Аттила России.
Пролог. Князь Г. А. Потемкин

Эдуард Мария Эттингер

Аттила России

Пролог.
Князь Г. А. Потемкин

Двадцать восьмого июня 1762 года в России произошел переворот, вначале казавшийся ничтожным в смысле его влияния на ход русской жизни, но на деле громовым эхом прокатившийся по всей земле и отразившийся на всем историческом ходе жизни России. Принцесса одного из самых крошечных немецких княжеств - Анхальт-Цербста, супруга русского императора Петра III, опираясь на врагов слабого, бестактного, дурно воспитанного и неумного мужа, объявила его лишенным престола и взошла на трон под именем императрицы Екатерины II - той самой Екатерины, которой впоследствии история не без основания присвоила прозвище Великой.

В те времена дворцовые революции происходили не редко и не вызывали особенного удивления. Дворянство, жаждавшее захватить в свои руки бразды правления, пыталось осуществить олигархию тем, что выдвигало какого-нибудь кандидата, низвергало законного государя и захватывало при новом монархе в свои руки влиятельные места и положения. При этом на законное право престолонаследия обращалось меньше всего внимания.

Совершенно так же обстояло дело и с воцарением императрицы Екатерины II. Собственно говоря, в случае отречения от власти или смерти Петра III права на российский престол принадлежали малолетнему Павлу Петровичу, сыну Петра III и Екатерины II. Кроме того, на пути к трону словно призрак маячили права низверженного императора Иоанна Антоновича. Самое большее, на что законно могла рассчитывать Екатерина II, это регентство. Но если права гения, великих государственных талантов, ума значат больше тех запутанных и сомнительных наследственных прав на престол, которые имели первые и ближайшие преемники великого Петра, то правда была всецело на стороне Екатерины II - на всем протяжении мировой истории мало встречалось таких выдающихся фигур, как царственная "Фелица".

Ближайшими помощниками Екатерины Алексеевны в этом перевороте были братья Орловы, один из которых, Григорий, был интимным другом императрицы.

Григорий Орлов представлял собой очень красивое, рослое, колоссально сильное и колоссально грубое существо. Он был незаменимым пособником в деле совершения переворота, но в последующем создании государства не только ничем не мог быть полезным, но и наоборот служил помехой. Очень скоро императрица стала тяготиться им, но на открытый разрыв не решалась. Орлов был вспыльчив и до того необуздан, что осмеливался в минуты гнева кричать и топать ногами на государыню. Кроме того, он знал слишком много тайн, разоблачение которых было бы опасно, пока Екатерина Алексеевна еще не чувствовала себя совершенно прочно сидящей на троне. А главное - в те времена у императрицы не было никого другого, на кого она могла бы опереться всецело и твердо. Были люди преданные, но бездарные, были даровитые министры, но Екатерина II ясно видела, что за самую ничтожную сумму они готовы продать все хоть сейчас. Больше же всего вокруг нее было просто жадных людей, которые, словно голодные собаки, вились вокруг трона и высматривали, с какой бы стороны урвать себе кусок получше да пожирнее.

При таких обстоятельствах приходилось держаться Орлова. Как женщина, Екатерина II не терпела однообразия; как одаренная лучшими порывами государыня, она не могла мириться с нравственным ничтожеством. Но на первых порах она не видела другой опоры.

Только тогда, когда на государственном горизонте стало всплывать новое светило - великий маг и шарлатан от политики Потемкин, песенка Григория Орлова оказалась спетой.

Правда, Потемкин не сразу вытеснил с государственной сцены всесильного Григория Орлова. Но императрице Екатерине было достаточно приглядеться к хитрому хохлу достаточно оценить его могучий интеллект, чтобы легко и спокойно убрать Орлова.

