В панцире великана.
Глава III. Прощание.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В панцире великана. Глава III. Прощание. (старая орфография)

III. 

Прощание.

В тот самый день, как мы видели Марка и Винцента гулявшими друг с другом в последний раз, миссис Лангтон и её старшая дочь Мабель сидели в хорошенькой гостиной своего дома в Кенсингтонском парке.

Миссис Лангтон была жена богатого адвоката с обширной практикой и одна из тех изящно ленивых женщин, обворожительные манеры которых успешно прикрывают некоторую пустоту ума и характера. Она была все еще хорошенькая женщина и жаловалась на нездоровье всегда, когда это не представляло положительного неудобства.

Сегодня был один из её приемных дней, но посетителей было на этот раз немного, да и те раньше обыкновенного разошлись, оставив след своего присутствия в поэтическом безпорядке кресел и стульев и пустых чайных чашках в различных местах гостиной.

Миссис Лангтон покойно раскинулась в мягком кресле и лениво следила за горящими угольями в камине, между тем как Мабель, поместившись на кушетке около окна, пыталась читать журнал при свете потухающого дня.

- Не лучше ли позвонить и велеть принести лампы, Мабель? - посоветовала мать. - Как ты можешь читать в такой темноте? Говорят, это очень вредно для глаз. Я думаю, что никого больше не будет, хотя мне странно, что Винцент не пришел проститься.

- Винцент не любит приемных дней, - отвечала Мабель.

- Все же уехать не простившись, когда мы так давно с ним знакомы, и конечно были всегда с ним любезны. Ваш отец всегда приглашал адвокатов обедать, чтобы знакомить их с ним, хотя это ни к чему никогда не приводило. Он отплывает завтра. Мне кажется, что он мог бы найти время проститься с нами.

- И я так думаю, - согласилась Мабель, - это непохоже на Винцента, хотя он всегда был застенчив и во многих отношениях странен. Он не так давно у нас был, но я не могу поверить, чтобы он уехал не простясь.

Миссис Лангтон осторожно зевнула.

- Это меня не удивит, - сказала она, - когда молодой человек готовится... но конец её фразы был прерван приходом её младшей дочери Долли с гувернанткой немкой; за ними следовал слуга, несший лампы с розовыми абажурами.

Долли была живая девочка лет девяти с золотистыми волосами, красиво вившимися, и глубокими глазами, оттененными длинными ресницами и обещавшими быть со временем опасными.

- Мы взяли с собой Фриска без шнурка, мамаша, - кричала она, - и он от нас убежал. Не правда ли, как это дурно с его стороны?

- Не беда, милочка, он вернется благополучно домой... он ведь всегда так делает.

- Ах, но меня сердит то, что он убежал; вы знаете, в каком ужасном виде он всегда возвращается домой. Его надо как-нибудь отучить от этого.

- Я советую тебе хорошенько его пожурить, - вмешалась Мабель.

- Я пробовала, но он просит прощенья, а затем как только его вымоют, опять убегает. Когда он вернется, я его на этот раз хорошенько вздую.

- Милая моя, - закричала миссис Лангтон, - какое ужасное выражение.

- Колин говорит так, - отвечала Долли, хотя отлично знала, что Колин не особенно щепетилен в своих выражениях.

- Да, да, - весело подтвердила Долли. - Я не знаю, известно ли это ему? Я пойду и скажу ему это... он вернулся домой.

И она убежала как раз в тот момент, как кто-то позвонил у двери.

- Мабель, кто-то должно быть еще с визитом; но я так устала, и теперь так уже поздно, что я оставлю тебя и Fräulein занимать гостей. Папа и я едем сегодня на обед и мне нужно отдохнуть, прежде чем одеваться. Я убегу, пока можно.

Миссис Лангтон грациозно выскользнула из комнаты как раз в ту минуту, как дворецкий прошел в переднюю, чтобы отворить дверь очевидно какому-то посетителю, и Мабель услышала, как доложили о приходе м-ра Гольройда.

