| Автор: | Эмар Г., год: 1858 |
| Категории: | Роман, Приключения |
ГЛАВА III. Охотники
В двух лье от Санта-Фе, на поляне, на берегу маленькой речки, огибавшей город, в тот же вечер сидел человек перед большим костром, который он поддерживал с величайшей заботливостью, весь погрузившись в приготовление ужина.
Но какой скромный был этот ужин! Он состоял из бизоньего горба, нескольких штук картофелин и маисовых лепешек, испеченных в золе, и все это запивалось пульке.
Ночь была темная, небо покрылось густыми, тяжелыми облаками, сквозь которые по временам пробивался бледный луч луны, смутно освещая равнину, окутанную густыми парами тумана, которые в экваториальных странах поднимаются от земли после жаркого дня.
Ветер яростно ревел в верхушках деревьев, ветви жалобно стонали; в лесной чаще мяуканье дикой кошки сливалось с воем канадских барсуков и ревом пумы и ягуара.
Вдруг в лесу послышался конский топот, и два всадника выехали на поляну.
При виде их охотник вскрикнул от радости и поспешил к ним навстречу.
Всадники были - дон Пабло Сарате и Курумилла.
-- Слава Богу! - проговорил охотник. - Наконец-то вы явились, а то меня начало уже беспокоить ваше долгое отсутствие.
-- Как видите, со мною ничего не случилось, - отвечал молодой человек, дружески пожимая руку охотника.
Дон Пабло спрыгнул на землю и, разговаривая с Валентином, расседлал сначала свою лошадь, а потом и лошадь Курумиллы.
Индейский вождь в это время занимался приготовлением ужина.
-- Идемте скорее ужинать! - весело проговорил охотник. - У вас должен быть прекрасный аппетит... Я просто умираю с голода... За ужином вы мне расскажете обо всем, что с вами случилось.
Дон Пабло, Валентин и Курумилла сели за стол, т. е. уселись на траву перед огнем и с жадностью принялись за свою скудную трапезу.
Жизнь в пустыне имеет ту особенность, что там приходится вести скорее физическую, чем нравственную борьбу, и потому в каком бы положении ни находился человек, он никогда почти не изменяет, так сказать, обычного режима своей жизни... Он знает и всегда помнит, что ему необходимо поддерживать свои силы, чтобы быть готовым ко всему и поэтому там никакое душевное волнение не мешает пить, есть и спать.
-- Теперь, - сказал Валентин через несколько минут, - расскажите мне, что вы сделали? Мне кажется, что вы пробыли дольше, чем нужно, в этом проклятом городишке.
-- Вы правы, друг мой: по некоторым причинам я принужден был там остаться дольше, чем рассчитывал.
-- Говорите все по порядку, потому что иначе я не узнаю всего, что мне хочется знать.
-- Хорошо, друг мой.
-- Мы с вождем закурим индейские трубки, а вы сделаете себе сигаретку. Затем мы сядем спиной с огню, чтобы видеть, что делается вокруг нас, и таким образом нам нечего будет бояться... Что скажете вы на это, дон Пабло?
-- Вы всегда правы, друг... Ваша неистощимая веселость, ваша добродушная беззаботность возвращают мне мужество, и я опять делаюсь совершенно другим человеком.
-- Гм! - сказал Валентин. - Я очень рад это слышать от вас... Положение наше серьезно, это правда, но все-таки далеко не безнадежно... Нам с вождем не раз приходилось попадать в такие переделки, когда жизнь наша висела на волоске, и, несмотря на это, нам всегда удавалось с честью выходить из этого положения... Правда, вождь?
-- Да, - лаконично отвечал индеец, сильно затягиваясь и выпуская клубы синего дыма.
свободу действовать по-своему... Видели вы отца Серафима?
-- Да, я виделся с ним. Наш бедный друг все еще очень слаб и бледен, хотя рана его почти совсем зарубцевалась... Несмотря на свою слабость, он, не обращая внимания на свои страдания и черпая силы в безграничной любви к ближнему, сделал все, о чем мы его просили. Он уже целую неделю живет вместе с моим отцом и покидает его только тогда, когда уходит к судьям... Он видел генерал-губернатора, епископа, одним словом, обегал всех влиятельных лиц, сделал все, что только от него зависело, но, к несчастью, до сих пор все его усилия не принесли никакой пользы.
-- Терпение! - заметил охотник с загадочной улыбкой.
-- Отец Серафим думает, что отца не позже чем через два дня переведут в ратушу. Губернатор хочет как можно скорее покончить с этим делом, это его собственное выражение, и "мы не должны терять ни минуты" - сказал мне отец Серафим.
-- Два дня - много времени, мой милый, в это время может произойти немало перемен.
-- Это правда, но тут дело идет о моем отце, и мне делается страшно при одной мысли об этом.
-- Хорошо сказано, дон Пабло, мне нравятся ваши слова... Но еще раз повторяю вам, успокойтесь, все идет хорошо.
