О самоубийстве

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: О самоубийстве (старая орфография)

Одно из значительных преимуществ философии состоит в том, что она доставляет наилучшее противоядие против суеверия и ложной религии. Все другия средства против этой пагубной болезни тщетны или, по крайней мере, ненадежны. Простой здравый смысл и житейская мудрость, которых достаточно для большинства жизненных целей, здесь оказываются недействительными: как история, так и повседневный опыт доставляют нам примеры людей, одаренных величайшей способностью к ведению дел и предприятий и [тем не менее] всю жизнь рабски пресмыкавшихся перед грубейшим суеверием. Даже веселость и кроткий нрав, вливающие целительный бальзам во всякую иную рану, оказываются безсильными против столь пагубного яда, как мы это в особенности можем заметить относительно прекрасного пола: хотя последний и обладает обыкновенно упомянутыми богатыми дарами природы, - однако, многия из свойственных ему радостей омрачаются благодаря назойливости этого незванного гостя. Но раз здравая философия овладеет духом, - суеверие действительно исключается из него; и можно по справедливости утверждать, что её победа над этим врагом более полна, чем над большинством пороков и несовершенств, свойственных человеческой природе. Любовь или гнев, честолюбие или скупость, коренятся в темпераменте и аффектах, которые вряд-ли могут быть безусловно исправлены даже самым здравым разумом; тогда как суеверие, основанное на неправильном мнении, должно немедленно исчезнуть, лишь только истинная философия внушит нам более правильные представления о высших силах. Здесь идет более равная борьба между болезнью и лекарством и действительности последняго не может помешать ничто, кроме собственной ложности и софистичности.

несчастен во всякий момент, при всяком событии в жизни; даже самый сон, изгоняющий все иные заботы из сознания злополучных смертных, дает ему повод к новым страхам, ибо, анализируя свои сны, он находит в этих ночных видениях предвестие грядущих несчастий. Я могу прибавит, что, хотя одна смерть в состоянии вполне прекратить его беды, однако он не смеет обратиться к этому прибежищу, но продолжает свое злосчастное существование из-за тщетного страха оскорбить своего творца, воспользовавшись властью, дарованной ему этим благодетельным Существом. Дары Бога и природы похищаются у нас этим жестоким врагом [суеверием] и, несмотря на то, что одного указанного шага было-бы достаточно, чтобы удалить нас из обители страдания и печали, угрозы суеверия приковывают нас к ненавистному существованию, которое, благодаря ему-же, главным образом, и становится жалким.

Люди, которые принуждены были прибегнуть к этому роковому средству вследствие несчастий, постигших их в жизни, замечают, что, раз несвоевременная заботливость друзей лишит их того способа смерти, которым они предполагали воспользоваться, то они редко решаются обратиться к другому способу, или-же в состоянии бывают вторично настолько собраться с духом, чтобы привести в исполнение свое намерение. Так велик ужас наш перед смертью, что когда она предстает перед нами в иной форме, кроме той, с которою человек старался примирить свое воображение, она возбуждает в нем новые страхи и превозмогает его слабую решимость. Но когда к этой природной робости присоединяются угрозы суеверия, - неудивительно, что последнее лишает людей всякой власти над их жизнью, раз даже многия удовольствия и радости, к которым нас влечет сильная склонность, похищаются у нас этим безчеловечным тираном. Попробуем-же вернуть людям их природную свободу, разсмотрев все обычные аргументы против самоубийства и доказав, что, согласно мнениям всех древних философов, с поступка этого может быть снято всякое подозрение в том, что он греховен, что он достоин порицания.

