Мысли по поводу объяснения природы

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Мысли по поводу объяснения природы (старая орфография)

Философская библиотека изд. М. И. Семенова. - Философы-Материалисты.

Дэни Дидро.

Избранные философския произведения.

Перевод с предисловием Виктора Серёжникова.

Мысли по поводу объяснения природы.

1754 г.

Предварительные замечания.

"Мысли по поводу объяснения природы" больше, чем какое-либо другое произведение Дидро, подали повод считать его философом, полным высокомерия и туманности в философских разсуждениях. Высокомерие видели в горделивом заявлении: "Молодой человек, возьми и читай", по поводу которого Фридрих II заметил: "Вот книга, которой я не буду читать: она написана не для меня, бородача". В "Мыслях" находили много туманного, потому что, действительно, в них больше остроумных догадок и гипотез, чем наблюденных фактов и выводов из них. Некоторые находили также неуместным со стороны человека, хваставшагося любовью к математике и знанием её, в момент самого расцвета её, когда в ней работали Бернуйи, Клеро, Д'Аламбер, заявление, что царство математики кончилось и начинается царство естественных наук.

Тем не менее время показало, что не было ничего более справедливого, чем это утверждение. Математики XVIII в., как говорит Дидро, поставили "Геркулесовы столбы" в своей науке, и впоследствии в ней уже не было ни одного великого открытия, которого нельзя было бы предвидеть. Естественные же науки и физико-химическия, наоборот, проложили, вместе с Энциклопедией, новый путь, на котором оне находятся и в настоящее время, и но которому оне с каждым днем подвигаются вперед, и нет возможности предугадать предел их славного шествия и завоеваний.

Такова великая идея, господствующая в этой книге. Она делает произведение Дидро самым важным из всех его произведений, и Огюст Конт не ошибался, когда отводил ему почетное место в своей "Позитивной Библиотеке".

Если на страницах этого произведения и встречается несколько рискованных догадок, то их следует оценивать с точки зрения, высказанной автором в следующих словах: "В деле просвещения людей чаще речь идет не о том, чтобы найти истину, а о том, чтобы наставить их на размышление о той или другой удачной или неудачной попытке".

И попытки такого рода автор сеет повсюду щедрой рукой.

Что же касается туманностей, чего мы, с своей стороны, не заметили, то ведь нужно иметь в виду, что г.г. Шомэ, Фреропы, Палиссо, Моро всегда были настороже, и потому приходилось быть очень осторожным, чтобы не дать им в руки лишняго против себя оружия. Дидро знал, что они не поймут его, если он подвергнет тяжелому испытанию их познания и проницательность, и на самом деле оказалось то, что он писал для узкого круга философов.

Благодаря такому приему цель была достигнута; со стороны врагов произведение встретило лишь слабые нападки. Без конца и на все лады повторяли: "Молодой человек, возьми и читай". "Маленькия письма о великих философах", "Воспоминания о Какуа" и их "Катихизис", "Dunciade" и все подобные им сатиры, скорее глупые, чем злые, издевались, называли Дидро Ликофроном, но не могли найти материала для судебного преследования и заточения Дидро в Бастилию.

".Переписке" Гримма, в которой Гримм восторгается и формой, и содержанием "Мыслей", и на отзыв Клемана, в общем безпристрастного, но мещански отсталого судьи, который писал: "Вы найдете там то туманную болтовню, столь же легкомысленную, сколь ученую, то целую цепь ошибочных, поспешных разсуждений. Но если у вас хватит мужества последовать за автором в его пещеру, то время от времени вам удастся увидеть счастливые проблески света... Как жаль, что этот писатель, которому нельзя отказать в богатстве идей, редкой проницательности и исключительной просвещенности, остается еще таким заманчиво-восхитительным, таким задорным, таким отчаянным метафизиком!"

Маркиз де-Польми в примечаниях к каталогу своей библиотеки (Bibliothèque de l'Arsenal) выражается так. обр.: "Эта смелая книга наполнена больше метафизикой, чем физикой. В этом произведении Дидро нападает на "Систему природы" Мопертюи, которая тогда появилась на латинском языке за подписью профессора из Эрлангена. Это нападение и некоторые другия заставили Мопертюи раскрыть свой псевдоним и издать по-французски свою {Ошибка; "Vénus physique" появилась в 1745 г.и была опровергнута в 1746 г.; г. Бассэ де Розье в его "Anti-Venus physique".} "Vénusphysique".

Вольтер, кажется, не знал "Мыслей". Он не был бы доволен заключительным выводом против последователей Ньютона и протестовал бы во имя деизма, как это сделал его друг Фридрих. Впрочем, вполне возможно, что он многого не понял бы в этой книге, написанной таким содержательным, строго величественным стилем, и изобилующей таким богатством идей.

Дамирон находит в этом произведении лишь очень неопределенные следы веры в существование Бога и человеческой души. Берсо (Etudessurle XVIII s.) менее снисходителен; но он излагает всю философию Дидро и дополняет "Мысли" "философскими принципами материи и движения". По нашему мнению, так именно и следует поступать. Хотя последняя вещь была написана гораздо позже (в 1770 г.), но она, очевидно, преследует цель дополнить "Объяснение природы". Начиная с "Письма о слепых" философия Дидро является законченной; в нее он не внесет больше изменений. Уступки, которые он делал иногда, внушались ему осторожностью, но оне не имеют большого значения для его мировоззрения. Мы даем "философские принципы материи и движения" в качестве приложения к "Мыслям". Впрочем, такова традиция.

Мысли по поводу объяснения природы.

(1754 г.)

Молодым людям, имеющим склонность к изучению природы.

Молодой человек, возьми и читай это произведение. Если ты сможешь дочитать его до конца, ты будешь способен понимать лучшее. Так как я скорее склонен к тому, чтобы упражнять твой ум, чем обучать тебя, то для меня не важно, воспримешь ты мои идеи или отвергнешь их, лишь бы оне всецело овладели твоим вниманием. Кто-нибудь, более способный, научит тебя познавать силы природы, для меня будет достаточно заставить тебя испытать свои.

P. S. Еще одно слово, и я оставлю тебя. Помни всегда, что природа не Бог, человек не машина, гипотеза не факт, и будь увеех тех ме стах этого произведения, где, по твоему мнению, ты заметишь что-нибудь противоречащее этим принципам.

1.

Я буду писать о природе. Пусть мысли мои выходят из-под пера в том порядке, в каком предметы отражаются в моем воображении; так лучше обозначится движение и ход моих размышлений. Это будут или общепризнанные взгляды на опыт, или взгляды отдельных лиц на феномен, который, повидимому, занимает и делит на две группы всех наших философов. У одних из них, по моему мнению, много инструментов и мало идей, у других много идей и вовсе нет инструментов. Интересы истины, казалось бы, требуют, чтобы те, которые мыслят, соблаговолили, наконец, объединиться с теми, которые действуют, чтобы спекуляция была предрасположена отдаваться движению, чтобы в своем бесконечном движении она работала целесообразнее, чтобы объединить и одновременно направить против непокорной природы все наши силы, и чтобы в этой, так сказать, лиге философов каждый исполнял свою роль.

2.

Область математиков - интеллектуальный мир, - такова истина, с величайшей смелостью и твердостью провозглашенная в наши дни, истина, которую не упустит из виду хороший физик и которая, наверное, повлечет за собой весьма плодотворные последствия. То, что в этой области принимается за строгую истину, совершенно теряет это свое преимущество, когда спускается к нам, на нашу землю. Отсюда сделали вывод, что дело экспериментальной философии внести поправки в построения геометрии, и этот вывод был признан самими геометрами.

По для чего с помощию опыта исправлять геометрическое построение? Не проще ли удовлетвориться результатами опыта? Ясно, что математическия науки, особенно высшия, не дают без опыта точных выводов, что оне представляют из себя нечто в роде общей метафизики, где тела лишаются своих индивидуальных качеств, и что, пожалуй, оставалось только написать большой труд под названием: "Применение опыта в геометрии" или "Трактат об аберрации измерений".

