| Автор: | Эмар Г., год: 1878 |
| Категории: | Роман, Приключения |
III
ВЕРНОЕ СРЕДСТВО ЗНАТЬ ВСЕ
Граф дю Люк и капитан Ватан, разговаривая, покинули театр Марэ и пошли к старой улице Тампль; дойдя до угла улицы Пули, капитан вдруг сделал невольное движение, которое, однако, сейчас же подавил.
- Что с вами, мой друг? - удивился граф.
- Ничего, или да, впрочем... - отвечал авантюрист, - я вспомнил, что мне здесь непременно нужно зайти по одному делу, и я хочу воспользоваться случаем.
- А, утешить какую-нибудь красавицу, верно! - засмеялся Оливье.
- О, полноте! - сказал капитан, победоносно закручивая усы.
- Ну, да уж нечего! Ступайте, ступайте, милый капитан; только не забудьте, что мы с вами встречаемся сегодня в десять часов вечера у Дубль-Эпе.
- О, я приду раньше! Вы разве не собираетесь в "Шер-Ликорн"?
- Право, еще не знаю. Я пойду потихоньку к Новому Мосту и часам к шести непременно буду у Дубль-Эпе. Если хотите отобедать вместе, буду очень рад, мой друг!
Они направились в разные стороны. Граф дю Люк продолжал лениво идти по улице Вьель-дю-Тампль, а капитан, повернув за угол улицы Пули, надвинул шляпу на глаза, закутался в плащ и быстро зашагал вперед.
На улице Пули было пусто, только у домов торопливо шли два-три буржуа, да ехал верхом каком-то господин.
- Вот он! - прошептал капитан своим насмешливым тоном. - Corbieux! Уж на этот раз я узнаю, куда он идет, черт подери!
Он пошел тише, стараясь попасть в шаг, каким двигался всадник, чтобы не дать тому заметить, что за ним следят.
Граф дю Люк ошибся, предположив, что друг его спешит на любовное свидание.
Капитан долго шел за проезжим. Тот ехал, опустив голову и почти не управлял лошадью. Он, видимо, никуда не торопился.
Это был человек невысокого роста с фигурой мальчика; несмотря на торчавший из-под плаща конец шпаги, его скорее можно было принять за пажа, чем за взрослого мужчину.
На площади Рояль он остановился и оглянулся, точно ища кого-то глазами. Почти в ту же минуту к нему быстро подошел высокий лакей с медным цветом лица и нахальным взглядом, карауливший лошадь, привязанную к кольцу одной из арок. Низко поклонившись, он ждал приказаний.
Незнакомец, наклонившись к лакею, обменялся с ним шепотом несколькими словами, потом легко и грациозно соскочил с лошади. Плащ его при этом на минуту раскрылся.
Незнакомец между тем, снова закутавшись в плащ, бросил поводья лакею и большими шагами направился к арке, сказав тому:
- Не уходи отсюда, Магом, пока я не вернусь!
- Будьте спокойны, - отвечал лакей.
Капитан сейчас же отправился за незнакомцем. Тот миновал площадь, прошел между деревьями, сворачивая несколько раз то вправо, то влево - вероятно, чтобы сбить с толку тех, кто вздумал бы за ним шпионить, - и вдруг, как призрак, скрылся под темным сводом крыльца великолепного отеля.
Но капитана было не так легко провести подобными хитростями. От него не ускользнуло ни одно движение незнакомца, но ему все-таки поневоле пришлось остановиться в нескольких шагах от подъезда отеля, у которого толпились лакеи.
Авантюрист хотел узнать две вещи: чей это был отель и для чего вошла туда особа, за которой он следил. Первое оказалось легко, второе, напротив, очень трудно. Но капитан на своем веку побывал и не в таких затруднительных ситуациях. Прислонившись к дереву, он опустил голову и глубоко задумался.
Вдруг кто-то хлопнул его по плечу.
- Что это вы, капитан, - спросил веселый голос, не спите ли?
- Конечно, нет, друг Клер-де-Люнь, но, признаюсь, я в большом затруднении.
- Что же это с вами?