- Итак вы все-таки приехали проститься? - сказала Мабель, протягивая руку с ласковой улыбкой. - Мамаша и я, мы думали, что вы уедете, не простясь.

- Вам бы следовало лучше меня знать.

Винцент согласился выпить предложенную ему чашку чаю только затем, чтобы еще раз иметь случай полюбоваться веселой, грациозной манерой, с примесью ласковой насмешки, с которой Мабель его угощала и которая была ему так хорошо знакома. Он разговаривал с ней и с Fräulein Мозер с тяжелым чувством неудовлетворительности такого трио для прощального свидания.

Гувернантка тоже сознавала это. В последнее время она стала подозревать, какого рода чувства питает Винцент к Мабель, и жалела его.

"Этот бедный молодой человек уезжает далеко, я дам ему случай объясниться", думала она и села за фортепиано в соседней комнате.

Но не успел Винцент обменяться несколькими незначительными фразами с Мабель, как в комнату вбежала Долли, а так как ей никогда в голову не приходило, чтобы кто-нибудь мог предпочесть её разговору чей-нибудь другой, то она вскоре совсем завладела Винцентом.

- Долли, милая, - закричала гувернантка из-за фортепиан, - сбегай и спроси у Колина, не унес ли он метроном в классную комнату?

Долли понеслась в классную и скоро забыла о данном поручении в споре с Колином, которому всякое развлечение было желательно, когда он сидел за уроками. Фрейлейн Мозер, конечно, предвидела такой результат, тем более, что метроном стоял около нея.

- Вы, конечно, будете нам писать, Винцент, оттуда? - сказала Мабель. - Чем вы разсчитываете быть?

- Кофейным плантатором, - мрачно отвечал тот.

- О, Винцент! - с упреком заметила молодая девушка, - вы были прежде честолюбивее. Помните, как мы строили планы на счет вашей будущей знаменитости. Но вы не особенно прославитесь, если будете плантатором.

- Если я берусь за это, то по необходимости. Но я все еще честолюбив, Мабель. Я не удовлетворюсь этим делом, если другое мое предприятие удастся. Но в том-то и дело, что это еще очень гадательно.

- Какое еще предприятие? разскажите мне, Винцент; вы прежде всегда мне все говорили.

В характере Винцента было очень мало заметно его тропическое происхождение и по своей природной сдержанности и осторожности он предпочел бы подождать до тех пор, пока его книга не будет напечатана, прежде нежели признаться в своем писательстве.

Но просьба Мабель поколебала его осторожность. Он писал для Мабель и его лучшей надеждой было то, что она со временем прочтет и похвалит его книгу. Ему захотелось взять ее в поверенные и увезти с собой её симпатию как поддержку в трудные минуты.

Еслибы он успел поговорить с ней о своей книге и её содержании, быть может, Мабель почувствовала бы новый интерес к его особе и это предотвратило бы многия дальнейшия события в её жизни. Но он колебался, а тем временем возникла новая помеха, случай был упущен, и подобно многим другим, раз упущенный, больше не представился. Неугомонная Долли снова явилась невинным орудием судьбы: она пришла с громадным портфелем в руках и положила его на стул.

- Мне она самому нужна, Долли, я никак не могу обойтись без нея в настоящую минуту.

- Я говорю не про вашу настоящую голову, а только про ваш силуэт, - объяснила Долли. - Неужели вы этого не поняли?

- Это не особенно страшная операция, Винцент, - вмешалась Мабель. - Долли мучит всех своих друзей последнее время, но она не причиняет им физической боли.

- Хорошо, Долли, я согласен, - сказал Винцент, - только пожалуйста будьте со мной помягче.

- Садитесь на стул вовле стены, - приказывала Долли. - Мабель пожалуйста сними абажур с лампы и поставь ее вот тут.

Она взяла карандаш и большой лист бумаги.

- Теперь, Винцент, сядьте так, чтобы ваша тень ложилась на бумагу и сидите смирно. Не двигайтесь и не говорите, иначе ваш профиль будет испорчен.