Если самоубийство преступно, оно должно быть нарушением нашего долга по отношению или к Богу, - ли к нашему ближнему, или к нам самим. Чтобы доказать, что самоубийство не есть нарушение нашего долга по отношению к Богу, быть может достаточно окажется следующих соображений. Для управления материальным миром всемогущий Творец установил общие и неизменные законы, в силу которых все тела, начинай с величайших планет и кончая малейшей частицей материи, ограничиваются свойственной им сферой и деятельностью. Для управления миром живущого, он одарил все живые существа телесными и духовными силами: внешними чувствами, аффектами, стремлениями, памятью и суждением, силами, которые или побуждают их к действиям, или управляют ими при ведении того образа жизни, к которому они предназначены. Эти два отличных друг от друга начала мира материального и мира живых существ постоянно переплетаются и взаимно замедляют или ускоряют свои действия. Силы людей и всех других живых существ сдерживаются и направляются природой и качествами окружающих тел, тогда как модификации и действия этих тел непрестанно изменяются благодаря воздействию всех живых существ. Реки останавливают человека в его следовании по поверхности земли и реки-же, направленные должным образом, передают свою двигательную силу машинам, служащим на пользу человека. Но хотя области материальных и животных сил не остаются вполне разделенными, отсюда не возникает никакого несогласия, никакого безпорядка в мироздании; напротив, из смешения, соединения и противопоставления различных сил, принадлежащих неодушевленным телам и живым существам, возникает та изумительная гармония и соразмерность, которая доставляет нам наивернейший аргумент в пользу верховной мудрости. Божественное провидение не проявляется непосредственно в каком-нибудь одном действии, но управляет всем при помощи тех общих и неизменных законов, которые были установлены от начала времен. Все события в некотором смысле могут быть названы действиями Всемогущого; все.они порождаются теми силами, которыми он одарил свои творения. Не только дом, падающий вследствие собственной тяжести, разрушается благодаря божественному Провидению, но и дом, разрушаемый руками людей; и человеческия способности не в меньшей степени его создание, чем законы движения и тяготения. Игра страстей, повеления разсудка, послушание членов тела, все это - действия Бога, и эти одушевленные начала наравне с неодушевленными послужили ему для установления порядка мира. Всякое событие одинаково важно в глазах безпредельного существа, которое одним взором охватывает самые отдаленные области и пространства и самые далекие периоды времени. Нет такого события, как-бы важно оно ни было для нас, которое Бог исключил-бы из общих законов, управляющих вселенною, или которое он специально сохранил-бы для своего непосредственного воздействия и влияния. Перевороты в государствах и империях зависят от незначительнейших капризов или аффектов единичных людей, а жизнь людей сокращается или удлиняется благодаря малейшей случайности, зависящей от воздуха, от пищи, от солнечного света, или от бури. Поступательный ход и действия природы тем не менее продолжаются; и если общие законы когда-либо нарушаются единичными велениями Божества, то это происходит таким путем, который совершенно ускользает от человеческого наблюдения Если, с одной стороны, элементы и другия неодушевленные части творения продолжают свои действия без всякого отношения к частным интересам и положению людей, то с другой людям предоставлено полагаться на свое собственное суждение, на свою сообразительность при различных столкновениях материи и они могут пользоваться всеми теми способностями, которыми они одарены, для того, чтобы заботиться о споем удобстве, счастье или-же сохранении. Каков-же в таком случае смысл принципа, гласящого, что когда человек, утомленный жизнью, преследуемый страданиями и несчастиями, смело побеждает естественный страх перед смертью и исчезает из этого жестокого мира, - что такой человек, говорю я, возбуждает против себя негодование Творца, потому что посягает на сферу действия божественного провидения и нарушает мировой порядок? станем-ли мы утверждать, что Всемогущий каким-нибудь образом оставил в своем распоряжении жизнь людей и не подчинил этого события, наравне с другими, общим законам, которыми управляется вселенная? Это - очевидная неправда; жизнь людей подчинена тем-же законам, как и жизнь других живых существ; а последняя подчинена общим законам материи и движения. Падение башни или введение яда [в организм] может уничтожить человека наравне с самым презренным созданием; наводнение уносит без разбора все, что попадает в район его яростного натиска. Таким образом, если жизнь людей постоянно подчинена общим законам материи и движения, то не потому-ли поступок человека, распоряжающагося своей жизнью, преступен, что всякое посягательство на эти законы или-же нарушение их действия - преступно? Но это, повидимому, нелепость: всем живым существам разрешено полагаться на свое собственное благоразумие и умение при прохождении жизненного пути и все они имеют полное право поскольку это в их власти - изменять все действия природы. Без пользования этим правом, они не могли-бы прожить ни одной минуты; всякий поступок, всякое движение человека изменяет порядок некоторых частиц материи и отклоняет общие законы движения от их обычного течения. Сопоставив эти выводы, мы находим, что жизнь человеческая подчинена общим законам материи и движения и что нарушение или изменение этих общих законов не есть посягательство на сферу действия провидения. А следовательно, не волен-ли каждый свободно распоряжаться своей жизнью? И не имеет-ли он право пользоваться той властью, которою одарила его природа? Для того, чтобы уничтожить очевидность этого заключения, мы должны указать основание, почему именно данный частный случай составляет исключение; погому-ли, что человеческая жизнь имеет такое большое значение, что распоряжаться ею по человеческому усмотрению слишком самонадеянно? Но жизнь человека для вселенной имеет не больше значения, чем жизнь устрицы. Однако, еслибы даже она и имела очень большое значение - ведь фактически порядок природы подчинил ее человеческому усмотрению и поставил нас в необходимость принимать по её поводу решения в каждом отдельном случае. Еслибы распоряжение человеческой жизнью до такой степени находилось в специальном ведении Всемогущого, что, распоряжаясь собственной жизнью, люди узурпировали-бы Его право, - в таком случае одинаково преступно было-бы действовать как в пользу сохранения жизни, так и с целью её прекращения. Если я отстраняю камень, падающий на мою голову, я нарушаю течение природы, я посягаю на специальную область Всемогущого путем продления своей жизни за пределы того периода, который он предназначил ей на основании общих законов материи и движения.

