Сурикэ.
Часть первая. Глава V. Глава несколько серьезная, но прочитать ее необходимо для уразумения последующих событий

ГЛАВА V. Глава несколько серьезная, но прочитать ее необходимо для уразумения последующих событий

Две недели прошло после нападения ирокезов, так дурно для них кончившегося.

М-ль де Прэль почти совершенно оправилась от ужасного потрясения; доктор объявил, что молодая девушка выздоравливает, что никакой опасности нет, что у нее осталась только слабость, которая скоро пройдет благодаря предписанному ей укрепляющему режиму.

Доктор Жильбер, простившись с больною и со всем семейством Меренвиль, возвратился в Квебек, объявив, что ему незачем больше ездить в Бельвю.

Во время болезни молодой девушки Сурикэ, во избежание нового нападения, окружил дом бдительной стражей; двери и окна были приведены в такое состояние, что могли бы устоять против топора и даже огня; для окончательного успокоения дам Сурикэ поместил постоянный караул из охотников и милиционеров в небольшом домике, находящемся на расстоянии пистолетного выстрела от жилища. Охотники наблюдали за окрестностями, между тем как милиционеры делали ночью беспрестанные обходы; кроме того, с дюжину преданных и храбрых слуг спали с оружием в головах и были готовы стрелять при первом поданном знаке. Но ирокезы потерпели такое сильное поражение, что, казалось, забыли даже дорогу в Бельвю: не было обнаружено никакого подозрительного следа.

Сурикэ, вполне успокоенный, простился с г-ном Меренвилем и отправился к главнокомандующему, призывавшему его в Квебек. Напомнив своим друзьям, охотникам и милиционерам о необходимости крайней бдительности, молодой человек сел в свою пирогу и пустил ее по течению.

Было несколько позже полудня, когда охотник прибыл в отель главнокомандующего; доверенный слуга Монкальма, знавший молодого человека, встретил его как друга дома и попросил подождать минуту, так как г-н маркиз был занят важным разговором с г-ном Водрейлем, генерал-губернатором колонии.

Охотник отвечал, что подождет, и просил не заботиться о нем; он сел, поставил ружье между ног и зажег свою трубочку.

Слуга попросил извинения, что не останется с ним - он был очень занят, -- и, поклонившись, ушел.

Оставшись наедине, молодой человек предался своим мыслям; но вдруг он вздрогнул и быстро поднял голову; вероятно, дверь отворилась, и сквозь портьеру донесся разговор из соседней комнаты.

Это был голос Монкальма, который говорил громко и, по-видимому, сильно сердился.

-- Согласитесь сами, милостивый государь, -- говорил генерал, -- что это непростительная небрежность.

-- Я не спорю с вами, и мне это так же прискорбно, как вам, -- отвечал не так громко Водрейль, голос которого Шарль узнал, -- никто не хочет повиноваться: г-н Биго, интендант Канады, всемогущий. Варен, его помощник Брекар, флотский контролер, и все смотрители магазинов - мошенники.

-- Что делать? Англичане грозят нам серьезной войной, у нас нет ничего - ни провианта, ни запасов, ни снарядов.

-- К несчастью, это правда, крадут и тащат среди белого дня, так все уверены в безнаказанности.

-- Но все же, мне кажется...

-- Я испытал все средства; я посылал рапорт за рапортом и высказывал в них всю правду.

-- Ну и что же?

-- Мне ответили, что мои жалобы смешны, что там известно гораздо лучше, чем мне, в каком положении дела; мне сказали, что все обстоит благополучно, и я враг г-на Биго и его чиновников.

-- Да, и его письмо сопровождалось грозным посланием от маркизы Помпадур.

-- Ох, уж эти королевские фаворитки! Ну, так как помочь здесь нельзя, оставим это; посмотрим, что можно сделать в другом отношении.

-- Трудно будет сделать что-нибудь.

-- Между тем это необходимо; я, как вам известно, недавно приехал из Франции, и страна мне совершенно неизвестна; военный министр сказал мне, что вы доставите мне все необходимые карты, без которых я не могу обойтись

-- Подобных карт никогда не существовало.

-- Как?.. Министр?..

-- Был обманут и в этом, как во всем остальном; он приказал, г-н Биго отвечал, что не имеет денег на бесполезные расходы и королевские войска не нуждаются в картах в стране почти пустынной.

-- Негодяй! Как же нам защищаться без карт?

-- Еще раз повторяю вам, генерал, все идет так в этой несчастной стране.

