Африканская ферма.
Часть первая.
Глава XIII. Бонапарте нежничает.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Африканская ферма. Часть первая. Глава XIII. Бонапарте нежничает. (старая орфография)

ГЛАВА XIII.
Бонапарте нежничает.

- Вот ведь, пятый год живу в этом доме, и ни разу не бывала на чердаке, - говорила тетка Санни своей наперснице, готтентотке. - Небось и потолще меня женщины лазят по лестницам. Мне хочется сейчас слазить туда, посмотреть, где что лежит, да прибрать хорошенько. Ну-ка ты, принеси сюда короткую лестницу, да придержи ее снизу.

- А коли вы упадете, вот будет жалеть-то один человек! - сказала готтентотка, хитро подмигивая на кисет и трубку Бонапарте, лежавшие на столе.

- Придержи язык, негодная, - сказала хозяйка, едва воздерживаясь от приятной улыбки, - ступай лучше, принеси лестницу поскорее.

В одном углу передней комнаты в потолке была проделана подъемная дверь на чердак, которую никогда не отворяли. Готтентотка мигом отперла ее, подставила лестницу в отверстие и голландка с превеликим трудом и опасностью залезла на чердак. Тогда готтентотка отняла лестницу и понесла ее на двор: её муж делал какие-то починки у большого сарая и ему нужна была лестница. Но подъемная дверь на чердак оставалась отворенною.

Тетка Санни некоторое время походила по чердаку, перебирая старые овчины и пустые бутылки; наведалась также и в мешок с сушеными персиками, которые будто бы так понравились Вальдо; потом она нашла кадку соленой баранины, стоявшую у самого отверстия в потолке, и присела около нея. Ей показалось, что баранина разделена на слишком крупные куски и вынув складной ножик она начала резать их помельче.

- Только положись на прислугу, всегда что-нибудь не так сделают, - ворчала она про себя. - Ну, вот дай срок, выйду замуж за Бонапарте, и тогда не очень-то я буду хлопотать из-за какой-нибудь баранины! Лишь бы тетка его поскорее умирала от водянки.

И она улыбаясь погрузила руку в разсол.

В эту минуту в переднюю комнату вошла её племянница Трана и следом за ней Бонапарте. Голова его нежно склонялась на бок, а губы складывались в умильную улыбку. Если бы в эту минуту тетке Санни вздумалось их окликнуть, жизнь Бонапарте Бленкинса потекла бы иным путем; но случилось так, что она промолчала, и ни тот, ни другая не заметили отверстия в потолке.

- Сядьте вот тут, моя дорогая, - сказал Бонапарте, подводя Трану к широкому креслу её тетки и придвигая себе другое, в которое он уселся как можно ближе к ней. - Вот так, ноги поставьте на скамейку. Ваша тетка куда-то отлучилась. О, как давно я жду этого благоприятного момента!

Трана, ни слова не понимавшая по английски, села в кресло и подумала: какие странные обычаи у этих иноземцев! Должно быть у них так принято, чтобы старые джентльмены садились так близко, и чтобы непременно коленками притиснуть свою даму. Она уже пять дней жила под одною кровлей с Бонапарте, немножко боялась этого старика и ей сильно не нравился его нос.

- Давно я жду этого момента! - говорил Бонапарте: - но как нарочно, тень твоей пожилой родственницы то и дело разлучает нас. Взгляни на меня твоими глазками, Трана!

Он очень хорошо знал, что она ни словечка не понимает; но знал также и то, что можно затронуть нежную струнку в сердце девушки одними взглядами, жестами, тоном своего голоса, а совсем не разумностью своих речей. Трана изменилась в лице.

- Всю ночь, - ворковал Бонапарте, - я провожу без сна: все мечтаю о твоем ангельском личике. Стремлюсь прижать тебя к своей груди, раскрываю объятия... где ты, где? Ах, и нет тебя! - говорил Бонапарте подтверждая свои слова телодвижениями, сначала растопырив руки, потом прижимая их к груди.

- Ох, пожалуйста, ничего я не понимаю, пустите меня, - говорила Трана.

- Да, да, - сказал Бонапарте откинувшись на спинку стула, к её великому облегчению, и приложив руки к сердцу, - с тех пор как твой аметистовый образ запечатлелся в моей душе, чего не выстрадал я, чего не перечувствовал! О, несказанные муки, раскаленным углем жгущия мою пламенную и неповинную грудь! - продолжал Бонапарте, снова перегибаясь вперед всем телом.

