В двенадцатом часу.
Глава первая.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В двенадцатом часу. Глава первая. (старая орфография)

Фридрих Шпильгаген

В двенадцатом часу
Роман

Глава первая.

- И труда не стоит в постель ложиться. Можно ли заключать таким прозаическим кондом такую упоительную ночь? Слышишь ли, Свен, как над нашими головами, в густых вершинах каштанов, птицы сонным щебетаньем возвещают приближение солнечного восхода. Пойдем и мы приветствовать появление небесного светила. Эта дорога ведет на берег и ты вспомнишь старые годы, когда мы с тобой росли, как братья, двумя мальчуганами буйного нрава.

- Прошу тебя, Бенно, если ты хоть сколько-нибудь дорожишь моим обществом, не болтай так много и так громко. От воспоминаний, промелькнувших в голове моей в эту ночь, так тихо, так...

- Так торжественно, так полно, как-будто разверзается - то-есть тот день, когда...

- Прощай, Бенно; завтра, как ты проспишься после влияния пунша, спроси обо мне в "Золотой Звезде".

- Возлюбленная, родная душа! не скрывайся от меня за вратами твоего каравансерая с прочими одногорбыми и двугорбыми верблюдами и дромадерами! Я буду нем, сделаюсь даже глухонемым, если ты того пожелаешь, только не покидай меня теперь и не примешивай своим ипохондрическим упрямством горечи в сладость нашего свидания после многих лет разлуки. Кроме шуток, Свен, я буду разсудителен; восходящее солнце на нынешний день не озарит другого человека такого же разсудительного, как я.

Молод еще был, лет двадцати-восьми не более, человек произносивший эти слова и вместе с тем взявший под руку своего спутника, чтоб с дружеским насилием увлечь его по дороге, ведущей к берегу большой реки. Он был ниже средняго роста; по плотнее и хорошо сложен. Густые волосы, длинные ресницы и мягкие как шелк усы были блестящого черного цвета. Черты весьма подвижного лица, не отличаясь красотою, были выразительны и тонки; несколько низкий лоб, блестящие глаза и рот, около которого постоянно мелькала подвижная игривость, свидетельствовали о существенной внутренней жизни, в которой ум конечно принимал большее участие чем сердце.

Вот именно эта черта преимущественно отличала его от спутника, благородное и прекрасное лицо которого прямо и ясно свидетельствовало о противоположном соединении душевных свойств, особенно в эту минуту, когда облако меланхолии или мечтательности осеняло его высокий лоб и глубокие синие глаза. Он был строен и высок ростом, почти двумя головами выше своего веселого, широкоплечого товарища. По его наружности видно было, что он привык жить в хорошем обществе, и усвоенные им манеры, сделавшись его второю натурой, не изменяли ему даже в минуты полной непринужденности. Может быть, он был одних лет с своим товарищем, хотя поразительная живость последняго, к тому же возбужденная теперь обильным употреблением вина, делала его на вид несколькими годами моложе. Он был в том же изящном и удобном дорожном костюме, в котором вчера вечером вышел из экипажа по приезде в университетский город. Судя по этому костюму и вообще по всей наружности его, трудно было определить, к какому званию он принадлежал; но его словоохотливый товарищ в черной потертой одежде был, конечно, молодой, ученый адъюнкт-профессор университета или что-нибудь в этом роде.

Рука об руку спускались они по несколько покатой дороге и как-раз очутились на берегу большой реки. Молодой человек в дорожном костюме снял свою соломенную шляпу, низко нагнулся и, почерпнув рукою воды, намочил себе лоб, для того ли только, чтоб освежиться после ночного кутежа, или может быть в знак благоговения к любимой реке, с которой связано для него столько дорогих воспоминаний и которую он увидел в первый раз после многих лет от- сутствия. Между тем его товарищ выбирал себе место, откуда лучше, чем с плоского берега, можно было видеть картину солнечного восхода. Налево от них, на возвышенности у самого берега стояла дача, последняя из длинного ряда дач, тянувшихся от города до самой реки. Впереди была пристроена к ней высокая тераса. Высокая каменная лестница вела к ней и замыкалась наверху железными решетками. Когда Свен выпрямился, то увидал, что его товарищ, в это время взобравшись уже на крыльцо, пытается перелезть чрез не очень высокую решетку.

- Ну, что ты еще там выдумал, Бенно? закричал Свен.

Бенно не отвечал, но окончательно перебравшись, облокотился обеими руками на перила и улыбаясь смотрел вниз на своего спутника, потом выпрямился и старался всевозможными жестами выразить ему удивление, возбужденное в нем картиною, которая открывалась пред ним с возвышенной точки зрения.

- Оставь шалости и ступай ко мне! закричал Свен.