-- Но мне кажется, что это все-таки не мешает нам принять некоторые предосторожности. Подумайте только, что для нас это вопрос жизни и смерти, и поэтому мы должны торопиться. Сколько раз расстраивались самые остроумно составленные планы и разрушались самые хитрые комбинации!.. Неужели вы не боитесь, что в самую решающую минуту какой-нибудь несчастный случай не разрушит наши замыслы?
-- Мы ведем адскую игру, дружище, - отвечал холодно Валентин, - мы пользуемся случаем, то есть самой величайшей силой, какая только существует на свете...
Молодой человек задумчиво опустил голову, видимо, побежденный этими словами.
С минуту охотник с выражением любопытства и сострадания смотрел на молодого мексиканца, а затем продолжал ласковым голосом:
-- Выслушайте меня, дон Пабло Сарате, я обещал вам спасти вашего отца и спасу его... Я только хочу, чтобы он вышел из тюрьмы, где он находится в настоящее время, так, как должен выйти из нее такой человек, - среди белого дня, привествуемый громкими криками толпы, - а не бежал из нее ночью, пользуясь темнотой, как преступник. Pardieu! Неужели вы думаете, что мне трудно было бы пробраться в город и устроить побег вашего отца, подпилив решетку тюрьмы или подкупив тюремщика? Я не хочу поступать таким образом, да и сам дон Мигель не согласился бы на такое бегство, подлое и постыдное... Этого не допускает его общественное положение, друг мой. Ваш отец выйдет из тюрьмы, но об этом его будет просить сам губернатор и все власти Санта-Фе. Поэтому соберитесь с мужеством и не сомневайтесь в человеке, дружба и опытность которого должны были бы, наоборот, успокоить вас.
Молодой человек с нарастающим интересом прислушивался к словам Валентина, и когда тот кончил, он протянул ему руку и сказал:
-- Простите меня, друг... Я знаю, как вы преданы нашей семье, но я страдаю, а горе делает человека несправедливым, простите меня!
-- Об этом не стоит и говорить! А что, в городе сегодня все было спокойно?
-- Не могу дать вам на это определенный ответ: я так был погружен в свои мысли, что ничего не видел и не замечал, но все-таки мне казалось, что на пласа-Майор и вблизи резиденции губернатора гораздо больше оживления, чем обыкновенно.
Валентин еще раз улыбнулся своей загадочной улыбкой, которая опять приподняла углы его тонких губ.
-- Хорошо, - ответил он, - ну а что, удалось вам, как я вам советовал, собрать некоторые сведения о Красном Кедре?
-- Да, - отвечал мексиканец, улыбаясь, - я узнал все, что нам нужно, и притом самым подробным образом...
-- А-а! Это интересно, расскажите!..
-- Сию минуту.
И дон Пабло рассказал о том, что произошло в ранчо.
Охотник с величайшим вниманием выслушал этот рассказ.
Когда дон Пабло кончил, Валентин с недовольным видом покачал головой.
и в будущем это могло бы принести нам громадную пользу... Вы себе даже и представить не можете, какую власть имеет здесь этот демон... Все пограничные бродяги преданы ему, и оскорбление, нанесенное вами ему, может самым скверным образом повлиять на спасение вашей сестры.
-- Но, мой друг...
-- Вы поступили как сумасшедший, пробудив уснувшую было ненависть этого тигра... Красный Кедр во что бы то ни стало постарается погубить вас... Я давно знаю этого негодяя. Но все это еще сравнительно пустяки, а вы, кроме того, сделали кое-что еще и похуже этого...
-- Что такое?
-- Ради чего это, безрассудная вы голова, вместо того, чтобы держаться настороже и молча наблюдать за своими врагами, так неосторожно, из-за одной только удали, открыли вы им свои карты?
-- Я не понимаю вас.
-- Брат Амбросио такой же негодяй, как и Красный Кедр, но только другого пошиба... Мне даже кажется, что он будет, пожалуй, еще похуже охотника за скальпами: последний действует открыто и, следовательно, с ним знаешь, чего держаться - вся его личность носит отпечаток его гнусной душонки. Ваш же поступок с братом Амбросио не только неосторожен, но в высшей степени даже и опасен... Этот человек всем обязан вашей семье, и он вам никогда не простит, что вы так открыто сняли с него маску. Берегитесь, дон Пабло, своим поступком вы сразу приобрели себе двух неумолимых врагов, тем более опасных, что теперь им незачем щадить вас.
-- Да, это правда, - сознался молодой человек, - я поступил очень опрометчиво! Но меня, право, нельзя очень строго судить за это! Когда я увидел этих двух негодяев, когда я от них же самих узнал о том, какие они совершили преступления, когда узнал я, какие они замышляли козни против нас, я не мог больше сдержать себя и вошел в ранчо... Остальное вам известно.