- Но сначала скажи мне, какой черт занес тебя сюда? Ты разве знаешь тут кого-нибудь?
- Гм, у меня обширные знакомства, моя профессия требует этого.
- Так ты можешь, пожалуй, сказать мне, чей это отель?
- Pardieu! Да кто его не знает? Тут живет его преосвященство епископ Люсонский, протеже королевы-матери.
- А-а, вот как! - протянул капитан.
- Да; а вам что-нибудь нужно в этом отеле?
- В том-то и дело; и, признаюсь, Клер-де-Люнь, я в большом затруднении: не знаю, как бы мне туда попасть!
- Да ты разве знаком с епископом Люсонским? - насмешливо спросил капитан.
- Не то чтобы знаком, а некоторые из его лакеев у меня на пенсии.
- Вот что! Так ты платишь пенсии, Клер-де-Люнь?
- Dame, без этого нельзя, капитан; иначе я не знал бы всего, что мне нужно.
- Это правда. Так ты берешься провести меня в отель?
- Конечно; тем более, что епископ Люсонский уже больше недели как уехал в Сен-Жермен.
- Ах, черт возьми!
- Это вам неприятно?
- Нет, но сильно меня беспокоит.
- Отчего же?
- Ну, да я тебе лучше уж все расскажу.
- Конечно, капитан; я ведь вам вполне предан, во-первых; а во-вторых, узнал бы ваши секреты сразу, если бы захотел.
- Я всегда говорил, что ты замечательно логичный человек, Клер-де-Люнь. Слушай же, вот в чем дело. Сейчас в отель вошла одна переодетая особа, которою я подозреваю во вражде к графу дю Люку.
- И вы хотите знать, почему эта особа появилась в отеле епископа Люсонского?
- Именно отсутствие его преосвященства и ставит меня в тупик.
- А, видно, вы не знаете частной жизни епископа. Его нет дома, это правда, но вместо него распоряжается всем его правая рука, отец Жозеф де Трамблэ.
- Я его не знаю.
- Тем хуже и тем лучше, капитан. Особа, за которой вы следите, теперь, наверное, говорит с ним.
- Может быть; так ты все-таки берешься...
- Ты рассудительный человек, Клер-де-Люнь; я совершенно вверяюсь тебе.
- И не раскаетесь, капитан.
Они вошли во двор. Капитана очень удивило, что ни одни из двадцати лакеев, зевавших перед входом и во дворе, не остановил их, ничего у них не спросил, даже, по-видимому, не заметил их. Вероятно, им было так наказано.
Клер-де-Люнь прошел весь двор; капитан следовал за ним по пятам. Но вместо того чтобы подняться по парадной лестнице, они взяли немножко влево; Клер-де-Люнь отворил маленькую дверь, пропустил сначала капитана, вошел за ним сам и запер дверь.
Перед ними в глубине узкого, довольно темного коридора была лестница; они поднялись по ней на первый этаж; Клер-де-Люнь отворил тщательно обитую дверь, за которой оказалась другая - из цельного дуба, обитая железом и очень напоминавшая дверь тюрьмы.
Клер-де-Люнь вытащил кинжал и концом его тихонько постучал; дверь сейчас же приотворилась, и выглянуло хитрое лицо какого-то человека.
- А, это вы, начальник? - негромко отозвался он, скорчив радостную гримасу.
- Я, мой милый Флер-де-Суфр, - отвечал Клер-до Люнь.
- Что прикажете?
- Слушай... - И Клер-де-Люнь начал что-то шептать ему на ухо.
Они разговаривали так несколько минут; несмотря на всю тонкость слуха, капитан не разобрал ни слова.
- Я не ошибся, - сказал наконец Клер-де-Люнь, наклонившись к уху авантюриста, - особа, которую вы отыскиваете, сидит у отца Жозефа. У них какое-то важное совещание.
- А!
- Флер-де-Суфр, камердинер отца Жозефа, ни в чем мне не отказывает и по моей просьбе согласен провести вас в такое место, откуда вы не только услышите, но даже увидите все, что будет происходить между отцом Жозефом и его гостем.
