Кесарь.
Часть первая.
Глава шестая.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Кесарь. Часть первая. Глава шестая. (старая орфография)

Глава шестая.

Вся, Александрия была в движении.

Ожидавшийся в скором времени приезд императора отвлек трудолюбивый муравейник александрийских граждан от того пути, но которому изо дня в день, спеша, поощряя и перегоняя друг друга, они гонялись за хлебом и за средствами повеселиться в свободные от работы часы.

На многих фабриках, в мастерских, училищах и магазинах безустанно вертящееся колесо труда внезапно остановилось: люди всех профессий и всех состояний были воодушевлены одним и тем же желанием отпраздновать предстоящее посещение их родного города Адрианом рядом неслыханно-блестящих торжеств.

Все, отличавшееся, среди граждан изобретательностью, богатством или красотой, призывалось принять участие в играх и зрелищах, долженствовавших продолжаться несколько дней.

Богатейшие из граждан-язычников приняли на себя постановку предполагавшихся театральных представлений, равно как и устройство в присутствии императора морских битв и кровавых зрелищ в амфитеатре. Число богатых, желавших придать на себя более или менее крупные расходы, было даже несравненно больше, чем требовалось.

Тем не менее постановка некоторых отделов представлений, участвовать в которых допускались и люди небогатые, сооружение построек в гипподроме, убранство улиц и содержание римских гостей требовали таких значительных сумм, что оне показались необычайно громадными даже самому префекту, привыкшему видеть, как бросают миллионы его собратья, римские вельможи.

В качестве императорского наместника, он должен был выражать свое одобрение всему, что предназначалось для утехи зрения и слуха его повелителя.

Но, предоставляя вообще полную свободу действий гражданам Александрии, он не раз принужден был сильно возставать против излишеств, ибо хотя император мог вынести и много удовольствий, но то, что они первоначально желали заставить его пересмотреть и прослушать, превышало самый неутомимые человеческия силы.

Всего более хлопот причиняли ему и выбранных гражданами распорядителям празднеств непрестанные раздоры между языческой и иудейской половинами населения и затем процессии, в которых не только каждая из двух этих партий желала первенствовать, но даже отдельные граждане отказывались занимать второе дли третье место.

С одного из собраний, на котором все приготовления к празднествам были безповоротно порешены вследствие его энергического вмешательства, Тициан отправился в Кесареум, чтобы посетить императрицу, чего она ежедневно от него ожидала.

Он рад был, что хотя отчасти покончил с этими делами, так как уже прошло шесть суток с тех пор, как начались работы на Лохии и день прибытия Адриана приближался все более и более.

Как и всегда, он нашел Сабину на её мягком ложе, но сегодня она сидела выпрямившись на своих подушках.

Императрица видимо отдохнула от усталости морского переезда и, как бы в знак того, что чувствует себя лучше, положила на щеки и губы более румян, чем за последние дни; волосы ей, ради ваятелей Паппия и Аристея, посетивших ее в это утро, были причёсаны как на статуе победоносной Венеры, с атрибутами которой, - конечно, по свободному выбору художника, - она была изваяна из мрамора лет пять тому назад.

Когда копия с этой статуи была выставлена в Александрии, какой-то остряк сделал следующее злое замечание, часто впоследствии повторявшееся между горожанами:

"Эта Афродита, безспорно, победоносна: кто ее ни увидит, всякий спешит поскорее убраться.... Ее бы следовало назвать Кипридой, гонительницей мужей".

Взволнованный едкою перебранкой и невеселыми сценами, которых он только-что был свидетелем, Тициан вступил в маленький покой, где императрица на этот раз ожидала его одна со своим дворецким и несколькими прислужницами.

Префект почтительно осведомился об её здоровья.

- Каким же ему быть? - отвечала Сабина, пожимая плечами. - Сказать: хорошо - значит солгать; сказать: дурно - значит видеть вокруг себя соболезнующия лица, которые меня ни мало не забавляют. Надо как-нибудь переносить жизнь. Впрочем, конечно, обилие дверей в этих покоях сведет меня в могилу, если я буду вынуждена долго оставаться здесь.

Тициан взглянул на две двери маленькой приемной, в которой сидела императрица, и начал выражать свое сожаление по поводу этого незамеченного им недостатка. Сабина перебила его.