3.

Я не знаю, есть ли что нибудь общее между способностью к игре и умом математика, но есть много общого между игрой и метаматикой. Оставляя в стороне неуверенность в исходе игры, создаваемую удачей или неудачей, или сравнивая ее с неточностью в абстрактных вычислениях в математике, мы можем разсматривать партию игры, как неопределенный ряд проблем, подлежащих, при данных условиях, разрешению. Нет ни одного вопроса в математике, к которому не подошло бы такое определение; вещь математика существует в природе не больше, чем вещь игрока. И в том, и в другом случае мы имеем дело с условным явлением. Геометры, унижая метафизиков во мнении людей, были далеки от мысли, что вся их наука не что иное, как метафизика. Однажды спросили геометра:

"Кого называют метафизиком?"

Геометр ответил:

"Человека, который ничего не знает".

Химики, физики, натуралисты и все те, кто прибегает к опыту в своих исследованиях, оскорбленные не менее метафизика в своих чувствах, кажется, готовы отомстить за метафизику и отнести то же самое определение к геометру. Они говорят:

"К чему все эти глубокия теории о небесных телах, все эти бесконечные вычисления рациональной астрономии, если оне не избавляют Брэдлея или Лемонье от необходимости делать наблюдения над небом?"

А я говорю:

"Счастлив геометр, у которого серьезное изучение абстрактных наук не ослабило чувства прекрасного, которому Гораций и Тацит так же близки, как и Ньютон, который сумеет открыть свойства кривой и почувствовать красоты поэтического произведения, мысль и открытия которого останутся на все времена, и который будет почтен всеми академиями! Он не погрязнет во мраке неизвестнсти, не будет бояться пережить свое имя".

4.

Мы - в преддверии великой революции в научной области. По той склонности умов к морали, к литературе, к истории природы, к опытной физике, которая замечается в настоящее время, я почти с уверенностью скажу, что не пройдет и ста лет, как в Европе нельзя будет насчитать трех великих геометров. Геометрия остановится на том месте, где се оставят Бернуйи, Эйлер, Мопертюи, Клеро, Фонтэн, Д'Аламбер и Лагранж. Они поставят Геркулесовы столбы. Дальше этих столбов не пойдут. Труды их будут жить в грядущих веках, подобию египетским пирамидам, которые своими испещренными гиероглифами громадами пробуждают в нас ужасающую мысль о могуществе и богатствах людей, воздвигших их.

5.

Когда начинает зарождаться какая-нибудь наука, то, благодаря величайшему уважению, которым пользуются в обществе основоположники её, благодаря желанию самому познать вещь, о которой много говорят, благодаря надежде прославиться каким-нибудь открытием, наконец, из честолюбивых побуждений приобщиться к сонму знаменитых людей, все устремляются к этой науке. На время ею занимается бесконечное множество различных личностей. Это или люди света, которых гнетет безделье, или перебежчики из других областей знания, мечтающие создать себе в модной науке репутацию, которой они тщетно добивались в другой области; одни делают себе из нея ремесло, другие тяготеют к ней по склонности. Такая масса сил, сосредоточенных на этой науке, довольно быстро приводит ее к тому пределу, до которого она может дойти. Но по мере того, как её границы расширяются, границы уважения к ней суживаются. Остается уважение только к тем, кто отмечен превосходством сил. Толпа тает, уже не отправляются теперь в неведомую страну, где счастье стало редким. Остаются там только торгаши, которым она дает кусок хлеба, да несколько гениальных людей, которых она продолжает прославлять еще долго после того, как престиж её пал, и открылись глаза на безполезность их труда. На эти работы смотрят, как на подвиг, делающий честь человечеству. Вот краткий исторический очерк геометрии и всех наук, которые перестанут учить или нравиться; я не исключаю отсюда и историю природы.

6.

Сопоставляя бесконечное множество феноменов природы с ограниченностью нашего ума и слабостью наших органов и принимая во внимание медленность наших работ, долгие и частые перерывы в. них и редкое появление гениев-творцов, что можем мы познать, кроме разрозненных, оторванных от общей великой цепи частей?.. Пусть экспериментальная философия работает целые века, и все-таки материал, собранный ею, не поддающийся в конце концов обработке, благодаря своей подавляющей массе, далеко еще не был бы исчерпывающим. Сколько нужно было бы томов только для того, чтобы поместить термины, обозначающие различные коллекции феноменов, если бы феномены были нам известны? Когда, наконец, философский язык станет законченным? А если бы он стал когда-нибудь законченным, кто же из людей мог бы знать его? Если бы Вечный, чтобы явить нам свое всемогущество более очевидным образом, чем оно проявлено им в чудесах природы, соблаговолил собственной рукой начертать на страницах книги сущность мирового механизма, кто поверит, что эта грандиозная книга была бы более доступна нам, чем сама вселенная? Сколько страниц её должен был бы понять тот философ, который, несмотря на всю мощь своей головы, не был уверен в том, что он усвоил хотя бы только выводы, с помощью которых один древний геометр определял отношение шара к цилиндру? На её страницах мы находили бы довольно хорошую меру для силы нашего ума и еще лучшую сатиру на наше тщеславие. Мы могли бы сказать: ферма дошел до такой-то страницы, Архимед подвинулся на несколько страниц дальше.

Какова же цель наша? Выполнение работы, которая никогда не может быть выполнена, и которая была бы выше человеческого понимания, если бы она. была закончена. Не безумнее ли мы первых обитателей равнины Сенаар? Мы знаем, что между землей и небесами бесконечное разстояние, и не перестаем возводить башню. Но можно ли предположить, что наступить время, когда наша обезкураженная гордость бросит эту работу? На основании чего можно судить, что, живя здесь в тесноте и среди неудобств, она все-таки будет упорно трудиться над постройкой необитаемого дворца за пределами атмосферы? Если же она будет упорствовать, не остановит ли ее смешение языков, уже теперь слишком чувствительное и слишком неудобное в естественной истории? Впрочем, полезность ставит всему границы. Полезность положит пределы опытной физике в несколько столетий подобно тому, как теперь она делает это с геометрией. Я отпускаю этой науке несколько столетий, потому что сфера её полезности бесконечно обширнее, чем у какой либо абстрактной науки, и потому что она безспорно является основой наших истинных знаний.

7.

Поскольку вещи существуют только в нашем представлении, оне являются лишь нашими мнениями, это - наши понятия, которые могут быть истинными или ложными, спорными или безспорными. Они становятся прочными только в связи с внешними предметами. Эта связь создается или непрерывной целью опытов, или непрерывной цепью разсуждений, которая одним концом упирается в наблюдение, а другим в опыт; или цепью то там, то здесь среди разсуждений разсеянных опытов, как груз на нитке, прикрепленной обоими концами, - без груза нитка стала бы игрушкой малейших колебаний воздуха.

8.

Понятия, не имеющия никакой опоры в природе, можно сравнить с теми лесами Севера, где деревья без корней. Достаточно легкого порыва ветра, чтобы перевернуть целый такой лес, - достаточно незначительного факта, чтобы перевернуть целый лес идей.

9.

Люди едва чувствуют, как суровы законы отыскания истины и как ограничены наши средства. Все сводится к тому, чтобы от чувств переходить к размышлению, и от размышления - к чувствам; безпрерывно углубляться в себя и возвращаться к действительности, это - работа пчелы. Напрасно убивать пчелу, если не входишь в улей, наполненный воском. Безцельно собирать воск, если не умеешь делать из него сотов.

10.