- Да, - подтвердил Флер-де-Суфр, - только с одним условием, чтобы вы ни одним словом, ни одним жестом не выдали своего присутствия, иначе и вы пропадете, и нас погубите.
- Черт возьми, сохрани меня Бог! - сказал капитан, сунув камердинеру несколько пистолей, которые тот с довольной гримасой опустил в карман.
- Пожалуйте, господа, по, ради Бога, не шумите!
Извилистыми, темными коридорами, пробитыми, по всей вероятности, в самой стене, они пришли в крошечную комнатку, где трое едва могли поместиться.
- Самому отцу Жозефу неизвестно о существовании этой комнаты и коридора, - прошептал камердинер. - Его преосвященство монсеньор епископ Люсонский велел устроить их, чтобы незаметно слушать разговоры своего доверенного с являющимися к нему лицами и лично удостоверяться таким образом в его верности.
- Corbieux! - сказал капитан. - Немного же доверяет почтенный епископ тем, кто ему служит. Но откуда вы, мой друг, знаете эту страшную тайну?
- Какой удачный выбор!
- Только один человек имеет на меня больше влияния, чем его преосвященство, - отвечал камердинер, - это Клер-де-Люнь.
Авантюрист вежливо поклонился.
Флер-де-Суфр без шума отодвинул доску в стене; на ее месте очутилось круглое отверстие величиной чуть больше луидора; с другой стороны стены оно, вероятно, скрывалось под инкрустацией.
- Взгляните! - предложил он капитану,
Авантюрист посмотрел в отверстие.
Действительно, на плохоньком табурете сидел незнакомец, за которым следил капитан; отец Жозеф стоял в двух шагах от него, прислонясь к большому камину, в котором трещали, вспыхивая, два-три полена. Чадившая лампа на столе тускло освещала комнату.
Это была довольно большая, но грязная, бедно меблированная комната, скорее походившая на келью нищего монаха, нежели на спальню или кабинет секретаря епископа.
На черных, сальных стенах без всяких обоев висели только два-три грубо намалеванных изображения святых. В углу стояла жалкая кровать, обтянутая кожей, с поленом вместо подушки и рваным, грязным одеялом.
В изголовье, возле распятия из пожелтевшей слоновой кости, висела, плеть, покрасневшие концы которой говорили о частом употреблении. Кроме кровати, в комнате были только стол, табурет, на котором сидел незнакомец, и плотно запертый громадный сундук с интересной резьбой. Из комнаты несло отвратительным запахом, гадкая обстановка ее леденила душу.
Франсуа Леклерку де Трамблэ, больше известному под именем отца Жозефа, прозванному впоследствии народом Серой Эминенцией {Эминенция - титул католических епископов и кардиналов.} в отличие от Ришелье, которого звали Красной Эминенцией, было в это время сорок четыре года.
Он был сыном президента парижского парламента, венецианского посланника при Генрихе IV, и Марии де Лафайет, происходившей по прямой линии от маршала Франции.
В 1559 году 22-х лет от роду из-за какого-то страшного любовного похождения, которое навсегда осталось покрыто тайной, блестящий офицер вдруг оставил свет, ушел в монастырь и постригся под именем отца Жозефа.
Отец Жозеф был высок и худ, как скелет, с красновато-смуглым цветом лица, изрытого оспой, с низким лбом и глубоко сидевшими в орбитах глазами, довольно большими, но немного косившими, всегда опущенными, и с густыми, мохнатыми бровями, сходившимися у носа; улыбка его тонких губ была хитра и даже страшна; длинная, жиденькая борода на концах имела рыжеватый оттенок; он всеми средствами старался подчернить ее, по это ис удавалось.
На нем был костюм францисканского монаха во всем его ужасном виде, с грязными сандалиями неопределенного цвета; ноги отец Жозеф нарочно держал в самой отвратительной нечистоте.
По отзывам всех историков, он был христианином только по названию; умел только обманывать, ненавидеть, презирать каждого, начиная с кардинала Ришелье, которому служил с таким остервенением.
Когда капитан начал слушать, отец Жозеф говорил несколько глухим, вкрадчивым, казавшимся кротким голосом нараспев, как говорит большая часть духовных лиц.