- Ах, Господи, какая же я глупая! - подумала между тем Трана: - у старика-то, видно, живот разболелся, а тети Санни дома нет, вот он ко мне и пришел за лекарством.

Она добродушно улыбнулась Бонапарте, встала, протиснулась мимо него, пошла в теткину спальню и тотчас вернулась оттуда, неся в руке пузырек с красною жидкостью.

Лицо, взиравшее на них через чердачное отверстие, покрылось багровым румянцем. Тетка Санни сидела на корточках у самого края, держа в руке баранью лопатку. Бонапарте в эту минуту стоял как раз у её ног. Она встала и обеими мощными руками обхватила кадку с солониной.

- О роза пустыни, соловей здешних мест, филомела, оглашающая своим нежным пением тоску одиноких ночей! - восклицал Бонапарте, хватая руку, подававшую ему слабительное: - ах, не сопротивляйся, стремись как подстреленная лань в объятия того, кто...

Но тут поток холодного разсола, вместе с бараньими ребрами и лопатками свалившийся ему на голову, прервал его страстную речь. Пораженный и ослепленный Бонапарте пытался сквозь соленую воду, струившуюся по его лицу и висевшую на ресницах, разсмотреть, что такое случилось, и тут только увидел в потолке уставившееся на него багровое лицо. С громким воплем он пустился в бегство; но в ту секунду, как он выбегал вон, ловко направленная баранья лопатка шлепнулась об его спину и навеки погубила щегольской черный сюртук.

- Лестницу подставь, лестницу! Вот я его догоню! - кричала разсвирепевшая голландка, между тем как Бонапарте Бленкинс в диком ужасе летел через поля!

* * *

В тот же день поздно вечером Вадьдо стоял на коленях на полу своей хижины. Он обмывал ногу своей собаки, которая накололась на шип. Шрамы на его собственной спине зажили дней в пять и хотя в движениях мальчика замечалась еще некоторая неловкость и медлительность, во всех других отношениях он вел себя как обыкновенно.

Молодое горе скоро проходит, не оставляя внешних следов. Если надрубить ствол молодого дерева, зарубка быстро затянется новой корой; но и впоследствии, когда дерево совсем состарится, стоит только содрать кору на этом месте и увидишь, что шрам от раны все таки остался. Не все то мертво, что схоронено.

Вальдо примачивал теплым молоком распухшую ногу собаки, и Досс лежал смирно, с глазами полными слез. Раздался стук в дверь. В одну секунду Досс насторожил уши, приподнялся и тряхнув головой сморгнул свои слезы.

- Войдите, - сказал Вальдо, не отрываясь от своего занятия; и дверь начала отворяться медленно, осторожно.

- Доброго вечера Вальдо, дружок мой, - сказал Бонапарте Бленкинс медовым голосом, не решаясь просунуть в дверь ничего кроме своего носа. - Как поживаешь, голубчик?

Досс зарычал и оскалил зубы, пытаясь вскочить; но лапка так болела, что он взвизгнул и снова лег.

- Вальдо, дорогой мальчик, я так устал! - сказал Бонапарте жалобно.

Досс опять оскалил свои острые белые эубы. Его хозяин не оглядываясь продолжал свое дело. Бывают люди, на которых лучше не глядеть. Однако, через несколько минут он сказал: - войдите.

Бонапарте осторожно переступил порог и не затворяя за собою двери вошел в пристройку. На столе он тотчас заметил ужин, принесенный для Вальдо.

- Ах, Вальдо, как я голоден; весь день ничего не ел, - сказал он.

- Ешьте! - сказал Вальдо, помолчав и еще ниже наклоняясь к ноге своей собаки.

- Ты ведь не пойдешь, не скажешь ей, что я здесь, дружок мой? - говорил Бонапарте в сильной тревоге. - Ты слышал, как она со мной обошлась, Вальдо? Да, она скверно поступила со мною. Ты сам испытаешь нечто подобное, если когда нибудь будешь разговаривать с молодой девицей и тебя обольют разсолом, да еще солониной вымажут. Ты посмотри на меня, Вальдо, ведь я теперь совсем не похож на порядочного человека.

Но мальчик не обертывался, не отвечал, и Бонапарте начинал не на шутку трусить.

- Не ходи, голубчик, не говори ей, что я тут, а? - продолжал умолять Бонапарте пискливым голосом. - Не-то она Бог знает, что со мной сделает. А я на тебя так надеюсь, Вальдо, так доверяю тебе... Ведь я всегда считал тебя отличным мальчиком, хотя ты, может быть, и не знал этого, Вальдо...

