В землю Ханаанскую.
Глава XIV

XIV

Сильно встревоженная и измученная этими мыслями, Мирьям решилась, наконец, отправиться домой, но прежде чем переступить порог, она снова стала прислушиваться.

Осия должен ехать оттуда.

Но не слышно было ничего, кроме шагов часовых да команды Гура, обходившего лагерь с вооруженным отрядом.

Ночь была теплая и звездная; так приятно посидеть еще под сикоморою и позабыться хотя на время в сладких мечтах. Скамейка под деревом стояла пустая. Мирьям направилась в последний раз к любимому месту, с которым ей завтра утром придется расстаться навсегда.

Но не успела еще она дойти до дерева, как вдруг остановилась и прижала руку к сердцу. Послышался топот копыт и, она не ошибалась, топот слышался с севера.

-- Неужели это фараон со своими колесницами? Не следует ли позвать на помощь, разбудить мужчин? Или, быть может, приближается тот, кого она так нетерпеливо ждала? Да, да, да! Это топот копыт одного коня и едет один всадник: затем в палатках послышался говор, залаяли собаки, раздались голоса, оклики, а всадник приближался все более и более.

-- То был Осия, она знала это наверно! То, что он один ехал верхом ночью и сумел освободиться от цепей, приковавших его к фараону и к его товарищам по оружию, было знаком его послушания! Любовь укрепила его волю и ускорила бег его коня. За все это он заслуживал награды, она не заставит его долго ждать, он успокоится в ее объятиях. Она знала, что Осия послушался ее зова и приехал к ней.

Вероятно, Осия хотел видеть ее, Мирьям, прежде отца, поселившегося в обширном доме своего внука Ефрема.

Но ведь в лагерь скоро не проедешь, задержки на каждом шагу. О, сколько мучительных минут прошло до тех пор, пока ей удалось увидеть всадника, который быстро соскочил с коня, а его проводник бросил поводья третьему, приехавшему вместе со всадником.

Это был Осия, - да это он!

-- Но его проводник - она тотчас узнала его и содрогнулась - это был Гур, несколько часов тому назад просивший ее руки.

И вот они стояли оба как раз в светлой полосе мерцающих звезд и огней смоляных светильников, горевших подле телег и домашней утвари, приготовленных к предстоящему путешествию.

Старый Гур был выше Осии на целую голову и владелец стад держался также прямо, как и египетский воин. Голоса обоих были звучны и приятны, но Мирьям более нравился голос ее возлюбленного. Но вот оба подошли уже так близко, что она могла слышать их разговор.

Гур сообщал новоприбывшему, что Моисей отправился на разведки, и Осия высказал по этому поводу большое сожаление, так как ему нужно было переговорить с вождем народа об очень важном предмете.

Тогда Гур сказал Осии, что ему следует выступить вместе с народом, так как Моисей присоединится к своим на пути; затем, он указал новоприбывшему на дом Амминадава, где не было уже видно света и Гур предложил всаднику провести остаток ночи под его кровлей, так как, вероятно, Осия не захочет беспокоить своего отца в такое позднее время.

Мирьям заметила, что ее друг медлил с ответом и все посматривал на окна женского помещения в доме Амминадава; она хорошо знала, кого он там искал и, не имея сил скрываться долее, она вышла из-под тени сикоморы и горячо приветствовала Осию.

Он также не мог скрыть радости, наполнившей его сердце при виде Мирьям. Гур видел, как они сначала молча подали друг другу руки и затем пророчица заговорила первая:

-- Я знала, что ты приедешь! - воскликнула она.

Осия отвечал ей:

-- Ты могла это легко предвидеть, как пророчица, тем более, что между голосами, призывавшими меня сюда, раздавался и твой.

-- Я думал, что, кроме тебя, застану здесь и твоего брата, так как должен передать ему одно очень важное поручение, касающееся его и нашего народа. Я вижу, что вы все приготовились к выступлению и мне очень жаль, но придется побеспокоить твоих старых друзей, чтобы предотвратить опасность, пока еще есть время.

-- Что ты говоришь? - воскликнул Гур.