* * *

В августе 1772 года всесильный Орлов получил почетное поручение от императрицы Екатерины II отправиться в Фокшаны, чтобы взять на себя главное руководство мирными переговорами между Россией и Портом. Орлов радостно полетел в Валахию, ожидая новых наград и отличий и не предчувствуя, что это было только искусной западней, поставленной ему хитрым Паниным. Он уехал второго, а третьего августа в покои, отведенные Орлову во дворце, уже въехал новый фаворит императрицы - протеже Панина, Александр Васильчиков, бывший до сего дня безвестным офицериком, а теперь сразу возвысившийся до звания камергера и кавалера ордена Александра Невского.

Узнав об этом, бурный, необузданный, грубый Орлов, которого побаивалась и сама императрица, бросился из Фокшан в Петербург. Но на половине дороги его встретил кривой курьер, вручивший Орлову императорский указ, которым бывшему фавориту предписывалось впредь до дальнейших распоряжений жить безвыездно в Гатчине...

Этим кривым курьером был генерал-майор Григорий Александрович Потемкин. Как мы увидим далее, в самом начале своей карьеры ему не раз приходилось объявлять фаворитам императрицы о постигшей их отставке. В дальнейшем же круг его обязанностей расширился: он не только отставлял фаворитов, но и поставлял новых.

* * *

-- Знаешь, что, Брюсочка, - сказала своей статс-даме императрица Екатерина, - а ведь мы с тобой обе маху дали насчет Александра! И к тому же это такой дурак, такое ничтожество!

Брюсочка - графиня Брюс - пышная красавица с необузданно-пламенным взглядом черных, хмельных глаз и чувственной складкой пухлых коралловых губ, принадлежала в ту пору к числу самых близких к императрице особ женского пола. Придворные остряки и сплетники втихомолку уверяли, будто на самом деле она состоит при императрице не статс-, а "пробир"-дамой, так как, дескать, всякий взысканный судьбой и милостивым вниманием Екатерины великан, прежде чем переехать в "орловские покои" дворца, должен был предварительно удостоиться "апробации" графини Брюс.

-- Да и почему она "статс"-дама, - прибавляли другие, - когда ей приходится иметь дело все с военными?

-- Недавно, - с горечью продолжала Екатерина, - мы с Потемкиным обсуждали его доклад о турецких делах. Был при этом и Васильчиков. Потемкин - словно орел: залетел в самое поднебесье да оттуда свой орлиный напев завел; залюбовалась я им, Брюсочка! А Александр - ну, что твоя ворона: сидит, глазами хлопает, и видно, что вот ничегошеньки-то он не понимает! Я спросила его, что он скажет, если бы Константинополь у турок отобрать и восстановить византийскую империю. "Ну, что же, - отвечает он, - почему бы не отобрать?" - "Да разве это так просто? - говорю. - А если Франции, Англии да Австрии не понравится и они нам войну объявят, а через ту войну России вместо пользы большой вред учинится?" - "А ежели от сего не польза, а токмо вред учинится, так к чему отбирать? Тогда не надо!" - отвечает. Так и не добилась я от него живого слова... Эх, уж...

Брюсочка расхохоталась звонко, но почтительно и скачала:

-- Да откуда ему, ваше величество, такой мудрости набраться?

Откуда она у Потемкина?

Ах, наше величество, ваше величество! - тоном почтительной укоризны возразила Брюс. - Да как же их обоих сравнивать возможно! Сами только что одного орлом, а другого вороной назвать изволили! Да и подлинно орел! Умен, образован, ловок... Да и собой как хорош! Высок, строен, грудь колесом, зубы что снег... Только вот глаз один...

-- Да, да, этот глаз... Знаешь, Брюсочка, у меня ужасное отвращение ко всяким телесным недостаткам, по в последнее время я просто не замечаю этого уродства... Господи, да если бы не этот глаз... - Екатерина не договорила, встала и задумчиво прошлась несколько раз по комнате. - Теперь я уже не вижу, не замечаю, что Григорий крив на один глаз. Где там! Когда он около меня, когда он начинает говорить, развивать свои планы, когда плавной волной льется его чарующий голос - я делаюсь сама не своя. Я дрожу, я задыхаюсь, я краснею и робею, точно девочка. И меня пронзает, словно кинжал, назойливая мысль: "Вот это человек, вот это мужчина!" Я борюсь с собой, я боюсь, словно несчастья, того, что должно случиться... но... - Екатерина замолчала и снова заходила по комнате; видно было, что с ее уст хочет и не может сорваться решительное слово. Наконец она подошла к графине Брюс, положила ей на плечи обе руки и тихо сказала: - Займись им, Брюсочка! Ну, а с этим... - В дверях показался Васильчиков и застыл в почтительной позе, ожидая императрицу, чтобы вести ее к обеденному столу. - Ну, а с этим... - тихо повторила Екатерина, глядя на Васильчикова, и сделала решительный жест рукой.

