| Автор: | Эмар Г., год: 1878 |
| Категории: | Роман, Приключения |
XIII
ДОРОГА В СЕНТ-АНТОНЕН
Коннетабль де Люинь не отличался блестящими военными способностями: вся его цель состояла в том, чтобы составить себе карьеру и нажить состояние. Его слабые, нерешительные действия не могли сильно тревожить де Рогана, известного в то время своим искусством в военном деле.
Когда король поехал с 25-тысячным войском усмирять восстание в Лангедоке и Гюйенне, маршал Лесдигьер предлагал ему следующий план: не обращая внимания на мелкие города, идти прямо к трем главным - Монпелье, Монтобану и Тулузе, которые одни могли оказать сильное сопротивление, и осадить их, а герцогу Ангулемскому в это время расположиться в окрестностях, чтобы не допускать никакого подкрепления осажденным со стороны гугенотов.
Тогда Монпелье, Монтобан и Тулуза были еще не готовы к осаде, и взять их не представлялось трудности.
Коннетабль де Люинь между тем составил свой план, по которому, напротив, надо было идти медленно, овладевая встречными гугенотскими городами, ставить в них гарнизоны и пробовать заключать договоры с гугенотскими губернаторами. Этот план был внушен ему каким-то кармелитским монахом. Он шел вместе с армией, предсказывая, что в назначенный им день король непременно возьмет Монтобан. Однако это оказалось ложью, и кармелита прогнали.
Герцог де Роган между тем воспользовался глупостью де Люиня и успел приготовиться. Он укрепил Монтобан и поручил начальство в нем герцогу де Лафорсу.
Таким образом, когда король подошел к Монтобану, город был уже так силен, что герцог мог даже ставить свои условия перед королем.
В то время, о котором мы говорим, около Кайлю тянулся громадный лес. 10-го августа, в третьем часу пополудни, из этого леса крупной рысью выехали два вооруженных всадника на великолепных конях. Один был Оливье, другой - его любимец-паж Клод Обрио.
Уже две недели бездельники стояли в лесу Кайлю, не давая покоя королевским войскам и особенно ловко перехватывая провиант.
Клод Обрио сделался общим любимцем. Всякую минуту он, не рассуждая о последствиях, готов был и на шалость, и на драку.
Два часа тому назад граф дю Люк получил от Лектура письмо, в котором говорилось, что герцог де Роган накануне вечером вернулся из Севенна и просит Оливье немедленно приехать; что он постарается выехать к нему навстречу, чтобы ему не так скучен показался длинный путь.
Оливье, поручив начальство капитану Ватану, поехал один со своим пажом. После разрыва с женой ему ни разу еще не приходилось встречаться с де Роганом; граф глубоко ненавидел его в душе за оскорбления, которые герцог, по его мнению, нанес ему, и оставался в рядах своих единоверцев только для того, чтобы найти случай блистательно отомстить. Теперь он ехал к своему врагу, и, конечно, эта встреча должна была иметь кровавый исход.
Клод Обрио, как все любимцы, умевший льстить страстям своего господина, хитростью и ловкостью выпытал кое-что из секретов Оливье.
Графа, когда его не туманила страсть, трудно было обмануть; кроме того, он вполне доверял капитану, и поколебать это доверие было решительно невозможно.
Клод Обрио имел, по-видимому, какую-то тайную цель; он всячески старался не возбуждать подозрений капитана, проницательности которого особенно боялся; он видел, что при малейшей неосторожности капитан сделается его неумолимым врагом, так как казалось, он не всегда вполне доверял ему; так же осторожно молодой человек действовал и относительно Клер-де-Люня и Дубль-Эпе.
Во время дороги в Сент-Антонен граф, обыкновенно находивший некоторое удовольствие в болтовне пажа и улыбавшийся иногда его остроумным замечаниям, был молчалив и пасмурен. Пажу никак не удавалось развеселить его. Молодой человек вдруг тяжело вздохнул.
- Ах, - сказал он, как будто говоря с самим собой, - какое несчастье, что мы гугеноты!
- Что это еще за новая фантазия? - удивился граф. - Вы раскаиваетесь, что принадлежите к реформаторской церкви?
- О да, монсеньор, от всей души!
- Отчего же, скажите, пожалуйста, дрянной мальчишка?
