Маленькие путешественники.
Глава 20

Глава 20

В детстве немного нужно, чтобы подкрепиться и ободриться. С первыми лучами солнца наши герои проснулись такими бодрыми и веселыми, как будто провели накануне спокойный и радостный день.

Жана так и тянуло поскорее пуститься в путь, чтобы не терять время, но он не мог уйти, не простившись с доброй Уридой и не поблагодарив ее. Поэтому он подождал, пока она выйдет, хотя ему очень не хотелось снова встретиться с негостеприимным Али-бен-Амаром. Ждать пришлось недолго. Молодая женщина рано вышла за водой, придерживая рукой на плече круглый кувшин. Проходя мимо детей, она улыбнулась им и подала Жану мешочек с лепешками и финиками. Не имея возможности выразить ей свою благодарность словами, Жан поблагодарил ее жестами и взглядами, и желая объяснить, куда ему надо идти, несколько раз повторил: "Бу-Изель! Бу-Изель!" - указывая рукой в том направлении, где, как он думал, находится эта гора.

Урида сделала знак, что поняла его, и, взяв Франсуа за руку, повела его по узким переулочкам деревни, часто оглядываясь, чтобы видеть, идут ли за ними Мишель и Жан. Выйдя на равнину, с которой было видно далеко во все стороны, она остановилась, показала Жану на гору в совершенно противоположной стороне и сказала:

-- Бу-Изель!

Затем она наклонилась к Франсуа, поцеловала его в лоб, улыбнулась Жану и Мишелю и пошла дальше к реке. Жан проводил ее глазами, пока она не скрылась из виду, а потом, указывая братьям дорогу, воскликнул:

-- Теперь в путь!

Прошло уже три дня с тех пор, как они ушли из форта Сен-Жермен. И хотя цель их похода была еще далека, Жан не терял бодрости. Как ни далеко был Бу-Изель, но он, по крайней мере, видел его и потому был уверен, что дойдет до горы. Ласковый прием, оказанный им доброй Уридой, ободрил его нравственно, так же как ее угощение подкрепило его физически.

Жан не понимал только, каким образом он до сих пор не встретил ни дяди, ни Шафура. Одно из двух: или солдаты уже нашли его дядю и тогда он, конечно, все бросил, чтобы идти им навстречу, или он уже ушел с Бу-Изеля, когда туда пришли Шафур с товарищем. Тогда они уже наверняка поторопились вернуться в Сен-Жермен. В обоих случаях Жан должен был бы встретить или их, или дядю, или всех троих вместе.

Рассуждая так, вполне разумно, мальчик не принимал в расчет, или, вернее сказать, просто не знал только одного - что он давно уже свернул с прямой дороги, которая ведет из Бискры на Бу-Изель. Дорога, выбранная им, была гораздо длиннее и к тому же гораздо хуже. К счастью, он не подозревал о своей ошибке. Если бы он знал, что у него нет ни малейшего шанса встретить ни дядю, ни Шафура, он, наверное, приуныл бы, но теперь он бодро и весело шагал вперед, не сводя глаз с Бу-Изеля, который, казалось, становился все ближе и ближе.

Местность, по которой они проходили, была такой же пустынной, как и вчера; на серой поверхности гор не показывалась ни одна тень, которая могла бы обозначить присутствие живого существа. Но Жан не очень тревожился об этом, зная, что арабы любят прятать свои жилища в ущельях и ложбинах, где их не видно издалека. Гораздо больше тревожило его то, что им нечего было пить и есть, а им уже сильно начинало хотеться и того, и другого. Утром они опрометчиво набросились на гостинцы Уриды и моментально их уничтожили, ничего не оставив про запас. А с тех пор как они покинули Эдису, им не встретилось даже крошечного ручейка, в котором они могли бы освежиться.

Между тем они все шли и шли вперед. Мишель и Франсуа уже начинали сильно уставать, и, чтобы ободрить их, Жан показывал им на Бу-Изель как на близкий конец всех их лишений. Этот вид всякий раз придавал им новые силы, и они вновь пускались в путь, пока опять не падали духом от голода, жажды и усталости. Наконец, когда они были уже не далее как в нескольких километрах от горы, бедный Франсуа, с трудом передвигавший ноги, споткнулся о камень, упал и остался лежать на земле без сознания.