Но, к несчастью, легче и короче осведомляться у себя, чем у природы. К тому же разум склонен пребывать в самом себе, а инстинкт растекаться во вне. Инстинкт безпрестанно разсматривает, пробует, трогает, слушает, и он, может быть, больше научился бы опытной физике, изучая животных, чем следя за курсом какого-нибудь профессора. В поступках животных нет шарлатанства. Они идут к своей цели, не заботясь о том, что окружает их: если они поражают нас, то это вовсе не входит в их намерения. Удивление - первый эффект, производимый грандиозным феноменом; задача философии - разсеять его. Курс опытной философии должен сделать слушателей более образованными, а не более изумленными. Гордиться феноменами природы, приписывая себе авторство их, значит подражать глупости издателя {Кост (?), который действительно вложил много своего в примечания к своему изданию Монтэня (Лондон, 1724).} "Опытов", который не мог слышать имени Монтэня без краски стыда. Признание недостаточности своих знаний - великий урок; у людей часто бывает повод давать такой урок. Не лучше ли приобрести доверие других искренним заявлением; я ничего не знаю, чем бормотать какие-то слова и становиться жалким в своих потугах найти всему объяснение? Кто откровенно сознается в незнании того, чего он не знает, располагает меня к себе и побуждает верить тому, что он начинает мне объяснять.

11.

Удивление часто возникает оттого, что мы предполагаем существование многих чудес там, где есть только одно чудо; оттого, что мы воображаем наличность в природе стольких отдельных актов, сколько насчитывается феноменов, Между тем как природа никогда, может быть, не производила более одного акта. Если бы даже она была, поставлена в необходимость производить много актов, то разнообразные результаты их, повидимому, проявлялись бы изолированно; появились бы группы независимых друг от друга феноменов, и вся эта цепь, непрерывность которой предполагается в философии, распалась бы во многих местах. Абсолютная независимость хотя бы одного факта несовместима с идеей о целом, а без идеи о целом нет философии.

12.

Повидимому, природе нравится бесконечно и разнообразно вариировать {См. в "Естественной Истории" Бюффона Историю осла и небольшую работу на латинск. яз. под заглавием: "Diesertatio inauguralis metaphysica, de universals naturae systemate, pro gradu docteris habita", отпечатанную в Эрлангене в 1761 г. и привезенную во Францию г. де-М... (Мопертюи) в 1763 г. (Дидро). Гете, как и Жофруа Сент-Илер, развил в своих работах по естественной истории ту же точку зрения.} один и тот же механизм. Она оставляет какой-нибудь род своих произведений только после того, как умножит во всевозможных видах индивидов его. Разсматривая животное царство и замечая, что среди четверонотх нет ни одного животного, функции и части которого, особенно внутренния, целиком не походили бы на таковые же другого четвероногого, разве не поверишь охотно, что некогда было одно первое животное, прототип всех животных, природа которого сделала только то, что удлинила, укоротила, трансформировала, умножила, срастила известные органы? Вообразите соединенными вместе пальцы руки и поготную материю в таком изобилии, что, расширяясь и вздуваясь, она заволакивает и покрывает все, - вместо руки человека вы будете иметь ногу лошади {См. в L'Histoire naturelle générale à particulière par М. Daubentont. Описание лошади. (Дидро)}. Видя, как последовательные метаморфозы пласта прототипа, каков бы он ни был, незаметными переходами сближают одно царство с другим, и как оне заселяют межи двух царств (если мне будет позволено употребить термин межи для обозначения границу там, где на самом деле нет никакого деления), и как оне заселяют, говорю я, межи двух царств существами сомнительными, неопределенными, по большей части, лишенными форм, свойств и функций одного царства и снабженными формами, свойствами и функциями другого, - видя все это, кто не почувствовал бы в себе склонность поверить тому, что некогда было только одно первое существо - прототип всех живых существ?

Но признаете ли вы вместе с доктором Бауманом {Бауман - псевдоним Мопертюи на цитированном в предыдущем примечании сочинении. Это сочинение появилось на франц. яз. немного позже "Объяснения " под заглавием: Essai sur la fonction des corps organises с предуведомлением от издателя (аббата Трюблэ). Его выдавали за переводное произведение, но это был, как замечает Гримм, "подлинный оригинал", к несчастью, "испорченный весьма плоским предисловием", где Фрерон и Дидро поставлены на одну доску. В полном собрании сочинений Мопертюи (Лион, 1768 или 1766) эта диссертация носит заглавие: "Система Природы", как книга Гольбаха, с которой не следует смешивать ее.} истинной эту философскую догадку или отвергнете ее, как ложную, вместе с Бюффоном, вы все-таки не будете отрицать, что следует принять ее, как гипотезу, важную для прогресса опытной физики, рациональной философии, для открытия и объяснения явлений, связанных с организацией живых существ. Ибо очевидно, что природа не могла сохранить столько сходства в частях и установить столько разнообразия в формах без того, чтобы не выявить в одном организованном существе то, что она отняла у другого. Природа подобна женщине, которая любит наряжаться и которая, показывая из под своих нарядов то одну часть тела, то другую, подает своим настойчивым поклонникам некоторую надежду узнать ее когда-нибудь всю.

13.

Открыли, что у одного пола такая же семянная жидкость, как у другого. Части, содержащия эту жидкость, не составляют больше тайны. Заметили, что в известных органах самки происходят особенные изменения, когда, природа понуждает ее искать самца {См. в L'Histoire naturelle générale et particulière. Речь о зарождении. (Дидро). Вся система Бюффона по вопросу о варождении ложна, ложны и выводы Дидро, основанные на ней.}. Сравнивая в процессе схождения полов симптомы их наслаждения и убеждаясь, что страсть выливается у них обоих в форме одинаково характерных для них порывов, нельзя не придти к выводу, что у них происходит одинаковое истечение семянной жидкости. Но где и как происходит это истечение у женщины? Что делается с жидкостью? Каким путем следует она? Это люди узнают тогда, когда природа, не во всем и не везде одинаково таинственная, разоблачит себя в каком-нибудь другом виде, что, очевидно, случится одним из следующих двух способов: или формы у органов станут более явственными, или истечение жидкости, благодаря её чрезвычайному изобилию, сделается чувствительным в самом начале его и на всем его пути. То, что отчетливо было видно у одного существа, не замедлит обнаружиться у другого, подобного ему. В опытной физике научаются познавать незначительные явления по большим, как в рациональной великия явления познаются по малым.

14.

Я представляю себе необъятную область наук широким полем, усеянным темными и светлыми пятнами. Цель наших работ должна заключаться или в том, чтобы расширить границы светлых пятен, или в том, чтобы умножить на поле источники света. Первое - дело гения - созидателя, второе - дело совершенствующейся прозорливости.

15.

В нашем распоряжении имеются три главных способа изучения: наблюдение природы, размышление и опыт. Наблюдение собирает факты, размышление комбинирует их, опыт проверяет результаты комбинаций. Необходимо прилежание для наблюдения природы, глубина для размышления и точность для опытов. Редко встречаются все эти три способа вместе. И гении-творцы появляются не часто.

16.

В поисках за истиной философ часто бывает похож на неумелого политика, который не видит выгодных сторон представившагося случая в то время, как какой-нибудь крохобор в политике случайно нащупывает их. Нужно, однако, сознаться, что среди таких крохоборов в области опыта есть много неудачников: иной из них всю свою жизнь затратит на наблюдения за насекомыми и ничего нового не увидит, а другой мимоходом бросит на них взгляд и заметит полипа {Открыт и изучен Трамблеем,} ими травяную вошь-гермафродита {Боннэ первый заметил в 1740 г. этот факт странного воспроизведения вши, известного теперь под названием партеногенезиса, так как в действительности потомство её происходит от раньше бывшого оплодотворения, а не от гермафродитизма, как думали в момент этого открытия. См. также Физиологию Галлера.}.

17.

