Заупокойная обедня атеиста
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Заупокойная обедня атеиста

Де-Бальзакъ.

Врачъ, которому наука обязана прекрасной физiологической теорiей, еще молодымъ человекомъ ставшiй одной изъ знаменитостей парижскаго медицинскаго факультета, центра просвещенiя, которому все европейскiе медики отдаютъ должное почтенiе, докторъ Бiаншонъ, прежде чемъ посвятить себя вполне медицине, долгое время занимался хирургiей. Его первыми шагами на научномъ поприще руководилъ одинъ изъ великихъ французскихъ хирурговъ, знаменитый Деплэнъ, мелькнувшiй въ науке, какъ метеоръ. По признанiю даже его враговъ, онъ унесъ съ собою въ могилу непередаваемую методу. Какъ все генiальные люди онъ не оставилъ наследннеовъ; онъ все носилъ и все унесъ съ собою. Слава хирурговъ похожа на актерскую: она существуетъ только при ихъ жизни, ихъ талантъ после смерти не поддается оценке. Актеры и хирурги, равно какъ великiе певцы, какъ виртуозы, своимъ исполненiемъ удесятеряющiе силу музыки, все они герои минуты, Деплэнъ представляетъ доказательство одинаковости судьбы этихъ преходящихъ генiевъ. Его имя, вчера столь славное, нынче почти забыто; оно останется известнымъ только въ пределахъ его спецiальности. Но разве для того, чтобъ имя ученаго изъ области науки перешло во всеобщую исторiю человечества, не требуется несiыханныхъ обстоятельствъ? Разве Деплэнъ обладалъ тою универсальностью знанiй, которая превращаетъ человека въ слово или образъ целаго столетiя? У Деплэна была изумительная верность глаза; онъ постигалъ больного и его болезнь, благодаря прирожденной или выработанной интуицiи, дозволявшей ему схватывать совокупность отличительныхъ особенностей даннаго лица, точно определять часъ и минуту, когда следуетъ сделать операцiю, принимая во вниманiе атмосферическiя условiя и особенности темперамента. Но ради того, чтобъ идти такъ въ ладъ съ природой, изучилъ ли онъ непрестанное взаимнодействiе существъ и первичныхъ веществъ, содержащихся въ атмосфере или доставляемыхъ землею человеку, который ихъ поглощаетъ и переработываетъ ради извлеченiя изъ нихъ особеннаго выраженiя? Обладалъ ли онъ тою силою дедукцiи и аналогiи, отчего зависелъ генiй Кювье? Какъ бы то ни было, этотъ человекъ сталъ такъ сказать, наперстникомъ плоти и, основываясь на ея настоящемъ, схватывалъ ея прошлое и будущее. Но сосредоточивалъ ли онъ въ своемъ лице всю науку, какъ Иппократъ, Галенъ, Аристотель? Былъ ли онъ руководителемъ целой школы въ открытiи новыхъ мiровъ? Нетъ. Если и нельзя отвергать, что этотъ неутомимый наблюдатель химiи человеческаго тела обладалъ древней наукой маговъ, то есть знанiемъ элементовъ въ ихъ смешенiи, причинъ жизни, жизни раньше жизни, того чемъ она будетъ въ силу работы предшествовавшей существованiю, - то, ради справедливости, следуетъ сознаться, что все въ немъ было деломъ личности; при жизни онъ уединялся въ эгоизмъ, и теперь эгоизмъ убиваетъ его славу. На его могиле нетъ одаренной голосомъ статуи, которая могла бы передать будущему те тайны, которыя генiй отыскиваетъ не щадя себя. Но, быть можетъ, талантъ Деплэна былъ единомышленникомъ съ его верованiями, а следовательно смертенъ?

Для него земная атмосфера была рождающей утробой; онъ разсматривалъ землю, какъ яйцо въ скорлупе, и не имея возможности решить, что явилось.раньше - яйцо, или курица, онъ не признавалъ ни петуха, ни яйца. Онъ не верилъ ни въ животнаго предшественника человека, ни въ переживающiй его духъ. Деплэнъ не сомневался, онъ утверждалъ. Его прямой и откровенный атеизмъ походилъ на атеизмъ множества ученыхъ, лучшихъ изъ светскихъ людей, атеистовъ неисправимыхъ, - такихъ атеистовъ, существованiя какихъ не признаютъ религiозные люди. Иное мненiе и не могло сложиться у человека, привывшаго съ юности разсевать существо по преимуществу, во время его жизни и после смерти, рыться во всехъ его органахъ, не находя въ нихъ той единой души, признанiе которой столь необходимо для религiозныхъ ученiй. Признавая въ немъ мозговой центръ, центръ нервный и центръ воздушно-кровеносный, изъ коихъ два первыхъ такъ возмещаютъ другъ друга, что въ два последнiе дня своей жизни Деплэнъ былъ убежденъ, что чувство слуха вовсе не абсолютно необходимо, чтобъ слышать, и чувство зренiя не абсолютно необходимо, чтобъ видеть, и что солнечное сплетенiе замещаетъ ихъ, въ чемъ нельзя и сомневаться; Деплэнъ, усматривая въ человеке две души, подкреплялъ свой атеизмъ этимъ фактомъ, хотя онъ ни мало не предрешаетъ вопроса о Боге. Этотъ человекъ, какъ говорятъ, умеръ въ полной нераскаянности, какъ въ сожаленiю умираетъ много прекрасныхъ генiевъ, которымъ да проститъ Богъ.