- Его преосвященство монсеньор епископ Люсонский всем обязан ее величеству королеве-матери, да благословит ее Бог! - говорил он. - Это добрый, простой, признательный человек, единственная цель которого - по мере своих слабых сил упрочить счастье благодетельницы. Предполагать в нем какие-нибудь честолюбивые замыслы значило бы совершенно не иметь понятия о прямоте его характера и, главное, о его любви к уедине-пепию. Несмотря на это, мой юный друг, - продолжал хитрый монах, притворяясь, что не догадывается, кто его гость, - монсеньор так предан королю, что ничего не пожалеет для разоблачения козней его врагов. Все, что бы мне передали, мой юный друг, имело бы огромное значение, если бы упомянутые вами факты могли быть подтверждены не нравственными, как вы говорите, а материальными доказательствами. Гугеноты всегда были заклятыми врагами королевства, но с некоторого времени они, по-видимому, смирились и отказались от мятежных замыслов. Вы утверждаете противное. Я не могу, вам верить. В настоящую минуту вожди партии слишком убеждены в могуществе короля, чтобы решиться поднять голову, Кроме того, уже два месяца как они все оставили двор, разъехались по своим владениям и не делают никаких попыток к новым бунтам.
Монах опустил голову и, исподлобья поглядывая на гостя, лукаво улыбнулся.
- Очень жаль, отец мой, - сказал гость нежным, как у женщины, голосом, - что вы так упорно стоите на своем, тогда как я вам повторяю еще раз, что страшная опасность грозит монархии и, следовательно, всем, кто поддерживает ее.
- О ком вы говорите?
- О герцоге де Люине, первом министре, отец мой, и о его преосвященстве монсеньоре епископе Люсонском, самом влиятельном члене государственного совета.
- Но чем вы можете подтвердить свои указания, молодой человек? Какой-нибудь незначительный заговор, затеваемый где-нибудь за углом несколькими людьми, вещь очень обыкновенная, существовавшая при любых правлениях. Как бы ни был добр, справедлив, снисходителен король, все-таки найдутся недовольные; но, верьте мне, они ничего не могут против него сделать.
- Этих нескольких недовольных человек в одном Париже больше пятидесяти тысяч, отец мой, - гордо отвечал незнакомец. - Я два месяца слежу за ними и не раз, переодевшись, присутствовал на их совещаниях.
- Надо признаться, вы чудесно умеете переодеваться молодой человек, - лукаво сказал монах.
- Смейтесь, отец мой, а я все-таки знаю замыслы заговорщиков.
- Назовите мне их главного вождя.
- Он не один, отец мой; это ведь обширный замысел; целая протестантская Лига с более надежной поддержкой, нежели была Лига католическая, которую с таким трудом удалось разрушить покойному Генриху Четвертому. Вы погибнете, если не примете мер, полагаясь на свою мнимую безопасность. Растянутая под вашими ногами сеть запутает вас наконец так, что вы из нее не выпутаетесь. Вы требуете доказательств?.. Я бы мог предоставить их тысячи!
- Так где же они?
- Вам все сказать, отец мой?
- Говорите все, madame, - отвечал монах со зловещей улыбкой, сделав ударение на этом слове. - Разве я не духовный отец?
но лучше всех знающий тайны своих сообщников, собирается изменить им. Но он требует выполнить два условия.
- Какие, скажите? - вкрадчиво спросил отец Жозеф.
- Во-первых, полное прощение за все, что он до сих пор делал против короля.
- Религия, - гнусливо протянул монах с фальшивой улыбкой, - велит нам принимать заблудших овец, возвращающихся в лоно церкви. Я не вижу препятствий к этому прощению.
- Кроме того, сильно опасаясь мщения собратьев, он хочет как можно скорее уехать к себе на родину и просит пятьсот пистолей, которые дадут ему возможность скрыться от преследований.
- Пятьсот пистолей!
- Немного, кажется, в сравнении с тем, что я вам предлагаю и что может принести такую огромную выгоду монсеньору епископу Люсонскому.