Разве миру не доставало гениальных людей? Нисколько. Разве они недостаточно размышляли и изучали? Еще того меньше. История наук изобилует славными именами, поверхность земли усеяна памятниками наших трудов. Почему же так мало истинных знаний в нашем распоряжении? Какой рок висит над науками, которые так медленно подвигаются вперед? Разве нам суждено остаться детьми навсегда? Я уж ответил на эти вопросы. Абстрактные науки слишком долго и слишком безплодно занимали лучшие умы; люди или не изучали того, что важно знать, или изучали безсистемно, не имея ни определенной точки зрения, ни плана; нагромождали без конца слова, а знание вещей оставалось в загоне.

18.

Истинный прием философствования заключался и, вероятно, будет заключаться в том, чтобы приходить на помощь разумом разуму, разумом и опытом - чувствам, приспособлять чувства к природе, пользоваться природой для изобретения инструментов, инструментами - для исследований и усовершенствования ремесл, которые предоставят народу, чтобы научить его уважать философию.

19.

Есть только одно средство сделать философию цепной в глазах простонародья: показать её полезность. Простой народ всегда спрашивает: какая польза от этого? и никогда не следует отвечать ему: никакой; он не знает, что то, что просвещает философа, и то, что приносит пользу простонародью, вещи совершенно различные, так как разум философа часто просвещается тем, что вредно, и затемняется тем, что полезно.

20.

Факты, каковы бы они ни были по своей природе, составляют истинное богатство философа. Но один из предразсудков рациональной философии заключается в том, что человек, который не сумеет сосчитать свои экю, будет не богаче другого, у которого только один экю. К несчастью, рациональная философия гораздо больше занята сопоставлением и связыванием имеющихся в её распоряжении фактов, чем собиранием новых.

21.

Собирать и связывать факты, это два очень трудных занятия; философы разделили их между собою. Одни, полезные и трудолюбивые копуны, всю жизнь проводят в накоплении материалов; другие, гордые строители, спешат приложить их к делу.

До сих пор время разрушало почти все сооружения рациональной философии. Рано или поздно запыленный кропатель выносит из подземелья, где он роет в-слепую, кусок, гибельный для всей этой архитектуры-создания головы; она рушится и остаются лишь груды обломков до прихода другого смелого гения, который примется создавать из них новые комбинации. Счастлив философ - систематик, которого, как некогда Эпикура, Лукреция, Аристотеля, Платона, природа одарит могучим воображением, великим красноречием, искусством представлять свои идеи в ярких и возвышенных образах! Сооружение, воздвигнутое им, может быть, падет когда-нибудь, но среди развалин уцелеет его статуя, и скала, сорвавшаяся с горы, не разобьет ее, так как она не на глиняных ногах.

22.

У разума есть свои предразсудки, у чувства - свои уверенность, у памяти - свои границы, у воображения - свой обманчивый свет, у инструментов - свои несовершенства. Явления - безчисленны, причины - скрыты, формы, может быть, преходящи. Против стольких преград, находящихся в нас и полагаемых природой вне нас, у нас имеется только медлительный опыт и ограниченное разумение. Вот рычаги, которыми философия задалась перевернуть весь мир.

23.

Мы различали два рода философии: опытную и рациональную. У одной на глазах повязка; ходит она всегда ощупью, хватает все, что попадает ей под руки, и находит в конце концов драгоценные вещи. Другая собирает эти драгоценности и старается сделать себе из них светоч, но до настоящого времени этот мнимый светоч хуже обслуживал ее, чем ощупь её соперницы; так и должно было случиться. Опыт бесконечно расширяет свой размах, он безпрестанно действует, постоянно в поисках за явлениями в то время, как разум ищет аналогий. Опытная философия не знает ни того, что выйдет, ни того, чего не выйдет из её труда, но она работает без перерыва. Рациональная же философия, напротив, взвешивает возможности, произносит приговор и умолкает. Она смело произносит: све. Опытная философия слушает ее и молчит пред ней в продолжение целых столетий; затем вдруг она показывает призму {Ньютон, как известно, автор этого открытия.} и говорит: свет разлагается.

24.

Эскиз опытной физики.

Опытная физика изучает вообще существование, свойства и пользование.

Существование обнимает историю, описание, происхождение, сохранение и разрушение.

История изучает местности, ввоз, вывоз, цены, предразсудки и пр.

Описание внутреннее и внешнее по всем выдающимся признакам.

Происхождение с самого начала до состояния совершенства.

Сохранение всеми средствами в данном состоянии.

Разрушение, начиная с состояния совершенства до последней известной степени разстройства или гибели, растворения или

Свойства суть общия или особенные.

Я называю общими те свойства, которые присущи всем существам и которые вариируются у них лить количественно.

Я называю особенными те свойства, которые составляют данное существо; оне состоят или из субстанции цельной или же из субстанции разделенной или разложенной.

Пользование простирается на сравнение, на применение и на комбинацию.

Сравнение производится или при посредстве сходных или при посредстве различных

Применение должно быть возможно более распространенным и разнообразным.

Комбинация бывает аналогичной или своеобразной.

25.

Я говорю: аналогичной или своеобразной, ибо все сводится к природе, как самый нелепый, так и самый разумный опыт. Опытная философия, которая ничем не задается, всегда довольна тем, что у нея выходит, рациональная же выглядит всегда ученой, даже и тогда, когда у нея не удается то, чем она задалась.

26.

Опытная философия - наука несложная, почти не требующая никакой подготовки. Нельзя того же сказать о других частях философии. Большинство их питают в нас бешеную жажду к предположительным построениям. Опытная философия со временем искореняет ее. Рано или поздно надоедает строить неудачные догадки.

27.

Склонностью к наблюдениям могут быть одарены все люди; склонностью к опытам, повидимому, должны быть одарены только богатые люди.

Для наблюдений требуется лишь обычное пользование чувствами; для опытов необходимы достоянные расходы. Желательно было бы, чтобы великие мира сего прибавили этот способ мотовства к столь многим другим, изобретенным ими, но менее почетным. По всем соображениям, предпочтительнее для них обеднеть от химика, чем быть обобранным разными дельцами, пристраститься к опытной физике, которая время от времени забавляла бы их, чем волноваться пред тенью наслаждений, за которой они безпрестанно гоняются, но которая постоянно ускользает от них. Философам с ограниченными средствами, но чувствующим склонность к опытной физике, я охотно дал бы совет, какой я дал бы моему другу, если бы он был томим страстью обладать прекрасной куртизанкой:

Laidem habeto, duiumodo te Lais non habeat.

Такой же совет я дал бы тем, кто одарен достаточно обширным умом, чтобы строить системы, и кто достаточно богать, чтобы проверять их на опыте. Имейте систему, я согласен с этим, но не позволяйте ей господствовать над вами. Laidem habeto.

28.

По своим хорошим результатам физика может быть сравнена с советом, который дал своим детям умирающий отец: на его поле зарыт клад, но в каком месте, он не знает. Дети принялись копать поле; они не нашли клада, но зато собрали обильный урожай, какого не ожидали.

29.

На следующий год один из них сказал своим братьям:

Я тщательно осмотрел оставленную отцом землю и думаю, что нашел место клада. Послушайте: вот как я разсуждал. Если клад зарыт в поле, то вокруг него должны быть какие-нибудь признаки, обозначающие место его нахождения, и я заметил странные следы в восточном углу поля; почва там была, повидимому, взрыта. Прошлый год мы из опыта убедились, что клада нет в верхнем слое почвы, стало быть, он скрыт в глубине её. Примемся за лопаты и будем рыть, пока не достанем клада корыстолюбца.

Увлеченные не столько силой доводов, сколько жаждой обогащения, все братья принялись за работу. Они уже вырыли глубокую яму, но ничего не нашли; надежда начала покидать их и ропот стал раздаваться среди братьев, когда одному из них вообразилось, что он папал на руду. Это, действительно, была свинцовая руда, которую они раньше эксплоатировали и которая доставила им много свинца. Таковы бывают иногда результаты опытов, внушенных наблюдениями и систематическими идеями рациональной философии. Таким образом химики и геометры, упорно трудясь над решением проблем, может быть, невозможных, приходили к открытиям более важным, чем само это решение.