После обеда, за которым Васильчиков был буквально осыпан милостивым вниманием государыни, фаворит был отпущен к себе домой, так как Екатерина с обворожительной улыбкой сказала ему, что ей необходимо заняться государственными делами особой важности.

Васильчиков удобно расположился у себя в кабинете на грандиозной турецкой софе, но не прошло и часа, как ему доложили, что генерал-поручик Потемкин желает видеть его.

-- Скажи, что я не расположен видеть кого бы то ни было! - недовольно буркнул усталый Адонис.

Слуга ушел, но сейчас же вернулся с докладом, что господин генерал-поручик имеет не терпящее отлагательства дело. Впрочем, не дожидаясь ответа, Потемкин сам вошел в кабинет следом за слугой.

-- Ну, что нужно? - надменно спросил Васильчиков, не вставая с тахты.

-- Я явился с поручением ее величества, - твердо ответил Потемкин, - а высочайшие приказания лежа выслушивать не подобает!

С Васильчикова мигом слетела вся спесь.

-- От ее величества? - спросил он, вскакивая. - Но ведь я только что от нее! Что же угодно ее величеству?

-- Ее величеству угодно, чтобы вы сегодня же покинули Петербург, избрав местожительством Москву впредь до особых на сей предмет указаний.

-- Что же... Что же... - пролепетал оглушенный этой неожиданностью экс-фаворит, - что же послужило... так сказать...

-- Причины мне неведомы. Впрочем, на досуге в Москве поразмыслите; может быть, сами догадаетесь. А пока позвольте напомнить вам, что ее императорскому величеству благоугодно было поставить вам на вид, что ваш отъезд в любом случае должен последовать сегодня. Времени осталось немного; благоволите приняться за сборы. Честь имею кланяться!

Потемкин повернулся с полупоклоном и хотел выйти из кабинета, когда его остановил робкий, заискивающий вопрос Васильчикова:

-- Генерал, Бога ради, одно слово. Как вы думаете, можно мне будет теперь жениться?

-- То есть как жениться? - удивился Потемкин.

-- Да по-настоящему, известно как! Я уже давно жених, да сначала плохие достатки мешали, а потом - сами понимаете - жениться нельзя было... Теперь и достатки имеются, и ничто иное не мешает. Только вот думаю: а ну, как ее величество...

-- Ну, и слава Тебе, Господи! - торопливо закрестился Васильчиков. - Слава Тебе! Значит, все хорошо!..

И он торопливо принялся за сборы в дорогу.

* * *

-- Генерал, - сказала графиня Брюс, полулежа на кушетке и взволнованно поблескивая своими влажными, чувственными глазами, - генерал, что бы вы сказали, если бы женщина, молодая, пылкая, умеющая любить, недурная собой... многие даже находят ее красавицей...

-- Графиня, если вы прибавите еще: "обаятельная, заслуживающая поклонения", то я подумаю, что вы говорите о себе! - перебил ее Потемкин.

-- Льстец!.. Так вот, если бы такая женщина сказала вам: "Генерал, вы нравитесь мне до такой степени, что я не в силах была бы отказать вам ни в чем, чего бы ни попросили вы у моего женского достоинства!.." Что бы вы ответили ей?

-- Если эта женщина такова, как мы совместно нарисовали ее, графиня, то она между прочим должна быть также и умна. А если она умна, то она сразу поймет, когда я отвечу ей: "Графиня, человек, ищущий великого, добивающийся огромного, должен уметь побеждать самые заманчивые искушения, способные каторжным ядром связать его ноги и помешать в восхождении к вершинам славы!"

