Ранчо у моста Лиан.
Глава VIII. Почему дон Рафаэль, после объяснения с братом, покинул ранчо и пристал к партии мексиканцев

ГЛАВА VIII
Почему дон Рафаэль, после объяснения с братом, покинул ранчо и пристал к партии мексиканцев

Прогулка продолжалась все так же весело, как и началась.

Обе дамы, казалось, положительно ожили на вольном деревенском воздухе.

Один вид этого безбрежного океана зелени, расстилавшегося перед ними во все стороны, взбиравшегося с одной стороны на высокие горные скалы, а с другой подступавшего к самым водам Тихого океана, наполнял их души весельем и радостью.

В темной таинственной глуши этих самых лесов они родились ж выросли и там прошла вся их жизнь, тихая, мирная, счастливая и спокойная.

Они смотрели с особой нежностью и любовью на эти высокие деревья с их зыбкими, качающимися от ветра могучими вершинами, любуясь этими волнообразными движениями, этими дивными переливами зеленых тканей, колеблющейся ветром поверхности леса, по которой проходила такая же зыбь и те же приливы, как и на поверхности моря.

Казалось, они не могли вдоволь налюбоваться этим прелестным и вместе величественным зрелищем; не только донна Ассунта, но и донна Бенита походили в этот день на двух пансионерок, долгое время сидевших взаперти в темном душном карцере и вдруг выпущенных на свободу, на широкий простор, где много воздуха и света.

Как только кто-нибудь из двух братьев решался сделать какое либо замечание, они обе разом вскрикивали:

-- Ах, нет! Еще, пожалуйста, еще немного!

Тогда братья обменивались многозначительным взглядом и отворачивались, чтобы скрыть от дам странную улыбку, пробегавшую по их лицам.

Уже более четырех часов маленькая кавалькада подвигалась все вперед вглубь леса, куда глаза глядят, не избирая, по-видимому, никакого определенного направления и не интересуясь временем. Между тем лес густел, становился все чаще и темнее, вековые великаны вырастали со всех сторон и все теснее и теснее обступали их. Порою испуганная антилопа или дикая козочка выскакивала из чащи леса и с невероятной быстротой перебегала им дорогу; Местность казалась все более дикой, разнообразной и, следовательно, живописной. - Они находились на границе девственной части леса.

-- Матушка! - сказал вдруг дон Рафаэль, - мы заехали очень далеко от Тепика, и мне кажется, нам пора было бы вернуться назад!

-- Но почему же? - весело сказала она, - нам здесь так хорошо!

-- Нет, нет, зачем нам возвращаться теперь, так скоро? В Тепик то мы всегда успеем вернуться! - с живостью запротестовала донна Ассунта.

-- Я сильно сомневаюсь! - сказал дон Лоп, - так как если мы будем продолжать продвигаться вперед все в этом направлении, то будем уходить все дальше и дальше от города.

-- А, так вам уже надоело кататься с нами, кабальеро? - насмешливо воскликнула донна Ассунта.

-- Нет, нисколько! Да вы сами это прекрасно знаете, кузина, - сказал дон Рафаэль добродушным тоном, - но тут есть довольно важное обстоятельство.

-- Какое? - тревожно осведомилась донна Бенита.

-- Ах, не верьте ему, мамаша, - смеясь, сказала молодая девушка, - эти кабальеро просто ищут предлога поскорее отделаться от нас.

-- Приносите себя в жертву! вот это мне нравится! - расхохоталась донна Ассунта, - ну, да, но, кажется, вы уже начинаете тяготиться вашим самопожертвованием и были бы весьма рады снова свести и запереть нас в тюрьму.

-- Ах, кузина, я с сожалением и прискорбием замечаю, что вы злы; это я, впрочем, давно подозревал!

-- Ого! видите, мама, мой кузен не находит более, что сказать, и теперь старается задеть меня, чтоб увернуться, - все продолжая смеяться, сказала Ассунта, - фи, сеньор, как это гадко!

-- Вы скоро раскаетесь в ваших словах, сеньорита! - трагическим тоном произнес дон Рафаэль, - и вынуждены будете сознаться, что были не правы по отношению ко мне, который только о вас и думает!

-- О, никогда! - воскликнула она все так же шаловливо.

-- Полно, девчурочка, не дразни его, - сказала донна Бенита, - дай ему объяснить, в чем дело!

-- Объяснить, в чем дело! Да он сам этого не может. Просто, эти кабальеро ищут предлога избавиться от нас, вот и все. Но что бы ни говорил мой братец, я вовсе не зла, и потому согласна выслушать, если только он может сказать что-нибудь дельное. А вы, мамита, ведь тоже не прочь узнать, что это за важное обстоятельство?

