Паутина жизни.
Глава XIX

XIX

Шеридан сразу же принял Эмму. Ее красота явно произвела на него сильнейшее впечатление, он с благоволением выслушал ее и попросил прочесть тут же, в кабинете, несколько сцен из роли Джульетты.

-- Вы верно уловили психологические моменты, - сказал он затем. - И ваш голос тоже отличается гибкостью и звучит очень симпатично. Но все же я не решаюсь вынести окончательный приговор. Эта комната слишком мала, чтобы судить о сценическом эффекте.

Он задумался и затем велел поставить на сцене декорации пятой картины четвертого акта из "Гамлета", где появляется сумасшедшая Офелия. Здесь при ярком свете рампы Эмма играла перед пустым залом. Она не испытывала страха. В ней воскресли воспоминания о том дне, когда, покинутая сэром Джоном, она родила ребенка. Снова пережила она раскаяние, самобичевание, отчаяние, которые довели ее до границ безумия; в Офелии она играла самое себя.

Шеридан сидел в середине партера. Когда Эмма кончила, он пришел на сцену, подумал с минуту и затем высказал свое суждение. Он явно щадил ее, но говорил прямо и без уверток, говорил то же, что сказал Ромни.

Эмме казалось, будто его голос звучит из глубокой дали и будто слова Шеридана относились вовсе не к ней, а к какой-то другой, стоявшей в темном углу кулис, Офелии... Молода и прекрасна была Офелия, полна любви, полна доверия, а жизнь сыграла с ней свою старую, страшную шутку...

Вдруг Эмма разразилась пронзительным хохотом.

Когда она пришла в себя, она не помнила ни о чем и была очень удивлена, заметив испуганные заботы Шеридана. Он приказал позвать извозчика и хотел дать ей лакея, чтобы проводить к Ромни.

Извозчика Эмма приняла, но от услуг лакея отказалась. У нее ничего не болело, она просто устала немного, но поездка освежит ее. Она поблагодарила Шеридана и отправилась обратно на Кавендиш-сквер. По дороге она заснула, так что по прибытии на место извозчик должен был будить ее.

Ромни сидел в мастерской в том самом углу, где он искал обыкновенно убежище в часы тоски. При появлении Эммы он вскочил и пошел к ней навстречу, озабоченно поглядывая на нее. Ее немое пожатие плечами объяснило ему все.

У мольберта стоял сэр Фэншо, созерцавший картину. Теперь и он подошел к Эмме.

-- Мистер Ромни разрешил мне переговорить с вами в его присутствии, мисс Харт, - сказал он торжественным голосом на чистейшем английском языке. - Не разрешите ли и вы мне это?

-- Я, право, не знаю, о чем еще нам с вами говорить! - резко оборвала его Эмма.

На его лице ничего не отразилось.

-- Я сказал мистеру Ромни, что совершил ложный шаг, предложив Гебе Вестине пятьдесят фунтов, и что очень сожалею об этом ложном шаге. Далее я сообщил мистеру Ромни о том, что я предложил его Цирцее. Но и это тоже было ложным шагом, о котором я не менее сожалею. В конце концов я просил у мистера Ромни совета, что я должен сделать, чтобы расположить к себе мисс Харт. Но мистер Ромни не мог мне ничего посоветовать и предложил обратиться к вам лично. Смею ли я вследствие этого спросить вас, на каких условиях вы согласитесь стать моей?

Несколько раз Эмма хотела нетерпеливо перебить его, но контраст между серьезностью его лица и комичностью его слов обезоружил ее. Наконец она спросила:

-- Отдаете ли вы, лорд, себе отчет, кому вы делаете это предложение?

Он, удивленно взглянув на нее, ответил:

-- Прекраснейшей женщине в мире!

-- И этого для вас достаточно?

-- Но ведь эта еще не все, милорд! Так знайте же, что я происхожу из низших слоев, ничего не умею, ничего не имею и только что мистер Шеридан отклонил мою просьбу дать мне место в труппе театра Друри-Лейн. В конце концов, у меня имеется ребенок, отец которого был тоже влюблен в мою красоту, но, овладев мной, выгнал меня на улицу.

-- Как зовут этого человека?

-- Сэр Джон Уоллет-Пайн.

-- Адмирал?

-- Тогда он был еще капитаном.

-- Он негодяй! Я скажу ему это в лицо при встрече. Впрочем, это не имеет никакого отношения к нашему делу. Я - человек, вы - человек, такова моя исходная точка зрения. Еще раз прошу вас высказать свои условия!