-- А если... - Брюсочка приподнялась, почти вплотную приблизилась пылающим лицом к лицу Потемкина и внятным, многозначительным шепотом продолжала: -...если это окажется не ядром, мешающим идти, а ступенью, помогающей взобраться на лестницу? Такой ступенью, без которой взобраться нельзя?

Потемкин встал, подошел к графине, властно сжал ее в своих богатырских объятиях и покрыл поцелуями, приговаривая:

-- Ах, ты, Брюсочка моя волоокая! Ах, ты, цыплачок мой пухленький!..

На другой день генерал-поручик Потемкин, еще очень недавно бывший генерал-майором, был произведен в генерал-лейтенанты, получил в подарок дом-дворец на Миллионной, обставленный всем, что только можно пожелать, миллион рублей серебром на хозяйство и собственноручную записку государыни, в которой Екатерина извещала его, что на днях прибудет из Царского Села в Петербург и тогда посетит его на новоселье, "дабы посмотреть, как Вы, господин генерал-лейтенант, поживать изволите и не терпите ли по недосмотру нужды в чем-либо".

* * *

"Господин генерал-лейтенант и кавалер! Вы, я чаю, уже все глаза проглядели, на улицу посматривая и меня поджидаючи. В подтверждение моего образа мыслей о Вас, ибо я всегда к Вам весьма доброжелательна, долее томить Вас не стану и сим объявляю, что сегодня к концу дня прибуду в Санкт-Петербург, а к вечеру и у Вас побываю, уповая, что Вы меня, бедную странницу, от ваших щедрот ужином накормите. Зная Ваше горячее усердие ко мне персонально и к любезному отечеству, служить которому Вы любите, поручаю достать стерлядей, ибо уже давно я сладкой ушицы из этой нежной рыбки не отведывала".

Потемкин в десятый раз перечитал эту записку, резко встал с кресла и досадливо зашагал по кабинету.

-- Что за причуды! - раздраженно забормотал он. - Ну откуда я достану ей стерлядей? В Неве они не водятся, привоза нет... Может быть, приказать Неве, чтобы завелись стерляди, да и делу конец, а в случае неповиновения - сослать в Сибирь? Скоро пожелает майских жуков в декабре или снега в июле! А достать все-таки надо... Именно теперь... Может, завтра уже она для меня птичье молоко доставать побежит, а сегодня я, хоть умри, стерлядей найти должен. Пришел Иван наконец? - обратился он к камердинеру, вошедшему на его зов. - Пришел? Позвать его ко мне!

В кабинет вошел дворецкий и смущенно остановился у порога.

-- Ну? По морде вижу, что не достал! - крикнул Потемкин. - Ну так вот что я тебе скажу: если через три часа ты не достанешь двух-трех крупных стерлядей, то вечером отправишься в ту благословенную страну, где цветут и зреют... соболя! Понял?

-- Ваше высокопревосходительство, дозвольте слово сказать: сыщики, коим я поручил расследовать, не имеет ли кто-нибудь стерлядей, донесли мне, что купец Лобанов два часа тому назад получил с Волги несколько крупных стерлядей...

-- Ура! Наша взяла! Так беги скорей, чтобы купчишка сам их не съел!

-- Был-с. Не продает, аршинник проклятый! "Я, - говорит, - сам стерлядей люблю и не для того их с превеликим трудом выписывал, чтобы бар потчевать".

-- Ты сказал, что это для меня?

-- Нет, ваше высокопревосходительство...

-- Так поди к этому негодяю и скажи ему: "Генерал-лейтенант Потемкин приказал тебе, мерзавцу, немедля стерлядей отдать; а если ты аршинник, сего приказания не исполнишь..."

"Нет, - думал он, - это не годится. Рано львиные когти показывать, как бы афронта не потерпеть! Ведь проклятый Лобанов лично матушке-государыне известен; богат купчина, да и с иностранцами большие дела делает. Нет, негоже так".