30.

Благодаря огромному навыку в производстве опытов, у самых грубых манипуляторов вырабатывается чутье, граничащее с вдохновением. При наличности такого чутья почти исключительно от них зависит ошибиться или нет; как и Сократ, они вправе назвать его гением-хранителем. У Сократа был такой удивительный навык познавать людей и взвешивать все факты, что в самых трудных обстоятельствах у него незаметно складывалась быстрая и точная оценка, сопровождаемая таким прогнозом, который почти безошибочно угадывал наступающия события. Он судил о людях, как лица с художественным чутьем судят об ученых произведениях - чувством. То же нужно сказать в опытной физике об инстинкте наших великих манипуляторов. Им так часто и так близко приходилось в их опытах наблюдать природу, что они с достаточной точностью догадываются о направлении, которое она может взять в тех случаях, когда им вздумается провоцировать ее своими своеобразнейшими опытами. Таким образом, самая важная услуга, которую они могут оказать лицам, посвящаемым ими в опытную физику, заключается не в том, чтобы научить их знать процесс и его результаты, а в том, чтобы внушить им этот дух предвидения, с помощью которого можно, так сказать, неизвестные процессы, новые опыты, непредвиденные результаты.

31.

Как сообщается этот дух? Тому, кто обладает им, следует углубиться в самого себя, чтобы отчетливо познать, что он из себя представляет, заместить гения-хранителя ясными и доступными пониманию понятиями и развить их другим. Если бы он, напр., нашел, что нетрудно предполагать или замечать противоречия или аналогии благодаря практическому знанию физических свойств существ, разсматриваемых в одиночку, или их взаимодействия, когда их разсматривают совокупно, развил бы эту мысль, подкрепил бы ее множеством фактов, всплывших в его памяти, то получилась бы точная история всех очевидных нелепостей, зарождавшихся в его голове. Я говорю: нелепостей, ибо какое иное название дать этой цепи догадок, основанных на противоречиях или подобиях столь отдаленных, столь неуловимых, что бред больного, по сравнению с ними, не покажется ни более странным, ни более безсвязным? Иной раз не бывает ни одного предложения, которое нельзя было бы оспорить, или само по себе, или в связи с предшествующим или с последующим. А целое столь ненадежно и в своих посылках и в своих выводах, что часто пренебрегали делать наблюдения или опыты, вытекавшия из него.

ПРИМЕРЫ.

32.

Первая группа догадок.

1. Есть тело, которое называют маточным клубком. Это странное тело зарождается в женском организме, и, по мнению некоторых, без содействия мужчины. Каким бы образом ни совершалось зарождение, очевидно, в нем участвуют два пола. Не есть ли маточный клубок совокупность или всех элементов, истекающих из женского организма во время зачатия человека, или всех элементов, которые истекают из мужского организма во время схождения с женщиной? Эти элементы, находящиеся в спокойном состоянии у мужчины, не могут ли они разгораться, возбуждаться и приходить в движение у некоторых женщин с пламенным темпераментом и сильным воображением? Эти элементы, находясь в спокойном состоянии у женщины, не могут ли они придти у ней в действие, благодаря ли бездеятельному и безплодному присутствию и неоплодотворяющих, но страстных движений мужчины, или благодаря бурному проявлению неудовлетворенных желаний женщины, выходить из своих сосудов, проникать в матку, задерживаться, там и соединяться друг с другом? Не есть ли маточный клубок результат этого уединенного соединения элементов, исходящих из женского организма, или элементов, доставленных мужчиной? Но если маточный клубок есть результат такого соединения, какой предполагается мною, это соединение будет иметь свои такие же непреложные законы, как законы зарождения. Маточный клубок будет иметь, след., постоянную организацию. Возьмем скальпель, откроем маточные клубки и посмотрим; может быть, мы откроем маточные клубки, разнящиеся друг от друга некоторыми чертами в зависимости от различия полов. Вот что можно назвать искусством последовательно заключать от того, что совершенно неизвестно, к тому, что еще менее известно. Таким навыком безразсудства обладают в высокой степени те, кто приобрел или получил от природы способность к опытной физике; такого рода бредням люди обязаны многими открытиями. Вот именно такой род предвидения нужно внушать ученикам, если только его можно внушить.

2. Но если со временем откроют, что маточный клубок никогда не зарождается у женщины без содействия мужчины, тогда можно будет высказать несколько новых догадок на счет этого необыкновенного тела, гораздо более вероятных по сравнению с предыдущими. Эта плева, состоящая из кровеносных сосудов, которую называют placenta, представляет из себя, как известно, сферический колпачек, нечто в роде гриба, прикрепленного своей выпуклой частью к матке во все время беременности; пуповина служит ему как бы стволом; при родах, отрываясь от матки, он причиняет страдания; поверхность его ровная, если женщина здорова, и роды проходят благополучно.

Так как существа ни при своем зарождении, ни во время своего формирования, ни во время существования не представляют ничего другого, как то, чем им предназначено быть силой сопротивления, законом движения и мировым строем, то если бы случилось, что этот сферический колпачек, который, повидимому, только приложен к матке, понемногу отрывался бы своими краями с момента беременности так, чтобы стадии отделения его точно следовали бы за стадиями роста его в объеме, то, мне кажется, эти края, свободные от прикосновения к матке, безпрестанно сближались бы и образовывали бы сферическую форму; что пуповина, влекомая двумя противоположными силами: одной - со стороны отделенных и выпуклых краев колпачка, которая стремилась бы укоротить ее, и другой - со стороны зародыша, который своей тяжестью стремился бы удлинить ее, - была бы гораздо более короткой, чем обычно она бывает; что наступил бы момент, когда эти края сошлись бы, соединились бы окончательно и образовали бы нечто в роде яйца, в центре которого находился бы зародыш, странный по своей организации, каковым он был и при зачатии, сросшийся, сжатый, сомкнутый, и что это яйцо питалось бы до тех пор, пока, благодаря его тяжести, окончательно не оторвалась бы и та незначительная часть его поверхности, которая оставалась еще прикрепленной к матке; что оно упало бы в матку и было бы извергнуто оттуда, как яйцо, снесенное курицей, с которым оно имеет некоторое сходство, по крайней мере, по форме {Теперь, действительно, таким образом объясняется образование маточных клубков, которые представляют из себя остатки оболочек, зачатка ненормально развившихся после смерти. Что же касается маточных клубков, созданных без предварительного оплодотворения, то это не что иное, как куски запекшейся крови или полипы: мнимые маточные клубки.}. Если бы эти догадки были проверены хотя бы на одном маточном клубке и если бы все-таки было доказано, что этот клубок зарождается у женщины без сношения с мужчиной, то, очевидно, отсюда следовало бы, что зародыш вполне формируется у женщины и что участие мужчины способствует только это развитию.

33.

Вторая группа догадок.

Предполагая, что земля - плотное ядро из стекла {Т. е. из литой материи, отчасти консолидированной или превращенной в стекло, по тогдашнему выражению. Это теория Бюффона.}, как утверждает один из наших величайших философов, и что это ядро покрыто пылью, можно утверждать, что вследствие законов центробежной силы, стремящейся притянуть свободные тела к экватору и придать земле форму сплюснутого сфероида, пласты этой пыли должны быть менее плотными у полюсов, чем под любой параллелью, что, может быть, у оконечностей оси ядро голое и что этой особенности следует приписать направление магнитной стрелки и северное сияние, которое, вероятно, не больше, как ток электрической материи {Для последней части, по кр. мере, этой догадки объяснение Дидро не правдоподобно, но возможно.}.

