Золотая Кастилия.
Глава XV. Маркиз дон Санчо Пеньяфлор

ГЛАВА XV. Маркиз дон Санчо Пеньяфлор

Прошло несколько дней. Ни дон Гусман, ни Бирбомоно не показывались в Пор-де-Пе. Монбар решительно не знал, чему приписать столь продолжительное их отсутствие; его терзало смутное беспокойство. Когда он встречался со своей хозяйкой, то отворачивался, стараясь не замечать ее бледного лица и лихорадочно горевших глаз, которые устремлялись на него с выражением безропотной горести, невольно трогавшей его сердце. Мало-помалу он начинал чувствовать, как в сердце его ненависть сменялась состраданием. Он опасался, что не сможет дольше сдерживать страшной клятвы, произнесенной им. Несмотря на все усилия пробудить в своей душе справедливый гнев, он вынужден был сознаться, что тройная броня, которой было защищено его сердце, больше не могла поддерживать его в продолжительной борьбе против этой женщины, которую он любил так сильно, что эта любовь, разбив его жизнь, сделала несчастной и ее. Все говорило в ее пользу в сердце грозного флибустьера: ее продолжительное раскаяние, ее благородное самоотвержение, ее безмолвная покорность, даже ее смиренная и боязливая нежность, которая каждую минуту выказывалась в заботах, которыми она окружала его без его ведома, оставаясь почти невидимой.

Теперь, по прошествии стольких лет после проступка бедной женщины, Монбар спрашивал себя, имеет ли он право оставаться неумолимым и не должен ли пробить для него час прощения.

Но воспоминание о его ужасных страданиях, о недостойной измене, жертвой которой он оказался, вдруг пронзало его сердце, словно раскаленное железо, трепет гнева волновал его, и он шептал, удаляясь от донны Клары:

-- Нет, искупление еще не кончено, виновный не получил наказания. Я не должен расслабляться прежде, чем свершится моя месть!

При этих словах его смягчившиеся было черты принимали мраморную неподвижность, брови хмурились, глаза сверкали зловещим блеском, глубокие морщины выступали на бледном лбу, и он становился опять тем неумолимым человеком, которым поклялся быть.

Но, повторяем, он сомневался; его суровость к бедной женщине была только маской, а ненависть, все еще сильная в отношении других врагов, мало-помалу отворачивалась от нее, чтобы смениться скорым прощением.

Несколько дней, которые он провел в Пор-де-Пе в одном доме с донной Кларой, намного подвинули дело прощения, которое могло довершить какое-нибудь непредвиденное событие.

Однажды вечером Монбар, удалившись в свою комнату, разговаривал с Морганом, кавалером де Граммоном и с Филиппом о приготовлениях к экспедиции, которая быстро приближалась. Уже несколько судов, прекрасно оснащенных, вышли в море, другие готовились отправиться вслед за ними на следующий день на восходе солнца; через два дня весь флот должен был стоять под парусами. Операция проводилась в таком секрете и так осторожно, что, несмотря на большое число отправившихся на судах флибустьеров, ничто не заставляло предполагать, чтобы испанцы могли узнать об этом.

Четыре флибустьера оговаривали между собой последние детали операции, когда в дверь комнаты, где они находились, осторожно постучали два раза. Монбар движением руки заставил своих друзей замолчать, после чего встал и отворил дверь.

Перед ним стоял Бирбомоно; еще два человека, закутанные в плащи, отступили немного дальше, в тень.

-- Я приехал, - вполголоса сказал Бирбомоно, почтительно кланяясь Монбару.

-- И с хорошими спутниками, как мне кажется, - ответил Монбар.

-- Могу я говорить?

-- О чем-нибудь важном?

-- Да, и в особенности тайном.

-- Хорошо, оставайтесь здесь, я сейчас вернусь. Монбар затворил дверь и вернулся к своим товарищам.

-- Братья, - сказал он, - только что ко мне приехал один человек, который хочет сообщить мне какое-то важное известие; прошу вас, потрудитесь пройти на несколько минут в мою спальню.

-- Не лучше ли нам предоставить вам полную свободу и совсем уйти, любезный Монбар? - осведомился Морган.