-- Вот что, - сказал он дворецкому, - поезжай сейчас к Лобанову и скажи ему, что я просил его приехать ко мне для переговоров о придворной поставке. Пусть сейчас же едет!

Через полчаса в кабинет Потемкина вошел преисполненный важности и гордости Лобанов.

-- Чем могу служить вашему высокопревосходительству? - спросил он.

-- Вот что, батюшка, говорят, ты стерлядей получил?

Лицо Лобанова вытянулось и в глазах мелькнуло раздражение.

-- Да, получил, - ответил он.

-- Так уступи ты мне их, батюшка. Я тебе сколько хочешь за них заплачу.

-- Ой, брат, смотри: не плюй в колодец, пригодится воды напиться!

Лобанов молчал.

-- Хочешь по тысяче рублей за рыбку?

-- Мне деньги не нужны, ваше высокопревосходительство!

-- Нет, ваше высокопревосходительство, ни по десять, ни по двадцать, ни по сто тысяч не отдам. А ежели вам так уж хочется моих стерлядей получить, так удостойте меня вашим вниманием и подарите какой-нибудь пустячок на память!

-- Что ты хочешь? Говори!

-- У вашего высокопревосходительства очень уж картины знатные. Вот это что за женщина там?

-- Не женщина, а Мадонна, Богородица, чудак!

-- Андреа дель Сарто!

-- Вот как! Андреа дель Сарто! - повторил купец, словно это имя было известно ему. - Хороша картинка! Дорогая небось?

-- Стоит того! Ей-Богу, стоит! Так вот ваше высокопревосходительство, я вам стерлядей, а вы мне этого самого Сарту!

-- Совершенно, ваше высокопревосходительство!

-- Ну, кроме шуток. Что хочешь за стерлядей?

-- Я уже сказал, ваше высокопревосходительство!

Потемкин окончательно вышел из себя:

-- Нет, ваше высокопревосходительство, - с достоинством ответил Лобанов, - я ничего не забыл, а вот вы забыть изволили, что всякий вправе своим достоянием, как ему угодно, распоряжаться. Да и то вы забыли, что наша всемилостивейшая государыня-матушка, которой я в прошлом месяце удостоился о торговых делах с Англией докладывать, такого злодейства не потерпит. Нижайшее почтение, ваше высокопревосходительство!

Лобанов повернулся к выходу.

-- Да пойми ты, голубчик, - сменил тон Потемкин, - что я три месяца у английского посла клянчил, пока он мне картины не продал, и не уезжай он совсем из Питера, так не видать бы мне ее как своих ушей! А мне эта Мадонна так в душу вошла, что я лорду тысячу рублей только за то отвалил, что он мне позволил... - "копию с нее снять" хотел было сказать Потемкин, но вовремя удержался под влиянием новой мелькнувшей у него мысли и договорил: - Позволил приезжать и смотреть на нее, когда я хочу. Так как же мне теперь взять ее и отдать?

-- Как угодно, - ответил Лобанов, - а только я тоже три месяца ждал, пока мне стерлядей доставили...

-- Точно так, ваше высокопревосходительство!

-- Ну, так и быть по-твоему! - сказал Потемкин. - Пошлю с тобой дворецкого, ты ему стерлядей отдай, а я прикажу картину для тебя запаковать побережнее: холодно на дворе, краски потрескаться могут. Через два часа у тебя будет!

На том и покончили. Потемкин получил стерлядей - целый пяток, крупных, отборных, жирных, а затем приказал достать из чулана копию картины дель Сарто, позвал домашнего художника, заставил почистить, освежить, заново лаком покрыть, да и отправил к Лобанову...

Вечером императрица осчастливила Потемкина своим посещением и радостно приветствовала появление на столе ухи из дивных стерлядей.

Божий - Аттила России - простер над несчастной страной свои цепкие паучьи лапы!..