Шарль услыхал шаги.

-- Вы уходите? -- спросил генерал.

-- Что же мне остается делать здесь? Может быть, я буду вам более полезен издали, чем вблизи. Какая польза горевать; это нас не подвинет ни на шаг вперед.

Портьера приподнялась, и в дверях показался г-н Водрейль.

-- Вы правы, мы попусту теряем время, -- отвечал г-н Монкальм, не выходя из комнаты.

-- А! -- воскликнул с удивлением губернатор. -- В нашем составе нас было трое.

-- Что там еще такое? -- спросил генерал, появляясь.

-- Взгляните сюда, -- сказал г-н Водрейль, указывая рукой на охотника.

-- А! Это Шарль Лебо, -- сказал генерал, улыбаясь. -- Здравствуйте, друг мой, вы слышали?..

-- Только конец вашего разговора, генерал.

Шарль улыбнулся:

-- Если вам угодно будет вспомнить, что я больше года был секретарем г-на Дореля, честнейшего из людей, которых я знаю, если вы припомните также, что мне уже давно известно все сказанное сейчас в соседней комнате и что я никогда ни единым словом не проговорился об этом...

-- Это правда, -- заметил губернатор, -- г-н Дорель вполне доверял вам, и часто мы с ним говорили совершенно откровенно в вашем присутствии.

-- Часто даже говорилось гораздо больше, чем было сказано сегодня.

-- В таком случае, я обладаю особенной способностью забывать тотчас все слышанное, если оно не касается меня.

-- В таком случае, вы человек умный и, кроме того, преданный и надежный.

-- Предоставляю судить об этом г-ну Дорелю.

-- Извините меня, г-н Лебо; я виноват и охотно признаюсь в этом, не сердитесь на меня, прошу вас; наше положение так затруднительно, что мы теряем веру в людей, а по временам и в самих себя, -- прибавил он со смехом.

Пожав руку молодому человеку и простясь с генералом, губернатор ушел.

-- Итак, вы слышали? -- сказал генерал, переходя в гостиную и тщательно запирая дверь.

-- Почти все, -- отвечал Шарль.

-- Что вы скажете на это?

-- Печально...

-- Счастье, что нас не слыхал никто, кроме вас.

-- Конечно.

-- Что меня печалит в данном случае, это не недостаток денег, оружия и солдат - в крайности, можно бы достать все это, -- но меня приводит в отчаяние...

-- Что же такое, генерал? -- живо перебил его молодой человек.

-- Недостаток карт, друг мой; я здесь чужой, страна неизвестна мне, как же я буду вести войну без этих проклятых карт? Меня уверяли, что я найду их здесь, а вы слышали, что сказал г-н Водрейль; он, без сомнения, личность, но его слабость губит нас. К несчастью, его неспособность повлечет за собой ужасную катастрофу; он не такой человек, какой нам нужен в настоящих обстоятельствах; я бы предпочел умного плута; с ним была бы возможность столковаться, но де Водрейль!.. Это дурак, который всего боится, которого громко сказанное слово приводит в дрожь, который хочет всем угодить и наживает себе только врагов! Дурак, имеющий лучшие намерения... О, если бы мне только достать карты! -- воскликнул он, ударяя кулаком по столу. -- Мы были бы в состоянии защищаться, а в случае неудачи могли бы, по крайней мере, наглядно представить наше положение.

-- О, генерал! Неужели и вы отчаиваетесь? Наступило краткое молчание, голова генерала склонилась на грудь.

-- Да, это правда, друг мой, я думал... предполагал, что за недостатком этих несчастных карт...

-- Я мог бы дать вам указания.

-- Именно так.

-- Но как бы точны ни были указания...

-- Они не могут заменить карт, не так ли?

-- Да, на безрыбье и рак рыба, -- с грустной улыбкой отвечал генерал.

-- Не печальтесь более, генерал, покушаем и рыбки.

-- Как это? -- воскликнул, вздрогнув, генерал.

-- Да, -- смеясь, отвечал Шарль.

-- Вы не стали бы обманывать меня, это было бы слишком тяжело.

-- О, генерал, как вы могли подумать!

-- Извините меня, друг мой, но у меня голова идет кругом в эту минуту. Скажите откровенно, у вас есть карты?

-- Да, генерал, у меня есть карты...

-- Восемь или, может быть, десять? Но нечего делать, надо довольствоваться тем, что есть. У вас их, вероятно, столько...

-- Нет, генерал.