- Ни за что! возразил Бенно: - ты оставь свои размышления и ступай ко мне. Здесь на верху очарование, и клянусь честью, здесь мы никому не помешаем.

- Разве в доме никто не живет? -

- Во всяком случае ни жилец, ни жилица не помешают нашему невинному созерцанию природы. Иди же, Свен, право стоить труда; что за превосходный вид! Чрез несколько минут и солнце взойдет.

- Ты все тот же старый вертопрах и своим дурным примером только портишь мою нравственность, сказал Свен, улыбаясь и стараясь приловчиться, как бы последовать за легкомысленным товарищем.

- А ты все по прежнему старый проповедник нравственных истин и вечно только указываешь на путь добродетели во избежание тернистого пути порока. Берегись однако, не то твое платье повиснет на вышесказанном тернии... Признайся же,ну не очарование ли здесь?

На терасе в живописном безпорядке стояли столики и садовые стулья, как-будто только что разошлись гости. На одном стуле сидела кукла, на полу лежали другия игрушки. На столе разложены немецкие и английские журналы, на другом начатая вышивка, шелк, нитки, наперсток, ножницы и другие миловидные инструменты искусных женских рук. Очевидно что обитатели дачи в дорогое летнее время обратили терасу в комнату на чистом воздухе. Стеклянная дверь из терасы в гостиную была совершенно отворена. Свен бросил взгляд на высокую прекрасную комнату, убранную дорогою мебелью, роскошными коврами и занавесями. Когда он, остановившись на пороге, быстрым взглядом осматривал подробности очаровательной внутренности комнаты, вдруг его глаза остановились на портрете, висевшем как-раз около него на простенке; это был женский портрет во весь рост. В полусумерках, царствовавших в комнате, Свен могь ясно разсмотреть только очертание лица, но то, что он увидел, было так восхитительно, что он невольно сделал несколько шагов вперед, пока остановился у самого портрета. Это было дивное изображение, одно из тех лиц, которые как-будто выглядывают на зрителя под таинственным покровом призрачного мира, в котором воплощаются наши мечты, осуществляются таинственнейшия желания сердца; одно из тех лиц, взгляд которого действует на нас каким-то обаянием и воспоминание о котором с той минуты нельзя потерять при всех превратностях жизни.

Свен почувствовал себя необыкновенно взволнованным. Он вполне сознавал, что такое невыразимое впечатление произвели на него не роскошные русые волосы, не черные, длинными ресницами осененные глаза, ни чудный и всеми прелестями украшенный рот, и главное ни какая-нибудь отдельная черта - но какое-то особенное выражение, которое гениальный художник умел уловить и сосредоточить во взгляде полузакрытых глаз и в едва приподнятых углах рта; глубокая, безнадежная тоска, как тонкий туман на роскошном ландшафе, лежала на прекрасных, призрачных чертах.

Углубившись в созерцание, Свен стоял еще пред портретом, прикованный к нему волшебною силой, как вдруг восклицание товарища заставило его опомниться. Он поспешил выйти на терасу и увидел Бенно сидящим в удобном садовом кресле и извергающим облака дыма из только-что закуренной сигары на утреннем свежем воздухе.

- По моему хронометру, сказал Бенно, взглянув на часы: - солнце чрез пять минут покажется на горизонте. Садись же ближе ко мне и с благоговением огнепоклонников насладимся этою картиной.

появились только на минуту поднявшияся из воды испарения, которые то разделялись на высокия и стройные колоны, то громадными сплошными массами безпрерывно неслись вдоль по реке, как сонмы привидений, как тени воинов, которые своею кровью обагрили зеленые воды могучого потока. Вершины ближайших гор окрасились уже багряным сиянием восходящого светила, и когда по временам разрывались туманные покровы, виднелись широкия цепи гор и белые дома городка у их подножия. И вот поднялось светило дня, плывя и трепеща в своем лучезарном блеске над рядами низких холмов того берега, и тогда разсеялись облака призраков, воды широкого потока засверкали великолепием утренняго солнечного сияния и показался пароход, шум которого давно уже был слыщен; с бурной поспешностью мчался пароход, так что волны, кипевшия вокруг его колес, разбивались пеною о берег.

- Вот настал и день, сказал Свен: - и нашему ночному похождению пришел конец. Идем, Бенно; я ни одной минуты не стану уже ждать.

- Нет ли с тобою визитной карточки? спросил Бенно.

- Это на что?

Он не видал, как Бенно, следуя своей старой привычке. не упускать удобного случая для легкомысленной шутки, положил эту карточку вместе с своею на круглый столик близ начатой вышивки, после чего последовал за товарищем, который ожидал его внизу лестницы.

Опять рука-об-руку пошли они по улице, ведущей в город, чрез узкия ворота, и вышли на площадь по тихим еще и безлюдным улицам университетского города. У подъезда гостинницы "Золотая Звезда" они разстались.