-- Если Моисей настаивает на том, чтобы вести народ на Восток, то завтра прольется много бесполезной крови: я узнал в Танисе, что Этамский отряд получил приказание не пропускать ни одного человека, а тем более такую бесчисленную массу, как наш народ. Я знаю заведывающего укреплениями и предводительствующего тамошними войсками: - будет крайне неблагоразумно наткнуться на такого человека... Впрочем, мне надо поговорить с Моисеем, чтобы отвратить ужасное бедствие, пока еще не поздно.

-- Мы вовсе не упустили этого из виду, - возразил Гур, - и вот, во избежание опасности, Моисей и предпринял сегодняшнюю разведку.

-- Куда? - спросил Осия.

-- О, это тайна вождей народа.

-- К которым принадлежит мой отец.

-- Конечно, я уже предлагал свести тебя к нему. Если он возьмет на себя посвятить тебя...

-- Если же он не сможет этого исполнить, то будут молчать. Кто будет начальствовать завтра над народом?

-- Я.

-- Ты? - с удивлением спросил Осия.

-- Ты удивляешься, - отвечал Гур, - смелости пастуха вести стадо, но Господь всех царствующих, на Которого мы уповаем, будет нашим вождем, а я только буду подчиняться ему.

-- Я также уповаю на Бога, - сказал Осия, - и он, через Мирьям, призвал меня сюда. - Теперь же мне дано важное поручение. Могу я видеть Моисея, пока еще не поздно?

-- Ты слышал уже, что его нельзя видеть никому, даже и мне, до завтра, а может быть и до послезавтра. Не желаешь ли ты поговорить с Аароном?

-- Он в стане?

-- Нет, но мы ожидаем его возвращения до выступления народа, следовательно, через несколько часов.

-- Имеет ли он власть в отсутствии Моисея решать важнейшие дела?

-- Нет, он только говорит народу о том, что прикажет ему брат.

Тут воин, разочарованный, опустил глаза вниз и, после короткого размышления обратился к Мирьям:

-- Моисею Господь Бог Наш изъявляет свою волю, а тебе, девственной сестре великого вождя народа, Всевышний также ниспосылает...

-- О, Осия! - воскликнула пророчица и, как бы умоляя его, протянула ему руки; но военачальник продолжал:

все, что возвышало меня среди людей, в Египте, в то время как я, призывая Имя Божие, шел почти на верную смерть, мне дали поручение, которое мне нужно здесь исполнить и я думаю, что все это случилось по воле Самого Бога. Я должен передать это народным вождям; но если я не найду Моисея, то я никому иному не могу сообщить, как только тебе, хотя ты и женщина; но ты, после своего брата, стоишь ближе всех к Богу и потому прошу тебя выслушать меня; другим нельзя пока знать, о чем я буду говорить.

Гур поднялся с своего места и спросил Мирьям, желает ли она выслушать сына Нуна без свидетелей?

Она ответила утвердительно.

Тогда Гур, гордый и спокойный, обратился к воину.

-- Я полагаю, что Мирьям известна воля Божия и желания ее брата; она вполне сознает, как должны держать себя израильские жены. Если я не ошибаюсь, то под этим самым деревом твой отец, почтенный Нун, дал моему сыну ответ, который обязан дать Моисей каждому вестнику, пришедшему с поручением, подобным твоему.

-- Разве оно тебе известно? - спросил Осия.

-- Нет, - возразил тот, - но я предчувствую, в чем оно заключается; посмотри-ка сюда.

Затем он нагнулся с юношескою гибкостью и поднял сильными руками два больших камня, прислонил их один к другому, затем подкатил к ним несколько более мелких и, сложив все в кучу, воскликнул.

-- На этот раз пусть будет свидетель между нами, как это некогда устроил Мициа Иакову и Лавану. И как тот наречен Господом, что он будет стражем между тем и другим, то же самое сделаю и я. - Тебе же советую не забывать об этом, когда мы будем отделены друг от друга. Я кладу руку на камень и свидетельствую, что я, Гур, сын Халева и Эфраты, не надеюсь ни на кого, кроме Бога, вызвавшего нас из царства фараона, для переселения в землю обетованную. - Тебя же, Осия, сына Нуна, спрашиваю я, - и Бог слышит нас: ожидаешь ли ты откуда помощи, кроме как от Бога Авраама, сделавшего нас Своим народом? И далее, ты должен засвидетельствовать, считаешь ли ты врагами Бога и нашего народа притеснявших нас Египтян, от рабства которых нас избавил Бог?

