| Автор: | Мелвилл Г. |
| Категория: | Роман |
LXXX. Последний стежок
Перед самым рассветом к телу подошли двое парусников с фонарями в руках и принесли кусок парусины, два тяжелых ядра, иголки и шпагат. Я сразу понял, с какой целью они явились, ибо на военных кораблях роль бюро похоронных процессий выполняет парусная команда.
Расстелив на палубе парусину, они уложили на нее покойника, уселись по-турецки по обе стороны от него, поставили перед собой фонари и принялись спокойно стегать, словно чинили старый парус. Это были два седоволосых и седобородых морщинистых старика, принадлежавших к немногочисленному разряду матросов, которым, в награду за их долгую и беспорочную службу, дают возможность на вполне заслуженные ими казенные щедроты доживать свой век во флоте скорее всего на положении пенсионеров, поручая всякие несложные и необременительные работы.
- Никак это Шенли, фор-марсовой? - спросил первый, глядя прямо в застывшее лицо перед ним.
- Надо быть, он самый, Рингроуп, - отозвался другой, далеко откидывая назад руку с длинной суровой ниткой. - Нонче он, я чаю, повыше забрался, чем когда на свой фор-клотик лазал. Но у меня это только так, задумки такие. С ними-то, небось, разделаться непросто.
- Однако, что ни говори, дед Траммингс, раз тело его в воду бултых - он и с глаз долой, - ответил Рингроуп, укладывая тяжелые ядра в ноги парусинового савана.
- Это еще как сказать. Ни разу еще товарища не зашивал без того, чтоб он мне опосля не привиделся. Одно я тебе скажу, Рингроуп, хитрый народ эти покойники. Думаешь, он невесть как глубоко нырнул, а стоит кораблю над ними пройти, как они тут как тут, обратно являются. И нумер их бачка уж за ними не числится, и ложку их товарищи давно назад на место воткнули, но все это, дед Рингроуп, ничего не значит. Не умерли они, говорю тебе, не умерли, да и все. Вот ты меня слушай: десятка становых якорей не станет, чтобы такого вот марсового на дне удержать. Скоро он в хвосте тридцати девяти покойников ко мне приплетется, что мне каждую ночь аккурат перед сменою вахт спокойно спать не дают. Невелика корысть такую благодарность за свои труды получать. И каждый смотрит на меня вроде как с упреком, и игла парусная у него в носу торчит. А я так думаю, Рингроуп, неладно это мы делаем с последним стежком. Будь уверен, не нравится он им. Никому.
Я стоял поодаль, облокотившись на пушку, и глядел на стариков. Последнее замечание напомнило мне о суеверном обычае, которого придерживается корабельное бюро похоронных процессий. И я решил, если только мне удастся помешать этому, не давать проделывать с прахом Шенли ничего подобного.
- Траммингс, - сказал я, подходя к нему. - А ведь ты прав. То, чему ты напоследок подвергаешь покойников, несомненно и есть причина, будь уверен, почему они, как ты говоришь, за тобой гоняются. Так будь другом, не делай этого бедному Шенли. Посмотри разок, что случится, если вы этого не сделаете.
- Как по-твоему, Рингроуп, дело парень говорит аль нет? - обратился Траммингс к товарищу, поднимая фонарь к его морщинистому лицу, словно пытаясь разобрать древний пергаментный свиток.
- Не охотник я до новых порядков, - отозвался Рингроуп, - чего в нем плохого, в последнем стежке? Добрый старый обычай. Аккуратней оно так, парень. Им так лучше. Без стежка-то, разве спокойно бы им спалось? Нет, нет, Траммингс, не мудри. И слышать такого не хочу. Я за последний стежок.
- А ты себе представь, Рингроуп, что зашивают не кого-либо другого, а тебя. Как по-твоему, по вкусу пришелся бы тебе такой стежок али нет? Ты уж старый хрыч, Рингроуп, не долго осталось тебе небо коптить, - добавил он, а у самого руки как в лихорадке тряслись, пока он возился с парусиной.
- Ты сам на себя лучше погляди, старик, - ответил Рингроуп, наклоняясь поближе к свету, чтобы всунуть нитку в толстую иглу, дрожавшую у него в руке, словно компасная стрелка гренландского судна у Северного полюса. - Не долго тебе служить осталось. Была б моя воля, отдал бы тебе, так и быть, часть своей крови, старина.
- Не больно ты своей кровью разбрасывайся, из самого-то, поди, и ложки не нацедишь, - отпарировал Траммингс. - Тяжело мне будет, и не хотел бы я это делать, но, видно, придется мне тебя зашивать. И скоро.
- Это меня-то зашивать? Это чтоб я был покойником, а ты живым остался? - взвизгнул Рингроуп. - Правда, пришлось мне слышать от священника со старого «Индепенденса», что старость обманчива, но ни в ком она так ясно не видна, как нынче в тебе. Жаль мне тебя, старик. Живешь ты себе, право, как младенец невинный, а смерть-то меж тем от тебя не отстает: ты в койку - и она в койку, ты из койки - и она из койки, словно вы вместе спите.
- Врешь, старик! - завопил Траммингс, трясясь от бешенства. - Это ты со смертью в одной койке спишь, это из-за тебя в снарядном ящике опять дыра получится.
придавлю!
- Черт вас подери, старье, - совести, что ли, у вас нет над покойником драться? - крикнул один из помощников старшего парусника, спускаясь с верхней палубы. Кончайте скорее свое дело и айда наверх помогать.
- Только еще один стежочек, - пробурчал себе под нос Рингроуп, подкрадываясь к лицу.
- Тогда бросай гардамангардаман и ступай за мной!
При повторном приказании начальника Рингроуп встал и, обратившись к товарищу, промолвил:
- Все это я зря наболтал, Траммингс, прости меня. Но помяни мое слово, последний стежок через нос не забудь, иначе бед не оберешься.
- Не делай этого, прошу тебя, не делай, поверь мне, нехорошо это.
- Ну, парень, попробую разок этого без стежка проводить, и если потом он меня преследовать не будет, впредь буду насмерть стоять, чтобы покойникам нос не калечили, не будь я Траммингс.
Итак, ничем не изувеченные останки Шенли были водворены между пушками, их снова накрыли гюйсом, а я опять уселся на снарядный ящик.