-- Меньше того?

-- У меня больше двухсот.

-- Вы не обманываете меня! -- воскликнул Монкальм в восторге. -- Во всяком случае, я спасен!

-- Надеюсь, генерал. Я пришел к вам, чтобы предложить свои карты. Вероятно, у меня было предчувствие.

-- Достать их было не трудно, мне стоило только сделать их.

-- Как? Двести карт!

-- Еще больше...

-- Расскажите же мне, как вы их сделали, это должно быть любопытно.

-- Напротив, совершенно просто.

-- Все равно расскажите.

-- Як вашим услугам.

-- Говорите, я слушаю.

-- Когда я уехал из Квебека после своей дуэли с г-ном де Витре...

-- С негодяем, не стоит о нем вспоминать.

-- Сначала мне трудно было свыкнуться с жизнью в пустыне; я не знал, куда девать время, и подумал, что, может быть, будет полезно заняться топографией и гидрографией страны. Я приобрел все необходимое для составления планов; мой товарищ Белюмер смеялся, глядя на мою работу; он думал, что я сошел с ума, так как он сам не понимал ничего в этом деле.

-- Весьма естественно, -- перебил генерал, улыбаясь.

-- Впоследствии, сделавшись охотником, я продолжил начатый труд, находя его полезным.

-- Конечно, и доказательство вам налицо!

-- Таким образом, я снял всю Луизиану, всю Канаду, почти всю колонию Нью-Йорк; я обозначил все реки и речки, пруды и озера - большие и малые; меня не останавливали ни трудности, ни даже насмешки моего прекрасного друга Белюмера, который считал меня жертвой помешательства, и действительно, у меня был один пункт помешательства - желание оказать услугу своей родине. Вы видите, что я не терял времени в изгнании; без сомнения, позднее будут карты гораздо лучше моих, но чтобы они могли быть точнее, э этом я сомневаюсь.

-- Ваш поступок достоин похвалы, друг мой, вы оказали большую услугу нашему отечеству, вы отомстили за незаслуженное изгнание, одарив Францию добросовестным и неоспоримо полезным трудом.

-- Благодарю вас, генерал, эти слова, сказанные вами, вознаграждают меня за все мои труды.

-- Когда вы доставите мне карты?

-- Когда вам будет угодно.

-- Извольте, я схожу за ними, -- сказал Шарль, вставая.

-- Куда же вы?

-- К себе, я живу в десяти шагах отсюда, у моего друга Белюмера.

-- Хорошо! И я пойду с вами.

-- Как вам будет угодно.

-- Пока они не в моих руках, я не спокоен.

-- Чего же вы боитесь? -- смеясь, спросил Шарль.

-- Право, не знаю; боюсь, чтобы они каким-нибудь волшебством не превратились в сухие листья.

Молодой человек засмеялся.

-- Вы, вероятно, считаете это ребячеством с моей стороны? Но всю свою жизнь я был таков, еще ребенком я требовал немедленно ту вещь, которую желал получить.

-- Если так, то я не стану противоречить вам, пойдем те вместе, отсюда всего несколько шагов.

-- Тем скорее достигнем цели, -- отвечал генерал, взяв шляпу и надев плащ.

Они вышли, к великому удивлению генеральского камердинера, не верившего собственным глазам.

До квартиры Белюмера было всего минут пять ходьбы, как и сказал Шарль. Старый охотник удивился еще более, чем слуга генерала, увидав Монкальма, входившего в его скромное жилище.

Генерал поздоровался с ним, улыбаясь, и прошел за Шарлем в его комнату, прилично меблированную и содержащуюся в полном порядке, благодаря заботам старого охотника, вернувшегося с некоторого времени к семейному очагу. Сурикэ, не нуждаясь в нем, отпустил его, но было условлено, что по первому призыву своего друга Белюмер вернется к нему.

Шарль поставил стол и кресло у камина; усадив генерала, он открыл стенной шкаф, вынул оттуда большую папку и положил ее на стол, говоря:

-- Взгляните, генерал.

Монкальм, не дожидаясь приглашения, уже принялся за дело.

Старый охотник не понимал ничего из происходившего, он часто смеялся над ни на что не похожими рисунками друга, и вдруг теперь генерал рассматривал эти рисунки с самым сосредоточенным вниманием.

-- Отлично, превосходно... ничто не упущено из виду; это совершенство, можно найти дорогу, закрыв глаза... снимок Верхнего озера очень искусно сделан и т.п.