Воин хотел, было, резко ответить на эти вопросы, но Мирьям положила левую руку на края камней, а правою взяла руку Осии и воскликнула:

-- Он спрашивает тебя перед лицом Самого Бога?

Осии удалось превозмочь свой гнев и, крепко пожав руку девушки, он возразил:

-- Гур спрашивает, а я повременю с ответом, так как в данном случае нельзя ограничиться одними "да", или "нет". Теперь я также призываю Бога в свидетели и, в этот раз, ты одна, Мирьям, узнаешь, с какою целью я приехал. А ты Гур, смотри сюда! Как ты, также и я кладу руку на камень и клянусь, что всю свою надежду возлагаю на Бога. Он будет свидетелем между мною и тобою и пусть решит: иду ли я по правому пути, или заблуждаюсь. Я буду следовать Его воле, которую Он возвестил мне через Моисея, или через Мирьям. Все это я подтверждаю клятвой Богу.

Гур внимательно слушал его и был тронут до глубины души серьезностью его речи.

-- Господь Бог принял твою клятву и к ней я присоединяю еще и другую. Наступит час, когда ты, в воспоминание об этом памятнике из камней, засвидетельствуешь о том, в чем ты мне теперь отказываешь; между нами не должно быть никакой вражды. Если же Всевышнему угодно будет сделать тебя предводителем народа, то я охотно передам тебе это звание, так как ты участвовал в нескольких войнах и более искусен в военном деле чем я. - А тебе, Мирьям, я напоминаю, что эти камни будут свидетелями твоего разговора с Осиею. Напоминаю также тебе и о словах, сказанных отцом Осии под этим самым деревом, и я призываю Бога в свидетели, что если бы Ури, мой сын, мое утешение, пошел бы в народ говорить о предложении фараона, то заслужил бы мое проклятие, которое отравило бы ему всю жизнь, между нашим народом найдется много легковерных, которых не трудно отвратить от почитания истинного Бога. Еще напомню тебе, Мирьям: если ты будешь искать меня, то всегда найдешь готовым помочь тебе, а дверь, которую я открыл тебе, никогда не закроется, чтобы ни случилось!

С этими словами он повернулся и ушел.

Они остались одни.

Осия, мечтавший всю дорогу о свидании с возлюбленной, вдруг точно встревожился и поник головою, Мирьям же, при приближении Осии, думавшая встретить его с радостью и вознаградить за любовь и верность, теперь, при виде этого безыскусственного памятника, смутилась, опустилась на землю и прислонилась головою к сучковатому стволу дерева.

Долго под сикоморою ничего не было слышно, кроме тихих стонов Мирьям и нетерпеливых шагов Осии, который, однако, не осмеливался беспокоить девушку.

Он никак не мог понять, что такое случилось с его возлюбленной.

Из речей Гура он узнал, что Моисей не допускал никакого посредничества; но все же Осии казалось, что те льготы, которые обещал фараон народу были милостью, ниспосланною свыше. Никто еще из евреев не знал об этом, и если Моисей именно был таков, каким знал его Осия, то Бог, вероятно, откроет ему глаза и укажет, что Он Сам избрал Осию, чтобы, через его посредство, привести народ еврейский к лучшей участи; он нисколько не сомневался, что перетянет на свою сторону и отца.

теперь как-то резко и неприятно, когда она спросила воина, почему он так долго мешкал с возвращением и что он имел ей сообщить.

Она любила Осию, но в то же время предчувствовала, что и он явился с такими же предложениями, как и Ури, и гневные слова старого Нуна так и звучали у ней в ушах. Она боялась, что и ее возлюбленный шел ложным путем. Гур своим неожиданным поступком несколько охладил, вспыхнувшую в сердце Мирьям страсть к Осии, так что теперь она могла рассуждать хладнокровнее и благоразумнее; ей хотелось узнать, почему Осия, которого она призывала именем Божиим, так долго не возвращался и что его задерживало в Танисе; кроме того, ей показалось странным, почему Ефрем не вернулся вместе с дядею.

На безоблачном небе мерцали звезды, а там, на земле, под сикоморою, против дома Амминадава, сидела Мирьям и боязливо предлагала Осии вопросы, на которые тот отвечал отрывисто и нетерпеливо.

Уверенный в ее любви, он начал было говорить Мирьям, что приехал с целью на ней жениться, но она отклонила сватовство, сказав, что прежде он должен ответить на ее вопросы.

