Последняя любовь Нельсона.
Глава XIV

XIV

"Абукир!" Не сама ли она крикнула это?

Эмма проснулась от звучания этого слова и бессмысленным взором осмотрелась по сторонам. Доктор Чирилло склонился к ней, взял ее за руку, пощупал пульс. Затем она почувствовала, что ей на лоб положен ледяной компресс - там что-то саднило.

Теперь она вспомнила. Радость повергла ее наземь - Нельсон одержал победу!

Победа! Победа! Время ли было тут заботиться о каком-то шраме на лбу?

Она нетерпеливо махнула Чирилло, чтобы он ушел, приказала снова ввести обоих капитанов и засыпала их бурными вопросами. Все хотела она знать, каждая деталь интересовала ее, ничто не казалось ей ничтожным. И в то же время, как капитаны рассказывали, в ее воображении рисовалась картина боя, словно эта потрясающая драма сейчас разыгрывалась здесь, перед ее глазами, словно она сама принимала в ней деятельное участие.

Перед нею в пылающем пурпуре заходило солнце, простиралось спокойное море, белел берег, наводненный толпой из Розетты и Александрии, сбежавшейся посмотреть на морской бой. Она чувствовала на своем лице нежное веяние северо-западного ветра, который пригнал плавучие крепости Нельсона в Абукирский залив. Но вот "Голиаф" и "Зылус" ("Ревностный"), авангардные суда эскадры Нельсона, ринулись с громоподобным "ура" на врага. Не отвечая ни единым выстрелом, они выдержали огонь линейных кораблей, канонерок, береговых батарей, хладнокровно, словно на мирных маневрах, прозондировали незнакомый берег и потом присоединились к неожиданному маневру Нельсона, который, зайдя в тыл врага, под огнем береговых батарей отрезал французам отступление.

Но вот настала ночь, и Эмма очутилась на "Вангаре" около Нельсона, следя за его борьбой, страданием, победой...

Снедаемый боязнью, что враг снова ускользнет от него, Нельсон во все дни преследования совершенно не давал себе отдыха. Теперь, во время боя, природа мстила за дурное обращение. Его пронизывали страшные боли, лихорадочная дрожь сотрясала тело. Но ни разу не сорвался с его уст хоть малейший стон, ни разу не отдал он неясного или ошибочного приказания. Словно закованный в железо рыцарь, его дух продолжал поддерживать изнемогающее тело, призывая мозг к полету мысли, преодолевающей все чувства и страдания. Победившей в этой борьбе воле был обязан Нельсон тем, что стал победителем врагов.

В самом разгаре сражения ему в лоб попал осколок снаряда. Адмирала спешно унесли. Кровь лила ручьем, страшная рана показалась Нельсону смертельной, он готовился к концу. Дав... кое-как перевязать себя, он потребовал письменный прибор и начал составлять донесение о ходе сражения. В этот момент до него донеслось бурное "ура" матросов. Не обращая внимания на рану, Нельсон бросился на палубу, гадая о причине радости.

Адмирал Брюэс, предводитель вражеского флота, пал; его флагманское судно "Ориент" было объято пламенем.

Странная, мечтательная улыбка заиграла на устах Нельсона. Однако, очнувшись, он приказал поспешить на помощь команде горящего корабля, и было спасено семьдесят жизней. Но в десять часов пожар достиг пороховой камеры, и "Ориент" взлетел на воздух.

Наступила торжественная тишина. Словно по взаимному соглашению, огонь прекратился на несколько минут.

Затем бой начался снова.

Наступивший день показал Нельсону грандиозность одержанной победы. Только два линейных корабля и два фрегата французов спаслись от разгрома поспешным бегством. Цель была достигнута: план Бонапарта - добиться из Египта господства над Средиземным морем и отсюда угрожать английской Индии - потерпел крушение. Отечество было спасено, а имя победителя стало бессмертным!

Да, когда-то Эмма высмеяла Нельсона! Это было пять лет тому назад, когда он в первый раз явился к ней, овеянный незаслуженной славой.

"В один прекрасный день я надеюсь доказать, что сегодня я не был так уж недостоин явиться представителем Георгиевского креста. Быть может, миледи все-таки представится случай наломать для меня в неаполитанских садах лавровых ветвей".

Так ответил он ей тогда. Теперь он возвращался. Близился день, когда она должна поднести ему лавры, в которых тогда отказала.

После прощальной аудиенции капитана Гаста при дворе сэр Уильям принес Эмме запечатанное письмо от королевы.

Он отдал ей это письмо с притворным равнодушием, но по легкому трепету в его взоре Эмма поняла, насколько велико его любопытство, его беспокойство. Ведь сэр Уильям знал, что теперь Эмма уже вышла из-под его опеки, да и вообще все последнее время он лишь проводил в жизнь ее идеи, получая благодарности от министерства. Но она не завидовала его дешевой славе, охотно оставалась в тени, откуда могла принести Нельсону больше пользы, чем в демонстративном блеске своей власти. Да, когда-то сэр Уильям снисходительно смотрел на Эмму сверху вниз, а теперь он уже поднимал к ней взор. Теперь это был робкий, не смевший даже излить свое любопытство на словах человек!

было написано: "Улажено Абукиром".

Эмма задумчиво сложила листок и сделала из него маленький кораблик, подобный тем, которые она в детстве пускала на родине по реке. Этот кораблик она с улыбкой пустила в наполненный водой умывальный таз и подожгла. Сэр Уильям с удивлением смотрел на нее, с трудом сдерживая свою злость, свое разочарование.

-- Что ты делаешь? Почему ты сожгла эту записку? Разве в ней не было ничего важного?

-- Важного? Но ведь это - лишь бумажный кораблик, тот самый бумажный кораблик, которым Нельсон поджег "Ориент" при Абукире!

"Ориент" не осветил бы Нельсону победным факелом путь в мировой истории, если бы не было этого листочка бумаги.

А теперь эта бумажонка, испепеленная, плавала в умывальном тазу леди Гамильтон - той самой, которая когда-то была красоткой Эммой лондонских улиц...