Это продолжалось почти весь день; было не двести, но двести пятьдесят две карты, и все, с первой до последней, сделаны одинаково тщательно; это был истинно гигантский труд, великолепное произведение, работа, выполненная не только терпеливо, но добросовестно и изящно.

Белюмер совершенно растерялся; наконец он понял, как ошибался; он видел, что работа, которую он считал пунктом помешательства, оказалась вещью полезной, даже необходимой генералу, который несколько раз высказывал это и благодарил Шарля Лебо за великолепный подарок.

Старый охотник, спотыкаясь на ступенях лестницы, спустился вниз к своей хозяйке не только для того, чтобы сообщить ей о визите генерала к своему жильцу, но главным образом, чтобы передать, как гость восхищался рисунками, которые он считал такими безобразными.

Оставшись наедине с молодым человеком, генерал поднял голову и, отодвинув немного кресло, сказал:

-- Потолкуем теперь, мой друг.

-- Это большая честь для меня, вы, вероятно, желаете, чтобы я объяснил вам некоторые планы, которые кажутся вам недостаточно ясными; я вполне к вашим услугам и готов исполнить всякое ваше желание.

Монкальм улыбнулся.

-- Вы умный молодой человек, дорогой г-н Лебо, разговор с вами - удовольствие, вы схватываете мысль на полуслове.

-- Хотя мне и очень приятно слышать от вас подобную любезность, генерал, но, право, я вовсе не понимаю, на что вы намекаете.

-- Ну вот! Вы делаете мне подарок, достойный королевской особы, и не назначаете за него никакой цены. Конечно, я недостаточно богат, чтобы заплатить вам как следует, но вы поймете меня: оставаясь вам обязанным, я не хочу оставаться вашим должником и желаю всегда быть вашим искреннейшим другом.

-- О, генерал, зачем вы говорите о деньгах? Разве я купец в ваших глазах? Вы глубоко огорчаете меня, а я так радовался, что эти несколько листов бумаги, полезные для вас - но имеющие мало цены для меня, -- помогут мне вывести вас из затруднения!

-- Я не намеревался платить вам деньги! Если я оскорбил вас, то сожалею об этом; это случилось не преднамеренно. Но вы ужасный человек, -- прибавил он, улыбаясь, -- когда говоришь с вами, надо выражаться прямо и не допускать никаких намеков из боязни не быть понятым.

Молодой человек тонко улыбнулся.

-- А! Значит, я прав.

-- Может быть.

-- Так слушайте меня.

-- Слушаю, генерал.

-- Я самое влиятельное лицо в колонии, я принужден сказать вам это сам, но вы желали этого.

-- Положим; при подобных обстоятельствах я могу сделать все или почти все.

-- Это правда.

-- Конечно, это касается всего хорошего.

-- О, генерал.

-- Это относилось не к вам, вы сами знаете; я говорю о некоторых людях, известных и мне, и вам: им, если Бог продлит дни мои, придется за многое ответить, вспомните мое слово...

-- Поступив так, вы спасете колонию...

-- Я знаю это. Но теперь дело не в этих людях, оставим их пока в стороне и вернемся к нашему разговору. При всей вашей рассеянности, забывчивости и беспечности, вы - человек, и, в глубине вашего сердца, быть может, неведомо для вас, скрывается уязвленное место вашего панциря, не так ли?

-- Я такой же человек, как и другие, ведь у каждого из нас есть слабая сторона, коснувшись которой можно забрать нас в руки и управлять нами.

-- Вот отлично! Так говорят откровенные и мужественные люди! Мы, кажется, скоро столкуемся.

-- Думаю, что да. Вы угадываете или, скорее, понимаете все.

-- Потому, что я много страдал, а опытность приобретается не легко.

-- Да, и я уже отчасти испытал это, -- сказал молодой человек, подавляя вздох.

-- Просите у меня чего хотите в известном вам деле, и, даю вам честное слово дворянина и главнокомандующего, что по окончании войны я сделаю все, что вы у меня попросите, как бы трудно это ни было и каковы бы ни были последствия.

-- Мне нечего просить у вас, генерал...

-- Как, после всего вы отказываетесь от моих услуг! -- воскликнул генерал, хмурясь. -- Я не ожидал от вас подобного ответа.

-- Вы ошибаетесь, клянусь вам. Вы, по своей обычной живости, прервали меня на полуслове.

-- То есть как?