Жан растерялся. Не имея никакой возможности привести брата в чувство, он в отчаянии сел около него, посматривая по сторонам, не явится ли ему на помощь, как вчера, добрая фея, но нигде никого не было видно. На этот раз они действительно были одни, брошенные на произвол судьбы в этой каменистой пустыне...

Мишель тоже упал на землю возле Франсуа. Измученный голодом и усталостью, ослабевший больше духом, чем телом, он вдруг начал горько рыдать:

-- Мы никогда не доберемся до Бу-Изеля! - повторял он, всхлипывая. - Теперь об этом нечего и думать! Что с нами будет? Кто станет искать нас в этой глуши? Да если бы мы даже и дошли до Бу-Изеля, то что в этом толку? Дядя, верно, уже ушел оттуда, и мы опять не найдем его, как уже не раз бывало... И зачем только мы уехали от мадам Поттель? Ведь она готова была взять нас к себе! И вообще, зачем мы уехали из Оверни? Уж если мучиться, так мучились бы у себя дома, там нас все-таки не оставили бы умирать с голоду, а здесь мы непременно умрем! Я уже совсем ослаб, мне так дурно!..

С этими словами бедный Мишель закрыл лицо руками и остался неподвижно лежать возле своего бесчувственного брата.

Жану и прежде приходилось немало терпеть, но никогда еще он не страдал так, как в эту минуту, видя одного брата без чувств, а другого - доведенного усталостью и голодом до полного отчаяния. Он и сам теперь не чувствовал в себе прежней уверенности. Его убеждение, что все кончится хорошо, начинало колебаться. В особенности каялся он в том, что вопреки советам всех взрослых взял с собой братьев в это последнее опасное путешествие. Он очень хорошо понимал, что им не удастся пуститься в путь раньше, чем через несколько часов, и что ночь настанет прежде, чем они доберутся до Бу-Изеля и, как он все-таки надеялся, до дяди. Значит, им придется провести еще одну ночь под открытым небом, причем в гораздо худших условиях, чем две последние, так как поблизости не было не только жилья, но даже ни дерева, ни скалы, под которыми можно было бы найти убежище.

А что делал в это время Али? Верная собака, лежа у ног своего хозяина, смотрела на него умными глазами, как будто понимая, каково ему. Эти взгляды доброго животного облегчили страдания Жана; ему показалось, что он менее одинок.

-- Не правда ли, Али, - сказал он, положив руку на горячую голову собаки, - мы скоро придем на Бу-Изель, найдем там дядю Томаса и заживем с ним спокойно и счастливо?

-- Да, моя добрая собака, - продолжал Жан, - я уверен, что ты со мной согласен. Может быть, все устроится, и даже скорее, чем мы ожидаем. Может быть, не пройдет и нескольких минут, как к нам подойдет дядя Томас или этот старый ворчун Шафур. То-то удивится старина, когда нас увидит!.. Ну-ка, Али, будь другом, побегай вокруг и постарайся принести нам хорошую весточку.

Как ни странно может это показаться, но Али словно понял, о чем просил его мальчик; не успел тот договорить, как собака весело вскочила и убежала.

Конечно, Жан был не настолько прост, чтобы вообразить, будто собака в точности понимает его слова. Он говорил главным образом для того, чтобы развлечь и ободрить Мишеля.

Однако несколько минут спустя Али вернулся такой веселый, что в сердце Жана невольно пробудилась надежда.

"И в самом деле, - подумал он, - почему бы моим предположениям не сбыться? Почему бы моей славной собаке не принести нам хорошей весточки?"

Между тем Али подбежал к Жану и, приподнявшись на задних лапах, положил обе передние ему на руку.

О чудо! Лапы были влажные, как будто Али только что смочил их в воде. Значит, где-то поблизости есть ручей или какой-нибудь пруд. В таком случае они спасены! Имея под рукой воду, легче будет привести Франсуа в чувство, и тогда ничто уже не помешает всем троим, утолив жажду и освежившись, снова пуститься в путь и дойти до Бу-Изеля, до которого осталось всего каких-нибудь несколько километров...

-- Видишь, ты напрасно отчаивался, - сказал Жан Мишелю.

-- А ты уверен, что это вода? - проворчал Мишель. - Я поверю, только когда ее увижу.

-- Хорошо, - ответил Жан, - подожди меня здесь. Через пять минут я принесу тебе столько воды, что ты поневоле поверишь.