-- Ну так хорошо же, милорд! - гневно воскликнула Эмма. - Я, обесчещенная, твердо вбила себе в голову принадлежать только лорду, да и то лишь в том случае, если он женится на мне. Разве это не безумие?

Фэншо ничего не ответил в первый момент и внимательно посмотрел на нее, а затем медленно произнес:

-- Я не думаю, что это было безумием. Я убежден, что вы достигнете этой цели. К сожалению, сам я нахожусь в таком положении, что не могу решить этот вопрос тут же на месте: я еще несовершеннолетний и должен считаться кое с чем. Но, как только я решу эту проблему, я позволю себе известить вас. Благодарю вас, мистер Ромни! Миледи, вы еще услышите обо мне!

Он кивнул Ромни и низко поклонился Эмме, а затем ушел из мастерской своей танцующей походкой.

"Миледи"!.. Бедный глупец!.. Он сам не знает, что говорит!..

-- Вы от природы так богато одарены, что я нисколько не беспокоюсь о вашей будущности, - сказал Ромни, когда Эмма передала ему слова Шеридана. - Только вы должны сначала осознать свою силу, а для этого вам нужно только захотеть.

-- Захотеть! - скорбно воскликнула она. - Я всю жизнь хотела и никогда не могла добиться чего-нибудь.

-- Быть может, до сих пор вы желали не того, что нужно. Все в вас еще находится в состоянии брожения. Вы очень сложная натура, сотканная из явных противоречий. В вас одновременно чувствуются барство аристократки, жажда жизни и свободы авантюристки и щепетильная стыдливость маленькой мещаночки. Что в вас сильнее всего, этого пока еще не разгадаешь.

Она скривила губы:

-- Во всяком случае, я просто подлая авантюристка!

-- Подлая? Вы поступаете так, как вам предписывает ваша натура, а натура никогда не бывает подла. Если бы мы жили во Франции времен Людовика XV, то вы стали бы маркизой де Помпадур, увидели бы. короля у своих ног и диктовали бы свои законы всему миру. В Греции вы стали бы Аспазией Перикла, в Риме - Береникой Тита, сделавшей из плебея Флавия мирового повелителя.

Эмма повела плечами:

-- Но мы живем в Англии! А в Англии женщина ничего не стоит!

-- Вы правы! Со времен Елизаветы женщины перестали иметь значение в государстве. Парламент не позволяет королю объявить: "Государство - это я!" Поэтому вы были правы, когда отклонили предложение принца Джорджа. Кем бы вы стали? Метрессой принца?.. В Англии это еще очень мало!

-- В то время я и не думала об этом. Просто принц был мне противен, и меня тошнило от его выходок.

-- Ну да, в вас говорила стыдливая порядочность маленькой мещаночки.

-- Вы правы. Во мне заложено что-то боязливое, ограниченное, и, когда я хотела действовать, это "что-то" вечно становилось мне на пути. Без этих тисков я была бы теперь счастлива, быть может.

-- Счастлива? Разве вы считаете маленьких мещанок не счастливыми?

По лицу Эммы скользнула тень веселости.

-- Жить, как миссис Томас в Гавардене или как миссис Кен в ее магазине? Да я умерла бы от скуки!

Он внимательно посмотрел на нее:

-- Если бы вы от всего сердца полюбили человека...

Веселое выражение сразу исчезло с лица Эммы.

-- Любовь! - мрачно вырвалось у нее. - Я не хочу ничего слышать о любви. Я никого не люблю. Я вообще не способна любить кого бы то ни было. Мое сердце умерло!

Она подумала о том, что ей пришлось уже изведать от этой хваленой любви. Овертон... Том... Сэр Джон... Один безучастно прошел мимо нее, другой медлил до тех пор, пока не стало поздно, третий надругался над ней. А Ромни?.. Она подумала, что он не знает ничего, что происходило с ней, так как по своей деликатности никогда не спрашивал ее о прошлом. И эта деликатная доверчивость глубоко растрогала ее.

-- Я знаю, вам очень хотелось бы узнать, что угнетает меня! - тихо сказала она. - Вы хорошо относитесь ко мне и хотели бы помочь... Но я не могу сказать вам... пока еще нет! И все-таки...

Ромни нежно взял ее за руку и воскликнул:

Она знала, что это правда, все время она страдала молча. И все же она не могла говорить об этом... Мягко высвободила она свою руку... и молчала. Но вдруг она все-таки стала говорить. Словно ураган подхватил ее. Она ничего не скрывала: насилие сэра Джона, краткое упоение наслаждением, доходившим почти до безумия, безутешная покинутость, рождение ребенка, темная уличная жизнь - вся мрачная панорама ее тяжелого прошлого появилась перед Ромни в страстных, ярких выражениях.