-- Да действительно! - Ну, говори же Рафаэль, мы тебя слушаем!

-- Я имею сказать вам только несколько слов, дорогая матушка, чтобы доказать свою правоту, - вымолвил молодой человек, бросая насмешливый взгляд в сторону кузины, которая тут же громко рассмеялась ему прямо в лицо. - Дело в том, что не предполагая, что наша прогулка может так затянуться, ни я, ни брат не подумали захватить ничего съестного.

-- Так что мы рискуем умереть с голода, если только мы не примем надлежащих мер, - сказал дон Лоп. - Правда, это не особенно важно! - насмешливо добавил он.

-- Да, действительно, это довольно серьезное обстоятельство! - сказала донна Бенита.

-- Ну, да, предлог найден весьма удачный и за неимением лучшего надо удовольствоваться этим!

-- Ага! что вы на это скажете, кузина? - смеясь спросил дон Рафаэль.

-- Скажу, что этому горю не трудно пособить. Здесь, в лесу, много съестного; кроме того, я сильно подозреваю, что ваша забывчивость, не случайная, а преднамеренная!

-- А, вы не признаете себя не правой!?

-- Нисколько! Ведь мы здесь не в бесплодной пустыне! Здесь повсюду должны быть пуэбло, где нас охотно примут и накормят; и если я не ошибаюсь, - да нет! я почти уверена, - сейчас не далеко до Пало-Мулатос.

-- Неужели!? - взволнованным голосом спросила донна Бенита.

-- А а, видите! что я вам говорила, mamita?!

-- Но в таком случае, о чем же нам думать, ведь у нас есть друзья и родные в Пало-Мулатос, там будут рады нам! Почему бы нам не поехать туда?

-- Как вам будет угодно, матушка!

-- Не более мили!

-- Хм! видите какие они злые, мамита!

-- Ну, так поедемте в Пало-Мулатос! - сказала донна Бенита.

-- Через мост Лиан! - воскликнула молодая девушка.

-- Да, да, - живо поспешила поддакнуть донна Бенита, - это будет для меня таким счастьем!

-- Слушаюсь, матушка, все ваши желания равносильны приказаниям для нас обоих!

-- Да, да, теперь прикидывайтесь ласковыми, когда уж я успела изобличить вас, сеньор! Нет, теперь уж поздно! теперь уж нас не проведете! - снова засмеялась молодая девушка.

Братья опять обменялись многозначительным взглядом и по лицам их мелькнула та же странная улыбка.

-- Я полагаю, что мост Лиан не выдержит тяжести наших четырех коней, - смеясь сказал дон Лоп, - и мы рискуем провалиться в реку и познакомиться с аллигаторами.

-- Да, это правда, - согласилась донна Бенита, - что же нам делать?

-- Ну, это плохая отговорка! - воскликнула донна Ассунта, - мы можем перейти через мост пешком, а лошадей можно привязать к дереву!

-- И их украдут у нас! - насмешливо сказал дон Лоп.

-- Нет, не украдут, если вы останетесь сторожить их сеньор! - тем же тоном ответила молодая девушка.

-- Лучше всего нам будет переправиться через реку по другому мосту, который, я знаю, всего в каких-нибудь ста шагах от моста Лиан; там мы ни чем не рискуем.

-- Да, но мне хотелось бы проехать через нашу полянку! - сказала донна Бенита.

-- И мне также! - живо подхватила Ассунта.

-- Хорошо, мы проедем по ней!

-- Едем те же скорее! - сказала донна Бенита.

Весь этот разговор происходил на ходу, но теперь все прибавили шагу, и маленькая кавалькада быстро понеслась вперед.

Дон Рафаэль свернул немного влево, выехал на другую дорожку, - и, спустя несколько минут очутился у самой реки против моста, который оказался мостом Лиан.

-- Нет, нет, перебила его Ассунта, проворно соскочив с седла, - тем хуже для вас, если вы ошиблись. Раз вы сами привели нас сюда с намерением или без, все равно, - мы уже не согласны ждать более и переправимся через мост Лиан, не так ли, мамита?

-- Да, милое дитя! - отвечала донна Бенита, которая также с помощью дона Лопа сошла с лошади, - лошадей пусть стережет кто хочет, а я перехожу на ту сторону! - весело крикнула она.

-- Не будьте безрассудны, умоляю вас, подождите нас!

Лошадей привязали к дереву.

-- Да кто же будет караулить коней? - спросила донна Ассунта.

-- Ба! - весело воскликнул дон Лоп, - они сами себя покараулят - пойдемте сестрица! - и он предложил ей Руку.

-- Ну, с Богом! - весело отозвалась она, взяв его под руку, - идем!