Весьма вероятно, что магнетизм и электричество зависят от тех же причин. Почему бы результатам движения от вращения земного шара и энергии материй, из коих он составлен, не комбинироваться с действием луны? Приливы и отливы, течения, ветра, свет, движение свободных частиц земного шара, может быть, даже движение всей его коры и т. д. производят разнообразнейшими способами безпрерывное трение; постоянное и осязательное действие причин на протяжении веков образует значительный результат; ядро земного шара - стеклянная масса; его поверхность покрыта обломками стекла, песками, слюдой; из всех субстанций стекло при трении дает больше всего электричества: почему бы всей массе земного электричества не быть результатом всех трений, происходящих или на поверхности земли или на поверхности ядра? Но можно предположить, что из этой общей причины выведут частную, которая установит между двумя великими феноменами, я хочу сказать, между явлением северного сияния и направлением магнитной стрелки, связь подобную той, наличность которой констатировали между магнетизмом и электричеством, намагничивая стрелку без магнита, посредством одного электричества. Можно признавать или оспаривать эти положения, потому что они существуют лишь в моем разуме. Задача опытов придать им большую основательность и физику надлежит создать опыты, которые установят разницу между феноменами или окончательно их идентифицируют.

34.

Третья группа догадок.

средствами опытов над жидкостями, заряженными возможно большим количеством электрической материи? Еще неизвестно, быстрее ли распускается сахар в наэлектризованной воде. Огонь в печах значительно увеличивает тяжесть некоторых материалов, напр., кальцинированного свинца; если электрический огонь, постоянно применяемый для прожигания этого металла, придавал бы ему еще большую тяжесть, не следовало ли бы тогда провести новую аналогию между электрическим и обыкновенным огнем? Делали попытки узнать, не придает ли этот необыкновенный огонь некоторых целебных свойств лекарствам, не делает ли он субстанцию более сильной, топику более деятельной; но не слишком ли рано оставили эти попытки? Почему бы электричеству не видоизменять образования кристаллов и их свойств? Какое широкое поле для догадок и сколько из них опыт может подтвердить или разрушить {Большая часть таких опытов была сделана и дала результаты, значении которых Дидро едва мог предвидеть.}? (См. следующую статью).

35.

Четвертая группа догадок.

От какой другой причины, как не от электричества, происходит большая часть метеоров, блуждающих огней, падающих звезд, естественный и искусственный фосфор, тлеющие и светящиеся леса?

Почему бы не произвести опытов над этими фосфорическими явлениями, чтобы узнать природу их? Почему не пытаются узнать, не является ли воздух, сам по себе, подобно стеклу, телом электрическим, т. е. телом, которое достаточно потереть, чтобы наэлектризовать? Кто знает, не станет ли воздух, содержащий серную материю, насыщен электричеством больше или меньше, чем чистый воздух? Если привести в быстрое вращательное движение металлический прут в воздухе, то можно открыть, есть ли в воздухе электричество и зарядит ли оно прут. Если во время опыта жечь серу и другия вещества, можно узнать, какие из них увеличивают или уменьшают электрическую энергию воздуха? Может быть, холодный воздух полюсов более восприимчив к электричеству, чем жаркий у экватора, и так как во льду есть электричество, а в воде нет, то кто знает, не следует ли приписать безмерным громадам вечных льдов, нагроможденных у полюсов и, может быт, движущихся по стеклянному ядру, более открытому у полюсов, чем где-либо в другом месте, явления направления магнитной стрелки и появления северного сияния, которые, повидимому, тоже нужно приписать электричеству, как мы уже указывали в нашей второй группе догадок? Наблюдение натолкнулось на одно из самых общих и могущественных сил природы; дело опыта открыть действия их.

36.

Пятая группа догадок.

1. Если струна музыкального инструмента натянута и какая нибудь незначительная препона делит ее на две неравные части так, что не прерывается сообщение вибраций между обеими частями, то, как известно, эта препона вызывает деление большей части струны на вибрирующия доли, такия, что обе части струны составляют унисон, и что каждая из вибрирующих долей большей части заключается между двумя неподвижными точками.

силой ударить по нем, то на всей его длине образовались бы колеблющияся поверхности и узлы {Все это, как и то, что дальше следует, верно.}. Что то же самое было бы со всяким упругим телом, звучащим или незвучащим; что это явление, свойственное, как думают, вибрирующим струнам, имеет место в большей или меньшей степени при всяком ударе; что оно подчиняется общим законам, по которым сообщается движение от одного тела другому; что в телах, подвергшихся сотрясению, есть бесконечно малые колеблющияся части и узлы или неподвижные точки, бесконечно близкия друг к другу; что эти колеблющияся части и эти узлы бывают причиной содрогания, которое мы испытываем, благодаря чувству осязания, в теле после удара, несмотря на то, есть ли еще локальная передача колебаний между точками или она уже прекратилась; что это предположение соответствует природе содрогания, которое идет не от всей тронутой поверхности ко всей чувствующей поверхности, которая трогает, а от бесконечного количества точек, разсеянных но поверхности тронутого тела, безпорядочно вибрирующих между бесконечным количеством неподвижных точек; что, очевидно, в сплошных упругих телах сила инерции, однообразно распределяемая по всей массе, выполняет в данной точке функцию маленькой препоны но отношению к другой; что, предполагая бесконечно малой ударенную часть вибрирующей струны и, следовательно, бесконечно малыми колеблющияся поверхности и узлы бесконечно близкими, мы имеем, в одном направлении и, так сказать, на одной линии, изображение того, что происходит во всех направлениях в твердом теле, ударившемся о другое; что, поскольку дана длина перехваченной части вибрирующей струны, нет никакой причины, которая могла бы умножить на другой части число неподвижных точек; что, поскольку это число остается одинаковым независимо от силы удара, и что поскольку лишь быстрота колебаний варьируется при столкновении тел, постольку содрагание будет более или менее сильным, но что количественное отношение вибрирующих точек к неподвижным точкам будет одно и то же, и что количество материи в этих телах, находящейся в состоянии покоя, будет постоянным независимо от силы удара, плотности тела, сцепления частей. След., геометру ничего больше не остается, как перейти от вибрирующей струны к призме, к шару, к цилиндру, чтобы, сделав здесь вычисления, найти общий закон распределения движения в ударенном теле, закон, от исследования которого были очень далеки до сего времени, потому что не думали даже о существовании самого явления, а, наоборот, предполагали распределение движения однообразным во всей массе, хотя при ударе содрогание обнаружило, путем действия на осязание, существование вибрирующих точек, разсеянных между неподвижными точками; я говорю: при ударе, ибо, вероятно, что в случаях передачи движения, когда удар не имеет места, тело фигурирует в качестве мельчайшей молекулы, и движение сразу распространяется по всей массе. Содрогание не играет роли во всех этих случаях, чем они и отличаются от случая с ударом.

2. На основании принципа разложения сил всегда можно свести к одной силе все силы, действующия на тело. Если количество и направление действующей на тело силы даны и если нужно определить вызываемое ею движение, то оказывается, что тело движется вперед, точно сила прошла чрез центр тяжести, и что, сверх того, оно вращается вокруг центра тяжести, словно бы этот центр был неподвижным и сила действовала вокруг этого центра, как вокруг точки опоры. Следовательно, если две молекулы взаимно притягиваются, оне располагаются одна по отношению к другой сообразно законам их притяжений, сообразно их фигурам etc. Если эта система двух молекул притягивает третью молекулу, которой оне в свою очередь притягиваются, то эти три молекулы взаимно располагаются одна но отношению к другой сообразно законам их притяжений, их фигурам etc. и т. д. относительно др. систем и др. молекул. Все оне образуют систему А, в которой оне, касаясь друг друга или не касаясь, двигаясь или оставаясь в покое, будут сопротивляться силе, которая будет стремиться нарушить их координацию, и будут всегда стремиться либо возстановить себя в первоначальном порядке, если разрушительная сила прекратит свое действие, либо координироваться с законами их притяжений, фигур etc. и с действием разрушительной силы, если она продолжает действовать. Эта система А есть то, что я называю упругим телом. В этом общем и абстрактном смысле планетная система, вселенная есть не что иное, как упругое тело; хаоса не существует, ибо и примитивным свойствам материи присущ порядок.