-- Нет, так как не исключено, что после нашего с ним разговора, который вряд ли будет продолжителен, вы мне понадобитесь.

-- Что ж, ступайте, если так, а мы останемся и будем глухи и немы.

Он провел их в спальню, закрыл за ними дверь, взял свечку и отворил дверь в соседнюю комнату, где поставил свечу на стол, после чего запер за собой дверь.

-- Господа, - обратился он к ожидавшим его, - я к вашим услугам. Садитесь и рассказывайте о причине вашего визита.

-- Мне нечего здесь делать, - сказал Бирбомоно. - Если вы позволите, кабальеро, я уйду и подожду на площадке.

-- Хорошо, - просто ответил флибустьер.

Мажордом поклонился и вышел. Когда дверь за ним затворилась, один из незнакомцев сделал несколько шагов вперед, сбросил свой плащ и вежливо снял шляпу.

-- Граф, - произнес он, - прежде всего позвольте мне засвидетельствовать вам свое почтение.

-- Маркиз Пеньяфлор! - воскликнул Монбар вне себя от Удивления.

-- Тише! - весело ответил дон Санчо. - Черт побери! Woe имя не пользуется здесь почетом, и незачем выкрикивать его так громко.

-- Вы! Вы здесь!

-- А почему бы, граф, мне не быть у вас? Чего я должен опасаться, позвольте вас спросить?

-- С моей стороны вам опасаться нечего, и благодарю вас за то, что вы поняли это. Но если другие узнают о вашем присутствии в этом городе?

-- Они не узнают - по крайней мере, я надеюсь, - пока я не выйду отсюда, а это случится тотчас по окончании нашего свидания.

-- В таком случае позвольте мне повторить свой вопрос: чему обязан вашим посещением и кто приехал с вами?

-- Это я, - ответил дон Гусман де Тудела, снимая шляпу.

-- Хорошо, что вы вернулись по какой бы то ни было причине.

-- Ведь вы взяли с меня слово.

-- Это правда, и я полагался на него,, поверьте.

-- Благодарю, - ответил молодой человек, поклонившись. - Теперь говорите, - обратился он к дону Санчо.

-- Граф, - сказал тогда маркиз с благородством, - как ни велика ненависть, разделяющая две наши фамилии, мне приятно осознавать, что, как вы соблаговолили заметить, я постоянно оставался нейтральным во вражде, разделяющей их.

-- Сознаюсь, это правда, - ответил Монбар доброжелательно.

-- Мало того, - продолжал дон Санчо, - не смея позволить себе прямо осуждать поведение своего отца относительно вас, я никогда не чувствовал в себе мужества одобрить его. По моему мнению, несогласия между дворянами решаются честно, лицом к лицу и с оружием в руках; всякий другой образ действия кажется мне недостойным их.

-- Я исполняю свой долг, говоря таким образом, граф, и исполняю с тем большим удовольствием, что между нами есть старый, еще не уплаченный счет; неудивительно, что вы забыли о нем, но я ваш должник и обязан был помнить. Сейчас представился случай расплатиться с вами, и я не колеблясь сделаю это, каковы бы ни были для меня последствия.

-- Я не знаю, о чем вы говорите.

-- Зато знаю я, граф, и этого достаточно... Три дня назад мой родственник приехал в Санто-Доминго и от вашего имени просил у меня объяснений; так ли это?

-- Действительно, так.

-- Я не отказал ему в этом. Но я считаю, что мои слова должны быть не только предельно ясными и точными, но и неопровержимыми, поэтому я решил рассказать обо всем в вашем присутствии, убежденный, что не подвергнусь никакой опасности, если приеду к вам. Должен вам признаться, что мой родственник старался, без сомнения беспокоясь за мою безопасность, отговорить меня от этой поездки, но я решился - и вот я здесь.

-- Клянусь честью, вы дорогой гость для меня, - с жаром вскричал Монбар, - потому что вы благородный дворянин!