- Еще раз говорю вам, что его преосвященство не желает вмешиваться в эти интриги. Монсеньор Ришелье вовсе не политик; он смиренный, скромный, милосердный священник, которого больше смущают, нежели удовлетворяют высокие милости короля и королевы-матери. Но он так горячо предан королю, что, хотя и не богат - ведь все его состояние уходит на бедных, он никогда не пожалеет денег, когда дело идет о разоблачении разных темных замыслов врагов его величества. Его преосвященство во многих случаях показывал большую благосклонность к вам. И теперь, в его отсутствие, я согласен исполнить ваше желание; но берегитесь, монсеньор - не такой человек, с которым можно шутить безнаказанно; если эти деньги пойдут на то же, на что уже пошли, то есть на кутежи в трактирах вашего братца - очень красивого господина, надо отдать ему справедливость, но слишком быстро спускающего деньги, - вам придется раскаяться, именно вам лично, в неисполнении обещаний.
- О отец мой, будьте уверены, что только судьба может помешать мне сдержать данное вам слово!
- Очень желал бы, чтобы это было так, но теперь вы предупреждены.
Отец Жозеф снял с шеи висевший на стальной цепочке ключ, открыл сундук, достал мешок с деньгами и подал гостю,
- Вот тысяча пистолей, - сказал он, улыбаясь, - пятьсот - вам, а пятьсот - вы знаете, для чего. Но помните, о чем я вас предупреждал; вы можете сильно поплатиться.
- Я не допущу этого, отец мой, - заверил незнакомец, опуская мешок в карман.
- Когда я получу от вас какое-нибудь известие?
- По всей вероятности, завтра, если мне удастся, отец мой.
- А если нет?
- Так через три-четыре дня; но, я надеюсь, мне удастся; я слишком хорошо подготовился.
Монах недоверчиво покачал головой.
- Часто именно то и не удается, что бывает слишком хорошо подготовлено, - изрек он. - Ну, да что Бог даст! Не забудьте, когда придете еще, всегда спрашивать Лавердюра,
Незнакомец поклонился и ушел. Оставшись один, отец Жозеф улыбнулся своей страшной улыбкой.
- Только женщины умеют затевать интриги, - сказал он, - этой дело удастся, если я грубо не ошибаюсь; ею ведь руководит страсть. Но что мог ей сделать граф дю Люк де Мовер? Тут кроется какая-нибудь любовная измена... Э, да что мне до этого! Лишь бы ей удалось!
Капитан с отвращением отошел.
- Уедем, - попросил он, - нам, слава Богу, больше нечего здесь делать.
Через пять минут он с Клер-де-Люнем был снова под арками площади Рояль.
- Ну что, капитан, довольны ли вы? - спросил смеясь tire-laine.
- Конечно, - отвечал капитан. - Ты дал мне возможность, не раскрывая кошелька, узнать тайну, за которую я не задумался бы заплатить двадцать тысяч ливров!
- Черт возьми!.. Так это очень важная тайна?
- Важнее, нежели ты предполагаешь, приятель. Кстати, не знаешь ли ты адреса нашего друга графа де Сент-Ирема?
- Нет, капитан, но могу узнать, если он вас интересует,
- Не только интересует, Клер-де-Люнь, но я горю желанием с ним подружиться.
- Так не беспокойтесь, адрес будет вам доставлен, капитан.
- Скоро?
- Надеюсь. Почему вы осматриваетесь кругом?
- И его найдем, капитан, если вам нужно.
- Отчего же! Не отпираюсь, что нужно. Клянусь душой, Клер-де-Люнь, ты чудесный товарищ!
- О, капитан, вы мне льстите!
- Да нет же, уверяю тебя; я говорю то, что думаю. Но куда ты так спешишь?
- И я тоже. Пойдем вместе, Клер-де-Люнь, и за обедом потолкуем. Хочешь?
- С удовольствием, капитан. Куда мы пойдем?
- Pardieu! К Дубль-Эпе. Нигде так хорошо не кормят, как у него.
- А вы любите хорошо поесть, капитан?
Они посмеялись и ушли.