Осторожно положив на землю голову Франсуа, которая покоилась у него на коленях, он встал и сказал собаке:

-- Пойдем, мой славный Али, веди меня! Принесем водицы Мишелю.

Собака весело побежала вперед, радостно лая и временами оглядываясь, чтобы убедиться, что Жан идет за ней. Через несколько минут она остановилась, виляя хвостом, перед невысокими скалами, посреди которых Жан увидал природный резервуар со свежей и прозрачной водой. Вероятно, когда-то, во время сильного дождя, вода наполнила глубокую скважину в скале и, оставаясь в тени, не только не испарилась, но даже не запылилась, а осталась чистой и свежей, что большая редкость в этих краях.

Жан поискал глазами что-нибудь, во что бы можно было зачерпнуть воды, но не найдя ничего, смочил в ней платок и вернулся к братьям. Почувствовав свежий влажный платок на своем горячем лбу, Мишель поневоле вынужден был поверить, что вода близко, и мигом вскочил с места. Общими силами они притащили Франсуа к резервуару, зачерпнули воды в пригоршни, смочили ему голову и, к великой их радости, бедный ребенок вскоре очнулся.

Тогда, но только тогда Жан наконец подумал и о себе. Растянувшись на скале, он припал к воде и долго-долго то пил прохладную влагу, то обливал себе лицо и голову, то опять начинал пить и долго не мог оторваться. Братья его делали то же самое; вскоре все трое как будто переродились. Мишель забыл все свое уныние и отчаяние; как все эмоциональные натуры, он перешел из одной крайности в другую и стал торопить брата поскорее пуститься в путь, уверяя его, что теперь уж точно всем их испытаниям конец. Но Жан, со своей неизменной осторожностью, умерил его пыл:

-- Подождем, пока спадет жара, - сказал он. - Отдохнув хорошенько тут, в прохладе, мы пойдем быстрее и наверстаем потерянное время. Много ли нам осталось? Да всего какой-нибудь часок!..

Но этот час, как уже бывало, оказался гораздо длиннее, чем думал мальчик. Обманутый прозрачностью воздуха, он считал, что Бу-Изель гораздо ближе, чем он был на самом деле. Было уже совершенно темно, когда они наконец пришли на эту долгожданную гору.

Но, увы, на этом их испытания еще не кончились...

Плоскогорье, на которое они взошли, было широким, с неровной почвой, так что пробираться по нему в темноте было очень трудно. Сколько ни вглядывались бедные дети в ночную тьму, они не видели нигде не только никого похожего на их дядюшку, но и вообще никого и ничего - ни деревушки, ни шалаша, ни живого существа. Ни один звук не указывал, чтобы поблизости были люди, только вдали слышались вой шакалов да зловещие крики сов.

находились, хотя и довольно открытом. Все трое растянулись на земле, измученные усталостью и впечатлениями после долгого перехода. Мишель и Франсуа обнялись и вскоре забыли в глубоком сне все свои невзгоды.

Но Жан не спал. Размышления бедного мальчика были далеко не отрадными. Он хорошо понимал, как опасно их положение в таком месте, где их легко могли заметить и злые люди, и хищные звери. К тому же от усталости и голода у него время от времени возникало что-то вроде бреда. То ему казалось, что перед ним проходят какие-то огромные тени, то слышался рев, от которого кровь застывала у него в жилах... А между тем он не мог дать себе ясного отчета, точно ли он видит и слышит все это, или это ему только чудится. Теперь, когда ему уже не нужно было показывать храбрость для ободрения братьев, он чувствовал, что им овладевает бессознательный и безотчетный ужас, против которого он уже не в силах был бороться. Под влиянием этого мучительного ощущения мальчик испытывал необходимость хоть в чем-то найти опору и поддержку. Взяв в руки голову Али, сидевшего возле него, Жан прижал ее к груди, и крупные слезы, которые он больше не считал нужным удерживать, потекли по его щекам. Верный Али начал в ответ лизать ему руки, как будто пытаясь сказать:

-- Не бойся, я не сплю, я на страже!

Вдруг Жан почувствовал, что Али встрепенулся и, вскочив с места, глухо заворчал. Он стал прислушиваться и услышал слабый крик, раздававшийся не далее как метрах в ста от того места, где они находились. Крик этот не заключал в себе ничего ужасного, напротив, был скорее жалобный, словно блеяла овца или коза.