-- Теперь выслушайте меня, господа, - продолжал дон Санчо, поклонившись. - Вот что я ответил бы на вопросы моего родственника, если бы не предпочел сделать этого при вас. Я беру Бога в свидетели и даю честное слово дворянина, что вы услышите истинную правду... Дон Гусман де Тудела - не сын сестры моего отца герцога Пеньяфлора. У моего отца была только одна сестра, умершая девятнадцати лет от чахотки в кармелитском монастыре в Севилье. У моего отца была дочь, моя сестра. Эта дочь исчезла вследствие странного и таинственного приключения, в котором был замешан французский дворянин по имени граф де Бармон. Очень может быть, что дон Гусман - сын моей сестры, но я не смею утверждать это наверняка.

-- Кузен, - вскричал молодой человек в сильном волнении, - ради всего святого, что такое вы говорите?!

-- Правду, дон Гусман.

-- Как! Дочь герцога?..

-- Была законно обвенчана с этим французским дворянином, повторяю вам. Мой отец велел похитить ребенка, прежде чем мать смогла запечатлеть на его лобике первый поцелуй. Граф де Бармон, преследуемый несправедливой ненавистью моего отца, видя, что честь его очернена, а карьера разрушена, также исчез.

-- О, как все это ужасно! - вскричал молодой человек, в отчаянии ломая руки. - А я-то, кто же я?!

-- Вы, - с достоинством ответил дон Санчо, - вы человек с благородным сердцем, с возвышенной душой и сумеете, несмотря ни на что, приобрести себе прекрасное место в свете.

-- И я помогу ему! - с порывом вскричал флибустьер.

-- Боже мой! Боже мой!.. Что же хотели сделать из меня?

-- Я уже вам говорил: орудие ненависти и мщения против невинного человека, который имеет право на ваше уважение. Монбар не убийца и не обольститель, а если бы даже он и был виновен, повторяю вам, вы не имеете никакого права требовать у него отчета, дорогой мой племянник.

-- Не называйте меня таким образом, дон Санчо; я даже не знаю, принадлежу ли к вашей семье.

-- На это я не могу ответить вам ничего иного, кроме того что я вас люблю, знаю с детства и всегда считал своим родственником.

-- О! - вскричал Монбар. - Неужели ненависть может быть доведена до такой степени?

-- Вы сами видите, граф... Теперь я исполнил священную обязанность. Что бы ни думал отец о моем поведении, совесть моя спокойна: я облегчил ее от ужасной тяжести; пусть судит меня Господь.

-- Вы поступили именно так, как я ожидал, и я искренне вас благодарю. Но, - прибавил Монбар тихим голосом, - не хотите ли вы сообщить мне еще о чем-либо?

-- С этой минуты особа эта для меня священна, маркиз. Господь, могущество которого бесконечно, позволит, без сомнения, чтобы она сумела забыть все, как забуду я сам.

-- В свою очередь благодарю вас, граф, - откликнулся маркиз, - этими словами вы вновь сделали меня вашим должником.

Два человека, наделенные столь благородным сердцем и возвышенным умом, горячо пожали друг другу руки.

-- А он? - спросил маркиз, указывая на молодого человека, который стоял, уныло опустив голову на руки.

-- Я сам позабочусь о нем.

-- Бедный юноша! - прошептал дон Санчо и, подойдя к дону Гусману, мягко обратился к нему: - Великие горести делают людей сильными. Что же вы опускаете голову? Вы имеете право ходить с высоко поднятой головой, ведь и вы также не виновны.

-- О! Если бы вы знали...

-- Я все знаю, Гусман. Роковая судьба преследует вас; вы повиновались не своей воле, воле, от которой не смели избавиться. Не отчаивайтесь же так сильно.

-- Но что же делать, Боже мой, куда деваться?

-- Перед вами два пути: следовать за мной, и клянусь вам, что я буду для вас добрым родственником, или остаться здесь, среди ваших новых друзей; я даже думаю, что этот второй путь - самый лучший для вас.

-- Могу ли я осмелиться после всего того, что случилось? Ведь я негодяй, изменник, словом - шпион!

Монбар подошел к нему и, положив руку на его плечо, сказал тихо, но властно:

-- Поднимите вашу голову! Дон Гусман де Тудела умер, я знаю только Франкера, храброго Берегового брата.