-- То есть я хотел вам сказать следующее: мне нечего просить у вас в настоящую минуту, но я предвижу время, и, может быть, оно ближе, чем я предполагаю, когда мне нужен будет могущественный друг, на которого я мог бы вполне положиться. Вот что я хотел сказать вам, когда вы перебили меня.

-- В таком случае дело совершенно меняется. Когда настанет время, о котором вы говорите, приходите прямо ко мне: помните, что я дал вам слово.

-- Вы увидите, как я сумею сдержать свое обещание.

-- Я нисколько не сомневаюсь в этом, будьте уверены.

-- Благодарю вас. Теперь эти карты моя собственность?

-- Полная и неотъемлемая, -- улыбаясь, отвечал молодой человек.

-- Мне хотелось бы поскорее доставить их в отель; если бы прошел мимо какой-нибудь солдат, я бы взвалил ему на плечи папку; но, как нарочно, когда нужны эти дураки, их и не видать!

-- О, об этом не беспокойтесь, я отнесу карты за вами.

-- Нет, это было бы неловко.

-- Не забывайте, что я простой охотник.

-- Правда, но, вместе с тем, парижский адвокат.

-- Неужели вы думаете, что там еще помнят меня?

-- Кто знает, друг мой? Что касается меня, то, слушая вас, я совершенно забываю, что вы охотник; ваша одежда дикаря кажется мне маскарадным костюмом; я никак не могу серьезно увериться; вы для меня будете всегда светским человеком, несколько озлобленным, может быть, но простым охотником - никогда!

В эту минуту вошел Белюмер.

-- Вот, генерал, если бы вы видели Сурикэ в пустыне, то вы признали бы его искусство в охоте, -- сказал канадец.

-- Ну, хорошо, верю, старый ворчун, -- смеясь, отвечал генерал.

-- Да нечего верить, генерал, вы походите, поспросите у ирокезов и англичан, которых он убил, увидите, что скажут о нем.

Оба слушателя захохотали при этой оригинальной выходке старого охотника.

-- Согласен с тобой, старина, -- сказал генерал, все еще не переставая смеяться, -- а теперь возьми-ка этот-портфель и снеси его ко мне.

-- Я нарочно взошел наверх, генерал. В самом деле эти картины так хороши? Вот смех! А я все думал, что они годны только на подтопку.

-- Не удивляюсь. Ну, ты готов?

-- Пойдем, -- сказал Монкальм.

Они вышли из дома и через несколько минут были в квартире главнокомандующего. Старый охотник поклонился и направился к двери.

-- Постой, -- сказал генерал, -- вот тебе. -- И он положил в руку старика десяток золотых.

-- Гм! -- сказал охотник. -- Но мне было бы лучше, если бы вы мне пожали руку.

-- Ты прав, таких людей, как ты, нельзя благодарить деньгами. Ну, я пожму тебе руку, а золото оставь себе.

-- Благодарю вас, генерал, -- отвечал старик, тронутый. -- Если вам понадобится человек, который был бы готов за вас в огонь и в воду, вспомните обо мне!

Он вышел счастливый: выиграв главный выигрыш в лотерее, он не мог бы быть довольнее, чем теперь.

-- Ивон, -- сказал генерал слуге, -- меня нет дома ни для кого, кроме г-на Леви; г-н Лебо будет обедать у меня; поставь прибор для него.

-- Слушаю.

-- И еще заметь себе: я принимаю всех бродяг, охотников, праздоношатающихся, когда бы они ни приходили, днем или ночью, сплю ли я, занят ли с кем, все равно - я всегда готов видеться с ними. Так слышишь же?

-- Ваше сиятельство уже раз приказывали мне это, и я не забуду; ваше сиятельство изволите знать, как я стараюсь угодить вам.

-- Я знаю, что ты верно служишь мне много лет, и вполне доверяю; но забыть может всякий, при теперешних обстоятельствах рассеянность или ошибка могут иметь важные последствия.

-- Вашему сиятельству не придется сердиться на меня.

-- Надеюсь. Теперь ступай. Слуга поклонился и вышел.

-- Мне необходимо было отдать это приказание, -- сказал генерал, оставшись наедине с Шарлем Лебо. -- Главнокомандующий все должен видеть сам, особенно когда он такой новичок в стране, как я, и когда ему надо столько узнать.

-- Я вполне разделяю ваше мнение, особенно в таком случае, когда не на кого положиться.

-- Прибавьте еще: когда все окружающие относятся враждебно; но к черту все это, не стоит горевать! -- прибавил он, смеясь. -- Я вам скажу теперь, почему я так настаивал, чтобы вы остались при мне.