-- Да, да, идем! - сказала и донна Бенита, взволнованная до последней крайности.

Как мы уже говорили раньше, мост Лиан представлял собою длинный крытый коридор, в котором не было никакой возможности видеть того, кто шел по нему а тот, в свою очередь мог видеть все протяжение реки вправо и влево, за то не мог видеть, что было позади или впереди вследствие довольно резкого изгиба, который мост делал в начале и в конце, т. е. у обоих берегов реки.

Донна Бенита шла под руку с доном Рафаэлем, а Ассунта под руку с доном Лоп. Они осторожно проходили по этому своеобразному мосту, покачивавшемуся у них под ногами и по временам внезапно содрогавшемуся, что для непривычного человека было довольно неприятно.

Но как ни медленно шли наши друзья, все же подвигались с каждым шагом вперед и вскоре достигли конца моста, но благодаря густой, непроницаемой завесе листвы лиан трудно было судить, много ли еще осталось впереди или же он уже кончился.

-- Остановимся здесь, - сказал дон Рафаэль, - мы уже пришли к концу моста, мы с братом спустимся раньше и примем вас в наши объятия, - но только вам придется повернуться сюда спиной, чтобы нам удобнее было поднять вас.

-- Ну, уж много же церемоний вы придумали, чтобы соскочить на землю! - подтрунивая, воскликнула молодая девушка.

-- Не шутите, кузина, этот мост очень опасен, а мы ведь в ответе за вас, - сказал дон Рафаэль, - и не хотим, чтобы с вами на наших глазах и по нашей вине случилось несчастье!

-- Ну, слава Богу! - засмеялась она, - и чтобы наградить вас за такую заботливость о нас, вы должны будете поднять меня.

-- Весьма польщен!

Молодые люди ловко соскочили на берег и, как видно, без особых предосторожностей, так что и дамы тоже могли бы без труда спуститься, но у двух братьев были свои причины поступать иначе.

Обе дамы вскрикнули от ужаса при страшном толчке и сотрясении, какое прошло по мосту в тот момент, когда молодые люди соскочили; в тот же момент они почувствовали, что сильные руки обхватили их за талию и осторожно поставили на землю.

Они обернулись и вздрогнули; Крик радости и восхищения, готовый вырваться из их уст, замер у них в горле.

В полу забытье, чуть не лишившись чувств, они упали на руки двух братьев, но вскоре очнулись и пришли в себя, хотя все еще продолжали не верить своим глазам при виде того, что представилось их взорам, когда они обернулись.

Махогони с обступившей его со всех сторон кучкой других деревьев: все было на своем прежнем месте, как и до катастрофы.

Там и сям, на опушке леса, прячась в тени крайних деревьев, виднелись маленькие хакали, или хижины, вновь выстроенные, и несколько человек мужчин и женщин, стоя на пороге этих маленьких хижин, очевидно, ожидали кого-то.

По прогалинам шел пеон, направляясь к конюшням и ведя в поводу четырех коней, в числе которых дамы узнали и двух своих.

-- Боже мой, Боже мой! - воскликнула донна Бенита, - нет, этого не может быть! Это какой то сон, галлюцинация!

-- Нет, дорогая матушка, вы ошибаетесь! То, что вы видите, существует на самом деле! - ласково сказал ей дон Рафаэль.

-- Возможно ли? - прошептала донна Ассунта, не помня себя от удивления, - это слишком большая радость!

-- Матушка, - продолжал дон Рафаэль, - вы положительно задыхаетесь в стенах Тепика. И вы, Ассунта, родились в тени этих лесов, вам не хватало воздуху, приволья и свободы нашей зеленой дубравы. Но покорные своей участи жертвы, вы молча переносили эту затворническую жизнь, хотя она и отзывалась на вашем здоровье. На нас с братом лежала священная обязанность позаботиться о вас и прекратить ваши мучения, вернув вас к прежней привольной жизни, по которой вы стосковались. Простите нас, если мы слишком долго промедлили. Но нам пришлось так много исправлять, восстанавливать, что несмотря на наше сильное желание, мы не могли ранее сегодняшнего дня привезти вас сюда, где, если только вы того пожелаете, вы можете остаться навсегда!

-- О, мы никогда, никогда не покинем добровольно этого ранчо! - восторженно воскликнула донна Бенита, - здесь я хочу и жить, и умереть! Благодарю вас, дети мои, дорогие друзья мои, Бог да благословит вас за все то счастье, какое вы мне дарите в этот момент. Ведь, я была так далека от мысли, что меня ожидает такая радость!

