| Автор: | Эберс Г. М., год: 1880 |
| Категории: | Роман, Историческое произведение |
VI
Александрия волновалась.
Ввиду предстоящего в скором времени прибытия императора трудолюбивые граждане, оставив свои дела, теперь спешили, давя друг друга, получить хлеб и другую пищу. Они стремились только к тому, чтобы свободные от работы часы наполнить до краев радостью и весельем.
Во многих мастерских и складах колесо трудолюбия остановилось, так как все промышленные классы и сословия были одушевлены одинаковым стремлением праздновать прибытие Адриана с неслыханным блеском.
Все, кто среди граждан Александрии отличался изобретательным умом, богатством, красотою, были призваны к участию в играх и процессах, которые должны были длиться много дней.
Богатейшие из граждан-язычников взялись доставить средства для театральных зрелищ, показательных морских сражений, которые предполагали разыграть в присутствии императора, а также кровавых зрелищ в амфитеатре; и число желающих платить богачей было так велико, что средств оказывалось больше, чем требовалось.
Однако постановка отдельных частей шествия, в котором могли принять участие и люди бедные, выполнение построек на ипподроме, украшение улиц и угощение римских гостей требовали таких громадных сумм, что они казались чрезмерными даже префекту Титиану, который привык видеть, как его римские собратья по званию сорили миллионами.
В качестве императорского наместника он должен был давать свое согласие на каждое развлечение, предназначенное для услаждения слуха или зрения его повелителя. В целом он предоставил гражданам великого города полную свободу действий, но не раз был принужден энергично восставать против излишеств, так как хотя император и мог долго предаваться удовольствиям, но то, что александрийцы первоначально хотели заставить его видеть и слышать, превосходило самые неутомимые человеческие силы.
Наибольшие затруднения причиняли не только ему, но и избранным распорядителям празднеств никогда не прекращавшиеся раздоры между языческой и еврейской частями александрийского населения, а также распорядок торжественного шествия, потому что ни одна часть не хотела быть последней, ни один член ее - быть третьим или четвертым.
Наконец на одном совещании все мероприятия, вследствие строгого вмешательства префекта, были бесповоротно одобрены, и затем Титиан отправился в Цезареум к императрице, требовавшей, чтобы он ежедневно являлся к ней.
Он был рад, что достиг по крайней мере такого результата, потому что прошло уже шесть дней с тех пор, как были начаты работы в Лохиадском дворце, и время прибытия императора приближалось.
Префект застал Сабину возлежавшей, по обыкновению, на кушетке, но она скорее сидела, чем лежала, прислонясь к подушкам. По-видимому, она оправилась от утомительного морского пути; в знак лучшего самочувствия она положила больше румян на щеки и губы, чем три дня тому назад, а так как она только что принимала у себя скульпторов Папия и Аристея1, то велела сделать себе прическу Венеры-Победительницы, с атрибутами которой она за пять лет до этого позволила (хотя и неохотно) изобразить себя в мраморной статуе.
Когда копию этого изваяния выставили в Александрии, чей-то злой язык бросил замечание, часто затем повторявшееся среди местных граждан:
- Афродита действительно победоносна: тот, кто видит ее, спешит убежать подальше. Ее следовало бы назвать Кипридой, обращающей в бегство.
Титиан явился к императрице, взволнованный ожесточенными спорами и неприятными выходками, при которых он только что присутствовал. На сей раз он застал ее без посторонних, кроме постельничего и нескольких прислужниц. На почтительный вопрос префекта о ее здоровье она, пожимая плечами, ответила:
- Как мое здоровье? Если я скажу "хорошо" - это будет ложь; а если скажу "плохо" - увижу соболезнующие физиономии, на которые неприятно смотреть. Жизнь нужно терпеть так или иначе. Однако множество дверей в этих комнатах убьет меня, если я буду вынуждена долго здесь оставаться.
Титиан взглянул на двери покоя, в котором пребывала императрица, и принялся выражать сожаление по поводу изъяна, которого он не заметил; но Сабина прервала его и сказала:
- Вы, мужчины, никогда не замечаете того, что нас, женщин, огорчает. Наш Вер - единственный человек, который это чувствует и понимает... вернее, угадывает чутьем. Тридцать пять дверей находятся в занимаемых мною покоях. Я велела сосчитать их! Тридцать пять! Если бы они не были так стары и сработаны из драгоценного дерева, я бы подумала, что они устроены в насмешку надо мною.
- Может быть, некоторые из них можно заменить драпировками.