Въ жизни этого великаго человека было много мелочности, говоря языкомъ его враговъ, ревнующихъ объ умаленiи его славы; но ее приличнее назвать явными противоречiями. Не понимая техъ решенiй, на основанiи коихъ действуютъ выспгiе умы, люди завистливые и глупые пользуются кое-какими поверхностными противоречiями, чтобъ составитъ обвинительный актъ, на основанiи котораго мгновенно осуждаютъ ихъ. Если позже, соображенiя, подвергавшiяся нападкамъ, и увенчаются успехомъ, если и обнаружится соотношенiе между приготовительной работой и результами, то все же уцелеетъ кое-что изъ предварительной клеветы. Такъ, въ наши дни, Наполеонъ осуждался нашими современниками, когда хотелъ развернуть крылья своего орла надъ Англiей; нуженъ былъ 1822, чтобъ уяснить 1804 и плоскодонныя булонскiя суда.

Слава и ученость Деплэна были неуязвимы и его враги ухватились за его странный нравъ, за его характеръ; между темъ, какъ онъ просто обладалъ темъ качествомъ, которое англичане зовутъ эксцентричностью. Порою онъ одевался великолепно, какъ трагикъ Кребилльонъ, и вдругъ обнаруживалъ странное равнодушiе на счетъ платья; его видели то въ карете, то пешкомъ. Онъ поочередно былъ вспыльчивъ и добръ, казался жесткимъ и скупымъ, и былъ способенъ предложить все свое состоянiе своимъ изгнаннымъ государямъ, которые сделали ему честь и на несколько дней приняли его даръ; словомъ, не было человека внушавшаго столь противоположныя мненiя. Хотя ради полученiя черной ленты онъ былъ способенъ обронить во дворце часословъ изъ кармана, все же, поверьте, про себя онъ смеялся надо всемъ; изучивъ людей сверху и снизу, схвативъ ихъ истинное выраженiе посреди самыхъ торжественныхъ и самыхъ ничтожныхъ деянiй ихъ жизни, онъ чувствовалъ къ нимъ глубокое презренiе. У великаго человека качества часто солидарны между собою. Если между этими колоссами, у одного больше таланта чемъ ума, то все же умъ его обширнее чемъ у того, про кого просто говорятъ: "онъ уменъ". Всякiй генiй предполагаетъ нравственное воззренiе. Это воззренiе можетъ прилагаться къ какой нибудь спецiальности; но кто видитъ цветовъ, не можетъ не видеть солнца. Тотъ, кто на вопросъ спасеннаго имъ дипломата: - какъ поживаетъ императоръ? - отвечалъ: "придворные появились, придутъ и люди", - такой человекъ не просто хирургъ или медикъ, онъ вдобавокъ удивительно остроуменъ. Поэтому, терпеливый и прилежный наблюдатель человечества оправдаетъ чрезмерныя притязанiя Деплэна и поверитъ, какъ веритъ тому же относительно себя, что Деплэнъ былъ способенъ стать такимъ же великимъ министромъ, какъ былъ хирургомъ.

Между загадками, которыя представляли для многихъ современниковъ жизнь Деплэна, мы выбрали одну изъ самыхъ любопытныхъ, потому что разгадка ея обнаружится въ заключенiи разсказа и оправдаетъ его отъ иныхъ обвиненiй.

