Пьер Грассу
(Старая орфография)

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Бальзак О., год: 1839
Примечание:Перевод Дмитрия Аверкиева
Категория:Рассказ
Связанные авторы:Аверкиев Д. В. (Переводчик текста)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Пьер Грассу

 

Де-Бальзакъ.

Пьеръ Грассу.

Переводъ Д. В. Аверкiева.

Всякiй разъ, какъ вы серьезно отыравляетесь на выставку произведенiй скульптуры и живописи, какъ она устраивается начиная съ революцiи 1830, то не испытываете-ли вы чувства безпокойства, скуки, тоски, при виде длинныхъ, сплошь заставленныхъ галлерей? Съ 1830 г., салонъ уже не существуетъ {Французы доселе зовутъ художественныя выставки салономъ; ниже объясняется, откуда это названiе.}. Лувръ былъ вторично взятъ толпой художниковъ, которые тамъ и удержались. Некогда, допуская только избранныя произведенiя искусства, салонъ приносилъ величайшую честь созданiямъ въ немъ выставленнымъ. Между двумя стами избранныхъ картинъ, публика делала свой выборъ, венокъ присуждался лучшему произведенiю неведомыми руками. По поводу картинъ поднимались страстные споры. Брань, расточавшаяся Делакруа, Энгру, столь же способствовала ихъ известности, какъ и хвалы, и фанатизмъ ихъ приверженцевъ. Теперь ни толпа, ни критика не относятся страстно къ продуктамъ этого базара. Они принуждены сами делать тотъ выборъ, который прежде былъ на обязанности экзаменацiоннаго жюри; ихъ вниманiе утомляется этой работой, а когда она окончена, выставка уже закрыта. До 1817 принятыя картины никогда не заходили дальше двухъ первыхъ колоннъ длинной галлереи, где помещены работы старинныхъ мастеровъ, а въ этомъ году оне заняли все это пространство съ великому удивленiю публики. Историческая живопись, такъ называемый жанръ, маленькiя картины, пейзажъ, живопись цветовъ и животныхъ и акварель, эти восемь спецiальностей не могутъ дать более какъ по двадцати картинъ, достойныхъ взоровъ публики, которая не въ состоянiи обратить вниманiе на большее количество произведенiй. Чемъ сильнее увеличивалось число артистовъ, темъ разборчивее должна была бы становиться прiемная коммиссiя. Все погибло съ техъ поръ, какъ салонъ разросся до галлереи. Салонъ долженъ бы остаться въ определенномъ, ограниченномъ, съ неумолимыми границами пространстве, где всякiй родъ и выставлялъ бы свои лучшiя произведенiя. Десятилетнiй опытъ доказалъ пригодность прежняго устройства. Вместо турнира теперь свалка; вместо блестящей выставки шумный базаръ; вместо избраннаго - все. Что же проистекаетъ изъ этого? Большiе артисты тамъ теряются, Турецкая кофейня, !!!!!!Деши у фонтана, Пытка крючьями и Іосифъ Декана более бы способствовали его славе, будь оне выставлены все четыре въ большомъ салоне вместе со ста хорошими картинами того года, - чемъ его двадцать картинъ, затерянныхъ между тремя тысячами другихъ, скученныхъ въ шести галлереяхъ. Странно, что вменно съ техъ поръ, какъ дверь открыта для всехъ, сильно заговорили о непризнанныхъ генiяхъ. Когда двенадцать летъ ранъше, Куртизанка Энгра и такая же картина Сигалона, Медуза Жерико, Сцiоскiя убiйства Делакруа, Крестины Генриха IV Евгенiе Деверiа будучи приняты знаменитостями, обвиняемыми въ зависти, доказали существованiе молодыхъ и пылкихъ художниковъ, то не подымалось никакихъ жалобъ. Теперь же, когда ничтожнейшiй пачкунъ можетъ выставить свою картину, только и толку что о непонятыхъ художникахъ! Тамъ, где нетъ сужденiя, нетъ и обсуждаемаго предмета. Что бы ни делали художники, а они возвратятся къ коммиссiи, которая станетъ рекомендовать ихъ произведенiя вниманiю толпы, ради которой они работаютъ. Безъ выбора академiи, не будетъ салона, а безъ салона можетъ погибнуть искусство.

Съ техъ поръ, какъ каталогъ превратился въ толстую книгу, въ него попадаетъ много именъ, остающихся неизвестными, несмотря на списовъ десяти или двенадцати сопровождающихъ ихъ картинъ. Между этими именами самое неизвестное, быть можетъ, имя художника Пьера Грассу, уроженца Фужера, котораго въ артистическомъ мiре зовутъ просто Фужеръ; ныне онъ человекъ заметный и внушаетъ те горькiя размышленiя, которыми начинается очеркъ его жизни, равно приложимый въ некоторымъ другимъ индивидуумамъ изъ породы артистовъ. Въ 1832 г., Фужеръ жилъ въ Наваринской улице, въ пятомъ этаже одного изъ техъ узкихъ и высокихъ домовъ, которые напоминаютъ Луксорскiй обелискъ; въ такихъ домахъ есть алея и узвая темная лестница съ опасными поворотами; въ каждомъ этаже полагается не более трехъ оконъ, а внутри имеется дворъ, или говоря точнее, квадратный колодезь. Надъ тремя или четырьмя комнатами, изъ которыхъ состояла квартира Грассу изъ Фужера, находилась его мастерская, смотревшая на Монмартръ. Окрашенная въ кирпичный цветъ мастерская, тщательно выкрашенный коричневой краской и натертый полъ, маленькiй вышитый коврикъ у каждаго стула, канапе, впрочемъ, простое, но чистое, какъ те, что стоятъ въ спальняхъ женъ овощныхъ торговцевъ, все тамъ обличало робкую жизнь мелочнаго человека и разсчетливость бедняка. Тутъ стоялъ комодъ для разныхъ принадлежностей мастерской, столъ для завтрака, буфетъ, конторка, наконецъ необходимые для живописи снаряды, и все содержалось въ чистоте и порядве. Голландская печка оказывала услугу огромной мастерской, темъ более заметную, что чистое и ровное освещенiе съ северной стороны наполняло ея яснымъ и холоднымъ светомъ. Фужеръ, простой жанристъ, не нуждался въ огромныхъ приспособленiяхъ, которыя разоряютъ историческихъ живописцевъ; онъ никогда не чувствовалъ въ себе на столько силъ, чтобы пуститься въ высокую область живописи и держался маленькихъ картинокъ. Въ начале девабря этого года, время когда парижскимъ буржуа перiодически приходитъ въ голову шутовская мысль увевовечивать свой и безъ того громоздкiй образъ, Пьеръ Грассу, вставъ рано, приготовилъ палитру, затопилъ печку, съелъ длинный сухарь съ молокомъ, и ждалъ, чтобы начать работу, пока окна оттаятъ и станутъ пропускать светъ. День былъ сухой и ясный. Въ эту минуту, артистъ, завтракавшiй съ темъ покорнымъ и терпеливымъ видомъ, который говоритъ о многомъ, услышалъ шаги человека, имевшаго на его жизнь то влiянiе, какое подобнаго рода люди имеютъ почти на всехъ артистовъ, шаги Илiи Магуса, торговца картинами, ростовщика подъ залогъ картинъ. Действительно, Илiя Магусъ вошелъ въ то мгновенiе, когда художникъ хотелъ приняться за работу въ своей необыкновенно чистой мастерской.