-- Вы знаете, генерал, что я вполне предан вам.

-- Ах, Боже мой! Число моих друзей не так велико, чтобы я мог ошибиться или забыть одного из них, следовательно...

-- Шевалье Леви.

Монкальм быстро встал и ласково протянул руку вошедшему офицеру.

-- Вы отобедаете со мной, не правда ли? -- спросил он.

-- Конечно, генерал, нам надо серьезно поговорить.

-- Отлично; я только что собирался сам сказать вам это.

-- Да, как нельзя больше.

-- Ивон, подавай кушать.

-- Следовательно, по редкой случайности, мой приход кстати...

-- Пожалуйте в столовую, ваше сиятельство, кушанье подано, -- отвечал Ивон, кланяясь.

Когда у генерала бывали деловые обеды, как он называл их, то даже его адъютанты обедали отдельно; все слуги удалялись из столовой, и прислуживал только Ивон, от которого у генерала не было секретов; это не мешало обеду быть превосходным и утонченным; генерал был известный гастроном.

Обед начался; у всех троих собеседников был прекрасный аппетит, и несколько минут прошло в совершенном молчании, так как все проголодались.

Мы воспользуемся этим временем, чтобы познакомиться с шевалье Леви, который играет некоторую роль в этом рассказе.

Франсуа Гастон, шевалье Леви, впоследствии французский маршал и граф Леви, родился в Аяке, в Норбонском округе, 20 августа 1719 г.; в 1735 году, шестнадцати лет от роду, он вступил прапорщиком во флот, в 1737 был произведен в полковники, а в 1756 - в бригадиры. При его отправлении в Канаду, куда его просил прислать Монкальм, весьма желавший иметь его близ себя, главнокомандующий писал про него в депеше к военному министру: "Шевалье Леви выдающийся офицер; он много знает, он решителен, неутомим, храбр и опытен".

Потомство оценило эту заслуженную похвалу.

В это время шевалье Леви было сорок лет, но на вид он казался гораздо моложе; он был роста выше среднего и прекрасно сложен; во всех его движениях сказывалось необыкновенное изящество; черты лица его были мужественны, тонки, но определенны; глаза горели, и во всей фигуре виделась воинственность безо всякой аффектации.

Это был вполне солдат, в таком смысле, как это слово понималось в среде современного дворянства: т.е. человек, на которого даже убийственная гарнизонная жизнь не имела влияния; такие люди всегда оставались людьми лучшего общества; чванство и самохвальство были чужды им; мундир не довлел на них, в салоне они не переставали быть на своем месте.

Ореол славы, окружавший Монкальма, ослепил нас вначале, и мы забыли напомнить в кратких словах его биографию; постараемся исправить эту ошибку, за которую читатель не мог бы извинить нас.

Луи Жозеф де Монкальм Гозон, маркиз Сент-Веран, барон де Габрик, родился в 1712 году, в замке Кандик, близ Нима; он принадлежал к одному из знатнейших семейств Руэрга.

Он получил блестящее воспитание и приобрел серьезные знания в науках и языках: он был одарен необыкновенной памятью и сохранил любовь к наукам и в военном звании.

году, получив этот чин, он вскоре стал кавалером ордена св. Людовика.

По прошествии нескольких минут, прежде чем разговор завязался окончательно, гости начали обмениваться незначащими фразами; шевалье Леви познакомился с Шарлем Лебо вскоре после своего приезда в Новую Францию; он искренне уважал молодого человека и поэтому не остерегался его; генерал Леви находил вполне естественным присутствие молодого охотника за столом главнокомандующего; он знал привычку Монкальма приглашать к обеду искателей приключений, которых он уважал; таким образом эти люди переставали стесняться, в большинстве случаев ему удавалось заставить их разговориться, и он получал от них сведения, которых они не сообщили бы ему при более натянутой обстановке. На этот раз цель главнокомандующего была совершенно иная.

-- Мне говорили, генерал, -- сказал Леви, протягивая свой стакан Ивону, -- что г-н Водрейль, наш губернатор, долго пробыл у вас сегодня.

-- Вас не обманули, он пробыл у меня больше двух часов.

-- Что вы думаете об этом визите?

Монкальм тонко улыбнулся и отвечал, барабаня вилкой марш на своей тарелке:

-- То же самое, что и вы.