Некоторое время Жан продолжал прислушиваться. Крик повторился еще несколько раз. Теперь у Жана не было сомнения, что где-то поблизости блеяла коза: мальчик в детстве часто пас коз и хорошо знал их блеяние.

"Если здесь бродит коза, - подумал он, - значит, неподалеку находится какое-нибудь жилище или ферма. В таком случае нам нечего бояться. Нужно только сходить туда и попросить позволения переночевать. Наверное, нас там примут или во всяком случае не откажут в куске хлеба и в стакане воды".

Ободряемый этой мыслью, он быстро встал и нерешительно взглянул на братьев: ему не хотелось оставлять их одних. Но что же ему было делать?

"Ничего, пойду, - решил Жан, - авось они не проснутся до тех пор, пока я не вернусь, ведь я отлучусь всего на несколько минут. Надеюсь, их никто и не заметит".

Прислушиваясь к блеянию козы, которое громко раздавалось в ночной тишине, Жан быстро пошел в ту сторону, откуда оно слышалось. Но - странное дело! - Али, вместо того чтобы прыгать перед мальчиком, как он обычно делал, продвигался вперед словно нехотя, прижимаясь к мальчику, мешая ему идти и глухо ворча. Жан, пытаясь его успокоить, гладил пса и приговаривал:

-- Полно, Али, не бойся, это коза, я точно знаю.

Между тем взошла луна и осветила невдалеке нечто белое, метавшееся в разные стороны.

Жан не ошибся: это была коза. Подойдя ближе, он увидел, что она привязана к вбитому в землю колу и рвется изо всех сил, пытаясь освободиться.

Малознакомый, или, вернее сказать, вовсе незнакомый с обычаями алжирских охотников, мальчик не мог представить себе, что коза привязана для приманки и что охотник прячется где-нибудь поблизости, держа ружье наготове; он думал, что ее просто забыли на пастбище.

Жан был от козы на расстоянии не более десяти метров, как вдруг, к его крайнему изумлению, в ее поведении произошла неожиданная перемена. Коза вдруг перестала рваться и блеять, сжалась в клубок и начала дрожать всем телом. Али, в свою очередь, тоже словно окаменел от ужаса. Он так крепко прижался к мальчику, что чуть не сбил его с ног. Жан провел рукой по спине пса и почувствовал, что тот весь дрожит и что шерсть у него встала дыбом. В то же время вокруг водворилась полнейшая тишина. Все неясные ночные звуки разом умолкли, как в ту тревожную минуту, которая предшествует удару грома.

Невольно потрясенный этим полным безмолвием и испытывая какое-то невыносимо тяжкое чувство, в котором он сам не мог дать себе отчета, Жан инстинктивно остановился, как будто предчувствуя, что должно случиться что-то ужасное.

В этом томительном ожидании прошла минута, показавшаяся ему вечностью. Казалось, все было тихо и спокойно. Но вдруг из кустов выскочила какая-то огромная масса и со страшным ревом остановилась шагах в десяти от мальчика. При бледном свете луны в этой массе можно было рассмотреть только два огромных сверкающих глаза.

Пораженный невыразимым ужасом, бедный ребенок почувствовал, что ноги у него подогнулись. Он стоял неподвижно, уже почти теряя сознание, помутившимися глазами глядя на страшное животное, которое чернело перед ним, выгнув спину, как кошка, готовая прыгнуть на добычу. Если бы даже у Жана и было какое-нибудь оружие, он все равно был не в силах предпринять что бы то ни было для своей защиты.

Лев как будто понимал беспомощность противника. Вытянув передние лапы и положив на них свою громадную голову, он, казалось, смотрел на несчастного Жана с каким-то презрительным любопытством.

Наконец он приподнялся и сделал несколько шагов вперед, не торопясь, как бы желая показать, что ему спешить незачем, что его добыча и так не уйдет от него.

На этот раз все было бы кончено для бедного Жана, но вдруг верный Али, преодолев каким-то чудом овладевший им ужас, храбро бросился прямо на льва.

Еще несколько секунд - и ребенка, полумертвого от ужаса, постигла бы та же участь, что и собаку.

Но вдруг раздался страшный взрыв, казалось, будто вся гора обрушилась. Это было уже слишком для бедного Жана; он упал на землю и лишился чувств.

Когда он очнулся, ему сначала показалось, что он грезит или сходит с ума.