3. Если представить себе систему А в пустом пространстве, то она будет неразрушима, непоколебима, вечна; если предположить, что части её, разсеянные в необъятном пространстве, подобно свойствам, таким, напр., как притяжение, бесконечно распространяются, ничем нестесняемые в сфере своего {Я сказал тебе, молодой человек, что Тебе возразят, "что я даже мог бы сказать, что они распространяются однообразно. Может быть, прибавят, что непостижимо, как свойство без всякого посредника действует на разстоянии, части материи, что было бы способно вариировать её действие; что Декарт, Ньютон, все древние и современные философы предполагали, что тело, одухотворенное в пустом пространстве малейшим количеством движения, идет в бесконечность, однообразно, по прямой линии; что разстояние само по себе не является, след., ни препятствием, ни проводником; что всякое свойство, действие которого вариируется в прямом или обратном отношении к разстоянию, необходимо приводит к предположению, что существует заполненное пространство, и к атомистической философии; и что допущение пустоты и допущение переменчивости действия причины суть два противоречивых допущения". Если тебе поставят такие трудные вопросы, я посоветую тебе обратиться за ответом к какому-нибудь последователю Ньютона, ибо я, признаюсь, не знаю, как они разрешают эти трудности. (Прим. Дидро)} действия, то эти части, не варьируя своих фигур и одухотворяясь теми же силами, будут заново координироваться так, как оне были координированы, и образуют, в какой-нибудь точке пространства и в какой-нибудь момент времени, упругое тело.

4. Представится иная картина, если предположить систему А находящейся во вселенной; эффекты здесь не менее необходимы, но такое действие причин, какое наблюдается в предыдущем случае, здесь иногда бывает невозможно, и число комбинирующихся причин в общей системе или упругом мировом теле бывает всегда столь велико, что не знаешь, чем были первоначально системы или отдельные упругия тела и чем оне станут. Не утверждая, след., что притяжение конституирует в пространстве твердость и упругость, какими мы видим их. не очевидно ли, что одного этого свойства материи достаточно, чтобы конституировать их в пустоте и дать место разряжению, конденсации и всем зависящим от них явлениям? Почему же не быть первопричине этих явлений в нашей общей системе, где бесконечное множество причин, модифицируя ее, до бесконечности вариировали бы количество этих феноменов в системах или отдельных упругих телах? Таким образом, упругое тело, будучи согнутым, сломается лишь тогда, когда причина, сближающая части тела в одном направлении, заставит их столь сильно уклониться в противоположное, что между ними утратится действие взаимного притяжения; упругое тело, получив удар, лопнет лишь тогда, когда большинство его вибрирующих молекул будет унесено в своем первом колебании от неподвижных молекул, между которыми, оне разсеяны, на такое разстояние, что действие их взаимного притяжения утратится. Если бы сила удара была настолько велика, что все вибрирующия молекулы были бы вынесены за пределы их взаимного притяжения, то тело распалось бы на свои элементы. Но между этой коллизией, самой сильной, какую только может испытать тело, и другой, которая причинила бы лишь самое слабое содрогание, есть еще одна, действительная или мнимая, благодаря которой все элементы тела, отделившись, перестали бы касаться друг друга, не доводя, однако, системы их до разрушения и не прекращая действия координации их.

Предоставим читателю применить те же самые принципы к конденсации, разряжению etc. Сами же отметим еще лишь разницу между передачей движения посредством толчка и передачей движения без толчка. Так как перемещение тела без толчка происходит равномерно всеми частями зараз, каково бы ни было количество сообщаемого таким путем движения, будь оно даже бесконечным, то тело не будет уничтожено; оно останется целым, пока толчек, заставив колебаться некоторые из его частей, находящияся между другими неподвижными, не сообщит волне первых колебаний такой амплитуды, что колеблющияся части не смогут ни вернуться на свое место, ни войти в систематическую координацию.

5. Все предыдущее относится собственно лишь к простым упругим телам или к системам частиц одной и той же материи, одной и той же фигуры, одухотворенных одним и тем же количеством силы и двигающихся сообразно одному и тому же закону притяжения. Но при наличности разнообразий во всех этих свойствах получится бесконечное количество упругих смешанных тел.

Под упругим смешанным телом я подразумеваю систему, составленную из двух или нескольких систем различных материй, различных фигур, оживленных различными количествами силы, может быть, движущихся по различным законам притяжения, частицы которых координированы по общему им всем закону, который можно разсматривать, как продукт их взаимных действий. Если, благодаря некоторым операциям, удастся сделать сложную систему простой, устранив из нея все частицы, по природе своей относящияся к координированной материи, или сделать еще более сложной, введя в нее новую материю, частицы которой координируются с частицами данной системы и изменяют общий им всем закон, то твердость, эластичность, сжимаемость, разжимаемость и другия свойства, зависящия в сложной системе от различной координации частиц, увеличатся или уменьшатся etc. Свинец, которые не отличается ни твердостью, ни упругостью, станет еще менее твердым и еще более эластичным, если расплавить его, т. е. если координировать систему, составленную из молекул свинца, с другой системой, составленной из молекул воздуха, огня etc., которые дают расплавленный свинец.

части одной системы, координируясь с частями другой, упрощают иногда ее, исключая из нея систему других координированных частей, как это случается в известных химических операциях. Притяжений, действующих сообразно различным законам, кажется, недостаточно для этого феномена; трудно допустить наличность свойств отталкивания.

Вот каким образом можно было бы, кажется, выйти из этого затруднения. Пусть будет дана система А, составленная из систем В и С, молекулы которых координированы между собою по какому-нибудь общему им всем закону. Если ввести в сложную систему А другую систему д., то произойдет одно из двух: или частицы системы D координируются с частями системы А, не сопровождаясь толчком, и в таком случае система А будет составлена из систем B, Е, D; или координация частиц системы D с частицами системы А будет сопровождаться толчком. Если толчок будет таким, что тронутые частицы в своем первом колебании не будут вынесены за пределы бесконечно малой сферы их притяжения, то в первый момент произойдет смятение среди бесконечного множества маленьких колебаний. По это смятение тотчас прекратится, частицы координируются и из их координации произойдет система А, составленная из систем B, Е, D. Если части системы И или системы Е или те и другия вместе получат толчок в первый момент координации и будут вынесены за пределы сферы их притяжения частями системы D, оне будут отделены от общей координации навсегда, и система А станет системой, сложенной из систем Вне или из систем С и D, или это будет простая система из одних координированных частиц системы D. Все эти явления будут протекать при таких обстоятельствах, которые еще больше подтвердят эти идеи или, может быть, окончательно подорвут их. Впрочем, я пришел к этому выводу, отправляясь от факта содрогания упругого те Там, где на лицо координация, никогда не будет спонтанейного отделения; оно может быть там, где есть лишь композиция. есть принцип единообразия, даже в гетерогенном целом.

37.

Шестая группа догадок.