Изо всехъ учениковъ, которые были при немъ въ госпитале, Деплэнъ больше всехъ привязался къ Орасу Бiаншону. До поступленiя интерномъ въ Hôtel-Dieu, Орасъ Бiаншонъ былъ студентомъ медицины и жилъ въ латинскомъ квартале въ жалкомъ меблированномъ доме, известномъ подъ именемъ дома Вокэ. Молодой человекъ испытывалъ тамъ приступы самой суровой нужды, - родъ горнила, откуда великiе таланты должны выйти чистыми и неизменными, какъ алмазы, которые не ломаются, какимъ бы ударамъ ихъ не подвергали. Въ жестокомъ огне разнузданныхъ страстей, они прiобретаютъ неизменную честность и въ постоянномъ труде, которымъ они обуздываютъ свои обманутыя желанiя, получаютъ привычку въ борьбе, ихъ ожидающей. Орасъ былъ прямой молодой человекъ, неспособный вилять въ вопросахъ чести, принимающiйся за дело безъ словъ, готовый для своихъ друзей и заложить плащъ, и пожертвовать своимъ временемъ и трудомъ; словомъ, Орасъ былъ изъ техъ друзей, которые не безпокоятся что получатъ взаменъ того, что даютъ сами, уверенные, что въ свою очередь получатъ более, чемъ дадутъ. Большинство изъ его друзей чувствовали къ нему то душевное уваженiе, какое внушаетъ добродетель безъ эмфазы, и многiе изъ нихъ боялись его осужденiя. Но Орасъ обнаруживалъ такiя качества безъ педантства. Онъ не былъ ни пуританиномъ, ни проповедникомъ; давая советъ, онъ охотно бранился, и не отказывался отъ лакомаго кусочка, когда къ тому представлялся случай. Хорошiй собеседникъ, степенный не более кирасира, простосердечный и откровенный, но не какъ морякъ, потому что нынешнiе моряки хитрые дипломаты, но какъ честный молодой человекъ, которому нечего скрыватъ, онъ ходилъ съ поднятой головой и веселой думой. Наконецъ, чтобъ выразить все однимъ словомъ, Орасъ былъ Пиладомъ не одного Ореста, принимая нынешнихъ заимодавцевъ за самое полное воплощенiе античныхъ фурiй. Онъ переносилъ бедность съ тою веселостью, которая, быть можетъ, составляетъ одну изъ самыхъ главныхъ стихiй храбрости, и какъ все, у кого ничего нетъ, делалъ мало долговъ. Трезвый какъ верблюдъ, подвижной какъ олень, онъ былъ стоекъ въ мысляхъ и поведенiи. Счастливая жизнь для Ораса началась въ день, когда знаменитый хирургъ удостоверился какъ въ его достоинствахъ, такъ и недостаткахъ, которые, какъ те, такъ и другiе, заставляютъ друзей доктора Ораса Бiаншона ценить его вдвойне. Когда директоръ клиники принимаетъ на свое лоно молодого человека, то карьера этого молодого человека обезпечена. Деплэнъ постоянно бралъ Бiаншона въ качестве ассисента въ богатые дома, где почти всегда некоторая благостыня попадала и въ мошну интерна и где для провинцiала незаметно разоблачались тайны парижской жизни; онъ оставлялъ его въ своемъ кабинете во время консультацiй, и заставлялъ помогать себе; порою онъ посылалъ его на воды съ какимъ нибудь богатымъ больнымъ; наконеце, онъ ему устроилъ практику. Изъ этого следуетъ, что по истеченiи некотораго времени у тирана хирургiи оказался сеидъ. Оба они, одинъ на вершине почестей и науки, обладая громаднымъ состоянiемъ и такой же славой; другой, скромная омега, безъ состоянiя и славы, стали близкими друзьями. Великiй Деплэнъ говорилъ все своему интерну; интернъ зналъ, сидела ли известная женщина въ кресле подле хозяина или-же на славномъ канапе, стоявшемъ въ вабинете и на которомъ спалъ Деплэнъ; Бiаншонъ зналъ тайны этого человека съ темпераментомъ льва и быка, благодаря чему бюстъ великаго человека расширился и располнелъ свыше меры, и сталъ причиной его смерти вследствiе расширенiя сердца. Онъ изучилъ странности этой столь занятой жизни, планы этой столь гнусной скупости, надежды политика, скрывавшагося въ ученомъ; онъ могъ предвидеть разочарованiе, которое ожидало единственное чувство, уцелевшее въ этомъ не столько бронзовомъ, сколько бронзированномъ сердце.

Однажды Бiаншонъ сказалъ Деплэну, что бедный водоносъ изъ квартала святого Іакова страшно заболелъ отъ трудовъ и нужды; несчастный овернецъ во всю суровую зиму 1821 года ничего не елъ, кроме картофеля. Деплэнъ бросилъ всехъ больныхъ. Съ опасностью загнать лошадь, онъ полетелъ вместе съ Бiаншономъ къ бедняку и велелъ самъ перенести его въ больницу, учрежденную славнымъ Дюбуа въ Сенъ-Денисскомъ предместьи. Онъ самъ лечилъ водовоза, и когда тотъ выздоровелъ, подарилъ ему денегъ на покупку лошади и бочки. Этотъ овернецъ обратилъ на себя вниманiе следующей оригинальной выходкой. Одинъ изъ его друзей заболелъ, и онъ немедленно привелъ его къ Деплэну, сказавъ своему благодетелю: "Я не допустилъ, чтобъ онъ пошелъ къ другому". Какъ ни былъ грубъ Деплэнъ, онъ пожалъ руку водовоза и сказалъ ему: - Приводи ихъ всехъ ко мне.

И онъ поместилъ уроженца Канталя въ Hôtel-Dieu, и заботился о немъ чрезвычайно. Бiаншонъ уже несколько разъ замечалъ у своего учителя особую любовь къ оверицамъ и въ особенности къ водовозамъ; и въ виду того, что Деплэнъ приписывалъ особую важность леченiю въ Hôtel-Dieu не виделъ въ этомъ ничего особенно страннаго.