- Какъ поживаете, старый плутъ? - сказалъ живописецъ.

У Фужера былъ крестъ, Илiя платилъ ему по двести и по триста франковъ за картину, и онъ велъ себя съ нимъ совсемъ по-художнически.

- Торговля плоха, - отвечалъ Илiя. - У всехъ у васъ теперь такiя претензiи; чуть истратите на шесть су красокъ, сейчасъ требуете двести франковъ за картину... Но вы честный малый! Вы любите во всемъ порядокъ, и я пришелъ предложить вамъ хорошее дело.

- Timeo Danaos etdona ferentes, - сказалъ Фужеръ. - Вы знаете по латыни?

- Ну, такъ это значитъ, что греки не предлагаютъ троянамъ хорошихъ делъ безъ выгоды для себя. Некогда они говорили: "воэьмите моего коня!а A теперь мы говоримъ: "возьмите мою вещь..." Чего же вы хотите Улиссъ-Илiя-Магусъ?

Эти слова показываютъ на меру кротости и остроумiя, съ которыми Фужеръ прибегалъ къ тому, что художники зовутъ школьничествомъ мастерскихъ.

- Я не говорю, что вы не нарисуете мне даромъ двухъ картинокъ.

- О, о!

- Я ихъ не требую, и предоставляю это на ваше благоусмотренiе. Вы честный артистъ.

- Въ чемъ дело?

- Ну, я сейчасъ вамъ приведу отца, мать и единственную дочь.

- Все единственные!

- Пожалуй, да... и требуется написать ихъ портреты. Эти буржуа обожаютъ искусство и доселе не отваживались войти ни въ одну мастерскую. За дочкой сто тысячъ франковъ приданаго. Вы можете ихъ отлично написать. Быть можетъ, для васъ они станутъ семейными портретами.

И старый деревянный немецъ, слывшiй за человека и называвшiйся Илiей Магусомъ, разразился тутъ сухимъ смехомъ, ужаснувшимъ художника. Ему показалось, будто онъ слышитъ, какъ Мефистофель говоритъ о женитьбе.

- За портреты заплатятъ по пятисотъ франковъ за штуку; право, можно написать мне три картинки.

- Конечно, - весело сказалъ Фужеръ.

- A если женитесь на дочке, то меня не забудете.

- Мне, жениться? - вскричалъ Пьеръ Грассу, - да я привыкъ спать одинъ, вставать рано и у меня все въ порядке.

- Сто тысячъ франковъ, - сказалъ Магусъ, - и девица нежная съ золотистыми тонами, точно настоящiй Тицiанъ.

- A что это за люди?

- Бывшiй торговецъ; теперь же любитель искусствъ, владелецъ дачи въ Вилль д'Авре, и отъ десяти до двенаддати тысячъ дохода.

- A чемъ торговалъ?

- Бутылками.

- Молчите, мне кажется я слышу какъ режутъ пробки, и у меня зубы скрежещатъ.

- Три портрета, я ихъ выставлю, и могу заняться портретной живописью... хорошо, приводите.

Старый Илiя отправился за семьей Вервеллей. Чтобъ понять какое действiе возымело на живописца это предложенiе, и какое впечатленiе долженствовали произвести на него съеръ и дама Вервелли въ сопровожденiи единственной дочки, необходимо бросить взглядъ на предыдущую жизнь Пьера Грассу изъ Фужера.

Фужеръ изучалъ рисунокъ у Сервена, который въ академическомъ кружке считался великимъ рисовальщикомъ. Отъ него онъ перешелъ къ Шинне, чтобъ постигнуть тайну великолепнаго и сильнаго колорита, свойственнаго этому мастеру. И учитель, и ученики тамъ были скромны, и Пьеръ тамъ ничего не перенялъ. Оттуда Фужеръ перешелъ въ мастерскую Соммервье, чтобъ ознакомиться съ той частью искусства, которая зовется композицiей, но композицiя оказалась въ нему немилостивой. Затемъ онъ пытался вырвать у Гранэ, Дешана тайну ихъ эффектовъ въ изображенiи домашнихъ сценъ. И у этихъ мастеровъ ему ничего не удалось похитить. Наконецъ Фужеръ окончилъ свое образованiе у Дюваль-Лакомю. Въ теченiе этого обученiя и различныхъ преображенiй, Фужеръ велъ себя скромно и тихо, - что давало поводъ въ насмешкамъ въ различныхъ мастерскихъ, где онъ работалъ; но всюду онъ обезоруживалъ товарищейсвоей скромностью, терпенiемъ и кротостью агнца. Профессора не питали никакого сочувствiя къ этому честному малому; профессора любятъ юношей блестящихъ, умы эксцентрическiе, шутливые, запальчивые, или мрачные и глубоко-вдумчивые, которые говорятъ о будущемъ таланте. Въ Фужере все возвещало посредственность. Его прозвище Фужеръ, тоже что у живописца въ пiесе Эглантина, было источникомъ тысячи оскорбленiй; но въ силу обстоятельствъ онъ назвался по городу, где увиделъ светъ.