-- Ах, гадкие, злые и хитрые, как вы обманули нас! - весело воскликнула молодая девушка, - как коварно и удачно был задуман и выполнен ваш план! Как хитро вы сумели провести нас, делая вид, что уступаете только нашему желанию вместе с тем, как сами вы хотели, во что бы то ни стало, привести нас сюда!

Молодые люди весело рассмеялись, потирая от удовольствия руки.

-- Что же, вы все еще сердитесь на нас, сестрица? - спросил дон Рафаэль.

-- Нет, вы добры, и я люблю вас обоих за то, что вы стараетесь сделать нас счастливыми, насколько это в вашей власти! - сказала она с чувством.

-- Да, да! - прошептала донна Бенита, утирая тихие слезы радости.

-- Однако, - сказал дон Лоп, предлагая руку донне Бените, - не будем оставаться здесь слишком долго, матушка: нас ожидают там, - разве не желаете вы осмотреть ранчо внутри?

-- Ах, да пойдемте, пойдемте скорее! - сказала она.

-- Рафаэль! - начала взволнованным голосом донна Ассунта, опираясь на руку молодого человека, - чем я могу хоть сколько-нибудь отблагодарить вас за то счастье, какое вы доставили мне сегодня?

-- Люби меня, как я люблю вас, моя дорогая! - ответил он, нежно прижимая к груди ее руку.

-- О, мой возлюбленный! - прошептала она дрожащим голосом - я не могу любить вас больше и сильнее, чем оно есть: я дрожу от волнения при звуке вашего голоса; душа моя сливается с вашей душой и я перестаю быть сама собою, когда вижу и слышу вас. О, как мы будем счастливы, когда Господь благословит наш союз!

-- Увы! это счастливое время еще очень далеко! - сказал со вздохом дон Рафаэль.

-- А, может быть, и нет! Возлюбленный мой, не знаю почему, но мне кажется, что брату вашему известно про нашу любовь.

-- Боже мой!

-- Неужели это возможно?

-- Да, я внутренне убеждена в этом; не знаю почему, но мне кажется, что он невидимо присутствовал при том нашем разговоре, который вы верно помните, Рафаэль?

-- Помню ли я? О, Ассунта! - воскликнул молодой человек.

-- Так вот с самого того дня обращение Лопа со мной совершенно изменилось и он стал относиться ко мне, как к старшей сестре, а не как к кузине, за которой не прочь бы поухаживать.

-- Вы так думаете?

-- Мы женщины, - лукаво улыбаясь, сказала она, - редко ошибаемся в такого рода вещах; мы с первого же взгляда, с первого слова умеем отличить, где любовь и где дружба!

-- Прекрасно, но как же быть, как мы можем вполне удостовериться в этом? Вы знаете, как я люблю моего брата! Я ни за что на свете не соглашусь причинить ему даже малейшего огорчения, а не только такое горе, какое он должен будет испытать в том случае, если он не отказался окончательно от мысли жениться на вас!

-- Я прекрасно знаю все это, возлюбленный мой Рафаэль; но ничего более не могу теперь сделать. Теперь это ваше дело; мои отношения с ним не те, чтобы я могла вызвать его на объяснение, тем более, что своим до крайности сдержанным, почти церемонно вежливым отношением ко мне он делает всякое объяснение подобного рода совершенно невозможным!

-- Да, это весьма затруднительно! - вымолвил дон Рафаэль, задумчиво качая головой:

-- Правда, но только этой ценою мы можем купить свое счастье!

-- Да, и я попытаюсь, если уж это так необходимо, но признаюсь сердце мое разрывается при мысли, что я должен буду причинить брату такое горе!

-- Быть может, и не столь большое, как вы предполагаете! - сказала она улыбаясь.

-- Но разве можно видя вас ежечасно, не любить вас? - влюблено прошептал дон Рафаэль.

-- Льстец! - улыбаясь вымолвила она, - Лоп меня любил, - я это знаю, - он любил меня страстно, горячо, - все это правда, но теперь он не любит меня, как прежде!

-- Нет, это невозможно! - воскликнул дон Рафаэль.

-- Дорогой возлюбленный мой, знайте, что любовь живет и питается главным образом надеждой.

-- Да, это правда!

-- Отними надежду, - и любовь умрет!

-- О, нет! - сказал он, отрицательно покачав головой.

-- Нет, это так! Это закон природы: надо или жить, или умереть. И ваш брат уже не полюбит меня той страстной любовью, какой любил раньше. Страсть его ко мне, которая была скорее мечтой, чем действительностью, ослабленная постоянной привычкой видеть друг друга, мало-помалу, перешла в дружбу под разумным давлением его рассудка. У него хватило силы воли, хватило мужества взвесить на одних весах свою страсть или любовь ко мне, и свое братское чувство к вам, Рафаэль, и это последнее одержало верх. Да и мы, разве мы тоже почти не пожертвовали нашей любовью ради его спокойствия?