тем, что зависит от столь незначительных причин? С моей стороны не было-бы преступлением изменить течение Нила или Дуная, еслибы я был в силах осуществить подобные намерения. Так что-же преступного в том, если я отведу несколько унций крови от свойственного им русла? Неужели вы воображаете, что я ропщу на Провидение или кляну день своего рождения, потому что ухожу из жизни и кладу конец существованию, которое сделало-бы меня несчастным, еслибы продолжалось дольше? Боже упаси меня от подобных чувствований! я только убежден в некотором факте, который и вы сами считаете возможным, а именно, что жизнь человеческая может быть несчастной и что мое существование стало-бы незавидным, продолжайся оно дольше. Но я благодарю провидение как за то блого, которым я уже насладился, так и за дарованную мне власть избежания угрожающого мне зла {Aganius Deo gratias, quod nemo in vita teneri potest., Sen. Ep. 12.}. Это вам подобает роптать на провидение, вам, безумцам, воображающим, что вы не обладаете такой властью и должны продолжать ненавистную жизнь, хотя-бы и под бременем страданий, болезней, стыда и нужды! Разве вы не учите, что если меня постигнет какое-нибудь зло, даже вследствие козней моих врагов, то я должен покориться провидению, и что поступки людей являются действиями Всевышняго, равно как и действия неодушевленных существ? Таким образом, если я пронзаю себя собственным мечем, я получаю смерть от руки Божества точно также, как еслибы орудием её были лев, пропасть или лихорадка. Та покорность провидению, которой вы требуете при всяком постигающем меня несчастий, не исключает человеческой ловкости и находчивости, если только с их помощью я смогу избегнуть этого несчастья. Но почему-же мне не пользоваться одним средством так-же, как и другим? - Еслибы моя жизнь мне не принадлежала, то было-бы таким-же преступлением с моей стороны подвергать ее опасности, как и располагать ею; и не мог-бы один человек, ради славы или из-за дружбы подвергающий себя величайшим опасностям, быть достойным названия героя, а другой, кладущий конец своей жизни по тем-же или сходным мотивам, заслуживать упрека в трусости или неверии. Нет существа, обладающого какой-нибудь силой или способностью, которой оно не получило-бы от своего Творца, и нет существа, которое даже самым неправильным поступком могло-бы нарушить план его провидении или внести безпорядок во вселенную. Его действия дело Творца, равно как и та цепь событий, в которую оно вторгается; и который-бы из принципов ни возобладал, мы можем заключить именно на этом основании, что он-то и пользуется особым покровительством Творца. Будет-ли этот принцип одушевленным или неодушевленным, рациональным или иррациональным, все равно: его сила во всех случаях заимствуется от верховного Творца и одинаково входит в план его провидения. Когда над любовью к жизни одерживает верх ужас перед страданием, когда произвольный акт предваряет действие слепых причин, - все это лишь следствия тех сил и начал, которые Творец внедрил в свои создания. И в данном случае Божественное провидение неприкосновенно и пребывает далеко вне пределов, доступных посягательствам людей! {Tacit. Annal., lib. I, 79.} Нечестиво, гласит древнее Римское суеверие, отвращать реки от их течения, или-же вторгаться в прерогативы природы. Нечестиво, говорит французское суеверие, делать прививку оспы или-же узурпировать права провидения, произвольно вызывая разстройства и болезни. Нечестиво, говорит современное Европейское суеверие, класть предел собственной жизни и таким образом возставать против собственного творца; но почему-же не нечестиво, говорю я, строить дома, обрабатывать землю, или плавать по океану? Во всех этих поступках мы пользуемся силами своего духа и тела с целью внести некоторое изменение в течение природы; и ни в одном из них мы не делаем большого. Таким образом, все они или одинаково невинны, или одинаково преступны. - Но провидение поставило вас, как часового, на определенный пост, и если вы оставляете его, не будучи отозваны, вы погреши и в возмущении против вашего всемогущого владыки и возбуждаете его неудовольствие против себя. - Откуда вы заключаете, что провидение поставило меня на этот пост? спрашиваю я. Что касается меня, то я нахожу, что обязан своим рождением длинной цепи причин, из которых многия зависели от произвольных действий людей. - Но Провидение руководило всеми этими причинами и ничто в мире не происходит без его согласия и содействия. - Если так, то и моя смерть, как-бы произвольна она ни была, не происходит без его согласия; и когда страдания или печаль настолько превосходят мое терпение, что жизнь становится мне в тягость, - я могу заключить отсюда, что меня отзывают с моего поста самым ясным и настоятельным образом. Конечно, Провидение поместило меня в данную минуту в эту комнату; но разве я не могу оставить ее, когда я сочту это нужным, не подвергаясь обвинению в оставлении моего поста или назначения? Когда я умру, начала, из которых я составлен, так-же будут исполнять свою роль во вселенной и будут столь-же полезны в этом величественном мироздании, как и тогда, когда они составляли данное индивидуальное создание. Для целого разница будет не больше, чем разница между моим нахождением в комнате или на открытом воздухе. Одно из этих изменений важнее другого для меня, но не для вселенной.