-- А? Вы меня прощаете, если говорите эти слова! - вскричал молодой человек с проблеском радости сквозь слезы.

-- Прощают только преступников, а Франкер преступником быть не может.

-- И никогда не будет! - воскликнул молодой человек с воодушевлением. - С этой минуты я принадлежу вам, делайте со мной что хотите.

-- Хорошо, дитя мое, осушите ваши слезы, вы нашли отца.

И Монбар раскрыл ему объятия с волнением, необыкновенным для такого человека. Молодой человек бросился к нему на шею, и они долго стояли, обнявшись.

В это время послышался легкий шум, двери тихо отворились, и показалось бледное и смиренное лицо донны Клары. Монбар подошел к ней и, взяв за руку, ввел за собой в комнату; она покорно последовала за ним, и в лице ее читалась робость и чуть заметная радость.

-- Франкер, - сказал он молодому человеку, - если вы нашли во мне отца, то вот праведная женщина, которая займет место вашей матери. Любите ее, как родную мать, потому что ее любовь к вам безгранична.

-- Да! - вскричала донна Клара с неописуемым волнением. - Да, вы - мой сын!

-- О-о! - ответила она, бросив на него один из тех взглядов, которые разъясняют все. - Разве можно обмануть сердце матери? - И она с восторгом прижала молодого человека к своей трепещущей груди.

-- Такая великая радость после такой великой горести! Да будет благословен Господь! - вскричал молодой человек.

-- О да! - подхватила донна Клара. - Да будет Он благословен, потому что Его правосудие неизменно.

Монбар, лучше других владевший собой во время этой сцены, рассудил, что пора вмешаться.

-- Извините, дон Санчо, - сказал он, - мы совсем забыли о вас. Ведь именно вам мы обязаны этими минутами счастья, и мы наслаждаемся ими как последние эгоисты, совершенно не думая о том, что ваше положение ненадежно в этом городе, где, кроме нас, все вам враги.

-- Право, любезный граф, - ответил маркиз с очаровательной веселостью, - я так счастлив вашим счастьем, что забываю обо всем на свете. Однако должен вам признаться, что мне, кажется, пора убираться отсюда; я чувствую здесь себя не совсем спокойно. Рискуя быть принятым за труса, я с удовольствием покину ваше приятное общество, и если мой старый знакомый Бирбомоно не прочь будет еще раз послужить мне проводником, то я охотно приму его помощь.

-- Сейчас! Мне хочется поскорее убраться отсюда.

-- Прощайте, дон Санчо, - сказал Монбар. - Мне жаль расставаться с вами, потому что я люблю вас; но мы оба находимся в несколько... щекотливом положении, и мне кажется, что лучшим пожеланием с моей стороны было бы никогда более не видеться с вами.

-- Однажды мы уже расставались с этими словами, однако все-таки увиделись.

-- Это правда, никто не знает, что может случиться с нами.

-- Говорите.

-- Что мой отец?

-- Я не стану его разыскивать - вот все, что я могу вам обещать. Дай Бог, чтобы наши дороги не пересеклись!

-- Хорошо; прощайте. Я еду со спокойным сердцем после этого обещания... Мужайтесь, племянник, не забывайте меня! - И он ласково обнял молодого человека.

-- Я отвечаю за него, сеньор.

-- Прощайте еще раз. Пойдемте, Франкер.

Молодой человек пошел за Монбаром. Они вышли из залы, оставив брата и сестру с мажордомом. Как только они оказались в гостиной, Монбар сказал:

-- Отрите ваши глаза и будьте мужчиной, Франкер; я представлю вас людям, которые отныне будут вашими братьями.

-- Извините, что заставил ждать вас так долго, братья, - сказал Монбар.

-- Да вот же Франкер! - воскликнул де Граммон. - А я ищу его целую неделю. Куда это ты запропастился, дружище?

Монбар поспешно ответил:

-- Я давал ему тайное поручение. Братья, - продолжал Монбар, - Франкер будет у меня капитаном; прошу вас признать его в этом звании.

опять возобновился.