-- Это весьма вероятно, -- сказал бригадир, улыбаясь, -- но я был бы весьма рад, если бы вы высказались с вашей обычной прямотою и откровенно признались, какое впечатление вы вынесли из этого продолжительного разговора.

-- Вы наступаете на меня, дело щекотливое.

-- Что же такое? Вы знаете, что разговор наш останется между нами, я и г-н Лебо люди надежные.

-- Конечно; поэтому я и не стараюсь обмануть вас. Дорель был прав: маркиз ведет двойную игру; Дорель его хорошо знает; Водрейлю хотелось бы, чтоб и волки были сыты, и овцы целы; он до смерти боится Биго и его товарищей, которыми он окружен; он на все мои просьбы отвечал решительностью, почти оскорбительной для меня; в этом я вижу дело рук Биго.

-- А! Следовательно, я был прав!

-- Совершенно правы во всем.

-- Не случись чуда, эти негодяи будут причиной потери колонии.

-- Версальское правительство давно извещено о происходящем: министр прекрасно знает положение дел. Но маркиза Помпадур ослеплена взятками - надо называть вещи их настоящими именами, -- которые Биго пересылает ей через своего проклятого Витре. Разве вам неизвестна эта постыдная система?

-- В Версале мне говорили об этом кое-что шепотом - никому не желательно попасть в Бастилию, -- но я и не подозревал того, что увидел здесь собственными глазами.

-- А что касается маркиза де Водрейля, какого вы мнения о нем лично?

-- Водрейль играет значительную роль во всех этих неблаговидных историях; губернатор и tutti guanti - пираты, грабители, у которых нет ни чести, ни патриотизма; они погубили свою страну - вот мое откровенное мнение; что касается Водрейля, он боится, потому что не обманывается касательно положения дел; он пробовал заставить меня говорить и сам попался самым жестоким образом; теперь он меня боится, потому что далеко не глуп; через две недели он будет моим смертельным врагом, так как знает, что я никогда не сделаюсь его сообщником и что я во что бы то ни стало исполню свой долг до конца.

-- В добрый час! Я ожидал от вас этого, генерал; у нас есть еще несколько офицеров, преданных своему отечеству, и мы сумеем сделать все. Если мы падем, то падем с честью.

-- Я еще не знаю, как они намереваются действовать; но что бы ни случилось, наша военная честь должна остаться неприкосновенной и без малейшего пятна.

В эту минуту дверь столовой отворилась и вошел Бесследный.

Главнокомандующий вскрикнул от радости, увидев его.

-- Наконец-то вы явились! -- сказал он канадцу. -- Что вы делали все это время?

-- Очень многое, генерал, -- невозмутимо отвечал охотник, -- вы, конечно, помните, что мы с Тареа опоздали почти на целые сутки по причине нападения ирокезов на Бельвю.

-- Я знаю о случившемся; вы и в этом случае, как всегда, впрочем, показали себя храбрецом. Мне остается только похвалить вас... Когда вы явились в нашу страну?

-- Сию минуту, генерал; я предполагал, что вы желаете поскорее узнать новости, и прямо пришел в Квебек.

-- Отлично. Садитесь. Ивон, дай прибор.

-- Благодарю вас, вы оказываете мне много чести; мне ничего не надо, я недавно перекусил и, если позволите, попрошу стакан вина, чтобы выпить его за ваше здоровье.

-- Как хотите. Ивон, вина!

Генерал знал умеренность охотников; они довольствовались весьма малым и не умели церемониться; когда они бывали голодны или хотели пить, они принимали все, что им предлагали. Поэтому Монкальм не счел нужным настаивать и только велел пододвинуть бутылку поближе к охотнику.

По окончании обеда Ивон подал кофе, и Бесследный взял также чашку; затем были положены на стол трубки и табак. Кофе уже давно был во всеобщем употреблении в Америке, так что даже самые бедные пили его ежедневно, между тем как в Европе он считался еще роскошью.

Краснокожие и охотники никогда не рассуждают о важных делах, не закурив трубки; главнокомандующий курил не столько по привычке, сколько по необходимости и из нежелания нарушить привычки канадцев; благодаря подобной уступке обычаям страны индейцы и охотники обожали Монкальма.

-- Значит, есть что-нибудь новенькое, друг Бесследный? -- спросил генерал, когда трубки были закурены и гости почти исчезли в густых облаках дыма.

-- Да, очень много.

-- Сообщите же мне, что знаете, мы здесь собрались на совет и готовы выслушать вас.