-- Итак, все это верно, - продолжала она с милой улыбкой, - то, что мы не задумывались сделать для него, он сделал сам для нас, для нашего счастья. Он стал бороться против своей страсти, мешавшей нашему благополучию. Это было мучительно тяжело для него, он ужасно страдал первое время, я это видела и страдала вместе с ним. Затем, мало-помалу, и совершенно помимо его воли горе его смягчилось уверенностью, что я не люблю его той любовью, какой он ожидал от меня. Это помогло ему окончательно вырвать из своего сердца тщетную мечту обо мне и о моей любви, и теперь если он и вспоминает о ней когда либо, то только как о приятном минувшем сне, развеянном и рассеянным пробуждением.

-- Быть может, вы правы, но что же из этого?

-- А то, объяснение, которого, без сомнения, ожидает ваш брат, не будет так тягостно, как вы думаете, особенно если вы сумеете приняться как следует за дело.

-- О, я приложу все старания!

-- И послушайте меня, дорогой друг, кончайте скорее с этим делом, ведь, вы, вероятно, страдаете не менее меня от этого ежечасного принуждения, которое мы возложили на себя?

-- Да, конечно, это мне очень тяжело, тем более, что я ежеминутно опасаюсь выдать себя!

Вы правы, Ассунта, лучше разом покончить с этим вопросом!

-- И так, вы скоро с ним поговорите?

-- Сегодня же, если только представится удобный случай!

-- Тем лучше, - но тсс!.. мы уже входим в ранчо! - добавила она, приложив пальчик к губам.

Люди, собравшиеся перед входом, пошли на встречу приезжим и приветствовали их. Встречавших было около сорока человек, это были охотники и контрабандисты, которых дон Рафаэль знал с самого раннего своего детства, все люди смелые, славные и честные, по-своему, понятно. На этих людей молодой человек мог смело положиться.

И вот, чтобы привлечь их поближе к ранчо и заставить оберегать спокойствие двух женщин, а в случае надобности стать их защитниками, дон Рафаэль придумал весьма простое и вместе с тем довольно остроумное средство. Он обратился к доброму чувству и одновременно к их материальным интересам. Все это были люди бедные. Он приказал построить для них за свой счет, для каждой отдельной семьи, по прочной маленькой хижине, достаточно вместительной, впрочем, чтобы приютить целую семью; обставить эти домики всякой необходимой мебелью, снабдить простой утварью и дав ко всему этому в придачу провианту на целые полгода, подарив в вечное потомственное владение каждому по такому домику со всеми его принадлежностями. К этому крупному дару он добавил еще полное вооружение для мужчин, а именно: дал каждому из них по ружью и по бочонку пороха, по двадцать фунтов свинцу, по здоровому топору, по мачете и доброму ножу.

За все эти блага молодой человек поставил единственным условием, чтобы эти люди обязались честным словом всегда охранять и, в случае надобности, защищать донну Бениту и донну Ассунту от всякого рода опасности и нападения.

Все с радостью согласились на это условие тем более, что большинство из них были люди семейные, сами имели жен и дочерей, и понимали положение беззащитных женщин. Кроме того, все они знавали дона Сальватора и не раз охотились и провозили контрабанду вместе с ним, а потому, чтя его память и будучи благодарны ему за его справедливые дележки барышей в общем деле, люди эти были очень рады служить и быть полезными его семье, тем более, что вместе с этим представлялся случай выбиться из нужды, с которой им до того времени приходилось постоянно бороться.

Эта затея стоила молодому владельцу ранчо около двух тысяч пиастров, что составляло до десяти тысяч франков, но он ни сколько не жалел об этих деньгах, зная, что этим обеспечивает безопасность двух самых дорогих ему существ.

Эти новые жители полянки приветствовали приезжих с величайшей радостью и уверяли их в искренности своих чувств. Донна Бенита и Ассунта знали их почти всех в лицо, и потому им было особенно приятно вновь увидеть их. Затем всякий из них вернулся к своим занятиям.

Дойдя до входа, донна Бенита с радостью заметила, что здесь их ожидал пеон, который находился при них в городе.

Согласно распоряжению дона Рафаэля, слуги выехали в след за своими господами и, избрав кратчайший путь, успели прибыть в ранчо настолько раньше хозяев, что имели возможность приготовить здесь завтрак и устроить все необходимое.

-- Прежде всего, пойдемте навестить того, кого нет с нами! - грустно сказала донна Бенита, переступив порог дома.

-- Пойдемте, матушка! - сказал дон Рафаэль.