-- Сколько в вас страсти! - сказал потрясенный Ромни. - И как вы умеете ненавидеть! Ненавидеть? Разве я ненавидела сэра Джона? Если бы я ненавидела, - о, тогда я убила бы его! Но во мне было что-то непонятное, властное; оно гнало меня к нему в объятия, хотя он и внушал мне отвращение. И к Тому меня тоже влекло. Ему надо было только принудить меня, и я стала бы его. Это была не любовь, а что-то страстно-тоскующее, завлекающее. Оно внезапно пробуждалось во мне, погружало меня в какой- то чад, и я уже не знала, что делала.

-- Такова натура женщины. Пора созревания.

-- Натура? Что это за натура, которая толкает меня в объятия первого встречного? И все-таки... это правда: я не чувствую ненависти к сэру Джону. Странно! Единственным человеком, которого я до сих пор ненавидела, была женщина - молодая девушка, которая меня оскорбила. Все произошло из-за пустяков, но я до сих пор ненавижу ее. Сколько зла причинила бы я ей, если бы это было в моей власти!

Несколько недель сэр Фэншо не показывался в мастерской Ромни. Наконец однажды утром он явился совершенно неожиданно.

Он был у матери и у опекуна, чтобы добиться согласия на брак с Эммой. Оба категорически отказали ему.

-- Но все же я сделаю так, как хочу! - заявил он на своем англо-французском наречии. - Через два года, когда я стану совершеннолетним, я буду просить вашей руки, мисс Харт, а до той поры предлагаю вам на лето поселиться в моем Ап-парке, в Сассексе. Это замок, которым я вполне располагаю. Зимой мы будем в Лондоне. Все готово, мы можем выехать в любой день. Мои сассекские друзья ждут нас. Мы будем ездить верхом, охотиться, играть - словом, делать все, что только вы можете пожелать. Вас повсюду будут встречать с уважением, как леди Фэншо.

Он низко поклонился Эмме и ждал ответа. Она с удивлением слушала его. Теперь, когда он кончил, по ее лицу скользнула усмешка иронического недоверия.

Фэншо молча подал ей бумагу, засвидетельствованную нотариусом. В этом документе он обязывался своей честью мужчины и английского баронета жениться на Эмме в день своего совершеннолетия; если же он не сдержит слова, то каждый вправе обращаться с ним как с негодяем, клятвопреступником, лжецом и бесчестным человеком. Кроме того, в этом случае Эмма получала в вознаграждение двадцать тысяч фунтов, причем могла получить их без судебного приговора. Ту же сумму она получала в случае смерти лорда Фэншо до исполнения брачного обещания.

Эмма дала документ Ромни. Он долго и тщательно рассматривал бумагу. Все было в порядке; Эмме достаточно было сказать "да", чтобы стать через два года леди Фэншо.

Цель честолюбивых грез Эммы была перед ней, и все же она колебалась. Что-то восставало внутри ее против этого шага, что-то, похожее на тихий голос, который плакал в ее душе.

-- Значит, вы будете относиться ко мне как к своей невесте, милорд, - спросила она Фэншо через некоторое время, - и вы не потребуете от меня ничего, чего я не захочу дать вам добровольно?

-- Все будет так, как вы пожелаете, миледи.

Он опять обратился к ней с этим гордым титулом, и опять это слово опьяняюще зазвучало для Эммы. Она уже хотела сказать "да", но в этот момент Ромни подошел к ней и увлек ее в отдаленный угол мастерской.

-- Не соглашайтесь, мисс Эмма! - озабоченно сказал он. - Разве вы не видите, сэр Фэншо - просто незрелый мальчишка? Он сам не знает, что делает.

Что-то сверкнуло во взоре Эммы.

-- Сэр Джон поступил с вами как негодяй, но его поступок не был совершен хладнокровно. Он любил вас, а вы... - Он запнулся.

-- Ну а я? - медленно повторила Эмма. - Почем вы знаете, что я не люблю сэра Фэншо?

Она улыбнулась, и ее взор проник в самую глубину глаз Ромни. Он смертельно побледнел, хотел ответить, но не находил слов. Поникнув головой, он отвернулся.

Теперь она знала, что он любит ее. Поэтому он и был слабым. Но ее сердце было мертво, и в этом была ее сила.

-- Как мне называть вас, милорд?

Он прикоснулся губами к ее изящным пальцам, прикоснулся почтительно, как кавалер двора Марии-Антуанетты.

-- Гарри, миледи!

-- А когда мы отправимся в Ап-парк?

-- Через три дня, сэр Гарри.