Он увидел перед собой огромную неподвижную массу: это был убитый лев, плававший в луже крови. Возле него, опираясь на карабин, стоял человек и с гордостью смотрел на поверженного зверя.

Ужасный взрыв, так перепугавший Жана, был не чем иным, как двойным выстрелом. Пораженный в грудь двумя разрывными пулями, лев упал замертво, причем так близко от Жана, что совершенно закрыл его своим огромным телом, и охотник даже не заметил его присутствия. Можно представить себе, как он удивился, когда надо львом поднялась маленькая фигурка, которую трудно было рассмотреть в ночной темноте!

-- Кто там? Кто это? - вскричал он, машинально схватившись за ружье.

Несмотря на суровость, с какой были произнесены эти слова, они все-таки успокоили Жана, убедив его, что он не бредит. И в то же время быстрая, как молния, мысль пронеслась в его уме: этот охотник на львов - не кто иной, как его дядя, которого он так долго искал и который только что спас ему жизнь.

-- Дядюшка! Дядюшка! - воскликнул он, протягивая к охотнику руки над убитым львом.

Удивление охотника многократно усилилось, когда он услышал детский голос, называвший его дядюшкой.

-- Вот так чудо! - вскричал он. - Откуда ты взялся, мальчуган, и почему ты зовешь меня дядюшкой?

-- Потому, что я ваш племянник, - отвечал мальчик. - Я - Жан Кастейра, сын Антуана Кастейра, вашего брата.

-- Что ты говоришь! Как мог сын Антуана очутиться здесь, в Алжире, в пустыне?! Должно быть, я брежу!

-- Нет, нет, это сущая правда.

И Жан вкратце рассказал, как они уехали из Оверни два месяца назад после смерти матери, как гонялись за дядей по всему Алжиру и все никак не могли его отыскать.

Томас Кастейра не мог опомниться от изумления. Он засыпал племянника вопросами. Слезы навернулись на его глаза, когда он выслушал простодушный рассказ обо всем, что пережили бедные дети, разыскивая его, а потом он крепко обнял храброго Жана, осыпая мальчика похвалами за его энергию и мужество.

-- Я не получил ни одного из писем, которые вы мне писали, - сказал он, - ведь я беспрестанно переезжаю с места на место. А где же твои братья? Ты, конечно, оставил их в форте Сен-Жермен?

-- Нет, они здесь!

-- Как, и они с тобой? Что же ты сразу не сказал?

-- Я так обрадовался встрече с вами, что и забыл...

С этими словами мальчик взял дядю за руку и повел его туда, где спали Мишель и Франсуа. Они даже не проснулись от выстрела - до такой степени крепок был их сон после утомительного перехода. Жан хотел разбудить их, но дядя остановил его.

Дядя и племянник проговорили всю ночь; Томас не мог наслушаться Жана, не мог налюбоваться на него.

-- Теперь все твои невзгоды кончились, мой славный мальчик, - сказал он, - ты и твои братья будете жить со мной, мы никогда больше не расстанемся, и я постараюсь заставить вас забыть, что вы перенесли.

-- Дорогой дядюшка, - ответил Жан, бросаясь ему на шею, - правду говорила мама, что лучше вас нет на свете человека и что вы будете нам отцом!

Наконец стало светать, и вскоре взошло солнце. Можно вообразить себе удивление и радость Мишеля и Франсуа, когда они, проснувшись, увидели перед собой доброе лицо дяди, который ласково смотрел на них. Наконец-то их испытания кончились и они встретили своего неуловимого и недосягаемого дядюшку! Им не придется больше бегать по горам, разыскивая его!..

-- Да, да, это я, дети! - говорил отважный охотник, обнимая и целуя их. - И не беспокойтесь, я уже больше никуда от вас не уйду!

Когда же Жан рассказал малышам, как он нашел дядю, бедняжки содрогнулись от ужаса при мысли, какой опасности они подвергались во время сна. Но страх их увеличился еще больше, когда они увидели огромную тушу убитого льва, добычей которого чуть было не сделались. Они оба были еще так слабы, что дядя не захотел вести их обратно пешком.

-- Здесь неподалеку есть деревушка, Квур Ишурджет, - сказал он, - я пойду туда один и приведу оттуда мулов, чтобы забрать и вас, и льва. Тут ходьбы часа полтора, и дорога плохая, так что вам придется подождать меня часика три. Теперь день, и бояться вам нечего. Если даже кто-нибудь и вздумает вас побеспокоить, то, увидев вот этого гиганта, сейчас же убежит, - прибавил он, указывая на льва. - Он будет вам лучшим сторожем, даром что мертвый.