тенистую рощицу, обведенную кругом зеленой дерновой скамьей; в центре лежала мраморная плита, на которой было вырезано имя покойного ранчеро.

Все четверо умиленно опустились на колени и долго молились над этой могилой.

-- Я часто буду приходить сюда! - растроганным голосом сказала донна Бенита.

-- Как видите, все здесь приспособлено так, чтобы это место могло стать местом уединения, излюбленным уголком! - заметил улыбаясь дон Рафаэль и при этом обратил внимание вдовы на два кресла-качалки, несколько стульев, столик с гамаком, подвешенный тут же, вблизи дорогой могилы.

-- Сын мой, дорогой Рафаэль! - воскликнула растроганная женщина, сжимая его руку в своих, - право, вы мне даете слишком много радости. Я не знаю даже, как благодарить вас за все это?!

-- Дорогая матушка, - сказал дон Рафаэль, взяв руку брата и крепко сжимая ее в своей, - нас двое, и мы оба не имеем другого желания, как только угодить вам и видеть вас счастливою - и чтобы исполнить эту приятную для нас обязанность, мы и обдумывали и решали все вместе, что один из нас находил в своем сердце, то осуществлял и приводил в исполнение другой.

-- Дорогой Лоп, - любовно проговорила донна Бенита, - вы знаете, что я люблю вас обоих одинаково, и что оба вы равно дороги моему сердцу, в душе я отдаю вам обоим полную справедливость, но если чаще обращаюсь с своей речью к Рафаэлю, который старше вас - то это еще вовсе не значит, что я думала и говорила о нем одном - нет, обращаясь к нему, я обращаюсь в равной мере к обоим вам, а потому не обижайтесь на меня, дорогой мой Лоп, если я в разговоре чаще произношу его имя, чем твое - это не более, как наружное ничего не значащие различие, но в душе я не делаю между вами никакого различия, верьте мне!

-- Я это знаю, матушка, и от всей души благодарю вас, я слишком люблю брата, чтобы в чем либо завидовать ему. Я люблю все то, что любит он и всех тех, кто любит его, - добавил Лоп, улыбаясь, - но как младший, я знаю и постоянно помню, что мое чувство всегда должно уступать первый шаг его чувству; нас ничто не может разлучить или рассорить; в этом я клянусь над могилой моего дорогого отца.

-- Благодарю тебя, дорогой брат! - сказал дон Рафаэль, привлекая брата в свои объятия и прижимая его к своей груди. - Да, наша дружба и братская любовь слишком искренни и слишком священны, чтобы их могли поколебать какие бы то ни было события! - Братья еще раз обнялись и поцеловались; затем все покинули тенистую рощицу близ могилы, предварительно осыпав ее душистыми цветами и прошептав над ней тихое "до свидания!". Оттуда все вернулись в ранчо, чтобы осмотреть его, так как раньше дамы только прошли по комнатам, ничего не замечая.

Расположение комнат, даже мебели, - все было совершенно то же, что и прежде. Каждая, даже мелкая вещица стояла на своем месте. Комната покойного ранчеро осталась в том же виде, в каком он ее покинул, ничто не изменилось. Все было расставлено и разложено так, как будто покойный только что вышел оттуда на прогулку, и с минуты на минуту должен был вернуться.

Обе женщины были чрезвычайно взволнованы во время осмотра ранчо. А когда все сели за завтрак, донна Бенита тихо вздохнула, и сказала:

-- Ах, как жаль покидать все это. Нам было бы так хорошо здесь!

-- О, да - прошептала и донна Ассунта, - здесь мы, по крайней мере, могли бы наслаждаться воздухом и простором!

-- Но почему же вам не остаться здесь? - спросил дон Рафаэль.

-- После того, что здесь случилось, - продолжала донна Бенита, - наша личная безопасность требует, чтобы мы до окончания этой ужасной войны жили в Тепике.

Молодые люди переглянулись и улыбнулись.

-- Теперь положение изменилось, - сказал дон Рафаэль - вы будете здесь в полной безопасности!

-- Как? что вы хотите этим сказать? Я едва верю тому, что вы говорите. Мы были так счастливы, если бы нам не нужно было уезжать отсюда!

-- В данном случае это зависит только от вас! - И молодой человек подробно сообщил им, что они с братом сделали для обеспечения их безопасности в ранчо. Обе женщины слушали его с величайшим вниманием.

-- Вот, почему, - докончил дон Рафаэль, - мы с братом ежедневно отлучались с рассветом и возвращались поздно вечером; мы ездили на работы, чтобы присматривать за всем и устроить все так, как хотели. Ну, а теперь, когда вам все известно, решайте сами, желаете ли вы вернуться обратно в город или останетесь здесь?