Однажды, проходя по площади св. Сульпицiя, Бiаншонъ заметилъ, что около девяти часовъ утра его учитель вошелъ въ церковь. Деплэнъ, ездившiй въ то время постоянно въ кабрiолете, былъ пешкомъ и пробирался по улице Пти-Лiонъ, точно входилъ въ подозрительный домъ. Интерна, знавшаго мненiя своего учителя, и бывшаго вдобавокъ заклятымъ кабанистомъ, естественно взяло любопытство; онъ прокрался въ церковь, и былъ не мало изумленъ, увидевъ, что великiй Деплэнъ, этотъ атеистъ, безжалостный къ ангеламъ, не представляющимъ никакой поживы для скальпеля, не страдающимъ ни фистулами, ни гастритами; словомъ этотъ неисправимый неверъ покорно стоитъ на коленяхъ, и где же? у алтаря Святой Девы; тамъ онъ прослушалъ обедню, заплатилъ за нея, далъ на бедныхъ, и все это съ серьезнымъ видомъ, точно делалъ операцiю.

Бiаншонъ, не желая, чтобъ его заподозрели въ шпiонстве за первымъ хирургомъ ôtel-Dieu, въ ресторанъ. За дессертомъ Бiаншонъ, после искусныхъ подходовъ, заговорилъ наконецъ о мессе, называя ея шутовствомъ и фарсомъ.

И тутъ Деплэнъ съ увлеченiемъ предался атеистическому порыву, и то былъ потокъ волтерiанскихъ шутокъ, или точнее, отвратительная подделка подъ Citateur.

- Эге! - подумалъ Бiаншонъ, - где-жъ мой утрешнiй богомолецъ?

столь же важныхъ вопросовъ, спорили о системахъ de natura rerum, испытывая и разсекая ихъ ножами и скальпелями неверiя. Въ томъ же году, однажды одинъ изъ врачей Hôtel-Dieu при Бiаншоне взялъ Деплэна подъ руку, точно желая спросить его о чемъ-то.

- Осматривалъ костоеду на колене у патера; герцогиня Ангулемская сделала мне честь, обративъ на него мое вниманiе.

Докторъ удовлетворился этимъ ответомъ, но не Бiаншонъ.

- Гм! онъ въ церкви осматриваетъ больныя колени! Нетъ, онъ опять слушалъ мессу, - подумалъ интернъ.

Бiаншонъ далъ себе слово выследить Деплэна; онъ вспомнилъ день и часъ, когда виделъ, какъ тотъ входилъ въ церковь святого Сульпицiя, и решилъ на следующiй годъ отправиться туда въ тотъ же день и часъ, съ целiю узнать, не явится ли онъ вновь. Въ такомъ случае, перiодичность богомолья дастъ право на научное изследованiе, потому что прямое противоречiе между мыслью и деломъ не должно встречаться въ такомъ человеке. На следующiй годъ, въ сказанные день и часъ, Бiаншонъ, который уже не былъ интерномъ Деплэна, увиделъ что кабрiолетъ хирурга остановился на углу улицы Турнонъ и Пти-Лiонъ, и его другъ оттуда по-iезуитски сталъ прокрадываться вдоль церковныхъ стенъ, и войдя въ церковь сталъ слушать обедню въ пределе Святой Девы. То былъ несомненно Деплэнъ, главный хирургъ, атеистъ in petto, случайный богомолецъ. Интрига запутывалась. Постоянство знаменитаго ученаго усложняло дело. Когда Дюплэнъ вышелъ, Бiаншонъ подошелъ къ пономарю, который убиралъ пределъ, и спросилъ его: прихожанинъ ли этотъ господинъ.

Прошло некоторое время, а доктору Бiаншону, хотя онъ и былъ другомъ Деплэна, все не удавалось поговорить съ нимъ объ этой особенности его жизни. При встречахъ, на консультацiяхъ или въ свете, трудно было улучить моментъ для откровенной беседы и уединенiя, когда съ ногами на каминной решетке, упершись головой о спинку креселъ, мужчины поверяютъ другъ другу свои тайны. Наконецъ, черезъ семь летъ, после революцiи 1830 г., когда народъ ринулся на Архiеписвопскiй дворецъ, когда республиканскiе подговоры внушали ему желанiе разрушать позолоченные кресты, которые, какъ молнiи, блестели надъ моремъ домовъ; когда неверiе, бокъ-о-бокъ съ бунтомъ, бодро разгуливало по улищамъ, Бiаншонъ снова увиделъ, какъ Деплэнъ входитъ въ церковь святого Сульпицiя. Докторъ последовалъ за нимъ, сталъ подле него, причемъ его другъ ни малейшимъ знакомъ не выразилъ ему ни малейшаго удивленiя. Оба выслушали обедню.

- Не объясните-ли вы мне, мой милый, - сказалъ Бiаншонъ Деплэну, когда они вышли изъ церкви, - причину вашего ханжества? Я уже три раза былъ свидетелемъ, что вы, вы ходите къ обедне! Вы мне разъясните эту тайну, и разрешите такое явное противоречiе между вашими мненiями и поведенiемъ. Вы не веруете въ Бога, и ходите къ обедне! Дорогой учитель, вы обязаны отвечать мне.

- Я похожу на многихъ ханжей, на людей повидимому глубоко религiозныхъ, а въ сущности такихъ же атеистовъ, какъ мы съ вами.