- Оставим это! Несколькими пытками больше или меньше в моей жизни - не все ли равно? Покончили ли александрийцы со своими приготовлениями?
- Надеюсь, - ответил префект со вздохом. - Они из кожи лезут вон, чтобы сделать получше, но, в своих усилиях протиснуться вперед, каждый из них ведет войну против каждого, и я нахожусь еще под впечатлением отвратительной перебранки, при которой должен был присутствовать целыми часами и нередко укрощать ее грозным: "Quos ego!"2
посмотреть на работы, которые производятся на Лохиаде. Я привыкла наблюдать, что людям приятнее быть где угодно, только не со мною. Могу ли я удивляться, если моего присутствия недостаточно даже для того, чтобы заставить друга моего мужа забыть легкую дисгармонию, какие-то мелкие неприятности? Мои беглецы что-то долго не возвращаются: на Лохиаде, должно быть, есть на что посмотреть.
Префект сдержал свое неудовольствие; он ни одним словом не выдал своего опасения, что архитектору и его помощникам могут помешать, и тоном вестника в трагедии начал:
- Первый спор поднялся по поводу распорядка шествия.
- Отступи немножко назад, - сказала Сабина, прижав правую, покрытую кольцами руку к уху, как будто чувствуя боль.
Щеки префекта слегка покраснели, но он повиновался и, понизив голос, продолжал:
- Итак, спокойствие было нарушено сперва по поводу шествия.
- Я уже это слышала, - отвечала матрона и зевнула. - Я люблю процессии.
- Но, - сказал с легким волнением префект, - люди и здесь, как в Риме и везде, если они не подчиняются приказанию одного человека, являются сынами раздора и отцами распри, даже в том случае, когда дело идет об устройстве какого-нибудь мирного празднества.
- Тебе, по-видимому, неприятно, что Адриана желают почтить такими пышными празднествами?
- Ты шутишь. Именно потому, что я особенно желаю, чтобы они вышли как можно блистательнее, я самолично вхожу во все подробности, и, к моему удовольствию, мне удалось укротить даже строптивых. Едва ли я по должности был обязан...
- Я думала, что ты не только слуга государства, но и друг моего супруга.
- Я горжусь тем, что имею право называть себя этим именем.
- Да, у Адриана стало много, очень много друзей с тех пор, как он носит багряницу. Ну, теперь ты забыл свое дурное расположение духа? Ты, должно быть, сделался очень впечатлительным, Титиан; у бедной Юлии очень раздражительный супруг.
- Она не столь достойна сожаления, как ты думаешь, - возразил Титиан с достоинством, - так как моя должность до такой степени погружает меня в заботы, что жена редко имеет возможность замечать мое возбужденное состояние. Если я забыл скрыть от тебя свое волнение, то прошу простить меня и приписать это моему горячему желанию обеспечить для Адриана достойный его прием.
- Не думай, что я сержусь на тебя... Однако вернемся к твоей жене. Значит, она разделяет мою участь. Бедные, мы не получаем от своих мужей ничего, кроме объедков после государственных дел, которые все поглощают. Но рассказывай же, рассказывай!
- Самые тяжелые часы я пережил из-за неприязни между евреями и другими гражданами.
- Я ненавижу эти проклятые секты евреев, христиан, или как они там называются! Не отказываются ли они внести свою долю пожертвований для приема императора?
- Напротив, алабарх3, их богатый глава, вызвался взять на себя все издержки на целую навмахию4, а его единоверец Артемион...
- Ну? Так пусть возьмут от них деньги, пусть возьмут!
- Эллинские граждане чувствуют себя достаточно богатыми, чтобы принять на свой счет все издержки, которые будут составлять много миллионов сестерциев, и добиваются того, чтобы исключить евреев везде из своих процессий и зрелищ.
- Позволь мне спросить тебя: справедливо ли было бы помешать половине александрийцев оказать почет своему императору?
- Адриан с удовольствием откажется от этой чести. Титулы Африканский, Германский, Дакийский служили к славе наших победителей, но после того как Тит разрушил Иерусалим, он не позволил назвать себя Иудейским5.
- Он поступил так потому, что его пугало воспоминание о потоках крови, которые он вынужден был пролить, чтобы сломить упорное сопротивление этого народа. Приходилось ломать побежденному сустав за суставом, палец за пальцем, прежде чем он наконец решил покориться.
- Ты опять говоришь почти как поэт. Уж не выбрали ли тебя эти люди своим адвокатом?