-- Мы остаемся! - взволнованным голосом сказала донна Бенита, - и надеюсь, мне никогда не придется более возвращаться в Тепик!

Долгое время оба они шли молча друг возле друга. Казалось, оба размышляли о чем-то.

-- Ты что то грустен, брат? - вдруг заметил дон Лоп.

-- Нет! - как бы встрепенувшись, отозвался дон Рафаэль - я просто думаю.

-- О чем, или о ком? смею спросить.

-- К чему! Я просто мечтал, а ты сам знаешь, что мечты не пересказываются и не передаются, их трудно даже объяснить другому лицу.

-- Ну, не всегда, - ведь это же не тайна, между нами нет ни тайн, ни секретов друг от друга; а впрочем, я мог бы даже сам тебе сказать о ком ты думал сейчас.

-- Ого! - сказал дон Рафаэль, только для того, чтобы сказать что-нибудь.

-- Ты думал об Ассунте!

-- Почему ты так думаешь?

-- Я не только думаю, но уверен в этом; и почему бы тебе не любить ее?

-- А тебе? - спросил дон Рафаэль, останавливаясь на месте и глядя брату прямо в лицо.

-- Я не люблю ее, потому что знаю, что она любит тебя, а не меня, и что меня она никогда не полюбить не сможет!

-- Брат! что ты говоришь! - воскликнул дон Рафаэль дрогнувшим голосом.

-- Не будем, Рафаэль, играть словами, будем чистосердечны и откровенны, как всегда: я не хочу, слышишь ли ты, не хочу, чтобы женщина, будь она даже так прекрасна, как ангел, набросила тень на нашу дружбу!

Дон Рафаэль протянул брату обе руки. - Дорогой брат! - сказал он с чувством. Не прерывай меня, сказал Лоп, я хочу все сказать тебе: Я любил Ассунту. Как эта любовь подкралась ко мне, я не могу сказать, я даже сам не знаю: вероятно, это было и с тобой.

-- Да! - прошептал дон Рафаэль.

-- Я таил эту любовь, как сокровище, едва смея признаваться в ней самому себе, но чувствовал, как она росла и крепла в моей душе. И вот, как-то раз, не помню теперь точно какого числа, но чуть ли не накануне того страшного дня, когда убили нашего отца, я случайно присутствовал, незамеченный вами, при разговоре твоем с Ассунтой. Я не подкарауливал и не подслушивал вас, клянусь честью! Случайно пойманное слово открыло мне глаза, я подошел ближе к вам и когда услышал, как вы говорили обо мне и как решили отказаться от своего счастья на столь долгий срок, пока вы оба не удостоверитесь в том, что для меня ваша любовь не будет тяжелым ударом, я был тронут и пристыжен. Я почувствовал себя таким ничтожным, таким мелким перед вами, что тут же решил вырвать эту любовь из моего сердца и не стоять на пути к вашему счастью. Не стану скрывать от тебя, брат, я ужасно страдал, вытерпев такую муку, какую в словах передать нельзя. Это была какая-то страшная агония, но я неутомимо боролся против своего чувства и, наконец, победил его в себе. В двадцать пять лет сердце мужчины или разбивается, или закаляется навсегда. Теперь все уже кончено, сердце мое закалилось: я никогда больше не полюблю ни одной женщины. Ассунту я люблю, как сестру, я достиг и этого наконец, а тебя, брат, я люблю за то, что она любит тебя и уверен в ее умении сделать тебя счастливым!

-- Ах, Лоп, ты так великодушен, так самоотвержен, что, право, я на твоем месте не мог бы так поступить!

-- Да, но ведь ты любим ею, - это громадная разница. - Но не будем более говорить об этом, от прежней любви у меня осталось одно милое дорогое воспоминание - а сама любовь уже умерла - клянусь тебе!

-- Не теряй надежды, брат! Как знать! быть может, и ты когда-нибудь...

-- Мы никогда не расстанемся с тобой, Лоп; я был бы слишком несчастлив, если бы мне предстояла разлука с тобой!

-- Ну, слава Богу! Я рад, что слышу от тебя эти слова. Теперь надо подумать о тебе и о Ассунте: когда вы обвенчаетесь?

Лицо молодого человека вдруг омрачилось.

-- На нас еще лежит одна священная обязанность, брат, - сказал он, - пока отец наш не будет отомщен, я не могу и не хочу думать о своем счастье!

-- Это ты хорошо сказал, Рафаэль! Прежде всего нам надо не забыть об отце. Ты, верно, знаешь, что о нас и без того уже говорят не мало, с тех пор как мы с тобой предприняли эти постройки.

-- Что же говорят?

-- Да многое, не особенно лестное и приятное для нас с тобой.

-- Что же именно?