- Я васъ объ этомъ не спрашиваю, - сказалъ Бiаншонъ; - я хочу знать, зачемъ вы сюда являетесь, зачемъ вы сделали вкладъ на эту обедню.

- Говоря правду, любезный другъ, - сказалъ Деплэнъ, - я уже на краю могилы, а потому могу разсказать вамъ о начале моей жизни.

которыхъ выходятъ на аллею, въ конце коей начинается извилистая лестница, освещенная окнами, выходящими на соседнiй дворъ. То былъ зеленоватый домъ, где внизу помещалась мебельная лавка, а въ каждомъ изъ дальнейшихъ этажей - различнаго рода нужда. Съ энергическимъ движенiемъ вскинувъ руки вверхъ, Деплэнъ сказалъ Бiаншону.

- Я жилъ тутъ на верху два года.

"Погибшiя мечтанiя".}, я въ ранней молодости бывалъ тутъ почти каждый день, и мы звали этотъ домъ банкой для храненiя великихъ людей. Что-жь дальше?

- Обедня, у которой я былъ, связана съ событiями, которыя произошли тогда, какъ я жилъ на чердаке, где потомъ, по вашимъ словамъ, жилъ д'Артезъ; тамъ, где у окна надъ горшкомъ съ цветами, качается веревка съ бельемъ. Начало моей жизни было столь сурово, любезный Бiаншонъ, что я могъ бы поспорить съ кемъ угодно насчетъ права получить палъмовую ветвь за парижскiя мучительства. Я перенесъ все: голодъ, жажду, безденежье, недостатокъ въ одежде, обуви, белье, самую жестокую нужду. Я въ этой банке для храненiя великихъ людей, на которую мне хотелось бы взглянуть вместе съ вами, - я дулъ себе въ окоченевшiе пальцы. Я тамъ работалъ целую зиму, видя, какъ у меня надъ головой стоитъ паръ, замечая свое дыханiе, какъ въ морозные дни мы видемъ дыханiе лошадей. Право не знаю, где берется опора, чтобъ выносить такую жизнь. Я былъ одинъ, безъ помощи, безъ гроша на покупку книгъ и на плату за медицинскiя лекцiи; у меня не было друга, мне вредилъ мой раздражительный, мрачный, безпокойный характеръ. Никто въ моей раздражительности не желалъ видеть безпокойнаго чувства и труда человека, который со дна общественнаго положенiя стремится подняться на поверхность. Но у меня, - я могу сказать это вамъ, передъ кемъ мне не зачемъ притворяться, - у меня всегда былъ запасъ добрыхъ чувствъ и живой чувствительности, которыя всегда будутъ уделомъ людей на столько сильныхъ, что они взберутся же, на какую нибудь вершину после того, какъ имъ долго приходилось барахтаться въ болоте нужды. Я не могъ получать отъ семьи и съ родины ничего кроме самого ничтожнаго содержанiя. Словомъ, въ то время, я по утрамъ питался маленькимъ хлебцемъ, который мне дешевле уступалъ булочнивъ на улице Пти-Лiонъ, потому что хлебъ былъ вчерашнiй или третьегоднишнiй; я крошилъ его въ молоко; такимъ образомъ, завтракъ мне обходился всего два су. Я обедалъ только черезъ день въ пансiоне, где обедъ стоилъ шестнадцать су. Такимъ образомъ я тратилъ всего девять су въ день. Вы отлично также, какъ и я, знаете, какъ трудно мне приходилось насчетъ плауья и обуви. Не знаю, испытываемъ ли мы позже столько горя вследствiе измены товарища, сколько испытывали мы съ вами, замечая насмешливую гримасу, которую строитъ распоровшiйся башмакъ, или слыша, какъ лопается подъ мышкой сюртукъ. Я пилъ только воду, и чувствовалъ великое почтенiе къ кофейнямъ. Зоти казался мне обетованной землей, куда имеютъ право входа только Лукулы латинскаго квартала. "Буду ли я когда нибудь иметь возможность, спрашивалъ я порою самого себя, - выпить тамъ чашку кофе со сливками, или сыграть партiю въ домино?" Словомъ, я работалъ съ яростью, которую мне внушала бедность. Я старался скопить положительныя знанiя, чтобъ прiобрести огромное личное значенiе, и оказаться достойнымъ того места, котораго достигну, выйдя изъ ничтожества.