Грассу изъ Фужера походилъ на свое имя {Grassoulet, grassouillet - значитъ толстенькiй.}. Толстенькiй и средняго роста, съ поблекшимъ цветомъ лица, онъ обладалъ карими глазами, черными волосами, носомъ въ виде трубы, довольно широкимъ ртомъ и длинными ушами. Его кроткiй, страдальческiй и покорный видъ не прибавлялъ почти ничего къ этимъ главнцмъ чертамъ его физiономiи, полной здоровья, но неподвижной. Этотъ молодой человекъ, рожденный ради того, чтобъ стать добродетельнымъ буржуа, прiехалъ съ родины съ целью сделаться прикащикомъ у торговца красками, но превратилъ самого себя въ живописца, единственно благодаря упрямству, которымъ отличаются бретонцы. Что онъ вынесъ, чемъ онъ только жилъ, пока былъ ученивомъ, знаетъ одинъ Богъ. Онъ вынесъ столько же, сколько выносятъ великiе люди, когда ихъ преследуетъ бедность и за ними, какъ за дикимъ зверемъ, гонится стая посредственностей и толпа честолюбцевъ, жаждущихъ мести. Какъ только Фужеръ почувствовалъ, что можетъ летать на собственныхъ врыльяхъ, онъ нанялъ мастерсвую въ улице Мучениковъ, и сталъ прилежно работать. Онъ дебютировалъ въ 1819. Первая картина, которую онъ представилъ жюри для Луврской выставки, изображала деревенскую свадьбу, и была довольно жалкой копiей съ картины Греза. Картина не была принята. Узнавъ роковой приговоръ, онъ не впалъ въ ярость, его не одолели те припадки эпилептическаго самолюбiя, которымъ предаются люди надменные, и которые порою оканчиваются посылкой вызова на дуэль директору или секретарю музея, или угрозами убiйства. Фужеръ спокойно взялъ картину, завернулъ ее въ платокъ и понесъ въ мастерскую, давъ влятву, что сделается великимъ живописцемъ. Онъ поставилъ картину на мольбертъ, и отправился къ своему бывшему учителю, человеку громаднаго таланта, къ Шинне, художнику кроткому и терпеливому, имевшему полный успехъ на последней выставке; онъ просилъ его придти и разобрать его отвергнутое произведенiе. Великiй живописецъ бросилъ все и отправился. Когда несчастный Фужеръ показалъ ему картину, Шинне, взглянувъ на нее, пожалъ руку Фужера.

- Ты славный малый, у тебя золотое сердце, и я не стану тебя обманывать. Слушай, ты достигъ всего, что обещалъ ученикомъ. Когда такiя вещи выходятъ изъ-подъ кисти, милый мой Фужеръ, то лучше пусть ужь краски лежатъ у Брюллона въ магазине и не зачемъ отнимать холстъ у другихъ. Вернись домой пораньше, надень бумажный колпакъ и лягъ спать въ девять часовъ; а завтра въ десять отправляйся въ какую нибудь контору и попроси себе места, и оставь искусство въ покое.

- Другъ мой, - сказалъ Фужеръ, - моя картина ужь подверглась осужденiю, и я прошу отъ тебя не приговора, а объясненiя причинъ.

- Ладно. Краски у тебя серыя и темныя, ты смотришь на натуру, точно сквозь крепъ; рисунокъ у тебя тяжелый, замазанный; твоя композицiя - подражанiе Грезу, который искупалъ свои недостатки достоинствами, которыхъ у тебя нетъ.

Указывая подробно на недостатви картины, Шинне заметилъ на лице Фужера выраженiе такого глубокаго огорченiя, что пригласилъ его обедать и старался утешить.

На следующiй день съ семи часовъ утра, Фужеръ уже сиделъ за мольбертомъ и переделывалъ отвергнутую картину; онъ исправлялъ ее согласно увазанiямъ Шинне, клалъ более живыя краски, переписывалъ фигуры. Почувствовавъ отвращенiе къ дальнейшей переделке, онъ снесъ картину къ Илiе Магусу. У Илiи Магуса, помеси голландца, бельгiйца и фламандца, было три причины сделаться темъ, чемъ онъ сталъ: богачемъ и скупцомъ. Тогда онъ явился изъ Бордо въ Парижъ, сталъ барышничать картинами и поселился на бульваре Благовещенiя. Фужеръ, разсчитывавшiй жить своей кистью, неустрашимо питался хлебомъ и орехами, или хлебомъ и молокомъ, или хлебомъ и вишнями, или хлебомъ и сыромъ, смотря по времени года. Илiя Магусъ, которому Пьеръ принесъ первую картину, долго прищурясь разсматривалъ ее и далъ за нее пятнадцать фракновъ.

- Съ пятнадцатью франками дохода въ годъ и съ тысячью франковъ расхода можно пойти быстро и далеко, - улыбаясь сказалъ Фужеръ.

Илiя Магусъ сделалъ движенiе, онъ кусалъ себе пальцы, раздумывая, что могъ бы прiобрести картину за сто су. Въ теченiе несколькихъ дней, всякое утро, Фужеръ отправлялся изъ улицы Мучениковъ, смешивался съ толпою на бульваре, черезъ улицу отъ лавки Магуса, и устремлялъ взоръ на свою картину, не привлекавшую къ себе взоровъ прохожихъ. Въ конце недели картина исчезла. Фужеръ перешелъ улицу и направился къ лавве торговца старинными вещами, притворяясь, будто гуляетъ безъ цели.

- Что-жь, продали картину?

- Вотъ она, - отвечалъ Магусъ, - я заказалъ раму, чтобъ иметь возможностъ предложить ее человеку, считающему себя знатокомъ въ живописи.

Фужеръ больше не смелъ показываться на бульваре; онъ принялся за новую картину; онъ сиделъ за ней два месяца, питаясь какъ мышь и работая какъ каторжникъ.

Разъ вечеромъ онъ шелъ по бульвару; сами ноги роковымъ образомъ донесли его до лавки Магуса: его картины не было видно.

- Я продалъ вашу картину, - сказалъ торговецъ художнику.

- За сколько?

- Выручилъ свои съ небольшимъ барышомъ. Рисуйте-ка мне семейныя сцены изъ фламандской жизни, урокъ анатомiи, пейзажъ, и я стану покупать, - сказалъ Илiя.