-- Говорят, что мы сначала рвали и метали, что слушая нас, можно было думать, что отец наш будет отомщенным через двадцать четыре часа, - но, когда мы унаследовали большое богатство и стали богатыми землевладельцами, наша жажда мщения вдруг утихла и мы уже перестали думать о покойном отце, который изнывает в своей кровавой могиле, между тем как мы думаем только о том, как строить хакали и прослыть великодушными благодетелями.

-- Кто же смеет так говорить про нас?

-- Да все понемногу!

-- Хорошо же, мы покажем им, что они очень заблуждаются на наш счет! Скажи, брат, Гваделупы все еще стоят на Auemada del buifra?

-- Да, они были там еще сегодня утром; неужели ты хочешь теперь уже отправиться к ним?

-- Да, сегодня в ночь! люди правы: прошло уже два месяца со дня смерти отца, а он еще не отмщен. Необходимо, чтобы наши соседи изменили свое мнение о нас и отдали нам должную справедливость.

И так, я еду, и пусть завтра всем станет известно о моем отъезде!

-- Это уж мое дело, об это не заботься!

-- Что мне сказать матушке нашей и Ассунте?

-- Всю правду, - они родились и выросли в лесу, потому поймут, что так оно и должно быть!

-- Главное не забудь наказать нашим людям, чтобы они, как можно лучше охраняли их, потому что и ты ведь скоро покинешь ранчо.

-- Не беспокойся, я не позабуду о них. Увы! На мою долю, в этом деле выпала самая скверная роль. - Ведь я же предлагаю тебе взять это на себя, и теперь еще согласен поменяться с тобой ролями, если ты этого хочешь.

После того оба молодых человека вернулись в ранчо,

-- Поди, брат, на конюшню и жди меня там, - сказал дон Рафаэль, - да оседлай моего коня, чтобы мне не задерживаться попусту!

-- Я полагаю, что конь для тебя будет совершенно лишним.

-- Почему?

-- Да потому, что Гваделупы продолжают вести здесь войну и усердно занимаются мародерством, а конь, ты знаешь, лакомый кусок, ведь все они пешие.

-- Да, это правда, я об этом не подумал!

-- Ну, в таком случае подожди меня здесь одну минуту, - и дон Рафаэль пошел в свою комнату, где поспешно переоделся.

Когда он снова вернулся к брату, то был совсем неузнаваем: на нем был полный наряд лесного жителя, начиная с гетр выше колена и кончая меховой шапкой. У левого бока висел продетый в железное кольцо мачете без ножен, а за пояс была засунута пара длинных пистолетов, топор, нож, пороховница и мешочек с пулями.

Между тем дон Лоп позаботился приготовить ему кое какие съестные припасы, которые уложил в сумку для дичи.

-- Ну, пойдем, - сказал дон Лоп, - Я хочу проводить тебя до опушки леса.

-- Прекрасно! спасибо тебе брат! - сказал дон Рафаэль.

Вдруг отворилась дверь. Молодые люди разом обернулись; перед ними стояла донна Ассунта, бледная, взволнованная, но с выражением твердой решимости в лице. Она сделала шаг вперед и спросила с невыразимой нежностью в голосе.

-- Вы уезжаете, Рафаэль?

-- О, не бойтесь, я не стану удерживать вас, зная, какое важное дело призывает вас, но только видя, что вы хотите уехать не простившись со мной, я пришла сама попрощаться с вами.

-- Дорогая, возлюбленная моя Ассунта, я полагал, что вы спите, и к тому же только несколько минут тому назад решил покинуть ранчо, иначе я...

-- Это правда, сестрица, - живо перебил его дон Лоп, и затем обращаясь к брату, сказал, - так поцелуй же свою невесту, брат - это обоим вам принесет счастье и утешит вас в разлуке...

-- Как? Неужели? - воскликнула она, недоумевая.

-- Да, брат Лоп все знает, возлюбленная моя, и сочувствует нашей любви!

-- Какой вы добрый и как я вас люблю, дорогой брат! - страстно воскликнула девушка.

Тот улыбнулся и взял ее за руку.

-- Да, да, - заторопилась она, - до свидания!

И вся трепещущая она упала в объятия дона Рафаэля; с минуту они прижимали друг друга к сердцу, а затем, как бы очнувшись, она вдруг вырвалась из его объятий.

-- Ну, до свидания, мой дорогой! - и подставила ему свой лоб для поцелуя и закрыв мокрое от слез лицо руками, она убежала, как безумная, в свою комнату.

промолвил:

-- Итак, до воскресенья, брат!

-- До воскресенья! - отозвался тот.

Дон Рафаэль взял в руку свое ружье и вскоре скрылся в чаще леса.