- Я знаю их и стараюсь быть к ним справедливым как ко всем гражданам этой страны, которой управляю от имени государства и императора. Они платят такие же подати, как и другие александрийцы, даже больше других, потому что между ними есть очень много богатых людей, они прославились в области торговли, ремесел, науки и искусства, и поэтому я мерю их тою же меркой, какой и остальных жителей этого города. До их суеверия мне так же мало дела, как и до суеверия египтян.
- Но оно выходит из границ. В Элии Капитолине6, которую Адриан украсил многими зданиями, они отказались принести жертву статуям Юпитера и Геры. Это значит, что они отказываются воздавать честь мне и моему супругу.
- Им запрещено служить какому-либо другому богу, кроме их собственного. Элия была выстроена на развалинах Иерусалима, а статуи, о которых ты говоришь, стоят на священнейших для них местах.
- Какое нам дело до этого?
- Тебе известно, что и Гай не мог убедить их поставить свою статую в святая святых их храма. Даже наместник Петроний должен был согласиться, что принудить к тому - значит поголовно истребить их7.
- В таком случае пусть будет с ними то, чего они заслуживают. Уничтожить их! - вскричала Сабина.
- Уничтожить? - спросил префект. - В одной Александрии почти половину граждан, то есть несколько сот тысяч верноподданных... уничтожить?
- Так много? - спросила императрица с испугом. - Но это ужасно! Всемогущий Зевс! Что, если эта масса восстанет против нас? Никто не говорил мне об этой опасности... В Киренаике и в Саламине на Кипре они грабили десятки тысяч своих сограждан.
- Их раздражали до крайности, и они оказались сильнее своих угнетателей.
- А в их собственной стране, говорят, восстание следует за восстанием. Все из-за тех жертвоприношений, о которых мы сейчас говорили. Теперь легатом в Палестине Тинний Руф8. У него, правда, противный резкий голос, но, по-видимому, он не такой человек, чтобы позволить шутить с собой, и сумеет укротить это опасное отродье.
- Может быть, - сказал Титиан, - но боюсь, что одной строгостью он не достигнет цели, а если достигнет, то обезлюдит целую провинцию.
- В империи слишком много народа.
- Но полезных граждан никогда не бывает достаточно!
- Мятежные ненавистники богов - полезные граждане?
- Здесь, в Александрии, где многие из них вполне применились к нравам и образу мыслей эллинов и все усвоили их язык, они, конечно, полезные граждане и, несомненно, искренне преданы императору.
- Да, насколько позволяют им эллины.
- А постановка морского сражения?
- Ее не будет. Но Артемиону дозволено поставлять диких зверей для игрищ в амфитеатре.
- И он не выказал скупости?
- Ты бы поразилась его щедрости. Должно быть, этот человек умеет, подобно Мидасу9, превращать камни в золото.
- И много подобных ему между вашими евреями?
- Изрядное число.
- В таком случае я желаю, чтобы они попытались взбунтоваться, потому что, если возмущение уничтожит богатых, нам достанется их золото.
- А до тех пор я постараюсь сохранить их живыми как хороших плательщиков податей.
- Разделяет ли это желание Адриан?
- Без сомнения.
- Твой преемник, может быть, внушит ему другие мысли.
- Адриан всегда действует по своему собственному разумению, а я еще состою в должности, - гордо сказал Титиан.
- И да сохранит тебя в ней иудейский бог на многие лета, - насмешливо отвечала Сабина.
Примечания
1. Аристей - греческий ваятель II в. н.э., из работ которого до нас дошли два кентавра, найденные на тибурской вилле Адриана.
2. "Я вас!" - грозный оклик Нептуна у Вергилия ("Энеида").
4. Навмахия - сражение на кораблях, устраиваемое для увеселения в специально предназначенном для этого бассейне.
5. Император Тит, разрушивший часть Иерусалима в 70 г. н.э., отказался из презрения к евреям принять титул Иудейский.
Некоторые писатели относят построение нового города ко времени подавления еврейского восстания (135 г.). Но Эберс, как видно из романа, считает, что восстановление началось до поездки Адриана в Египет, а именно в 119 г.
7. Здесь имеется в виду римский император Гай Калигула (37-41 гг. н.э.), который поручил своему проконсулу в Сирии Петронию заказать собственную огромную статую и поставить ее в Иерусалимском храме.
9. В благодарность за указанную услугу бог Дионис обещал фригийскому царю Мидасу исполнить его желание - чтобы все то, к чему бы тот ни прикасался, превращалось в золото. Так как после этого и пища, до которой Мидас дотрагивался, становилась золотой, что грозило ему смертью, то он упросил бога взять свой дар обратно.