- Оттого, что я стал бы монахом, будь я католиком, монсеньор.
- Еще недоставало! Вы хотите пойти в монахи? Почему же это?
Граф с минуту смотрел на него, нахмурив брови.
- Хорошо, милостивый государь! - сказал он. - Если вам так тяжела служба у меня, я сегодня же вечером освобожу вас, можете идти куда угодно.
- О монсеньор! - вскричал мальчик, залившись слезами. - Вы хотите удалить меня! Я вас так люблю, так предан вам! О, простите мои глупые слова! Ведь в душе я не думаю того, что сейчас сорвалось у меня с языка. Мне хотелось только развлечь вас, заставить разговориться... Прикажете вернуться в лагерь?
- Нет, останься, - сказал граф, - но в другой раз думай, что говоришь, дитя мое.
- О да, монсеньор! Вам больше не придется делать мне выговора.
- Я надеюсь. Ты еще ребенок, мой бедный Обрио; твои детские огорчения не разбивают тебе сердца, а, напротив, только укрепляют его. Дай Бог, чтобы ты подольше сохранил свою юную беспечность, Обрио! Я уже много страдал и вот что скажу тебе, Обрио; никогда не отдавай вполне сердца женщине; тебе двадцать лет, в этом возрасте женщина всегда кажется ангелом, люби их всех, но не люби ни одну; если же любишь, держи ее в ежовых рукавицах; тогда она будет тебя любить и гордиться тобой.
- Монсеньор, верно, вы сильно страдали, что так говорите об этих созданиях, сотворенных для нашего счастья?
- Да, я сумасшедший, что говорю тебе подобные вещи. И ты будешь, наверное, поступать так же, как всегда поступают мужчины, и придешь к такому же разочарованию, как я. Я любил двух ангелов: одному, моей жене, отдал всю жизнь, другого любил, как только может любить брат; и обе эти женщины насмеялись надо мной, изменили мне...
- О, монсеньор! Вы убили, конечно, этих женщин?
- Нет, Обрио, женщин не убивают! Я расстался с женой, а ту, другую... она стала мне так противна, что я совершенно перестал о ней заботиться и оставил ее в грязи, из которой ей никогда больше не выйти.
- О!.. - вскричал паж, нервно вздрогнув и сверкнув глазами.
- Тебя это возмущает, дитя? Я страшно отомстил этим женщинам, одну теперь мучает совесть, а другая стала падать ниже и ниже и сделалась презренной куртизанкой...
Паж невольным движением пришпорил лошадь, и та бешено понеслась вперед. Молодой человек с трудом наконец сдержал ее и вернулся к Оливье, громко смеясь.
- Что это с тобой случилось? - спросил удивленный граф. - Я уже думал, что ты сошел с ума.
- Это моя лошадь виновата, монсеньор; не знаю, какая муха ее укусила; она едва не сбросила меня в ров.
Разговор на этом прервался. Они уже подъезжали к Сент-Антонену. На каждом шагу видны были страшные следы проходившего королевского войска: деревья везде были срублены, дома и фермы сожжены и разграблены, в рвах и на дороге валялись трупы мужчин, женщин и детей. На стенах, на которых ясно виднелись следы пуль, стояли протестантские караульные с мушкетами или пиками на плече.
Через несколько минут опустили подъемный мост; человек десять всадников выехали из ворот; один из них, по-видимому, начальник, велев им остаться, подъехал к графу. Оливье просил впустить его в город и сказал свое имя.
- Герцог де Роган с нетерпением вас ожидает, граф, - отвечал офицер.
Это был губернатор Сент-Антонена, барон Шарль Бертран де Пенавер. Они въехали в город.
- Могу я сейчас же видеть герцога? - спросил Оливье.
- Новости секретные, граф, но так как герцог все равно вам их сейчас расскажет, я не стану скрывать; об этом, впрочем, кое-что уже знают все. Говорят, вчера из Кастра приехал шпион и донес герцогу, что королевские войска пойдут прямо на Монтобан.
- А разве Клерак сдался?
- Нет еще, но должен будет сдаться, он при последнем издыхании; там почти нет ни куска хлеба. Коннетабль, говорят, оставит там часть войска, а с главными силами пойдет на Монтобан.