- Вы, мужчины, - сказала она, - никогда не замечаете того, что неприятно нам, женщинам. Наш Вер - единственный, кто это чувствует и понимает, - кто это чует, хотелось бы мне сказать. Здесь тридцать пять дверей в этой занимаемой мною половине, - я нарочно велела сосчитать их, - тридцать пять дверей! Не будь оне так стары и из драгоценного дерева, я бы, право, подумала, что их сделали мне на смех.

- Некоторые из них могут, вероятно, быть заменены портьерами.

- Пусть себе остаются так!... Несколькими неприятностями более или менее в моей жизни - не все ли равно?... Ну, что же александрийцы? Покончили ли они, наконец, с своими приготовлениями?

- Надеюсь, да, - со вздохом отвечал префект. - Они бьются изо всех сил, чтобы сделать как можно лучше, но, стараясь выдвинуться вперед, каждый из них воюет с своим соседом и я, до сих пор нахожусь еще под впечатлением неприятных ссор, которые мне пришлось выслушивать несколько часов к ряду и не раз успокаивать своим решительным "я вас!"

- Да? - спросила Сабина и улыбнулась, будто услыхав нечто ей приятное. - Разскажи мне что-нибудь об этом собрании. Я просто изнемогаю от. скуки, так как Вер, Бальбилла и другие отпросились у меня посмотреть работы на Лохии. Я уже привыкла к тому, что все предпочитается моему обществу. Да и должна ли я этому удивляться, когда присутствие мое не в состоянии заставить друга моего мужа позабыть о каких-то ничтожных неприятностях?... Мои беглецы что-то долго не возвращаются - должно быть, нашли много интересного у тебя на Лохии.

вестники в трагедиях.

- Первое междоусобие возгорелось из-за устройства зрелищ.

- Отодвинься подальше! - перебила его Сабина и, будто чувствуя боль, прикрыла ухо правой, покрытой кольцами, рукой.

Щеки пятидесятилетняго префекта слегка вспыхнули, но он исполнил желание супруги кесаря и, понизив голос, снова начал свое повествование:

- Итак, мир был впервые нарушен из-за вопроса о зрелищах.

- Это я уже слышала, - зевая проговорила матрона. - Я очень люблю зрелища.

- Но здесь, - отвечал почтенный сановник, с трудом скрывая свою досаду, - здесь, как и в Риме, как и везде, где устройством зрелищ не распоряжается кто-нибудь один, они вечно порождают раздор, даже когда назначаются для празднования в честь мира.

- Тебе, кажется, досадно, что их устроивают в честь Адриана?

- Это, конечно, шутка с твоей стороны... Только потому, что я дорожу их возможно-большим великолепием, я и вхожу самолично в мельчайшия подробности, Я даже съумел, к своему великому удовольствию, сделать самых задорных спорщиков более сговорчивыми. Вряд ли в круг моих обязанностей по должности входит...

- Я думала, что ты не только чиновник государства, но и друг моего супруга.

- Я горжусь этим названием.

- Да, у Адриана много, очень много друзей с тех пор, как он носит пурпур... Ну, как теперь твое расположение духа? Ты должно-быть сделался очень обидчивым, Тициан! У бедной Юлии прераздражительный супруг...

- Она менее заслуживает сожаления, чем ты думаешь, - возразил Тициан с достоинством. - Дела службы так поглощают все мое время, что ей редко представляется случай видеть меня не озабоченным. Если я не съумел скрыть перед тобою своего волнения, то прошу извинить меня в виду моего рвения устроить Адриану достойный его прием.

- Будто я на тебя сержусь!... Но вернемся к твоей супруге. Значит, она, как и слышу, разделяет мою участь?... Бедные мы, право! Нам нечего ожидать от своих мужей, кроме остывшого кушанья, которое оставляют нам их дела, поглощающия все остальное!... Но что же твой рассказ, твой рассказ?...

- Самыми тяжелыми минутами обязан я дурным отношениям между иудеями и остальными гражданами Александрии.

- Я ненавижу эти проклятые секты, этих иудеев, христиан или как их так еще!... Что же, они отказываются сделать с своей стороны пожертвования для приема императора?

- Напротив! Алабарх, их богатый старейшина, предлагает взять на себя все расходы по устройству навмахии, а единоверец его Артемион...