- Ешьте; ничего не скажу, - сказал мальчик.

Он тщательно притворил дверь и запер ее на задвижку; потом посмотрел, плотно-ли спущена стора на окне, и сев к столу усердно принялся уничтожать хлеб и холодное мясо. Вальдо сидя на полу продолжал прикладывать молочные примочки, а собака благодарно лизала ему руки. Только раз он мельком взглянул на стол и тотчас отвернулся.

- Ах, я не удивляюсь, что ты не можешь видеть меня равнодушно, мой дружок! - сказал Бонапарте, - такое положение хоть кого растрогает до глубины сердца. Разсол-то, видишь ли, очень жирный, по этому песок пристает к сукну. Даже волосы, - продолжал Бонапарте с нежностью потрогивая жидкия кудряшки на своем затылке, - даже волосы все свалялись и торчат как войлок; не похоже совсем на человеческие волоса, - прибавил он жалобно. - Я все опасался, как-бы она меня не увидела, и потому держался как можно ближе к каменным стенкам; а на голове у меня только и был красный платок, подвязанный под подбородок. И знаешь, Вальдо, я целый день прятался под берегом, в русле пересохшей речки; и у меня ворту куска не было, Вальдо, как есть - целый день. И как больно она меня ушибла, Вальдо, вот в это место...

Он доел последний кусок. Тогда Вальдо встал и пошел к двери.

- О, Вальдо, мой дорогой мальчик, неужели ты пойдешь и нажалуешься ей! - воскликнул Бонапарте, в смятении вставая из-за стола.

- Ах, да разве нам нельзя вместе переночевать, на одной постели? Места довольно. Ну, пожалуйста, мой милый, останься!

Но Вальдо ушел.

- Плетка была такая маленькая, Вальдо, - говорил Бонапарте, идя за ним по пятам, - я и не воображал, что ты будешь за это так сердиться. Совсем, совсем маленькая плетка. А персиков ты не брал, я уверен в этом. Неужели ты все-таки пойдешь и прзовешь ее? неужели, Вальдо?..

Но мальчик шел не оборачиваясь.

пошел на него жаловаться и звать тетку Санни. Зубы у него стучали и мурашки бегали по спине, пока он всматривался в темную ночь и воображал, как змея проползет и ужалит его, и еще какие нибудь страшные звери придут и нападут, да еще мертвецы вылезут из могил, и все это может случиться, если ему придется целую ночь провести в чистом поле. Но прошло более часа, а ничьих шагов не было слышно.

Тогда Бонапарте направился обратно в пристройку. Он запер дверь извнутри и поперек её придвинул стол для большей безопасности. Досс слегка пищал, когда боль в ноге становилась слишком чувствительна. Бонапарте дал ему пинка, чтобы его успокоить и полез на кровать. Он не тушил свечи, боясь привидения, но измученный горестными приключениями этого дня, скоро уснул очень крепко.

Часа в четыре утра Вальдо, лежавший внутри большого фургона, был разбужен прикосновением чьей-то руки к своей голове. Привстав, он увидел у одного из окон Бонапарте, с зажженной свечею в руке.

- Я собираюсь в путь, дорогой мой мальчик, покуда еще не встали мои враги; но не хотел уйти, не простившись с тобою, - сказал Бонапарте.

Вальдо взглянул на него.

- Возьмите, - сказал Вальдо.

- Я так и думал, что ты это скажешь, а потому ужь захватил ее с собою, - сказал Бонапарте, напяливая шляпу на голову; - да благословит тебя Бог, дружок мой. Не найдется-ли у тебя нескольких шиллингов... лишней какой-нибудь мелочи, мне на дорогу?..

- Там есть два шиллинга, в черепке на поле. Возьмите.

- Да наградить тебя Господь, милое дитя мое! - сказал Бонапарте, - да наставит Он тебя на всех путях твоих. Дай руку!

- Прощай, будь здоров! - сказал Бонапарте, - благословение Бога отцов моих пребудет над тобою отныне и во веки.

С этими словами он убрал из окошка свою голову, нос, свечу и в сарае опять стало темно и тихо.

Через несколько минут мальчик, лежа в фургоне, услышал осторожные шаги, пробиравшиеся мимо сарая к большой дороге. Вальдо прислушивался, как шаги все удалялись и, наконец, совсем замерли.

С тех пор Бонапарте Бленкинс не показывался больше на старой ферме.