силами и способностями, которых оно не получило от своего Творца и которые не подчинены его управлению и авторитету. Человек, без сомнения, может внести разлад в общество и тем возбудить неудовольствие Всемогущого: но управление миром находится далеко вне пределов, доступных его вторжению. А как-же обнаруживается неудовольствие Всемогущого поступками, вносящими разлад в общество? При помощи принципов, которые он внедрил в человеческую природу и которые возбуждают в нас чувство раскаяния, когда мы сами бываем повинны в подобных поступках, или-же чувства порицания и неодобрения, когда мы наблюдаем их в других.

Разсмотрим-же, сообразно предложенному нами методу, принадлежит-ли самоубийство к такого рода поступкам и является-ли оно нарушением нашей обязанности по отношению к ближним и обществу?

некоторую взаимность. Я пользуюсь выгодами, доставляемыми обществом, и поэтому должен служить его интересам; но раз я совершенно удаляюсь из общества, могу-ли я все-таки оставаться им связанным? Если-же допустить даже, что наше обязательство делать добро - безпредельно во времени, оно без сомнения имеет известные границы; я не обязан приносить обществу небольшое добро ценою большого вреда для себя самого; так зачем-же мне в таком случае продолжать жалкое существование из-за пустяшной выгоды, которую общество могло-бы, пожалуй, получить от меня?