- Мне очень страшно, Долли, - объявил Винцент, послушно усаживаясь, как ему было велено.

- Какой вы трус! Подержи его голову, Мабель. Нет! - придержи лучше бумагу.

Винцент сидел тихо, в то время как Мабель оперлась сзади на его стул, одной рукой слегка придерживая его за плечо и её мягкие волосы касались его щеки. Долго, долго, потом, в сущности всю свою жизнь, он не мог вспомнить об этих мгновениях без радостного трепета.

- Готово, Винцент! - с триумфом возвестила Долли, проводя несколько черт по бумаге. - У вас не очень правильный профиль, но силуэт будет похож, когда я его вырежу. Вот! - подала она голову в натуральную величину, вырезанную из черной бумаги. - Неправда ли, очень похоже на вас?

- Право не знаю, отвечал - Винцент, с сомнением поглядывая на бумагу, - но надеюсь, что похож.

- Я дам вам с него копию, - великодушно объявила Долли, вырезывая другую черную голову своими проворными ручками.

- Вот, возьмите, Винцент, и пожалуйста не потеряйте.

- Хотите, чтобы я всегда носил его у сердца, Долли?

Долли нашла нужным обдумать этот вопрос.

- Нет, полагаю, что этого не нужно, - ответила она. - Конечно он бы вас грел, но, боюсь, что черная бумага марается. Вы должны наклеить его на картон и вставить в рамку.

В эту минуту вошла миссис Лангтон, и Винцент пошел ей на встречу с отчаянной надеждой в душе, что авось его пригласят провести с ними последний вечер, - надеждой, которой не суждено было осуществиться.

- Любезный Винцент, - сказала она, протягивая ему обе руки, - и так вы все-таки пришли. Право, я боюсь, что вы совсем нас забыли. Почему ты не прислала мне сказать, что Винцент у нас, Мабель? Я бы поторопилась одеться. Мне так досадно, Винцент, что я должна проститься с вами второпях. Муж и я едем обедать в гости и он не вернется домой, чтобы переодеться, а переоденется в своей конторе, а я должна за ним заехать. И теперь так уж поздно, а они так нелепо рано обедают там, куда мы едем, что мне нельзя больше терять ни минуты. Проводите меня до кареты, Винцент, пожалуйста. Что, Маршал не забыл положить плэд? Хорошо; так пойдемте. Желаю вам всякого успеха там, куда вы едете, и берегите себя, и возвращайтесь домой с хорошенькой женой. Прикажите, пожалуйста, кучеру ехать в Линкольн-Инн. Прощайте, Винцент, прощайте.

Она приветливо улыбалась и махала рукой в длинной перчатке, пока карета не отъехала и он все время понимал, что если она больше никогда его не увидит, то это нисколько ее не огорчит.

который, должно быть, пришел как раз в ту минуту, как миссис Лангтон отъехала.

- М-р Каффин, - возвестил слуга с достоинством.

Высокий, стройный молодой человек вошел в комнату, с через-чур спокойным и развязным видом. Его светлые волосы были коротко острижены; красивые глаза проницательны и холодны, а тонкия губы выражали твердость. Голос, которым он управлял в совершенстве, был звучен и приятен.

- Неужели вы пришли с утренним визитом, Гарольд? - спросила Мабель, которая, повидимому, не очень обрадовалась посетителю.

- Да, ведь нас нет дома, Мабель, неправда-ли? - ввернула смелая Долли.

- Меня задержали на репетиции, а потом я обедал, - объяснил Каффин: - но я бы не пришел, еслибы мне не надо было исполнить одного поручения. Передав его, я уйду. Что я вам сделал, что вы хотите меня прогнать?