Некоторые подробности об Ефреме Осия узнал уже дорогою, через одного из своих товарищей по оружию, который возвращался из Таниса. Осия объявил Мирьям, что Ефрем ослушался его приказания и, вероятно, просто из любопытства отправился больной в город и нашел себе приют и уход в доме одного из друзей дяди. Однако, Мирьям сильно встревожилась, узнав, что, выросший у них на глазах мальчик, теперь лежит больной в египетском доме.

Осия, однако, уверил ее, что берется сам привезти его обратно к своим, но так как она по-прежнему оставалась озабоченною, то он просил ее: неужели она не уверена в его любви? Но вместо того, чтобы дать ему утешительный ответ, она стала снова расспрашивать его о Ефреме, а затем опять спросила Осию о причине его замедления. Воин откровенно рассказал ей о всем пережитом им за последнее время.

В то время, как Мирьям сидела, прислонившись к стволу дерева, Осия ходил взад и вперед, и иногда, едва владея собою, он останавливался прямо перед нею. Только надежда и любовь, наполнявшие его сердце, интересовали его в данную минуту и только о них он мог говорить, не уставая. Знай он наверное, что ее сердце стало чуждо ему, то он тотчас бы удалился, раскрыв отцу свою душу и отправился бы отыскивать Моисея. Обладать Мирьям, и избегнуть клятвопреступления - вот все, о чем он думал теперь и хотя за последнее время ему пришлось многое испытать, но все же на вопросы Мирьям он отвечал отрывисто и поспешно, точно дело шло о самых пустых вещах.

Чем чаще Мирьям прерывала Осию, тем он становился нетерпеливее.

Несколько часов к ряду Осия в сопровождении своего оруженосца ехал совершенно спокойно, направляясь к югу, как вдруг, незадолго до сумерек он заметил толпу народа, идущую впереди его. Сначала он думал, что это отставшие от полчища евреев; он поехал скорее; но прежде чем достиг путников, крестьяне и погонщики, оставившие своих вьючных животных, спешили к нему навстречу с криками и предостережениями, из которых он узнал, что, шедшие вперед путники, оказались прокаженные.

И опасения бегущих были совершенно основательны; когда он достиг странников, то их лица носили признаки страшной болезни, которой они страдали; брови у них вылезли, а глаза смотрели как-то тупо.

Между прокаженными Осия заметил египетских жрецов с остриженными волосами и еврейских мужчин и женщин. С спокойным и серьезным видом военачальника, обратился Осия к прокаженным с некоторыми вопросами и узнал, что эти люди шли из каменоломен близ Мемфиса, отделенным для их местопребывания на восточном берегу Нила. Бывшие между прокаженными евреи слышали, что их единоплеменники вышли из Египта и отправились в землю, обещанную им Самим Богом. Тогда многие из прокаженных евреев согласились между собою вполне положиться на Бога и также предпринять путешествие в землю обетованную; египетские же жрецы, связанные с ними одним общим несчастием, также отправились вместе с этими евреями; целью их путешествия был Суккот, куда, как они слышали, Моисей должен был привести народ; но так как по дороге все, к кому они обращались, прося указать путь, бежали от них, то прокаженные заблудились, взяли севернее и дошли до самой крепости Фабнэ; на недалеком расстоянии от этого местечка они и встретили Осию, который посоветовал им вернуться лучше назад, так как они могут перенести страшную болезнь и на своих единоплеменников.

Во время этого разговора из крепости выехал отряд египетских воинов навстречу прокаженным, чтобы очистить от них дорогу; но начальник крепости был знаком с Осиею и обоим воинам удалось уговорить вожатых отправиться на полуостров Синай, где среди гор, недалеко от рудников, была устроена колония для прокаженных. Они согласились на это предложение еще потому, что Осия обещал им, что когда евреи двинутся к востоку, то возьмут с собою тех из прокаженных, которые окажутся совершенно здоровыми, если же евреи останутся в Египте, то также все очистившиеся от проказы, могут вернуться на родину.

Эти переговоры заняли довольно времени и сбили с толку все расчеты Осии; так как он находился в близком соприкосновении с прокаженными, то ему следовало ехать в крепость Фабнэ и там, вместе с начальником местного отряда, стоявшим во время переговоров с прокаженными подле Осии, они должны были вспрыснуть тело птичьею кровью, переменить одежду и исполнить некоторые предписания, которые можно было только сделать при дневном свете. Оруженосца Осии задержали в крепости, так как этот мягкосердечный человек, заметив между прокаженными одного из своих родственников, протянул ему руку.