Фужеръ чуть не обнялъ Магуса, онъ смотрелъ на него какъ на отца. Онъ воротился домой съ радостью въ сердце; и такъ, великiй Шинне ошибался! Въ огромномъ Париже нашлись сердца, которыя бились въ унисонъ съ Грассу; его талантъ былъ понятъ и оцененъ. Бедный малый въ двадцать семь летъ былъ невиненъ какъ шестнадцатилетнiй мальчикъ. Другой художникъ, недоверчивый и суровый, заметилъ бы дьявольское выраженiе Илiи Магуса; онъ увиделъ бы, какъ у него тряслась борода, иронiю его усовъ и подергиванiе плечъ, обнаруживпгiя удовольствiе Вальтеръ-Скотовскаго жида, обдувшаго христiанина. Фужеръ прогуливался по бульварамъ въ такой радости, что его лицо получило гордое выраженiе. Онъ походилъ на гимназиста, повровительствующаго женщине. Онъ встретилъ Жозефа Бридо {См. "Погибшiя мечтанiя".}, одного изъ своихъ товарищей, одного изъ эксцентрическихъ талантовъ, осужденныхъ на славу и несчастiе. Жозефъ Бридо, у котораго, по его словамъ, было несколько су въ кармане, повелъ Фужера въ Оперу. Фужеръ не виделъ балета, не слышалъ музыки, - онъ сочинялъ картины, онъ рисовалъ. Онъ простился съ Жозефомъ въ середине вечера, и побежалъ домой, чтобъ при лампе набросать эскизы; онъ придумалъ тридцать картинъ, напоминавшихь чужiя, и почелъ себя за генiя. На следующiй же день, онъ накупилъ красокъ, разнаго размера полотна; онъ накупилъ хлеба, сыра, принесъ кружку воды, запасся дровами для печки, и затемъ принялся за работу; у него было несколько моделей, и Магусъ ссудилъ его матерiями для драпировокъ. После двухмесячнаго заключенiя, бретонецъ окончилъ четыре картины. Онъ снова обратился къ Шинне за советомъ, присоединивъ въ нему Жозефа Бридо. Оба живописца увидели въ его картинахъ рабское подражанiе голландскимъ пейзажамъ, жанрамъ Метцу, а въ четвертой - копiю съ "Урока Анатомiи", Рембрандта.

- Все подражанiя, - сказалъ Шинне. - Трудно Фужеру стать оригинальнымъ.

- Чемъ же? - спросилъ Фужеръ.

- Пустись въ литературу.

Фужеръ опустилъ голову, какъ овцы въ дождь. Затемъ, онъ снова потребовалъ советовъ, снова получилъ ихъ, и прошелся по картинамъ раньше чемъ ихъ отнести къ Илiи. Илiя заплатилъ за каждую по двадцати пяти франковъ. При такой цене Фужеръ ничего не прiобреталъ, но онъ не былъ въ убытке, принимая во вниманiе его умеренность. Онъ предпринялъ несколько прогулокъ, чтобъ узнать объ участи своихъ картинъ, и испыталъ странную галлюцинацiю. На его такiя гладенькiя и чистенькiя картины, жесткiя, какъ натянутое полотно и блестевшiя какъ живопись на фарфоре, точно населъ туманъ; оне стали похожи на старинныя картины. Илiи не было въ лавке, и Фужеръ не могъ добиться разъясненiя сказаннаго явленiя. Онъ подумалъ, что дурно разсмотрелъ ихъ. Живописецъ опять заселъ въ мастерской ради производства новыхъ старинныхъ картинъ. После семилетней усидчивой работы, Фужеръ достигъ того что сталъ сочинять и исполнять сносныя произведенiя. Онъ работалъ не хуже другихъ второстепенныхъ художниковъ. Илiя покупалъ и продавалъ картины беднаго бретонца, который съ великимъ трудомъ заработывалъ сотню луидоровъ въ годъ, и тратилъ не более тысячи двухсотъ франновъ.

На выставке 1829, Леонъ де-Лора, Шинне и Бридо, каждый занималъ много места; они стояли во главе художественнаго движенiя, и прониклись жалостью къ упорству своего беднаго бывшаго товарища, они настояли, чтобъ картина Фужера была принята на выставку и помещена въ большомъ салоне. Эта картина, весьма интересная по сюжету, напоминавшая Виньерона по чувству, а по исполленiю первую манеру Дюбюфа, изображала молодого человека, которому въ тюрьме подбриваютъ волосы на затылке. Съ одной стороны священникъ, съ другой старуха и молодая женщина въ слезахъ. Приставъ читаетъ гербовую бумагу. На жалкомъ столе видно кушанье, до котораго никто не дотрогивался. Светъ проходилъ сквозь решетку высоко расположеннаго окна. Было чемъ привести въ трепетъ буржуа, и буржуа затрепетали. Фужеръ просто-напросто вдохновился прекрасной картиной Жерара Доу: онъ просто повернулъ группу Женщины, умирающей отъ въ водяной къ окну вместо того, чтобы изобразить en face. Онъ заместилъ умирающую осужденнымъ: та-же бледность, тотъ же взглядъ, тоже обращенiе къ Богу. Вместо фламандскаго врача онъ нарисовалъ холодную и офицiальную фигуру одетаго въ черное пристава; но подле молодой девушки Жерара Доу добавилъ старуху. Наконецъ во всей группе выдавалось жестоко добродушное лицо палача. Такого весьма искусно прикрытаго плагiата никто не заметилъ.

Въ каталоге стояло:

540. Грассу изъ Фужера (Пьеръ). Наваринская улица, 2.

Приготовленiе къ казни шуана, осужденнагь на смерть въ 1809.