чтобы удалить, приблизить, соединить, разделить, смягчить, сжать, сделать твердым, растопить, распустить, ассимилировать, - она подвигается к своей цели едва заметными шагами. Искусство, наоборот, торопится, устает и ослабевает. Природе нужны столетия, чтобы приготовить металлы в грубом виде; искусство берется отделать их в один день. Природе нужны столетия, чтобы образовать драгоценные камни, искусство берется подделать их в один момент. Если бы даже люди владели настоящим средством изготовления продуктов природы, этого было бы недостаточно: нужно было бы еще уметь применять его. Люди ошибаются, если думают, что результат останется тот же, если произведение интенсивности действия на время применения остается одним и тем же. Только лишь применение постепенное, медленное и безпрерывное оказывает трансформирующее действие. Всякое другое применение действует разрушительно. Чего бы только ни извлекли мы из смеси известных субстанций, из которых мы получаем лишь очень несовершенные соединения, если бы мы поступали так, как природа. Мы всегда торопимся овладеть результатом, хотим видеть конец начатого. Отсюда столько безплодных попыток, столько расходов и потерянных трудов, столько работ, на которые наводит природа и за которые искусство никогда не возьмется, потому что успех ему кажется отдаленным. Видя, с какой быстротой сталактиты в пещерах Дарси {Пещеры Дарси - на - Кюре (Ионн) остались знаменитыми. Здесь наши многочисленные скелеты допотопных животных. В то время, когда говорил о них Дидро, только что появилось "Новое описание пещер Дарси в Бургони" г. Морана (1752 г.).} образуются и возобновляются, кто не убедится, что эти пещеры когда нибудь заполнятся и образуют одну огромную сплошную массу? Где тот натуралист, который, размышляя над этим явлением, не догадался бы, что, заставляя воды понемногу просачиваться сквозь землю и скалы и стекаться в обширные водоемы, можно современем образовать искусственные алебастровые, мраморные и из других камней каменоломни, качества которых вариировались бы в зависимости от природы почвы, воды и скал? Но к чему все эти соображения, когда у нас не хватает ни мужества, ни терпения, ни труда, ни затрат, ни времени, ни, в особенности, того античного вкуса к грандиозным предприятиям, о котором свидетельствуют еще столько памятников, стяжавших от нас дань холодного и безплодного изумления?

38.

Седьмая группа догадок.

Сколько раз делали безуспешные попытки превратить наше железо в сталь, которая сравнялась бы со сталью английской и немецкой и которую можно было бы употреблять для изготовления изящных вещей. Я не знаю, к каким приемам при этом прибегали, но мне казалось, что до этого важного открытия дошли путем подражания и усовершенствования одного очень употребительного в железоделательных мастерских приема. Его называют: закалка пачкой. Чтобы закалять пачкой, нужно взять самую нечистую сажу, истолочь ее, растворить мочой, прибавить растертого чесноку, изрезанной туфли и поваренной соли; берется железный ящик, дно его покрывается слоем этой смеси; на этот слой кладут слой различных железных обрезков; на этот последний опять слой смеси и т. д. до тех пор, пока ящик станет полным; закрывают его крышкой и в средину смеси вводят жирную хорошо уколоченную глину, шерсть и лошадиный кал; обкладывают ящик углем; уголь зажигают, раздувают огонь, поддерживают его; наготове имеется сосуд с холодной водою; три-четыре часа спустя после того, как ящик поставили на огонь, вынимают его, открывают, вываливают находящиеся в нем куски железа в холодную воду, которую в это время болтают. Это и есть куски, закаленные пачкой, и если сломать такой кусок, то поверхность его на небольшой глубине окажется из очень твердой стали.

закалке пачкой, подвергали отборное, хорошо выработанное и разрезанное на тонкие листы железо, напр., листовое железо, или разрезанное очень тонкими прутьями, и, по выходе из печи, бросали его в бассейн с приготовленной для такой операции водой, оно превратилось бы в сталь? Особенно, если бы выполнение первых таких опытов поручили бы людям, издавна привыкшим иметь дело с железом, знающим его качества и его недостатки, которые не преминули бы упростить методы и найти материалы, более пригодные для данной операции.

39.

Достаточно ли того, что сообщается в публичных лекциях по опытной физике, чтобы способствовать развитию этого рода философского влечения? Я думаю, что недостаточно. Наши кропатели курсов по физике походят немного на человека, который вообразил, что он задал грандиозный пир, потому что у него за столом было много людей. Следовало бы стремиться, главным образом, к тому, чтобы возбудить аппетит: тогда многие, увлеченные желанием удовлетворить его, перешли бы из положения учеников в положение любителей, чтобы затем отдаться профессии философов. На пути общественного деятеля нет таких, столь неблагоприятных прогрессу знания условий! В физике приходится открывать и вещь и средство. Как велики, но моему мнению, люди, впервые открывшие новое исчисление! и как они мизерны, делая тайну из своего открытия? Если бы Ньютон не замедлил заговорить о своем открытии, как требовал того интерес его имени и истины, Лейбниц не разделял бы с ним славы этого открытия {Намек на спор о приоритете на открытие дифференциального исчисления.}. Немец изобрел инструмент, между тем как англичанин доставлял себе удовольствие изумлять ученых неожиданным применением, которое он делал из него. В математике, в физике необходимо прежде всего показать, что имеешь в своем распоряжении средство, которое может привести к успеху, и засвидетельствовать пред обществом свои права на него.

40.

Впрочем, недостаточно показать, нужно еще показывать ясно и все без утайки. Есть некоторая туманность в произведениях ученых, которую я назвал бы аффектацией великих мастеров.

Они любят застилать природу от глаз народа покровом. Если бы я не питал должного уважения к славным именам, я сказал бы, что такого рода туманность преобладает в некоторых трудах Сталя и в "Математических принципах" Ньютона. Достаточно прослушать эти книги, чтобы оценить их по достоинству; стоило бы только их авторам одного месяца труда, чтобы сделать их понятными; этот месяц сберег бы три года труда и усилий у тысячи умов. Вот вам почти три тысячи лет потерянных напрасно.

умам? Сказав это, они лишь покажут, что они не знают того, что может сделать хороший метод и продолжительный навык.

Если кому и позволительно оставаться туманными, то только - осмелюсь сказать - метафизикам в собственном смысле слова. В глубоких абстракциях мерцают лишь слабые проблески света. Процесс обобщения стремится совлечь с концепций все то, что есть в них осязательного. По мере того, как он подвигается вперед, телесные призраки разсеиваются, понятия понемногу удаляются из области воображения в область разума, и идеи становятся чисто интеллектуальными. Тогда спекулятиный философ походит на человека, глядящого с вершины гор, теряющейся в облаках: равнина со всем своим миром исчезла пред ним, и ему остается лишь созерцание своих мыслей и сознание высоты, на которую он взобрался, и куда, может быть, не всякому дано за ним последовать.

41.

Не достаточно ли у природы своих покровов, чтобы умножать их еще покровом туманности, не достаточно ли трудностей искусства? Откройте книгу Франклина {Дидро говорит здесь о книге Франклина под заглавием "Опыты и наблюдения над электричеством".}, перелистайте книги химиков, и вы увидите, сколько внимания, воображения, проницательности и рессурсов требует опыт; прочтите их внимательно, потому что из них вы узнаете - если только это возможно узнать - на сколько ладов можно проделать каждый опыт. Если, за недостатком таланта, вы нуждаетесь в указаниях по части технических приемов, держите пред глазами таблицу познанных до настоящого времени в материи свойств; приглядите среди них те, которые могут подойти к субстанции, подвергаемой вами исследованию; убедитесь в наличности их; затем старайтесь узнать количество их; это количество почти всегда будет измеряться инструментом там, где однообразное применение одной какой-нибудь части аналогичной субстанции может происходить, без перерыва и без остатка, до полного истощения свойства. Что же касается до существования, то оно будет констатироваться лишь с помощью приемов, которых нельзя не предугадать.

своих усилий, или вследствие хорошо испытанной невозможности открыть что-нибудь, или вследствие тайной зависти к открытиям других, непроизвольной грусти, которую они от этого испытают, - то они хорошо сделают, если оставят науку, которою они занимались без пользы для нея и для себя без славы.

42.

Когда в голове создалась одна из таких систем которая требует проверки на опыте, не следует ни упорно настаивать на ней ни легкомысленно оставлять ее. Иногда считают свои догадки ложными, не приняв никаких соответствующих мер к тому, чтобы сделать их истинными. Упорство в данном случае влечет за собой даже меньше неудобства, чем противоположная крайность. Может случиться, что, усиленно прибегая к опытам, найдешь что-нибудь лучшее, если не найдешь того, что ищешь. