Последняя любовь Нельсона.
Глава VIII

VIII

-- Так Эмма Лайон превратилась в леди Гамильтон. Теперь судите меня, как осудили меня мои друзья!

Эмма медленно встала, кинула документы обратно в ящик и прошла мимо мужчин в открытую дверь балкона.

Не щадя себя, она открыла перед Нельсоном всю свою жизнь, заставила его заглянуть во все пропасти, через которые она перешагнула, показала ему всю ложь, весь обман тех сетей, которые плел Гренвилль, чтобы кинуть ее в объятия Гамильтона, и то, как она отомстила за это. Она не забыла и доказательств. Это были письма Гренвилля к сэру Уильяму, добытые хитростью.

Теперь ее позор был обнажен перед Нельсоном, и она, словно осужденная, ждала решения судьи. Почему он не говорит ни слова? Неужели он не видит, что она может умереть от этого страшного молчания?

Вдруг Нельсон встал, и она, вздрогнув, обернулась. Его лицо было неестественно бледно, в глазах горело какое-то странное пламя. Остановившись перед Томом, он показал ему рукой на дверь, и тот молча покинул комнату. Затем... пламенная волна обдала сердце Эммы - Нельсон шел к ней...

Но в этот момент Том вернулся. Его сопровождал мистер Кларк с депешей в руках.

Эмма поспешно вбежала в комнату, кинулась навстречу ему:

-- Мистер Кларк? В чем дело?

Кларк поклонился с непоколебимым спокойствием дипломата и передал Эмме письмо.

-- Винченцо сказал мне, что его превосходительство отправился с королем в Казерту, а в случаях отсутствия его превосходительства мне приказано обращаться к вам, миледи. А так как возможно, что депеша важна... ее доставила фелука от нашего сардинского консула...

Эмма вскрыла депешу, расшифровала ее и вручила обратно секретарю.

-- Пошлите депешу с верховым в Казерту. Консул доносит, что у берега видели французские военные суда. Нельсон вскочил:

-- Около Сардинии? Неужели бретонский флот проскользнул мимо Гибралтара?.. - Он на короткое время задумался, затем обратился к Тому: - Разбуди Джосаю! Ступай с ним на судно! Скажи вахтенному офицеру, чтобы он приказал готовиться к отплытию! Я сейчас же буду сам. Быть может, миледи, вы будете так любезны дать мне несколько человек для моего багажа?

Эмма смотрела на Нельсона, словно оглушенная.

-- Вы хотите уехать? Не простясь с их величествами? А празднество, к которому вы их пригласили?

Нельсон сделал резкий, как бы отсекающий жест. Его голос звучал сталью, глаза горели.

-- Прошу извиниться за меня перед их величествами и передать об отмене празднества. Я английский моряк, а в виду показался враг. Не вручите ли вы мне копию депеши, мистер Кларк? Я должен оправдать в глазах лорда Гуда свою поездку в Сардинию! - произнес Нельсон и, в то время как Кларк выходил из комнаты, подошел к Эмме. - Я сожалею о помехе, миледи, но война... От всего сердца благодарю его превосходительство за столь щедро оказанное мне гостеприимство. Ваши превосходительства могут быть уверены, что чудные недели... - Он встретился с ее взором и, смущенно оборвав прощальную речь, еле-еле был в силах пробормотать: - Будьте здоровы, миледи! Пусть Господь пошлет вам счастья!

Эмма с горечью усмехнулась:

-- И это все? Больше вам нечего сказать маленькой Эмми? В эти дни... я надеялась приобрести друга... Теперь же... когда я призналась во всем... не потеряла ли я его, мистер Нельсон?

-- Сегодня утром я писал письмо жене... хотел вручить его ближайшему курьеру сэра Уильяма. И позволил себе в этом письме высказать свое убеждение и о вас, миледи, еще дотого, как вы рассказали мне все свое прошлое. Не соблаговолите ли прочесть?

Он протянул ей листок, указал на место, Эмма прочла: "Леди Гамильтон необыкновенно добра и ласкова к Джоеае. Она молодая женщина безукоризненного поведения и делает лишь честь тому высокому положению, которого добилась". Эмма вздрогнула:

-- Так писали вы сегодня утром, милорд! А теперь... вечером?

Мягкая, ласковая улыбка осветила строгое лицо моряка.

-- И теперь мне нечего изменять в нем, миледи! Не будете ли вы так любезны послать это письмо моей жене?

Нельсон подал Эмме письмо. На одно мгновение их руки соприкоснулись. И вдруг на Эмму накатилось нечто, бывшее сильнее ее воли. Она сжала его руку своими обеими, прижала ее к своей груди, к губам. Слезы выступили у нее на глазах.

-- Друг мой! - пробормотала она. - Друг мой!

Вдруг... случилось что-то странное... В то время как Эмма чувствовала, что всю ее обливает горячий поток, рука Нельсона внезапно похолодела, на его лбу выступил пот, лицо приняло мертвенно-восковой оттенок. Эмма испуганно выпустила его руку, но она осталась вытянутой, словно у нее была собственная воля, более мощная, чем воля хозяина. Нельсон беспомощно смотрел на свою руку в безмолвном отчаянии, его губы дергались. На него будто повеяло ледяным холодом от мраморных плит пола.

Вдруг, словно получив удар молотком, рука резко опустилась и принялась дергаться в судороге во все стороны. Теперь между нею и Нельсоном началась дикая борьба. Стиснув зубы, он старался согнуть руку и расправить скрючившиеся пальцы, однако долгое время его усилия оставались тщетными. Наконец судорога улеглась, пальцы расправились, рука опустилась. Из груди Нельсона вырвался глубокий, трепетный вздох.

Эмма видела его смущение, замешательство и безмолвно отпустила его. Она прислушивалась к отзвуку его шагов, пока тот не замер в далеких переходах, а затем заперла дверь на замок. Ей казалось невозможным видеть сегодня другие лица, слышать другие голоса. Пусть Джосая и Том уедут, не простившись с нею. Что ей из этого? Никогда она не увидит более Нельсона...

Никогда!

Эмма вышла на балкон, приникла к балюстраде, опустила голову на руки, уставилась во тьму. Теперь она знала, разлука все открыла ей... А тот безумный сон в объятиях сэра Уильяма?

Она любила Нельсона. И вот он ушел...

Когда-то она вышла из тьмы лондонских улиц, чтобы броситься в объятия Гренвилля: "Люблю тебя! Возьми меня!" Тогда она была правдива и величественна. Но теперь, после долгого позора ласк, переносимых с отвращением...

Может быть, Нельсон не смог бы воспротивиться ее красоте. Но его сердце принадлежало жене. Обольстительница могла бы привести его к той же самой низости, от которой страдала теперь и ее собственная душа, но потом он стал бы презирать, проклинать ее. Так не лучше ли, что он ушел?

Никогда!

Эмму знобило, она хотела вернуться в комнату. Но в этот момент на востоке затеплилось первое робкое сияние нового дня, и она, торопливо достав подзорную трубу, отыскала корабль.

Свет стал ярче, его пронизывали розоватые язычки. Вдруг на глубокий сапфир неба брызнули пурпурные лучи, отражаясь в голубой глади моря, играя на смарагдах мачт. Везувий отбрасывал далеко в море свою дымящуюся тень.

Из этой тени выплыл "Агамемнон". Пламенные диадемы играли на верхушках его мачт, пурпурная мантия окутывала корпус. Казалось, будто он уносился с поверхности моря на огненно-красных крыльях к небу, к солнцу. Королевский орел!

За Мизенумом он исчез. Тем временем выплыло солнце и раскинуло золотой гребень света над Монте-Сомма. Кристально чистое утро вставало из пучины вод!