Хотя и посредственная, картина имела громадный успехъ, потому что напоминала дело Мортонскихъ поджитателей. Каждый день передъ картиной собиралась толпа, предъ ней остановился Карлъ X. Супруга старшаго брата короля, узнавъ о страдальческой жизни бретовца, пришла въ энтузiазмъ. Герцогъ Орлеанскiй приценивался къ картине. Духовенство доложило жене дофина, что сюжетъ полонъ прекрасныхъ мыслей; действительно отъ нея въ достаточной степени веяло религiознымъ духомъ. Монсеньеръ дофинъ пришелъ въ восторгъ отъ !!!!!iшли на полу, - грубая ошибка, потому что Фужеръ внизу стенъ нарисовалъ зеленоватыя пятна, указывавшiя на сырость. Супруга старшаго брата короля купила картину за тысячу франковъ, дофинъ заказалъ для себя второй экземпляръ. Карлъ X пожаловалъ крестъ сыну крестьянина, который некогда дрался за вороля въ 1799. Жозефъ Бридо, великiй живописецъ, не имелъ еще ордена. Министръ внутреннихъ делъ заказалъ Фужеру две картины для церкви. Эта выставка дала Фужеру состоянiе, славу, будущность, жизнь. Изобретать что-либо значитъ желать сгореть на медленномъ огне; копировать значитъ жить.

Открывъ наконецъ-то золотоносную жилу, Грассу изъ Фужера отчасти осуществилъ эту жестокую истину, которой общество обязано темъ, что позорнымъ посредственностямъ ныне предоставляется избирать людей выдающихся во всехъ общественныхъ классахъ; но они естественно избираютъ самихъ себя и ведутъ ожесточенную борьбу противъ настоящихъ талантовъ. Избирательный принципъ, въ приложенiи ко всему, ложенъ; Францiя когда-нибудь опомнится. Темъ не менее, скромность, простота и удивленiе добраго и кроткаго Фужера заставили умолкнуть недовольство и зависть. Притомъ, за него были уже успевшiе Грассу, солидарные съ будущими Грассу. Некоторые, удивляясь энергiи человека, котораго ничто не могло обезкуражить, вспоминали Доменикино, и говорили: "Въ искусствахъ надо поощрять волю. Грассу не укралъ своего усмпеха; ведь онъ, бедняжка, усердно трудился десять летъ!" Это восклицанiе "бедняжка" было на половину причиной техъ пожеланiй и поздравленiй, которыя получалъ живописецъ. Жалость возвышаетъ столько же посредственностей, сколько зависть принижаетъ великихъ артистовъ. Газеты не скупились на критики, но кавалеръ Фужеръ переносилъ ихъ также, какъ советы друзей, съ ангельскимъ терпенiемъ.

Получивъ около пятнадцати тысячъ франковъ, добытыхъ съ такимъ трудомъ, онъ меблировалъ свою квартиру и мастерскую въ Наваринской улице, и написалъ тамъ картину, заказанную монсеньоромъ дофиномъ, и две картины для церкви, по заказу министерства, къ условленному дню, съ точностью, приведшую въ отчаянiе кассу министерства, привыкшаго къ инымъ порядкамъ. Но подивитесь счастью аккуратныхъ людей! Опоздай Грассу, и ему, благодаря iюльской революцiи, не заплатили бы. Тридцати семи летъ отъ роду, Фужеръ приготовилъ для Илiи Магуса около двухсотъ. картинъ вполне неизвестныхъ, но при помощи которыхъ онъ достигъ до такой сносной манеры, до такой высота исполненiя, которая заставляетъ художника пожимать плечами и которую такъ любитъ буржуазiя.

Друзья любили Фужера за честность, за неизменныя чувства, за полную готовность помочь и за великую верность; если они не чувствовали никакого уваженiя къ его кисти, то любили человека, державшаго ее въ рукахъ.

- Какъ жаль, что Фужеръ предался пороку живописи! - говорили между собою его друзья.

Темъ не менее Граосу давалъ превосходные советы подобно фельетонистамъ, неспособнымъ написать книгу, но знающимъ чемъ грешатъ книги; но между литературными критиками и критиками Фужеръ существовала разница: онъ. въ высокой степени чувствовалъ красоты, онъ признавалъ ихъ, и его советы отличались чувствомъ справедливости, которая заставляла признавать правильность его замечанiй.

Съ iюльской революцiи Фужеръ представлялъ на всякую выставку съ дюжину картинъ, изъ которыхъ жюри принимало четыре, или пять. Онъ жилъ съ самой строгой экономiей, и вся его прислуга состояла изъ ключницы. Вместо развлеченiй, онъ посещалъ друзей, ходилъ осматривать художественныя вещи, позволялъ себе небольшiя поездки по Францiи, и мечталъ о томъ, чтобы отправиться въ Швейцарiю и поискатъ тамъ вдохновенiя. Этотъ негодный художникъ былъ превосходнымъ гражданиномъ; онъ ходилъ въ караулъ, являлся на парады, и съ чисто буржуазной аккуратностью платилъ за квартиру и съестные припасы. Онъ векъ прожилъ въ трудахъ и нужде, а потому ему некогда было любить. Онъ былъ до сихъ поръ холостякомъ и беднякомъ, и не мечталъ объ усложненiи своего столь простого существованiя. Будучи не въ силахъ изобрести средства для увеличенiя своего состоянiя, онъ каждую четверть года относмъ свои сбереженiя и свой заработокъ нотарiусу Кордо. Нотарiусъ, когда у него скапливалось тысячу экю, принадлежащихъ. Грассу, помещалъ ихъ подъ первую завладную за поручительствомъ жены, если заемщисъ былъ женатъ, или за поручительствомъ продавца, если заемщикъ занималъ подъ покупаемое именiе. Нотарiусъ самъ получалъ проценты и присоединялъ ихъ въ частнымъ взносамъ Грассу. Художникъ ждалъ вожделеннаго мгновенiя, когда его доходъ возростетъ до двухъ тысячъ франновъ, чтобы предоставить себе артистическое otium cum dignitate и приняться за картины, - о, за картины! но за настоящiя картины! за картины вполне законченныя, чудо картины, такiя что въ носъ бьютъ! Его будущность, его мечта о счастiи, высочайшее его желанiе, - знаете-ли въ чемъ они заключались? въ томъ, чтобы попасть въ Академiю и носить офицерскую розетку почетнаго легiона! Сидеть подле Шинне и Леона де-Лора, попасть въ Академiю раньше Бридо! ходить съ ленточкой въ петличке! Какая мечта! Только посредственность умеетъ подумать обо всемъ!