Гарольд Каффин был родственник миссис Лангтон. Его отец занимал высокое место между заграничными консулами, а сам он недавно поступил на сцену, находя театр более привлекательным местом, нежели министерство иностранных дел, куда его сперва предназначали. Пока ему не приходилось жалеть о своей измене, так как он почти тотчас же получил очень выгодный ангажемент в один из главных театров Вест-Энда, причем общественное положение его от этого не очень пострадало, частию от того, что свет стал в последнее время либеральнее в этом отношении, а частию потому, что ему раньше удалось упрочить свое положение в свете своим приятным обращением и музыкальным, и драматическим талантом, что и заставило его избрать театр своей профессией.

Как и Гольройд, он знал Мабель еще девочкой, а когда она выросла, то влюбился в нее. Его единственным опасением, когда он поступал на сцену, было, что Мабель не одобрить этого.

Страх этот оказался неосновательным. Обращение с ним Мабель не переменилось. Но его успехи, как аматбора, не последовали за ним на сцену. До сих пор еще ему не поручали ни одной значительной роли и он успел уже настолько разочароваться в своей новой профессии, что готов был от нея отказаться при малейшем поводе.

- Вы здесь, Гольройд, я вас было не заметил. Как вы поживаете? - радушно сказал он, хотя в душе чувства его были далеко не дружеския, так как он имел основание считать Винцента своим соперником.

- Винцент приехал проститься, - объяснила Долли. - Он завтра уезжает в Индию.

- Доброго пути! - вскричал Каффин с повеселевшим лицом. - Но что же это вы так вдруг собрались, Гольройд? Я очень, впрочем, рад, что успел проститься с вами. И здесь Каффин, без сомнения, говорил правду. - Вы мне не говорили, что так скоро уезжаете.

Гольройд знал Каффина уже несколько лет: они часто встречались в этом доме, и хотя между ними было мало общого, но отношения их были приятельския.

- А в чем заключается ваше поручение, Гарольд? - спросила Мабель.

- Ах, да! Я сегодня встретил дядю и он поручил мне узнать, согласны ли вы прокатиться в Чигбёр в одну прекрасную субботу и пробыть там до понедельника. Я полагаю, что вы не согласны. Он добрый старик, но можно умереть со скуки, проведя с ним целых два дня.

- Вы забываете, что он - крестный отец Долли, - заметила Мабель.

- И мой дядя, - сказал Каффин, - но он от этого нисколько не занимательнее. Вас тоже приглашают, болтушка? ("Болтушка" было прозвище, которым он дразнил Долли, которая к нему вообще не благоволила).

- Хочешь ехать, Долли, если мамаша позволит? - спросила Мабель.

- А Гарольд поедет тоже?

- Гарольда не приглашали, моя болтушка, - отвечал этот джентльмен напрямки.

Гольройд видел, что оставаться долее безполезно. Он пошел в классную проститься с Колином, который был так огорчен его отъездом, как только позволяла груда учебников, возвышавшаяся перед ним, и вернулся в гостиную проститься с остальными. Гувернантка прочитала на его лице, что её доброжелательные усилия ни к чему не послужили и с состраданием вздохнула, пожимая ему руку. Долли повисла у него на шее и заплакала, а черствый Гарольд подумал, что теперь ему можно быть великодушным и почти с искренней приветливостью напутствовал его добрыми пожеланиями.

Однако, лицо его омрачилось, когда Мабель сказала:

- Не звоните, Оттилия. Я провожу Винцента до передней... в последний раз.

"Хотел бы я знать, нравится ли он ей?" подумал Гарольд, с досадой.

- Пишите как можно чаще, Гольройд, не правда ли? - сказала Мабель, когда они пришли в переднюю. - Мы будем часто о вас думать и представлять себе, что вы делаете и как вам живется.

Передняя лондонского дома вряд ли пригодное место для объяснения в любви; есть что-то фатально-комическое в нежных чувствах, изливаемых посреди дождевых зонтиков и шляп. Но хотя Винцент вполне сознавал это, он почувствовал страстное желание высказать Мабель свои чувства в этот последний миг, но сдержал себя: более верный инстинкт подсказал ему, что он слишком долго мешкал для того, чтобы разсчитывать на успех. И в самом деле, Мабель не подозревала о настоящем характере его чувств и он был прав, думая, что признание в настоящую минуту было бы для нея сюрпризом, к которому она не была подготовлена.

Сантиментальность фрейлейн Мозер и склонность Каффина видеть в каждом соперника делали их проницательными, и сама Мабель, хотя девушки редко последния догадываются об этом, никогда не думала о Винценте, как о поклоннике, и в этом была главным образом виновата его сдержанность и скрытность.

Он боялся сначала обнаружить перед ней свои чувства: "она не может любить меня, думал он, я ничего не сделал. чтобы заслужить её любовь; я нуль". И ему хотелось чем-нибудь отличиться, а до тех пор он молчал и редко виделся с ней.

Тогда-то он и написал свою книгу, и хотя он не был так глуп, чтобы воображать, что в женское сердце доступ возможен только путем печати, но не мог не чувствовать, перечитывая свое произведение, что он делал нечто такое, что в случае успеха может возвысить его в собственных глазах и служить хорошей рекомендацией для девушки, как Мабель, любившей литературу.

Но тут отец пригласил его приехать на Цейлон; он должен был ехать и увезти с собой свою тайну, и надеяться, что время и разлука (очень плохие, сказать мимоходом, союзники) будут говорить за него.

"Она, может быть, полюбила бы меня со временем. Но это время может никогда не настанет", думал он.

Он не решился прибавить ни слова; он мог бы получить братский поцелуй, еслибы попросил, но для него такой поцелуй был бы чистейшей насмешкой.

Подавленное волнение делало его резким, почти холодным. Он вдруг выпустил её руки и отрывисто проговорил:

- Прощайте, дорогая Мабель, прощайте! - и поспешно вышел из дому.

- Итак, он уехал! - заметил Каффин, когда Мабель вернулась в гостиную, простояв несколько секунд в передней. - Милый он человек, но нестерпимо скучный, неправда ли? Ему гораздо лучше сажать кофе, нежели болтаться здесь, как он делал, с кофе ему повезет больше, нежели с законоведением, надо надеяться.

- Я говорю это не ради осуждения, напротив того, мне нравятся скучные люди. С ними отдыхаешь. Но как вы верно заметили, Мабель, я не понимаю его: право же, он не производит впечатления человека интересного. Сколько я его знаю, он мне очень нравится, но вместе с тем должен сознаться, что нахожу его именно скучным. Вероятно, я ошибаюсь.

- Да, вероятно, - заключила Мабель, чтобы переменить разговор.

Но Каффин заговорил не без намерения и рискнул даже разсердить ее, чтобы произвести то впечатление, какое ему было желательно. И почти успел в этом.

- Неужели Гарольд прав, - подумала она. - Винцент очень сдержан, но мне всегда казалось, что в нем есть какая-то скрытая сила, а между тем, еслибы она была, то проявилась бы в чем-нибудь? Но если даже бедный Винцент только скучен, то для меня это все равно. Я все также буду любить его.

Тем временем сам Винцент, не подозревая - чего дай Бог каждому из нас - как его характеризовал приятель в присутствии любимой девушки, шел на свою холостую квартиру, чтобы провести последний вечер в Англии в одиночестве, так как ни к какому иному времяпровождению у него не лежало сердце.

Уже стемнело. Над ним разстилалось ясное, стального цвета небо, а перед ним виднелся Камден-Гилл, темная масса, с сверкающими на ней огнями. На сквере, сбоку, немецкий духовой оркестр играл отрывки из второго акта "Фауста" с таким отсутствием выражения и так фальшиво, как только может немецкий оркестр. Но разстояние смягчало несовершенство исполнения, и ария Зибеля казалась Винценту верным выражением его собственной, страстной, но непризнанной любви.

- Я готов жизнь отдать за нее, - сказал он почти вслух, - а между тем, не смел ей этого сказать... но если я когда-нибудь ворочусь и увижу ее... и если не будет слишком поздно... она узнает, чем она была и будет для меня. Я буду ждать и надеяться.