* * *

Григорий Александрович Потемкин, сын захудалого отставного майора, родился в сентябре 1739 года в селе Чижове - под Смоленском. С самого раннего детства он мечтал о духовной карьере и, поступив впоследствии в московский университет, не шутя думал о монашестве. Сначала он со рвением и прилежанием занимался богословием, так что когда Шувалов приказал выбрать двенадцать лучших студентов и прислать их в Петербург для представления ко двору, то в числе избранных оказался и "Гриц", как звали Потемкина в детстве. Но блеск и пышность елизаветинского двора так поразили воображение юного студента, что с той поры Гриц совершенно забросил занятия. Он повел беспутную жизнь, пьянствовал, развратничал, буйствовал; иногда вдруг на него словно что-то находило, он удалялся в монастырь, проводил дни и ночи у знакомых монахов в душеспасительных беседах и спорах о богословских тонкостях. Однако, едва выходил он из монастыря - снова начиналось разгульное беспутство. Однажды в драке по пьяному делу ему порядком испортили левый глаз, так что он плохо видел и никак не заживал.

Полное пренебрежение университетскими занятиями кончилось тем, что около 1760 года Грица исключили из университета. Потемкин занял у московского архиерея Амвросия пятьсот рублей под честное слово (которых так и не отдал - Потемкин вообще долги платить не любил) и уехал в Петербург, где определился в конную гвардию.

Ему удалось отличиться во время переворота 23 июня 1762 года: заметив, что у императрицы, обратившейся с речью к солдатам, не хватает портупеи, молодой вахмистр храбро подъехал к ней и предложил Екатерине свою. Он был замечен - сама Екатерина писала Понятовскому относительно переворота: "В конной гвардии офицер Хитрово и унтер-офицер Потемкин направляли все благоразумно, смело и деятельно".

Всесильный тогда Орлов заметил впечатление, произведенное красавцем-вахмистром на императрицу. По его ходатайству Потемкина произвели в полковники и камер-юнкеры, но... услали в Швецию в качестве чрезвычайного посла, который должен был объявить о перемене царствования в России.

"по всем признакам сделан из того теста, из которого в России пекут так называемых фаворитов".

К коронации Потемкин вернулся в Россию, но после этого торжества его поразило страшное горе: он окончательно лишился левого глаза. Потемкин захандрил, перестал показываться при дворе, пока однажды к нему не явились братья Орловы и не притащили его силой к Екатерине. Екатерина грустно посмотрела на его кривой глаз, опустила голову и махнула рукой: она не терпела физических уродств, и Потемкин, к тому времени все более и более пленявший ее, был вычеркнут из ее сердца. Правда, он был пожалован в камергеры, но в течение семи-восьми лет о нем, казалось, совершенно забыли.

Много должностей переменил в течение этого времени Потемкин. Кем он только не был! Казначеем, надзирателем за шитьем казенных мундиров, заседателем обер-прокурорского стола в святейшем синоде, опекуном иноверцев. Видя, что ему не сделать здесь карьеры, Потемкин отправился в январе 1769 года волонтером в армию, воевавшую с турками, причем был произведен из камергеров в генерал-майоры.

В армии Потемкин отличился, и в 1770 году Румянцев-Задунайский отправил его с бумагами к императрице, причем в письме к Екатерине так рекомендовал молодого генерала:

"Сей чиновник, имеющий большие способности, может сделать о земле, где театр войны состоял, обширные и дальновидные замечания, которые по свойствам своим заслуживают быть удостоенными Высочайшего внимания и уважения, а посему вверяю ему для донесения Вам многие обстоятельства, к пользе службы и славе империи относящиеся".

"многими обстоятельствами" был знаменитый греческий проект [Конечной целью этого грандиозного замысла было воссоздание на юге Европы Византийской империи для внука Екатерины, сына Павла, Константина], с которым носился первое время Потемкин и который так волновал всю Европу.

Мы уже видели, что ловкому и хитрому Грицу удалось вернуть в полном объеме благоволение императрицы, которая забыла даже о кривом глазе и возвысила Потемкина почти до высоты собственного трона. С дальнейшей судьбой русского Аттилы читатели познакомятся на следующих страницах нашего романа, а пока постараемся вкратце объяснить, что именно снискало блестящему князю Тавриды нелестную кличку Бич Божий.

* * *

Потемкин был злым гением императрицы Екатерины. В борьбе за свое могущество и влияние, в жажде любостяжания, Потемкин вечно пугал государыню несуществующими заговорами, не стесняясь замешивать в них даже наследника, великого князя Павла Петровича. Между прочим, прискорбная трагедия, которой закончилось земное существование императора Павла, была всецело следствием козней Потемкина: в бытность Павла I наследником Потемкин так истерзал его жизнь, так подорвал доверие к будущему императору, что с самого момента воцарения злобно и недоверчиво настроенным подданным был противопоставлен изнервничавшийся, больной душой государь - но это случилось уже после смерти Потемкина. А при жизни - сколько бед произошло из-за этой системы терроризирования мифическими бунтами да заговорами! Из-за нее просвещенная, либеральная, свободолюбивая Екатерина сплошь да рядом впадала в поистине восточный деспотизм; вследствие этой системы слова государыни о свободе просвещения, об освобождении крестьян, о гражданской самобытности, наталкиваясь на призрак бунта, оставались словами, а на деле имели место прикрепление к земле украинцев, преследование масонов, ссылка Радищева, Новикова и многих других лучших людей; вместо предоставления индивидуальной свободы гражданину дворяне, и без того терзавшие страну, злоупотребляя привилегированностью своего сословия, награждались указами, увеличивавшими сверх всякой меры их "вольность" за счет остальных русских людей.

Но когда в 1787 году Потемкину была предоставлена возможность приблизиться к осуществлению этих планов, он так вяло, так лениво повел военные действия, что понадобились гений Суворова и его явное неповиновение приказам светлейшего главнокомандующего, чтобы спасти честь русского оружия. Почему? Это объяснялось очень просто: мечтая о Византийской империи, Потемкин надеялся стать византийским императором или, по крайней мере, всесильным русским резидентом там, но ко времени турецкой войны увидел, что эти надежды не могут сбыться...

Потемкин с поразительным неприличием третировал иностранных послов - он выходил к ним в халате, неумытый, и без церемоний выгонял, если появлялось лицо, с которым ему желательно было потолковать наедине. Это восстанавливало против него, и бывали случаи, когда русская политика терпела неудачи только потому, что представители иностранных держав вымещали на России свою неприязнь к всесильному фавориту. А с другой стороны - Потемкин готов был подличать и лебезить без конца, чтобы добиться от иностранного государя ордена, и в таких случаях не скупился поступаться русскими интересами.

Потемкин был алчен до смешного. Не довольствуясь огромными наградами, которые или сыпались на него милостями государыни, или бесцеремонно выпрашивались, он немилосердно грабил казну. Он самовольно взял себе винный откуп, по его настоянию был запрещен ввоз стекла и стеклянных изделий в Россию (у Потемкина был собственный стеклянный завод), он без отчета брал себе казенные деньги, торговал в свою пользу участками земли в Новороссии и Крыму (вместе с живущим на них населением) - словом, оптом и в розницу торговал интересами и достоянием России.

Потемкин был лжив, лицемерен, дерзок. Он скрывал от императрицы истинное положение вещей, устраивал при ее проезде по Новороссии и Крыму целые театральные представления с декорациями изб и статистами вместо поселян. Да полно - хватит ли бумаги для того, чтобы перечислить все неистовства этого русского Аттилы?

Скажем одно: двух таких государей, как Петр I и Екатерина II, было бы достаточно, чтобы возвести полудикую Россию на уровень культурных, просвещенных держав. Но хватило одного Потемкина, чтобы надолго задержать развитие России, чтобы искусственно сделать ее страной жалких рабов и упитанных сатрапов, страной, где свист нагайки заменял справедливость законов.

"преобразованную" князем Новороссию:

"Ни в Германии, ни во Франции не смели бы предпринимать то, что здесь делается. Владелец рабов приказывает - рабы работают, им ничего не платят или платят мало; их кормят плохо, но они не жалуются, ибо не смеют..."