Я тратилъ больше на ламповое масло, чемъ на хлебъ. Светъ, освещавшiй мои упорные ночные труды, стоилъ дороже пищи. Борьба была долгая, упорная, безъ утешенiя. Я не возбуждалъ къ себе симпатiи. Ведь для того, чтобъ прiобрести друзей, надо войти въ сношенiя съ молодыми людьми; требуется несколько су, чтобъ пойти пображничать съ ними, бывать тамъ, где сходятся студенты. A у меня ничего не было, и никто въ Париже не воображаетъ что ничего значитъ Когда требовалось объяснить, что я нуждаюсь, у меня въ глотке делалось нериное сжатiе, которое заставляетъ больныхъ думать будто у нихъ комокъ изъ пищевода попалъ въ дыхательное горло. Я потомъ встречалъ господъ, которые родились въ богатстве и никогда ни въ чемъ не нуждались, и они не знали следующей задачи тройного правила: молодой человекъ относится къ преступленiю, какъ монета въ сто су относится къ х. Эти позолоченные дураки говорили мне: Зачемъ вы делали долги? зачемъ соглашались на тяжелыя условiя? - они напоминаютъ мне принцессу, которая, узнавъ, что народъ мретъ съ голоду, спросила: "Отчегожь они не покупаютъ себе брiошей?" Я желалъ бы увидать одного изъ этихъ богачей, которые жалуются будто я дорого беру за операцiи, да я желалъ бы его увидеть одинокимъ въ Париже, безъ гроша, безъ друга, безъ кредита и принужденнаго ради пропитанiя работать своими руками" Чтобы онъ сделалъ? какъ бы утолилъ свой голодъ? Бiаншонъ, если вы порою замечали, что я жестокъ и едокъ, то знайте, я въ то время вспоминалъ свои первыя огорченiя отъ безчувственности и эгоизма, которыхъ тысячи примеровъ я виделъ въ высокихъ сферахъ; или же я думалъ о техъ препятствiяхъ, которыя воздвигали моему успеху ненависть, зависть и клевета. Въ Париже, когда известнаго сорта господа заметятъ, что вы готовы поставить ногу въ стремя, то одни хватаютъ васъ за полы, другiе распускаютъ подпругу, чтобъ вы, упавъ свернули себе шею; тотъ срываетъ у лошади подкову, этотъ воруетъ у васъ хлыстъ; меньше всехъ гадокъ тотъ, кто прямо подходитъ, чтобъ выстрелить вамъ въ упоръ. У васъ есть талантъ, милое мое дитя, и вы вскоре узнаете жестокую, неустанную борьбу, которую посредственность ведетъ противъ выдающихся людей. Если вы проиграете двадцать пятъ луидоровъ въ вечеръ, то на завтра про васъ скажутъ, что вы игрокъ, и ваши лучшiе друзья станутъ разглашать, будто вы накануне проиграли двадцать пять тысячъ франковъ. Если у васъ заболитъ голова, вы прослывете за дурака. Если вы будете живы въ обществе, то прослывете за нелюдима. Если ради того, чтобы противостать полчищамъ пигмеевъ, вы соберетесь съ лучшими своими силами, ваши лучшiе друзья заголосятъ, будто вы хотите захватить все, будто вы имеете притязанiе властвовать, сделаться тираномъ. Словомъ, ваши достоинства обратятся въ недостатки, ваши недостатки въ пороки, и ваши добродетели въ преступленiя. Если вы спасете кого-нибудь, скажутъ, что вы его уморили; если вашъ больной поправится, будутъ доказывать, что вы его только подлечили на время, насчетъ будущаго здоровья; если онъ не умеръ, то умретъ. Споткнулись, - значитъ упали! Изобретите что-нибудь, объявите на что нибудь свое право, - вы человекъ, подставляющiй всемъ ножки, хитрецъ, не дающiй хода молодымъ. И такъ, мой милый, если я не верую въ Бога, то еще меньше верю въ человека. Разве вы въ моемъ лице не знаете Деплэна вовсе не похожаго на того, котораго все злословятъ? Но не станемъ рыться въ этой куче грязи...

- Итакъ, я жилъ въ этомъ доме, я долженъ былъ работать, чтобы выдержать первый экзаменъ, а у меня не было ни гроша! Вы знаете, я дошелъ до такой крайности, когда про себя говоришь: "Я готовъ продать душу черту!" У меня была надежда. Я ждалъ съ родины целаго чемодана белья, подарка техъ старыхъ тетокъ, которыя совсемъ не зная Парижа, заботятся о вашихъ рубашкахъ, воображая, что на тридцать франковъ въ месяцъ ихъ племянникъ лакомится перепелками. Чемоданъ привезли когда я былъ въ университете; за пересылку взяли сорокъ франковъ; швейцаръ, немецкiй сапожникъ, жившiй на антресоляхъ, заплатилъ и оставилъ чемоданъ. Я ходилъ по улице Сенъ-Жерменскихъ рвовъ, что въ Лугахъ, и по улице Медицинскаго факультета, и никакъ не могъ придумать хитрости, какимъ бы образомъ мне добыть чемоданъ не платя сорока франковъ, которые, понятно, я заплатилъ бы продавъ белье. Моя глупость заставила меня догадываться, что у меня одно только призванiе - въ хирургiи. Милый мой, души нежныя, силы которыхъ развиваются въ возвышенныхъ сферахъ, не обладаютъ способностью къ интриге, богатой средствами и комбинацiями; ихъ генiй - случай; оне не ищутъ, а встречаютъ. Словомъ, я вернулся ночью какъ разъ въ ту минуту, когда возвращался мой соседъ, водоносъ Буржа, изъ воспитательнаго прiюта святого Флура. Мы знали другъ друга, какъ знаютъ жильцы, у которыхъ комнаты выходятъ на одну и туже лестничную площадку, которые слышатъ, какъ соседъ спитъ, кашляетъ, одевается, и наконецъ привыкаютъ другъ къ друту. Мой соседъ объявилъ мне, что домохозяинъ, которому я былъ долженъ уже за три срока, гонитъ меня съ квартиры; завтра мне приходилось убираться. Его самого гнали, благодаря его профессiи. Эта ночь была самой горькой въ моей жизни. Где взять носильщика, чтобъ перенести мое скудное хозяйство, мои книги? Какъ заплатить носильщику и швейцару? Куда переехать? Со слезами я повторялъ эти вопросы, какъ сумасшедшiе повторяютъ свои припевы. Я заснулъ. За бедность всегда стоитъ божественный сонъ, полный прекрасныхъ видепiй. На другое утро, когда я завтракалъ молокомъ съ накрошеннымъ хлебомъ, вошелъ Буржа и сказалъ мне дурнымъ французскимъ языкомъ:

у меня внизу стоитъ ручная тележка, которую я взялъ на прокатъ по два су въ часъ, въ ней уложатся все наши вещи; если вамъ угодно поищемъ вместе квартиру, потому что насъ обоихъ гонятъ. Да не изъ рая же гонятъ!

- Знаю я это отлично, - сказалъ я, - но, славный мой: Буржа, я въ очень затруднительномъ положенiи; у меня внизу чемоданъ, въ которомъ на сто экю белья; продавъ его, я могъ бы заплатить и хозяину и то что долженъ швейцару, да у меня нетъ и ста су.

- Э! у меня найдется несколько монетокъ, - весело сказалъ Буржа, показывая мне старый засаленный кожавый кошель. - Незачемъ продавать белье.

Буржа заплатилъ за квартиру и за меня, и за себя, и расплатился со швейцаромъ. Затемъ онъ уложилъ нашу мебель и мое белье на тележку, и покатилъ ее вдоль улицъ, останавливаясь передъ домами, где были вывешены объявленiя. Я отправлялся смотреть, подходитъ-ли намъ квартира. Въ полдень мы бродили еще по Латинскому кварталу, не найдя ничего подходящаго. Главнымъ препятствiемъ была цена. Буржа предложилъ мне позавтракать въ погребке; мы оставили тележку у дверей. Подъ вечеръ, я нашелъ во дворе Рогана, въ Торговомъ тупике, на верху, подъ крышей, две комнаты, отделенныя между собою лестницей. Намъ уступили каждую за шестьдесятъ франковъ въ годъ. Вотъ мы и переехали, я и мой покорный другъ. Буржа заработывалъ около пятидесяти су въ день, и у него было около ста экю; онъ могъ въ скорости осуществить свою честолюбивую мечту: купить бочку и лошадь. Узнавъ о моемъ положенiи, потому что онъ выведалъ мои тайны съ удивительной хитростью и простодушiемъ, воспоминанiе о которыхъ доселе заставляетъ биться мое сердце, онъ на некоторое время отказался отъ честолюбiя всей своей жизни. Буржа уже двадцать два года продавалъ воду по ведрамъ, и пожертвовалъ сотней экю ради моей будущности.

Тутъдъ Деплэнъ сильно пожалъ руку Бiаншона.

ссужалъ меня деньгами на покупку книгъ, порою потихоньку входилъ, чтобъ посмотреть какъ я работаю; затемъ, онъ матерински заботился, чтобъ заменить недостаточное и плохое питанiе, на которое я былъ осужденъ, здоровой и обильной пищей. Буржа было около сорока летъ, по обличью онъ походилъ на средневековаго горожанина, у него былъ выпуклый лобъ и такая голова, что живописецъ могъ бы взять ее въ натуру для изображенiя Ликурга. Беднякъ искалъ на кого-бы излить любовь, которой было полно его сердце; его никогда никто не любилъ, кроме собаченки, недавно передъ темъ умершей. Этотъ человекъ перенесъ на меня всю свою привязанность; онъ смотрелъ на меня какъ на одинокое и страдающее существо; онъ сталъ для меня самой внимательной матерью, самымъ нежнымъ благодетелемъ; словомъ, идеаломъ той добродетели, которая любовалась на самое себя въ его поступке. Когда я встречался съ нимъ на улице, то онъ значительно и съ невыразимымъ благородствомъ взглядывалъ на меня; тогда онъ старался идти такъ, будто ничего не несетъ; онъ, казалось, былъ счастливъ, видя что я здоровъ и хорошо одетъ. То была преданность простого народа, любовь гризетки, перенесенная въ возвышенную сферу. Буржа исполнялъ мои порученiя, онъ будилъ меня ночью въ назначенный часъ, чистилъ мою лампу, натиралъ лестничную площадку; онъ былъ и добрымъ слугой, и добрымъ отцомъ, и опрятенъ какъ англiйская девушка. Онъ заведывалъ нашимъ хозяйствомъ.