Конечно, эта задержка была очень неприятна, но когда после полудня Осия выехал из крепости, то опять стал думать о поручении фараона, о близком свидании с Мирьям и его сердце радостно забилось.

Так вот и теперь под сикоморою Осия рассказал Мирьям происшествие с прокаженными и вполне сознавал, что сделал для этих несчастных все, что мог. Каждый из товарищей похвалил бы его за подобный поступок, но та, чьим мнением он дорожил больше всего на свете, когда Осия кончил, грустно сказала, указывая на стан:

-- Они с нами одной крови и у нас один Бог; прокаженные могли бы следовать за нами издали и разбивать палатки за станом. Ведь все прокаженные евреи, живущие в Суккоте, - их немного, - последуют за нами. Господь Бог обещал дать нам всем ту прекрасную землю, куда мы идем; - да, Всевышний дал ее в наследие всем, и знатным и богатым и бедным и страждущим, никто не должен оставаться между нашими врагами. Не лучше ли бы тебе было отделить евреев от египтян и привести наших единоплеменников сюда.

Тогда в воине заговорила возмущенная гордость и его ответ был серьезен и строг:

-- Во время войны жертвуют сотнями для спасения тысяч; ведь и пастух отделяет зараженных овец от стада.

-- Совершенно верно, - согласилась Мирьям, - но ведь всякий пастух не более, как слабый человек, незнающий никакого лекарства от заразы, но Господь Бог, призывающий народ свой, никогда не накажет его, если только будут повиноваться Его Святой воле.

-- Это мысли женщины, подсказанные ей состраданием ее мягкого сердца, - возразил Осия, - но это не может быть принято на совете мужчин. Вы следуете всегда голосу сердца и слушаетесь его беспрекословно; но, впрочем, это совершенно естественно и иначе не может быть, потому-то вам, женщинам, всегда и нужен руководитель.

Щеки Мирьям покрылись ярким румянцем; она тотчас почувствовала скрытые в этой речи намеки и ей было вдвойне больно, потому что они выходили из уст Осии. Сколько тяжелого пришлось ей вынести в этот день, только потому, что она была, женщина, а вот теперь и он дает ей понять, что она, Мирьям, не равная ему, что он стоит выше ее. Ведь тот же самый Осия час тому назад, в присутствии Гура, обратился к Мирьям с такими словами, как будто она состояла в числе народных вождей, и вдруг теперь!..

она сознавала, что должна бороться за свое оскорбленное достоинство и не позволять никому попирать его напрасно.

-- Мы оба забыли, зачем пришли сюда в такое позднее время. Ты хочешь довериться мне, что привело тебя сюда и услышать от меня, не то, что заблагорассудится сказать Мирьям, слабой женщине, а пророчице, снискавшей милость Божию.

-- Я надеялся также услышать и голос девушки, на любовь которой рассчитывал, - мрачно сказал Осия.

-- Ты услышишь все, - возразила она и сняла руку с камня. - Но может случиться, что я не буду разделять мнения человека, мужеству и уму которого я всегда удивлялась; а между тем ты сказал, что не терпишь противоречия в женщине.

-- Мирьям! - прервал он ее упавшим голосом и затем продолжал: - Конечно, величайшим в жизни горем для меня будет потеря твоей любви, но ты должна понять меня прежде, чем высказать свое суждение. Итак, выслушай, какое я привез поручение.

что она ставит выше своей любви. Ты смеешься? Да, ты прав, пока еще не знаешь всего, что я доверю тебе?

-- Так говори же! - сказал он таким тоном, что она тотчас поняла, как ему трудно было себя сдерживать.

-- Благодарю тебя, с жаром промолвила Мирьям. Затем она облокотилась на ствол старого дерева, а он сел на скамейку и смотрел то вниз, то прямо ей в лицо; но вот девушка начала. - Мое детство давно прошло и скоро пролетит и молодость. Будучи ребенком, я мало отличалась от прочих девочек, мать научила меня молиться Богу отцов наших; но мне все же очень понравились рассказы прочих детей о богине Изиде. Я пробиралась тайком в храм этой богини, накупала ароматических трав, опустошала для нее весь садик, кропила душистыми ароматами ее алтарь и подносила ей цветы. Я была выше ростом и сильнее других детей и притом дочь Амрама, так что все меня слушались. Когда мне минуло восемь лет, мы переселились из Цаона сюда. Прежде чем я нашла себе подругу для игр, приехал ты к Гамалиэлю, мужу твоей сестры, для лечения раны, нанесенной тебе копьем одного ливийца. Помнишь ли ты то время, когда, бывши уже юношей, ты выбрал себе в товарищи маленькую девочку? Я приносила тебе все необходимое, болтала с тобой обо всем, как умела. Ты рассказывал мне о кровавых войнах и блестящих победах, о роскошном одеянии фараона, о его конях и пышных колесницах. Ты показал мне перстень, подаренный за храбрость; когда же тебе стало легче, то мы часто гуляли с тобою по полям.

-- У Изиды был также храм и здесь, я часто проскользала на передний двор, чтобы помолиться за тебя и принести ей в дар лакомое блюдо. Я так много слышала от тебя о блеске придворной жизни, об учености Египтян, что невольно стремилась в столицу. Мне также рассказывали, что мой брат Моисей пользовался милостями фараона и считался между жрецами одним из умнейших людей. Наш народ мне уже более не нравился, так как мне казалось, что евреи во всем отстали от Египтян.

-- Но вот наступила разлука с тобою; так как я была набожна и ожидала от могущества египетских богов одного только хорошего, то и молилась им, прося их сохранить фараона и его войско, в рядах которого ты служил.

египтянам она относилась очень дружелюбно, так как мой брат Моисей достиг между ними таких больших почестей.

-- Так я достигла пятнадцатилетнего возраста и веселилась, как и все вообще молодые девушки. Вечером, когда пастухи возвращались с пастбищ, я вместе с прочею молодежью садилась у разведенного костра и мы весело болтали. Мне приятно было, что сыновья богатых людей предпочитали меня всем другим девушкам и один после другого сватались за меня, но я их всех отсылала обратно также как и египетского военачальника, предводительствовавшего отрядом, который занимал укрепление; я думала о тебе, друге моего детства. Как я всегда пламенно желала, чтобы ты очутился, как бы по волшебству с нами, когда я с бубнами в руках во время какого-нибудь празднества пела и танцевала, слыша отовсюду похвалы себе! В то время, когда другие слушали мои песни, я только и думала, что о тебе...

Тут сильная страсть овладела воином, который был так осчастливлен словами своей возлюбленной. Он вскочил с места и опять протянул ей свои объятия, но она, как и в первый раз, отстранила его.

Затем Мирьям стала продолжать свой рассказ:

-- Годы шли; мне уже минуло восемнадцать лет и Суккот мне более не нравился. Мною овладела тоска и жизнь в этом отдаленном пограничном городе, среди пастухов и стад мне казалась невыносимою. Елеазар, сын Аарона, выучил меня читать, приносил мне книги с разными историями и песнями. Большая часть этих песен была сложена в честь языческих богов; но мне также случалось встречать и песни, сложенные в честь Бога Авраама, о котором моя мать говорила еще чаще под старость; с тех пор моим любимым занятием было размышлять об этих хвалебных песнях и мне иногда казалось, что вот сейчас спустится светлый ангел или же покажется страшный демон. Из веселого ребенка я превратилась в мечтательницу; никого не было, кто бы предостерег меня; отец умер, а вскоре за ним сошла в могилу и мать; я жила со старою теткою Рахилью, что мне крайне не нравилось. Аарон, старший в нашем роде, перебрался к своему тестю Амминадаву, потому что доставшийся ему от отца нашего Амрама, в наследство дом, был ему слишком тесен и брат отдал его мне. Также мои подруги избегали меня, потому что моя веселость исчезла и, кроме того, я смотрела на них свысока, потому что умела слагать песни, а они не обладали этим даром. Но вот я приблизилась к девятнадцати годам; вечером, накануне дня моего рождения, о котором никто не подозревал кроме Мильхи, Всевышний в первый раз послал мне вестника. Он явился в образе ангела и приказал мне приготовить все в доме как следует, потому что ко мне едет очень приятный и дорогой гость. Я поспешила домой и приготовила кушанье, вино и постель, одним словом все, что необходимо для принятия гостя. Наступило утро, прошел и полдень, но никого не было; так прошло дня два; но вот однажды перед заходом солнца я услышала сильный лай собак, и вышла за дверь посмотреть, что случилось. Перед мною стоял высокий человек с седою бородою и такими же волосами, в измятом белом одеянии египетских жнецов. Собаки с визгом бросились от него прочь; я же узнала в новоприбывшем моего брата.