- Ну, так что же? Пусть отберут у них деньги, пусть их отберут!

- Эллины чувствуют себя достаточно богатыми, чтоб уплатить и без них все издержки, которые достигнут многих миллионов сестерций, и желают, где только возможно, исключить иудеев из участия в своих представлениях и играх.

- Они правы.

- Позволь мне спросить тебя, справедливо ли препятствовать половине александрийцев чествовать своего императора?

- Без этого чествования Адриан обойдется с радостью. Прозвания: африканский, германский, дакийский служили почестью для наших победителей, но Тит, не захотел однако называться иудейским после того, как разрушил Иерусалим.

- Его страшило воспоминание о тех потоках крови, которые пришлось пролить, чтобы сломить неслыханно-упорное сопротивление этого народа. Пядь за пядью, камень за камнем пришлось отвоевывать у побежденных, прежде чем они решились покориться,

- Ты снова начинаешь поэтизировать!... Или, быть-может, эти люди выбрали тебя своим адвокатом?

- Я знаю их и стараюсь, чтоб им, как и всем гражданин этой страны, оказывалась справедливость. Они платят столько же податей, как и другие александрийцы, даже более, потому что между ними есть очень богатые люди. Они с честью отличаются в торговле, в ремеслах, в науках и искусствах, и потому я считаю долгом прилагать к ним ту же самую мерку, как и к остальным жителям этого города. Что же касается их суеверия, то оно тревожит меня так же мало, как и суеверие египтян.

- Но ведь оно превышает, однако, всякую меру! В Элии-Капитолине, которую Адриан украсил множеством зданий, они отказались приносить жертвы перед статуями Юпитера и Геры. Это значит, что они считают недостойным покланяться мне и моему супругу.

- Нам-то какое до этого дело?

- Ты знаешь, что и Каю не удалось добиться того, чтоб они поставили его изображение в святилище своего храма. Даже наместник Петроний должен был сознаться, что их принудить - значит уничтожить их.

- Так пусть же с ними и будет то, чего они заслуживают!... Пусть истребят их! - воскликнула Сабина.

- Истребить.... их? - повторил префект. - Истребить в одной Александрии около половины граждан, т. е. несколько сот тысяч покорных подданных?...

- Так много? - спросила императрица, испугавшись. - Ведь это ужасно! Могущественный Зевс! что если воя эта масса поднимется на нас? Никто не говорил мне об этой опасности. В Киренаике, на Саламине и на Кипре они умертвили десятки тысяч своих сограждан.

- Их довели до крайних пределов раздражения... Притом же они были там многочисленнее и сильнее своих притеснителей.

- Да и в собственной-то из земле, говорят, вспыхивает возстание за возстанием.

- Все из-за жертвоприношений, о которых мы с тобой говорили.

- Ну, теперь Тинний Руф легатом в Палестине. У него отвратительный, крикливый голос, но, если судить но его наружности, он не позволит с собою шутить, и съумеет укротить это опасное отродье.

- Может быть, - возразил префект. - Но боюсь, что одною суровостью он не достигнет своей цели, а если и достигнет, так не иначе, как обратив провинцию в безлюдную пустыню.

- В империи все-таки слишком много людей.

- Но никогда не может быть достаточно полезных граждан.

- Это мятежные-то богопротивники - полезные граждане?

- Здесь, в Александрии, где многие из них вполне переняли нравы, образ мыслей и даже язык эллинов, они положительно таковы и не менее других преданы нашему императору.

- Они принимают участие в празднествах?

- Да, насколько это допускают их эллинские сограждане.

- А устройство навмахии?

- В этом им отказано, но Артемиону разрешена поставка диких зверей для зрелищ в амфитеатре.

- И он не показал себя скупым?

- Напротив, ты даже удивишься его щедрости. Этот человек, вероятно, умеет, как Мидас, обращать в золото камни.

- А много ли найдется подобных ему между иудеями?

- Порядочное количество.

- Пока я искренно желаю и приложу все старания, чтоб они остались целы и невредимы, как хорошие плательщики податей.

- Адриан разделает это желание?

- Твой преемник может-быть доведет его на иные мысли,

- Да поможет же тебе иудейский бог сохранить-ее на долгое время! - с насмешкой возразила ему Сабина.