Какъ Филопеменъ, онъ пилилъ дрова, и всемъ своимъ действiямъ придавалъ удивительную простоту, сохраняя при томъ свое достоинство; казалось, онъ понималъ, что цель облагораживаетъ все. Когда я разстался съ этимъ славнымъ человекомъ и поступилъ интерномъ въ Hôtel-Dieu, я испытывалъ ужь и не умею сказать какую мрачную тоску при мысли, что ему нельзя будетъ жить со мною; но онъ утешался мыслью, что накопитъ денегъ, необходимыхъ на издержки по полученiю докторской степени, и взялъ съ меня обещанiе навещать его въ отпускные дни. Буржа гордился мною, онъ любилъ меня и за меня, и за себя. Если вамъ попадется моя диссертацiя, то вы увидите, что она посвящена ему. Въ последнiй годъ интерната, я заработывалъ столько, что могъ возвратить долгъ этому достойному овернцу, купивъ ему лошадь и бочку; онъ вышелъ изъ себя, узнавъ, что я истратилъ деньги, и темъ не менее былъ въ восторге, видя, что его желанiе осуществилось, онъ и смеялся, и бранилъ меня, смотрелъ на бочку и лошадь, и отирая слезы говорилъ мне: "Дурно съ вашей стороны!.. Ахъ, славная бочка! Напрасно вы... а лошадь сильная, точно овернецъ!" Я не виделъ ничего трогательнее этой сцены, Буржа настоялъ на томъ, чтобъ купить мне отделанную серебромъ готовальню съ инструментами, которую вы видели у меня въ кабинете; она для меня дороже всего на свете. Хотя онъ и былъ опЬяненъ моими первыми успехами, но у него никогда не вырвалось ни словечка, ни малейшаго жеста, которые бы говорили: "А этотъ человекъ всемъ мне обязанъ". изголовья, въ первый разъ я его вылечилъ; но черезъ два года болезнь возобновилась, и несмотря на самыя усиленныя старанiя, несмотря на все средства науки, онъ скончался. Никогда о больномъ короле не заботились такъ, какъ о немъ. Да, Бiаншонъ, я испытывалъ вещи неслыханныя, чтобъ вырвать его изъ рукъ смерти. Я хотелъ, чтобъ онъ жилъ и виделъ что вышло изъ его созданiя; чтобъ все его желанiя осуществились, чтобъ выполнить единственный долгъ благодарности, бывшiй у меня на сердце, чтобъ угасить доселе сжигающiй меня огонь.

- Буржа, - после молчанiя продолжалъ видимо взволнованный Деплэнъ, - мой второй отецъ, умеръ на моихъ рукахъ, оставивъ мне по завещанiю, написанному у публичнаго писца въ тотъ годъ, какъ мы поселились во дворе Рогана, все что у него было. Этотъ человекъ верилъ слепо, какъ угольщикъ, и любилъ Святую Деву, какъ любилъ бы свою жену. Ревностный католикъ, онъ никогда ни слова не проронилъ о моемъ неверiи. Когда онъ опасно заболелъ, то просилъ меня ничего не жалеть на то, чтобъ онъ получилъ церковное утешенiе. Я каждый день заказывалъ обедню о его здоровьи. Часто ночью, онъ мне высказывалъ опасенiя за свою будущностъ; онъ опасался, что жилъ не довольно свято. Бедняжка! онъ работалъ съ утра до ночи. Кому же и быть въ раю, если только есть рай? Онъ причастился, какъ святой, какимъ онъ и былъ, и его смерть была достойна его жизни. За его гробомъ шелъ только я одинъ. Когда я схоронилъ моего единственнаго благодетеля, я сталъ думать, чемъ бы воздать ему; у него не было ни семьи, ни друзей, ни жены, ни детей. Но онъ верилъ! у него было религiозное убежденiе, - имелъ-ли я право не признавать его? Онъ робко заговаривалъ со мною о заупокойныхъ обедняхъ; онъ не хотелъ возложить на меня этой обязанности, боясь, что это значило бы требовать платы за свои услуги. Какъ скоро я могъ сделать вкладъ, я внесъ въ церковь святого Сульпицiя требуемую сумму за четыре обедни въ годъ. Въ виду того, что я не могу воздатъ Буржа ничемъ, кроме какъ исполненiемъ его благочестивыхъ желанiй, я всегда, какъ служится обедня, въ начале каждаго времени года, прихожу сюда во имя его и читаю следуемыя молитвы. Съ откровенностью сомневающагося, я говорю: "Боже мой! если есть обитель, куда ты принимаешъ мы зовемъ раемъ". Вотъ все, мой милый, что можетъ себе дозволить человекъ моихъ мненiй. Богъ долженъ быть добръ, онъ не разсердится на меня. Клянусь вамъ, я отдалъ бы все свое состоянiе за то, чтобъ вера Буржа вместилась въ моемъ мозгу. Бiаншонъ, лечившiй Деплэна во время его предсмертной болезни, не смеетъ утверждать теперь, что знаменитый хирургъ умеръ атеистомъ. Для верующихъ, быть можетъ, прiятна будетъ мысль, что покорный овернецъ откроетъ ему небесныя двери, какъ некогда открылъ ему двери того храма, на фронтоне котораго стоитъ: Великимъ людямъ благодарное отечество.

Парижъ, январь, 1836.