-- Да, да, кучиллада удалась отлично... Что и говорить, негодяй заслужил этот крест, но только я боюсь, как бы крест, который вы так ловко нарисовали у него на лице, не обошелся вам слишком дорого.
-- Бог милостив! Вы знаете пословицу: Cosa que по tiene remedio, olvidarla es lo mejor [Лучше забыть то, чего нельзя поправить (исп.)]. Только бы удалось спасти моего отца, и я был бы совершенно счастлив... Но я все-таки, на всякий случай, буду теперь держаться поосторожнее.
-- А еще вы ничего не узнали?
-- Узнал. Гамбусинос Красного Кедра расположились лагерем невдалеке от нас. Я точно знаю, что их главарь намерен отправиться в путь самое позднее завтра.
-- О-о! Так скоро! Значит, надо и нам поскорее устраивать засаду, чтобы узнать, по какой дороге они отправятся...
-- Когда же мы едем?
-- Сейчас.
Затем все трое занялись сборами к отъезду. Оседлали лошадей, наполнили водою небольшие козьи мехи, которыми запасался каждый путешественник в этой безводной стране.
Через несколько минут охотники уже сидели на лошадях.
В тот момент, когда они уже готовы были покинуть поляну, послышался шорох, ветви раздвинулись, и показался индеец.
Это был Единорог, великий вождь команчей.
Увидев его, путешественники спрыгнули с лошадей и замерли в выжидательной позе.
Валентин один отправился навстречу к индейцу.
-- Добро пожаловать, брат мой, - сказал он. - Зачем вождю нужно меня видеть?
Затем оба они церемонно поклонились друг другу по индейскому обычаю.
Проделав эту церемонию, Валентин заговорил первым.
-- Пусть мой брат подойдет к огню и выкурит трубку мира со своими белыми друзьями, - сказал он.
-- Хорошо, - отвечал Единорог и, подойдя к костру, присел на корточки по-индейски, вынул трубку из-за пояса и начал молча курить.
Охотники, видя, какой оборот принимает это неожиданное посещение, привязали своих лошадей и снова уселись вокруг костра.
Так прошло несколько минут. Охотники не прерывали молчания и ждали, пока индейский вождь сам объяснит им причину своего прихода.
Наконец Единорог выбил пепел из трубки, заткнул ее за пояс и, обратившись к Валентину, сказал:
-- Мой брат отправляется на охоту за бизонами? В этом году их очень много в прерии по Рио-Хила.
-- Да, - отвечал француз, - мы едем на охоту. Мой брат тоже хочет ехать вместе с нами?
-- Нет. Мое сердце печально.
-- Я не понимаю вождя, уж не случилось ли с ним какое-нибудь несчастье?
-- Разве мой брат не понял, или я, может быть, ошибся?.. Неужели мой брат в самом деле любит только одних бизонов, мясо которых он ест, а шкуры продает в городах?
-- Пусть мой брат говорит яснее, тогда и я постараюсь как следует ответить ему.
На минуту снова воцарилось молчание. Индеец, казалось, сильно призадумался, ноздри его раздувались, и черные глаза бросали молнии.
Охотник спокойно ожидал продолжения этого разговора, цель которого была ему пока еще не совсем ясна.
Наконец Единорог поднял голову - взгляд его был совершенно спокоен, а голос тих и мелодичен.
-- Зачем Кутонепи притворяется, будто не понимает меня? - сказал он. - Воин не должен иметь раздвоенного языка. Чего не может сделать один человек, то могут сделать двое... Пусть брат мой говорит, уши его друга открыты.
-- Мой брат хорошо сказал, и я сейчас исполню его желание... Охота, на которую я собираюсь, очень серьезна... Я хочу спасти женщину одного цвета со мной, но что может сделать один человек?
-- Кутонепи не один, с ним едут две лучших пограничных винтовки. Но зачем говорит мне это бледнолицый охотник? Разве я не знаю, что он великий воин? Или, может быть, он сомневается в дружбе Хабаутцельце, великого вождя команчей?
-- Я никогда не сомневался в дружбе моего брата... Я - приемный сын его племени... Не хочет ли он оказать мне теперь услугу?
-- Услуга эта - только половина того, что я хочу сделать. Моему брату стоит только сказать слово, и двести команчей присоединятся к нему для освобождения бледнолицей девушки и для того, чтобы снять скальпы с ее похитителей.
Валентин вздрогнул от радости, услышав это откровенное предложение.
-- Благодарю вас, вождь, - проговорил он взволнованно, - я принимаю ваше предложение - я знаю, что ваше слово священно.
с презренными гачупинами.
-- Вот вам моя рука, вождь. Вы давно уже покорили мое сердце.
-- Мой брат хорошо говорит. Я сделаю то, что он мне поручит.
И, церемонно поклонившись, индейский вождь удалился, не произнося больше ни слова.
Молодой человек бросился обнимать охотника, не в силах выговорить ни одного слова.
Через несколько минут после этого охотники покинули поляну и отправились разыскивать гамбусинос.