-- К вашим услугам, генерал. -- И, поднимая свой стакан, полный до краев, он продолжал: - Имею честь выпить за ваше здоровье, генерал! -- Он осушил стакан одним залпом и опрокинул его, чтобы показать, что в нем нет ничего.

-- За ваше здоровье, Бесследный.

Охотник поклонился, затянулся несколько раз и начал:

-- Все ваши приказания выполнены, и наш успех был полный; присоединившись к отряду, ожидавшему нас, мы - Тареа со своими краснокожими и я со своими охотниками - разделились на две части и, после совета, на котором условились обо всем, оба отряда устремились с двух различных мест в Новую Англию; произошла страшная резня; более тысячи английских переселенцев были убиты и скальпированы; наше вторжение было так неожиданно, что англичане, растерявшись от страха, бросили все: мебель, скот - и сами ушли миль за сорок; они бежали массами и спасались в больших приморских городах.

-- Да, генерал, несмотря на свою победу, англичане не осмелились идти на форт Фредерик. Они оставили гарнизон в форте Эдуард и вернулись в Новую Англию.

-- Вы уверены в этом?

-- Я шел по их следу до английской границы.

-- Слава Богу! Вот богатые новости!

-- А где были вы?

-- Я был с Тареа в сорока милях от Нью-Йорка.

-- Так близко от виргинской столицы?

-- Да, генерал.

-- Я не спорю, но что же делать? Мне хотелось доставить вам положительные известия. Я уже так близко подошел к столице, что пожелал наверное знать, чего мне держаться.

-- Вы были в Нью-Йорке?

-- Да, прожил там пять дней.

-- Это непростительное неблагоразумие.

-- А если б вас открыли?

-- Да кто меня знает там? Вы послушайте! Я говорю на собачьем наречии этих еретиков, как будто родился в их стране, да к тому же меня никто не знает; они привыкли к охотникам, никто не обращал на меня внимания.

-- По крайней мере, вы узнали что-нибудь интересное?

-- Как же! Послушайте, что я узнал, и увидите, стоило ли из-за этого рисковать. Английский главнокомандующий по имени граф Лондона решился принять план 1755 года; главные силы армии будут направлены в форт Сен-Фредерик, чтобы, заняв эту позицию, открыть себе путь на Монреаль через озеро Чамплен; второй корпус направится к Ниагаре, чтобы прервать сношения с долиной Огио; третий должен действовать против форта Дюкена; наконец, последний корпус должен действовать против Квебека; он отправится по рекам Кеннебек и Шодиер и совершит диверсию в этой стороне.

-- Об этом говорят вслух в Нью-Йорке. Город переполнен войсками; нет других разговоров; я получил подтверждение собранных мною слухов от одного охотника, пробравшегося в город с таким же намерением, как я; следовательно, сомневаться невозможно.

-- Я и не сомневаюсь в вашей правдивости; вы, конечно, хорошо знакомы с этим охотником?

-- Вовсе нет; я часто встречал его, как и в этот раз, но никогда не разговаривал с ним; он вышел из Нью-Йорка вместе со мной; я прибавлю, что даже старался избегнуть его.

-- Почему же? -- спросил генерал. -- Разве это ненадежный человек?

-- Да, вполне понимаю, -- улыбаясь, отвечал Монкальм.

-- Впрочем, Сурикэ хорошо знает его, -- продолжал канадец, -- я даже получил от него поручение к нашему гостю.

-- Как зовут этого человека? -- спросил Шарль Лебо.

-- Мрачный Взгляд.

-- Этого достаточно; человек, сторону которого вы так горячо принимаете, не может быть негодяем.

-- Вы увидите сами, генерал, так как я намереваюсь представить его вам.

-- Хорошо; и ему не придется жаловаться на меня.

-- Благодарю вас заранее! -- И, обращаясь к канадцу, молодой человек прибавил:-- Какое же поручение Мрачный Взгляд дал вам ко мне?

-- Я буду там. Благодарю вас.

-- Не за что; я всегда готов к вашим услугам. Теперь, генерал, позвольте мне уйти.

-- Как хотите; вам надо отдохнуть; но не забудьте зайти ко мне завтра в двенадцать часов, я буду ждать вас.

-- Хорошо. Итак, до завтра.

Генерал снял со стены пару великолепных пистолетов и подал Бесследному.

-- О, генерал! -- радостно воскликнул канадец. -- Я никогда не расстанусь с ними!

И он заткнул их за пояс. Бесследный поклонился и вышел. Трое собеседников остались одни.