-- Да, а скажите мне, дядюшка, - спохватился вдруг Жан, - почему вы так удивились, когда меня увидели? Разве капрал Шафур не сказал вам, что мы здесь?

-- Я никого не видел.

-- Признаюсь, - сказал он в заключение, - я никак не ожидал, что приду к вам раньше его.

-- Это значит, что твой Шафур не особенно торопился до меня добраться, - сказал, улыбаясь, дядюшка. - Молодец, должно быть, встретил по дороге приятелей и застрял с ними. Да нам он уже и не нужен, вы и без него нашли дорогу ко мне. Ну, до свидания! Сидите же смирно и ждите меня. А чтобы не было скучно, вот вам моя сумка, закусите хорошенько!

Предложение дяди было принято с радостью. Даже Жан успел уже проголодаться после ночи, проведенной в разговорах с дядей, а Мишель и Франсуа, как мы помним, ничего не ели со вчерашнего дня. Все трое с аппетитом поели говядины и хлеба, которых в сумке оказалось достаточно, и запили вкусный завтрак несколькими глотками воды с вином из дядюшкиной дорожной фляжки. Франсуа и Мишель совсем ожили и весело болтали. Один Жан был печален.

-- Тебе жалко Али? - спросил Мишель.

спас мне жизнь тем, что отвлек от меня внимание льва. Как жаль, что дядюшка не выстрелил несколькими секундами раньше! Мой славный Али, разделявший все наши беды, разделил бы теперь с нами и наше счастье. По крайней мере, я не хочу, чтобы его тело растерзали эти мерзкие шакалы. Помогите мне зарыть его поглубже, чтобы они не смогли до него добраться.

Дети набрали острых камешков, выломали в кустах несколько прутьев и с помощью этих незатейливых орудий выкопали, хотя и не без труда, довольно глубокую яму. Бедного Али положили туда, засыпали сначала листьями, потом землей и песком, утоптали землю как можно крепче и забросали могилку всеми камнями, какие только смогли найти поблизости. Когда все это было сделано, Жан печально сел возле могилы своего верного друга и мысленно простился с ним.

Возвращение дяди отвлекло его от грустных мыслей. Старший Кастейра пришел раньше, чем обещал. Ему не пришлось идти так далеко, как он думал: на полдороге ему встретились Шафур с товарищем, шедшие ему навстречу вместе со старшиной деревни Квур Ишурджет и большей частью жителей этого селения.

Шафур, которому охотник ничего не сказал о своих племянниках, ужасно сконфузился, когда увидел мальчиков, спокойно смотревших на него. Чтобы скрыть свое смущение, он рассыпался в похвалах их храбрости и упорству.

-- Ты как есть молодец! - сказал он Жану. - Попроси дядю, чтобы он записал тебя в полк, когда вырастешь. Из тебя выйдет славный солдат!

Там дядя Томас простился со старшиною и двинулся в обратный путь вместе с племянниками и солдатами.

Жан не мог не сравнивать это возвращение, такое удобное и приятное, с труднейшим путешествием, какое он с братьями совершил в последние дни. Тут только мальчик осознал, какую жестокую ошибку он совершил, выбрав неверную дорогу - самую длинную и к тому же самую неудобную.

На ферме Сен-Филипп все с восторгом встретили храброго охотника, избавившего округу от такого страшного врага. Дядя Томас согласился переночевать у фермера, который дружески побранил Жана за то, что он ушел и увел с собой братьев, даже не простившись с ним.

Но самый торжественный прием черному льву и его победителю был устроен на другой день в форте Сен-Жермен. Там Томасу Кастейра была устроена настоящая овация. Комендант вышел ему навстречу и осыпал его восторженными поздравлениями.

-- Благодарю вас, господин комендант, - отвечал Кастейра. - Да, я могу сказать, что поход мой был удачен: на Бу-Изеле я нашел не только льва, но и свое семейство!

* * *

Первое издание перевода: Маленькие путешественники. Приключения трех детей в Алжире. Повесть Адольфа Бадэна /С ил. худож. Бенетта; Пер. с фр. Л. Черского. - Санкт-Петербург: В.И. Губинский, ценз. 1898. - 128 с., 41 ил.; 25 см.