попросту дынями. Этотъ фруктъ сиделъ на тыкве, одетой въ голубое сукно и украшенной множествомъ издававшихъ звонъ брелоковъ. Дыня сопела какъ морская свинка, тыква двигалась на двухъ брюквахъ, неправильно именуемыхъ ногами. Настоящiй живописецъ вытурилъ бы маленькаго торговца бутылками, и немедленно выпроводилъ бы его за двери, объявивъ, что не пишетъ овощей. Фужеръ безъ смеха посмотрелъ на заказчика, ибо у г. Вервелля на рубашке красовался бриллiантъ въ тысячу экю.

Фужеръ взглянулъ на Магуса, и сказалъ: Толстосумъ! употребляя словцо, бывшее въ то время въ ходу въ мастерскихъ.

Услышавъ это г. Вервелль сморщилъ брови. За буржуа тянулись другiя овощи въ лице его жены и дочери. Лицо жены было разделано подъ красное дерево; она походила на стянутый по талiи кокосовый орехъ, на который насажена голова. Она вертеласъ на ножкахъ; платье на ней было желтое съ черными полосами. Она гордо показывала митенки на пухлыхъ рукахь, въ роде перчатокъ на вывескахъ. Перья съ похоронныхъ дрогъ перваго разряда развивались на нелепой шляпке. Кружева прикрывали плечи равно толстыя какъ спереди, такъ и сзади; отчего сферическая форма кокоса являлась во всемъ совершенстве. Ноги, въ томъ роде, который живописцы зовутъ гусиными, въ башмакахъ изъ лакированной кожи съ длинными гамашами. Какъ вошли ноги въ башмаки? - неизвестно.

Следовала молодая спаржа, въ зеленомъ съ желтымъ платье, съ маленькой головкой, съ причесанными en bandeau волосами желто-морковнаго цвета, въ которые влюбился бы римлянинъ; у нея были тоненькiя руки, веснушки на довольно белой коже, большiе наивные глаза съ белыми ресницами, чутошныя брови, шляпа изъ итальянской соломы, обшитая белымъ атласомъ, съ двумя изрядными атласными бантами, добродетельно красныя ручки и ножки, какъ у маменъки. Эти три существа оглядывали мастерскую со счастливымъ видомъ, свидетельствовавшимъ о ихъ почтительномъ энтузiазме къ искусствамъ.

- Вы будете насъ срисовывать? - спросилъ отецъ вызывающимъ тономъ.

- Точно такъ, - отвечалъ Грассу.

- Вервелль, у него крестъ, - шепнула жена мужу, когда художникъ отвернулся отъ нихъ.

- Да разве я заказалъ бы наши портреты живописцу безъ ордена? - сказалъ бывшiй торговецъ пробками.

Илiя Магусъ раскланялся съ семействомъ Вервеллей, и вышелъ; Грассу проводилъ его на лестницу.

- Только вы и могли выудить такихъ чучелъ.

- Сто тысячъ приданаго.

- Триста тысячъ въ будущемъ, домъ въ улице Бушера и дача въ Вилль-д'Аврэ.

- Бушера, бутылка, пробочникъ, пробки, - сказалъ живописецъ.

- За то будете жить въ довольстве до конца дней своихъ, - сказалъ Илiя.

Эта мысль осветила голову Пьера Грассу, какъ утреннiй светъ его чердавъ. Усаживая отца молодой девицы, онъ нашелъ, что у него славное лицо, и восхищался темъ, что на немъ такъ много фiолетовыхъ тоновъ. Мать и дочка вертелись вокругъ живописца, восхищаясь всеми его приготовленiями; онъ имъ казался богомъ. Это видимое обожанiе нравилось Фужеру; отъ золотого тельца падалъ на эту семью волшебный отблескъ.

- Вы должны заработывать бешеныя деньги? - сказала мать, - но вы все и проживаете?

- Нетъ, - отвечалъ живописецъ, - я ихъ не проживаю, у меня нетъ средствъ на то, чтобъ жить въ свое удовольствiе. Мой нотарiусъ помещаетъ мои деньги, онъ ими заведуетъ; передавъ ему деньги, я уже о нихъ не забочусь.

- A мне говорили, - вскричалъ Вервелль, - будто живописцы - дырявые горшки.

- A кто вашъ нотарiусъ, если не секретъ? - спросила г-жа Вервелль.

- Отличный, славный малый, Кардо.

- Э, э! вотъ такъ штука! Кардо и нашь нотарiусъ, - сказалъ Вервелль.

- Не шевелитесь, - сказалъ живописецъ.

- Сиди же смирно, Антиноръ, - сказала жена, - ты мешаешъ художнику, а еслибъ ты виделъ, какъ онъ работаетъ, ты понялъ бы...

- Боже мой! Отчего вы меня не учили искусству? - сказала девица Вервелль своимъ родителямъ.

- Виржини, - вскричала мать, - молодой девушке не прилично учиться некоторымъ вещамъ. Когда ты выйдешь замужъ... ну!... а пока, потерпи.

Въ этотъ первый сеансъ семья Вервеллей почти сблизилась съ честнымъ художникомъ. Они условились, что явятся черезъ два дня. Выходя, отецъ и мать велели Виржини идти впередъ; но не взирая на разстоянiе, она услышала следующiя слова, которыя не могли не возбудить ея любопытства:

- Съ орденомъ... тридцать семь летъ... у него есть заказы, деньги онъ помещаетъ у нашего нотарiуса... Спросить Кардо... Гм! называться m-me де-Фужеръ!.. онъ человекъ, повидимому, не дурной... Ты мне скажешь: за купца? Но выдавъ дочь за купца, пока онъ не оставилъ делъ, еще нельзя сказать, что съ ней станется! Между темъ какъ бережливый художникъ... притомъ, мы любимъ искусства... Словомъ!..

Въ то время, какъ семья Вервеллей разбирала Пьера. Грассу, онъ самъ разбиралъ семью Вервеллей. Онъ былъ не въ силахъ сидеть спокойно въ мастерской, онъ пошелъ погулять по бульвару, онъ разсматривалъ рыженькихъ, которыя попадались на встречу! Онъ предавался самымъ страннымъ размышленiямъ: золото самый лучшiй металъ, желтый цветъ - цветъ золота, римляне любили рыжихъ, и онъ станетъ римляниномъ и т. д. Притомъ, черезъ два года после женитьбы, кто заботится о цвете волосъ своей жены? Красота пропадаетъ... но безобразiе остается! Деньги половина счастья. Вечеромъ, ложась спать, живописецъ уже считалъ Виржини Вервелль хорошенькой.