кровлею, а так как у нас в доме никого не было кроме глухой Рахили и меня, а Моисею нужно было скрываться, то мы по большей части все время оставались одни. Брат много говорил мне о Боге отцов наших и я слушала его с большим вниманием. Он говорил также, что евреи избранный народ Божий. И тогда в первый раз зародилась во мне гордость, что я принадлежу к потомкам Авраама, каждый еврей мне был брат, а жены израильские сестрами. Я поняла, как порабощали и мучили моих братьев. До того времени я, как слепая, не видела страданий моего народа, но Моисей открыл мне глаза и посеял в моем сердце ненависть к притеснителям моего народа и любовь к страждущим. В то время я положила следовать примеру моего брата и ожидать пока меня призовет Бог отцов наших. Мне не пришлось долго ждать, я скоро услышала голос Иеговы, говорившего со мной понятным мне языком...

-- Между тем умерла старая Рахиль. Я же, по приглашению Аарона и Амминадава, поселилась в их доме, но среди них я жила совершенно отдельною жизнью. Скамейка под тенью сикоморы стала как бы моим собственным владением. И здесь-то голос Иеговы повелел мне призвать тебя и дать тебе имя Иисуса Навина, что значит "помощью которого будет Иегова". Теперь ты больше не Осия, а Иисус Навин, согласно повелению Бога отцов наших, которое он передал тебе через свою пророчицу.

Тут воин, слушавший с большим вниманием речь Мирьям, прервал ее:

-- Да, я должен повиноваться Всевышнему и тебе. Но чего только это мне будет стоить, о том не спрашивай. Ты мне рассказала все, что с тобой было до сегодняшнего дня, а только не упомянула о том времени, когда ты после смерти моей матери гостила у нас в доме в Танисе. Разве ты забыла, что произошло тогда? Неужели из твоей памяти изгладился тот вечер, накануне твоего отъезда, когда мы сидели на берегу моря и ты обещала быть моею женою? Неужели ненависть, поселенная Моисеем в твоем сердце, изгнала из него все другие чувства, даже и любовь?

-- И любовь также? - спросила Мирьям и грустно посмотрела на него своими большими глазами. - О нет! Как я могла забыть то время, самое лучшее в моей жизни. Но только с того времени, как Моисей вернулся домой из пустыни по повелению Божию, чтобы избавить народ от рабства - это случилось три месяца после того, как мы с тобой расстались - с тех пор я не знаю счета годам, новолуниям, дням и ночам.

-- Нет! - возразила Мирьям и снова посмотрела на него. - Любовь, зародившаяся с такою силою в сердце ребенка и не увядшая в сердце девушки, не должна исчезнуть; но если кто посвящает себя Господу... - Тут она вдруг остановилась, вытянулась во весь рост и, подняв глаза и руки к небу, воскликнула: - О, Всемогущий, Великий, Ты видишь мое сердце! Ты знаешь, почему Мирьям не считает времени, она ничего не желает, как только быть твоим орудием для ее народа, к которому также принадлежит и этот человек.

Во время этого воззвания, вырвавшегося из самой глубины сердца девушки, подул легкий ветерок, предвозвестник рассвета, и над головою Мирьям закачалась густая зелень сикоморы. Осия же смотрел на ее высокую величественную фигуру, полуосвещенную молодою зарею, занимавшеюся на востоке. Он понимал, что эта девушка, прежде чем высказать желания своего собственного сердца, думала о благе своего народа. И вот он подошел к ней и, взяв ее за руку, воскликнул:

-- Наступил час, когда опять ты будешь знать счет времени и следовать желаниям своего сердца. Смотри, вот я, Иисус Навин, не Осия, - вестник Господа; Он повелевает Своему народу, которого я хочу научиться любить также, как и ты, идти в новое, лучшее отечество!

Глаза Мирьям сверкнули радостным блеском и она воскликнула:

-- Он приближается, он уже здесь! - с воодушевлением сказал Иисус Навин.