А как личность Потемкина характеризует данное в эпиграфе мнение прусского посланника графа фон Герца: "Это человек, одаренный гением и талантами; но его характер таков, что не вызывает к нему ни любви, ни уважения".

Впрочем, скажем несколько слов по поводу Потемкина как человека.

* * *

Потемкин был, безусловно, человеком огромного ума и многосторонне образованным. Он владел иностранными языками, был знатоком древней и современной зарубежной литературы. Светлейший считался одним из просвещеннейших ценителей искусства своего времени - в его художественной галерее было собрано все лучшее. Он отлично владел слогом, писал недурные стихи, сатиры и эпиграммы; сама Екатерина поручала ему редактировать свои сочинения. Но и эта любовь к искусству не служила облагораживающим мотивом в его жизни, а зачастую толкала на неблаговидные действия. Мы уже видели, как он послал купцу Лобанову плохую копию вместо оригинала. Это было еще сравнительно невинной шуточкой в репертуаре князя Тавриды!..

гарема. Вообще он был поверхностен и отделывался в большинстве случаев краснобайством.

О необычайной развращенности Потемкина до сих пор сохранились легенды. В своих вожделениях русский Аттила не щадил даже родных племянниц - уцелевшие записочки Потемкина ясно свидетельствуют, что Александра (впоследствии графиня Браницкая), Варвара и Надежда Энгельгард состояли с ним далеко не в платонических отношениях. Вот одна из этих записочек:

"Матушка Варенька, душа моя, жизнь моя! Ты заспалась, дурочка, и ничего не помнишь... Я, идучи от тебя, тебя уложил, и расцеловал, и укрыл шлафроком и одеялом, и перекрестил. Прощай, божество милое, целую тебя всю".

Помимо этих романов с племянницами, у князя было бесконечное количество других. Даже во время осады Очакова у него в землянке помещался целый гарем. Надо исписать десятки томов, чтобы перечислить всех его возлюбленных. Коснемся только одной, игравшей в жизни и смерти Потемкина одну из главных ролей.

В свою бытность в Валахии Потемкин увидел на улице девочку-цыганку Бодену, и она с первого взгляда пленила его своей фантастической красотой и экзотическим танцем, который она исполняла под мерные удары бубна. Потемкин навел справки, узнал, что Бодена принадлежит старому, уродливому греку, купил ее и в качестве своей крепостной увез в Россию. В первое время он старательно скрывал от императрицы свою связь с Боденой, но - шила в мешке не утаишь! - это скоро стало известным императрице. Впрочем, Екатерина Алексеевна, не похожая на других царственных подруг, только посетовала, что "одноглазый Купидон", как прозвали Грица при шведском дворе, терпит вызывающее и наглое обращение с собой этой "распутной девки".

Он окружал ее чрезвычайной заботливостью и вниманием. Так, зная, что Бодена страшно любит виноград и арбузы, он командировал своего адъютанта Бауэра в Крым за виноградом; второй курьер был послан в Венгрию за арбузами для "смуглянки-ведьмы", как Гриц называл Бодену. Он приказывал набивать ее матрас свежими розовыми лепестками, говоря, что "подобное тело не заслуживает иного ложа, кроме роз". Он выписал из Парижа и Лондона двух знаменитейших художников, которые по его приказанию нарисовали ему пляшущую Бодену во всевозможных позах.

А она... она издевалась над ним, капризничала, высказывала ему в лицо горькие истины. И, грозный для всех, Потемкин был мягче воска и покорнее собаки в руках капризной цыганки.

Окружающие склонны были видеть в этом следствие особых чар. И действительно - стоило светлейшему выйти из себя от дерзких причуд этого полуребенка-полуженщины, как она хватала бубен и принималась вертеться перед князем в прозрачных, развевающихся одеждах. И Потемкин смирялся. Так продолжалось до тех пор, пока...

Но читателю, интересующемуся судьбой Потемкина и Бодены, мы предложим обратиться к дальнейшим страницам нашего романа.