Если вследствие преклонного возраста и недугов я имею полное право оставить любую должность и посвятить все свое время борьбе с этими бедствиями, а также возможному облегчению невзгод моей дальнейшей жизни: почему-же я не имею права сразу пресечь эти невзгоды при помощи поступка, который столь-же безвреден для общества? - Но предположите, что я долее не в силах служить интересам общества; предположите, что я являюсь ему в тягость, что мое существование мешает какому-нибудь другому лицу приносить обществу гораздо большую пользу. В подобных случаях мой отказ от жизни должен быть не только не преступным, а похвальным. Но большинство людей, испытывающих искушение покончить с жизнью, находятся в каком-нибудь таком положении; те, которые располагают здоровьем, или властью, или авторитетом, обыкновенно обладают большим основанием жить в мире со вселенной.

общественному благу, как положив конец своей жалкой жизни? Так поступил знаменитый и мужественный Строцци из Флоренции. - Далее, предположим, что преступник справедливо присужден к позорной смерти; можно-ли вообразить какое-нибудь основание, в силу которого он не должен был-бы предварить свое наказание и избавить себя от мучительной мысли об его ужасном приближении? Он так-же мало посягает на дело провидения, как и должностное лицо, отдавшее приказ об его казни, и его добровольная смерть столь-же полезна для общества, так как избавляет последнее от вредного члена.

сделать жизнь бременем и даже худшим [злом), чем уничтожение себя самого. Я уверен что никто никогда не отказывался от жизни, пока еще стоило ее сохранять. Ибо так велик наш естественный страх перед смертью, что незначительные мотивы никогда не будут в силах примирить нас с нею; и хотя может случиться, что состояние здоровья или имущественное положение какого-нибудь человека по всей видимости не требовали подобного [крайняго] средства, тем не менее мы можем быть уверены, что всякий, кто прибег к таковому без видимого основания, страдал такой неизлечимой извращенностью или-же мрачностью темперамента, которые должны были отравлять ему всякое наслаждение и делать его столь-же несчастным, как еслибы он изнывал под бременем самых ужасных бедствий. - Если предполагать, что самоубийство - преступление, тогда только трусость может подвигнуть нас на него. Если-же оно не преступление, тогда и благоразумие и мужество должны склонять нас к немедленному избавлению от жизни, раз только она становится бременем. Это для нас тогда - единственный способ быть полезными обществу, ибо мы подаем пример, при следовании которому за каждым будет сохранен шанс на счастливую жизнь и каждый будет действительно освобожден от всякой опасности, от всякого бедствия {Легко было-бы доказать, что с точки зрения христианства самоубийство столь-же законно, каким оно было и для язычников. Нет ни одного текста в св. Писании, который запрещал-бы его. Этот великий и непогрешимый канон веры и дел, которым должно контролировать всякое философствование, всякое человеческое разсуждение, в данном отношении предоставил нам нашу естественную свободу. Смирение перед Провидением. правда, рекомендуется св. Писанием, но под этим подразумевается только покорность перед теми бедствиями, которые неизбежны, а не перед такими, которые могут быть избегнуты при помощи благоразумия или мужества. Заповедь не убий очевидно запрещает только убийство других людей, над жизнью которых мы не Имеем власти. Что эта заповедь, равно как и большинство заповедей св. Писания, должна быть согласована с разумом и здравым смыслом, - это ясно из действий судебных властей, которые наказывают преступников смертью, не придерживаясь буквы закона. Но еслибы даже эта заповедь ясно говорила против самоубийства, она не имела-бы авторитета в настоящее время, когда весь закон Моисея отменен, за исключением того в нем, что установлено естественным законом, а мы уже старались доказать, что самоубийство этим законом не запрещается. Во всех подобных случаях христиане и язычники совершенно равноправны: Катон и Брут, Аррия и Порция поступили геройски; те, кто теперь подражают их примеру, должны та к-же восхваляться потомством. Способность читать себя жизни разсматривается Плинием как преимущество людей перед самим Божеством. "Dens non sibi potest mortem consciscere si velit, quod liomlni dedit optimum in tantis vitae poenis." - Lib. II, cap. 5.}.