в честь богам 
Совокупное строенье 
Всех богов - великий храм. 
 
И Юнона, с оком ясным, 
Низлетев от высоты, 
Сводит с юношей прекрасным 
В храме деву красоты, 
И Киприда обвивает 
Их гирляндою цветов, 
И с небес благословляет 
Первый брак отец богов. 
 
И с торжественной игрою 
Сладких лир, поющих в лад, 
Вводят боги за собою 
Новых граждан в новый град. 
 
Мать-Церера там стоит, 
Жжет курения, как жрица, 
И пришельцам говорит: 
 
"В лесе ищет зверь свободы, 
Правит всем свободно бог; 
Их закон - закон природы. 
Человек, прияв в залог 
Зоркий ум - звено меж ними, 
Для гражданства сотворен: 
Здесь лишь нравами одними 
Может быть свободен он". 
 
Свивайте венцы из колосьев златых, 
Цианы лазурные в них заплетайте! 
Сбирайтесь плясать на коврах луговых 
И с пеньем благую Цереру встречайте! 
Всю землю богини приход изменил: 
Признавши ее руководство, 
В союз человек с человеком вступил 
И жизни постиг благородство. 

На Посидонов пир веселый, 
Куда стекались чада Гелы [1] 
Зреть бег коней и бой певцов, 
Шел Ивик, скромный друг богов. 
Ему с крылатою мечтою 
Послал дар песней Аполлон: 
И с лирой, с легкою клюкою, 
Шел, вдохновенный, к Истму он. 
Уже его открыли взоры 
Вдали Акрокоринф и горы, 
Слиянны с синевой небес. 
Он входит в Посидонов лес... 
Все тихо: лист не колыхнется; 
Лишь журавлей по вышине 
Шумящая станица вьется 
В страны полуденны к весне. 
 
"О спутники, ваш рой крылатый, 
Досель мой верный провожатый, 
Будь добрым знамением мне. 
 
Чужого брега посетитель, 
 
Ищу приюта, как и вы; 
Да отвратит Зевес-хранитель 
Беду от странничьей главы". 
 
 
Он в глубину вступает леса; 
Идет заглохшею тропой... 
И зрит убийц перед собой. 
Готов сразиться он с врагами; 
 
Знакомый с лирными струнами, 
Напрячь он лука не умел. 
 
К богам и к людям он взывает... 
Лишь эхо стоны повторяет - 
 
"И так погибну в цвете лет, 
Истлею здесь без погребенья 
И не оплакан от друзей; 
И сим врагам не будет мщенья, 
". 
 
И он боролся уж с кончиной... 
Вдруг... шум от стаи журавлиной; 
Он слышит (взор уже угас) 
Их жалобно-стенящий глас. 
"Вы, журавли под небесами, 
Я вас в свидетели зову! 
Да грянет, привлеченный вами, 
Зевесов гром на их главу". 
 
И труп узрели обнаженный: 
 
Черты прекрасного лица. 
Коринфский друг узнал певца. 
"И ты ль недвижим предо мною? 
И на главу твою, певец, 
 
Сосновый положить венец". 
 
И внемлют гости Посидона, 
Что пал наперсник Аполлона... 
Вся Греция поражена; 
 
И с диким ревом исступленья 
Пританов окружил народ, 
И вопит: "Старцы, мщенья, мщенья! 
Злодеям казнь, их сгибни род!" 
 
Лицо врага в толпе несметной 
Притекших в Посидонов храм? 
Они ругаются богам. 
И кто ж - разбойник ли презренный 
 
Лишь Гелиос то зрел священный, [2] 
Все озаряющий с небес. 
 
С подъятой, может быть, главою, 
Между шумящею толпою, 
 
И хладно внемлет скорби глас; 
Иль в капище, склонив колени, 
Жжет ладан гнусною рукой; 
Или теснится на ступени 
 
 
Где, устремив на сцену взоры 
(Чуть могут их сдержать подпоры), 
Пришед из ближних, дальних стран, 
Шумя, как смутный океан, 
 
И движутся, как в бурю лес, 
Людьми кипящи переходы, 
Всходя до синевы небес. 
 
И кто сочтет разноплеменных, 
 
Пришли отвсюду:от Афин, 
От древней Спарты, от Микин, 
С пределов Азии далекой, 
С Эгейских вод, с Фракийских гор... 
 
И тихо выступает хор. [3] 
 
По древнему обряду, важно, 
Походкой мерной и протяжной, 
Священным страхом окружен, 
 
Не шествуют так персти чада; 
Не здесь их колыбель была. 
Их стака дивная громада 
Предел земного перешла. 
 
 
И движут тощими руками 
Свечи, от коих темный свет; 
И в их ланитах крови нет; 
Их мертвы лица, очи впалы; 
 
Эхидпы движут с свистом жалы, 
Являя страшный ряд зубов. 
 
И стали вкруг, сверкая взором; 
И гимн запели диким хором, 
 
И в нем преступник слышит: казнь! 
Гроза души, ума смутитель, 
Эринний страшный хор гремит; 
И, цепенея, внемлет зритель; 
 
 
"Блажен, кто незнаком с виною, 
Кто чист младенчески душою! 
Мы не дерзнем ему вослед; 
Ему чужда дорога бед... 
 
Как тень, за вами всюду мы, 
С грозою мщения во взоре, 
Ужасные созданья тьмы. 
 
Не мнится скрыться - мы с крылами; 
 
растерзанных бросаем в прах. 
Вам покаянье не защита; 
Ваш стон, ваш плач - веселье нам; 
Терзать вас будем до Коцита, 
". 
 
И песнь ужасных замолчала; 
И над внимавшими лежала, 
Богинь присутствием полна, 
Как над могилой, тишина. 
 
Они обратно потекли, 
Склонив главы, рука с рукою, 
И скрылись медленно вдали. 
 
И зритель - зыблемый сомненьем 
 
Со страхом мнит о Силе той, 
Которая, во мгле густой 
Скрываяся, неизбежима, 
Вьет нити роковых сетей, 
 
Но скрыта от дневных лучей. 
 
И все, и все еще в молчанье... 
Вдруг на ступенях восклицанье: 
"Парфений, слышишь?.. Крик вдали - 
И небо вдруг покрылось тьмою; 
И воздух весь от крыл шумит; 
И видят... черной полосою 
Станица журавлей летит. 
 
"Что? Ивак!.." Все поколебалось - 
И имя Ивака помчалось 
Из уст в уста... шумит народ, 
Как бурная пучина вод. 
"Наш добрый Ивак! наш сраженный 
 
Что, что в сем слове сокровенно? 
И что сих журавлей полет?" 
 
И всем сердцам в одно мгновенье, 
Как будто свыше откровенье, 
"Убийца тут; 
То Эвменид ужасных суд; 
Отмщенье за певца готово; 
Себе преступник изменил. 
К суду и тот, кто молвил слово, 
 
И бледен, трепетен, смятенный, 
Незапной речью обличенный, 
Исторгнут из толпы злодей: 
Перед седалище судей 
 
Смущенный вид, склоненный взор 
И тщетный плач был их ответом; 
И смерть была им приговор. 

Примечания

Элла, Эллада - имена древней Греции. (Примеч. В. А. Жуковского.)

[2] Гелиос - имя солнца у греков. (Примеч. В. А. Жуковского.)

[3] Хор Эвменид (Эринний, Фурий). Сии богини, дщери Нощи и Ахерона, открывали тайные преступления, преследовали виновных и мстили им на земле и в аде. (Примеч. В. А. Жуковского.)