Когда, въ день второго сеанса, вошли трое Вервеллей, артистъ встретилъ ихъ любезной улыбкой. Негодный! онъ побрился, наделъ чистое белье; онъ мило причесался, онъ наделъ панталоны въ лицу и красныя туфли à la poulaine. Семейство отвечало на его улыбку такой же лестной улыбкой. Виржини покраснела пуще своихъ волосъ, опустила глаза и, отвернувпгась, начала разсматривать этюды. Пьеръ Грассу нашелъ ея кривлянья восхитительными. Виржина была грацiозна; она по счастью не походила ни на отца, ни мать; на кого же она походила?

- А, понимаю! - говорилъ онъ про себя, - мамаша любовалась на красиваго прикащика.

подарилъ рисунокъ Виржини и эскизъ матери.

Пьеръ Грассу не могъ воздержаться отъ улыбки.

- Не следуетъ такъ дарить картинъ: оне денегъ стоютъ, - сказалъ ему Вервелль.

На третьемъ сеансе, отецъ Вервелль заговорилъ о прекрасной картинной галерее у себя на даче, въ Виль-д'Аврэ: тамъ есть Рубенсъ, Жераръ Доу, Мьерисъ, Тербургъ, Рембрантъ, Поль Поттеръ, одна картина Тицiана и т. д.

- Люблю искусство, - отозвался бывшiй торговецъ бутылками.

Когда былъ начатъ портретъ г-жи Вервелль, портретъ ея мужа былъ почти конченъ, и восторгамъ семьи не было предела. Нотарiусъ отозвался о живописце съ величайшей хвалой. Пьеръ Грассу, по его словамъ, былъ честнейшiй малый на свете, одинъ изъ самыхъ порядочныхъ артистовъ, вдобавокъ онъ скопилъ тридцать шесть тысячъ франковъ; время нужды для него миновало, онъ получаетъ ежегодно десять тысячъ франковъ, онъ не проживаетъ процентовъ; словомъ, его жена не можетъ быть несчастна. Последняя фраза сильно накренила весы. Друзья Вервеллей только и слышали, что про славнаго живописца Фужера. Въ тотъ день, какъ Фужеръ началъ портретъ Виржини, онъ былъ уже in petto зятекъ Вервеллей. Все трое процветали въ мастерской, которую привыкли считать одной изъ своихъ резиденцiй; это чистое, прибранное, милое артистическое помещенiе имело для нихъ невыразимую привлекательность. буржуа притягиваеть буржуа.

Съ концу сеанса, лестница затряслась, и Жозефъ Бридо съ шумомъ отворилъ дверь; онъ влетелъ какъ буря, волосы у него развевались; показалась большая растерзанная фигура, повсюду, какъ молнiя, блеснулъ онъ глазами и обойдя мастерскую, шумно подошелъ къ Грассу, подбирая сюртукъ на животе, и стараясь, хотя и тщетно, застегнуть его, потому что пуговица отлетела.

- Дрова дороги, - сказалъ онъ Грассу.

- А!

- За мной гонятся англичане... Стой, ты пишешь этихъ?..

- Твоя правда.

Семейство Вервеллей было въ высшей степени смущено этимъ страннымъ виденiемъ, и лица у нихъ, обыкновенно красныя, стали вишнево-красными.

- Это выгодно! - сказалъ Жозефъ. - A не отыщется-ли у тебя не нужныхъ бумажекъ?

- Много надо?

- Я напишу сейчасъ записку къ нотарiусу.

- Да.

- Въ такомъ случае я понимаю, почему ты до сихъ поръ рисуешь щеки розовыми тонами, превосходными для парикмахерскихъ вывесокъ.

Грассу невольно покраснелъ: позировала Виржини.

сделай на нихъ коричневыя крапинки, жизни поддай! Иль ты хочешь быть умней натуры?

- Возьми-ка, - сказалъ Фужеръ, - поработай, пока я напишу записку.

Вервелль докатился до стола и наклонился надъ ухомъ Грассу.

- Да этотъ мужланъ напортитъ, - сказалъ купецъ.

- Еслибъ онъ писалъ портретъ вашей Виржини, то вышло бы въ тысячу разъ лучше моего, - съ негодованiемъ отвечалъ Грассу.

- Слушай, следуй этимъ указанiямъ, - сказалъ Бридо, отдавая палитру и беря записку. - Я тебя не благодарю; теперь я могу воротиться въ замокъ д'Артеза, где я росписываю столовую, а Леонъ де-Лора делаетъ надъ дверьми чудныя вещи. Прiезжай посмотреть.

И онъ ушелъ не кланяясь: слишкомъ ужь нагляделся онъ на Виржини.

- Кто это такой? - спросила г-жа Вервелль.

- Великiй художникъ, - отвечалъ Грассу.

- Уверены-ли вы, что онъ не принесъ несчастiя моему портрету? - сказала Виржини, - онъ такъ напугалъ меня.

- Онъ принесъ только пользу, - отвечалъ Грассу.

- Если онъ великiй художникъ, то по моему лучше великiе художники, которые похожи на васъ.

- Ахъ, maman, г. Грассу еще более великiй художникъ, онъ меня напишетъ всю, - заметила Виржини.

Наступало то время осени, которое такъ мило зовутъ летомъ св. Мартына бабьему лету. художника.

- Ну, вы, художники! - говорилъ онъ, - вамъ требуются волненiя, великолепныя зрелища и умные люди; но у насъ будутъ хорошiя вина, и при томъ, я разсчитываю, что моя галерея вознаградитъ васъ за скуку, какую артистъ, какъ вы, можетъ испытывать въ купеческой среде.

Это идолопоклонство чрезвычайно польстило самолюбiю беднаго Пьера Грассу, столъ мало привыкшему къ подобнымъ любезностямъ. Этотъ честный артистъ, эта позорная посредственность, это золотое сердце, эта примерная жизнь, этотъ глупый рисовальщикъ, этотъ добрый малый, украшенный королевскимъ орденомъ почетнаго легiона, отправился въ походъ, чтобы насладиться последними хорошими днями въ году, въ Виль-д'Авре. Живописецъ скромно поехалъ въ общественной карете, и не могъ не залюбоваться на красивую дачу купца, расположенную посреди парка въ пять десятинъ, на холме, въ самомъ красивомъ месте. Жениться на Виржини значило сделаться со временемъ владельцемъ этой дачи! Вервелли встретили его съ восторгомъ, радостью, добродушiемъ, съ откровенной буржуазной глупостью, которые смутили его. То былъ день его торжества. Жениха повели гулять по усыпаннымъ пескомъ алеямъ, которыя были, какъ подобаетъ, вычищены для прiезда великаго человека. Даже у деревьевъ былъ какой-то причесанный видъ, трава была скошена. Въ чистомъ деревенскомъ воздухе слышался безконечно возбуждающiй запахъ кухни. Все въ доме говорили: "У насъ сегодня великiй художникъ!" Бедняжка Вервелль точно яблоко катался по саду, дочка извивалась точно угорь, а мамаша следовала за ними благородной и важной походкой. Все трое не отходили отъ Пьера Грассу въ теченiе семи часовъ. После обеда, котораго длина не уступала его великолепiю, г. и г-жа Вервелль прибегли къ главному театральному эффекту, въ открытiю галереи, освещенной лампами съ разсчитаннымъ эффектомъ. Трое соседей, бывшихъ торговцевъ, дядя съ наследствомъ, приглашенные ради чествованiя великаго артиста, старая девица Вервелль и гости проследовали за Грассу въ галерею, любопытствуя узнать его мненiе о колекцiи маленькаго Вервелля, который уничтожалъ ихъ баснословной стоимостью картинъ. Торговецъ бутылками, повидимому, вздумалъ соперничать съ королемъ Луи-Филиппомъ и Версальскими галереями. Картины, въ великолепныхъ рамахъ, были снабжены золотыми ярлычками, где черными буквами стояло:

Рубенсъ.

Пляска фавновъ и нимфъ.

Внутренность анатомическаго театра. Докторъ Тромпъ читаетъ лекцiю ученикамъ.

Было всего полтораста картинъ, покрытыхъ лакомъ, обметенныхъ веничкомъ; некоторыя были задернуты зелеными занавесками, которыхъ не отдвигали въ присутствiи девицъ.

Артистъ стоялъ съ опущенными руками, съ открытымъ ртомъ, будучи не въ силахъ произнести ни слова; въ этой галерее онъ увидалъ половину своихъ картинъ; онъ былъ Рубенсомъ, Поль Паттеромъ, Мiерисомъ, Метцу, Жераромъ Доу! Онъ одинъ былъ двумя десятвами великихъ мастеровъ.

- Что съ вами? - вы побледнели!

Живописецъ взялся за пуговицу фрака отца Вервелля, и отвелъ его въ сторону подъ предлогомъ разсмотреть Мурилло. Испанскiя картины были тогда въ моде.

- Вы купили картины у Илiи Магуса?

- Да, все оригиналы.

- Между нами, сколько вы заплатили за те, на которыя я укажу вамъ?

- Три тысячи франковъ! - тихо сказалъ Вервелль, дойдя до последней картины, - а говорю, что сорокъ.

- Сорокъ тысячъ франковъ за Тицiана? - громко сказалъ художникъ, - да это задаромъ!

- Говорю же вамъ, что у меня на сто тысячъ экю картинъ! - вскричалъ Вервелль.

- A Магусъ отличный торговецъ картинами! - сказалъ живописецъ, понявъ старинный видъ своихъ картинъ и пользу сюжетовъ, которые заказывалъ ему торговецъ старинными вещами.

Г. де-Фужеръ, - ибо вся семья настойчиво звала такъ Пьера Грассу, - не только нисколько не потерялъ въ уваженiи своего поклонника, но напротивъ возросъ настолько, что даромъ написалъ семейные портреты и, понятно, поднесъ ихъ своему тестю, теще и жене.

Теперь безъ Пьера Грассу не обходится ни одной выставки и въ буржуазномъ мiре онъ считается хорошимъ портретистомъ. Онъ заработываетъ двенадцать тысячъ франновъ въ годъ, и портитъ полотна на пятьсотъ франковъ. За женой онъ взялъ въ приданое шесть тысячъ франковъ дохода, и живетъ съ тестемъ и тещей. Вервелли и Грассу живутъ въ полномъ согласiи, держатъ карету и счастливейшiе люди на свете. Пьеръ Грассу не выходитъ изъ буржуазной среды, где почитается однимъ изъ величайшихъ художниковъ въ мiре. Между Тронной заставой и улицей Храма не пишется ни одного семейнаго потрета иначе, какъ у великаго художника и за каждый платится не менее пятисотъ франковъ. Гланная причина, почему буржуа держатся этого художника, следующая: "Говорите что хотите, а онъ каждый годъ помещаетъ двадцать тысячъ у нотарiуса". Въ виду того, что Грассу показалъ себя съ хорошей стороны въ возмущенiи 12-го мая, ему пожалованъ офицерскiй крестъ почетнаго легiона. Онъ командиръ батальона нацiональной гвардiи. Версальскiй музей не могъ не заказать такому примерному гражданину батальной картины, и Грассу ходилъ по всему Парижу съ целью встретить бывшихъ товарищей и сказать имъ небрежнымъ тономъ: "А король заказалъ мне батальную картину!"

Г-жа де-Фужеръ обожаетъ своего мужа; у нихъ двое детей. Этотъ живописецъ, добрый мужъ и добрый супругъ, не можетъ однако отогнать отъ себя роковой мысли: художники надъ нимъ смеются, его имя - презрительное прозвище въ мастерскихъ, въ фельетонахъ молчатъ о его произведенiяхъ. Но онъ все работаетъ, и стремится въ академiю, и попадетъ туда. Затемъ месть бушуетъ въ его сердце! Онъ скупаетъ у знаменитыхъ художниковъ картины, когда они въ тесныхъ обстоятельствахъ, и заменяетъ мазанья въ галерее Виль-д'Авре истинно прекрасными произведенiями, только не своими.

Парижъ. Декабрь 1839.

"Вестникъ Иностранной Литературы", No 1, 1893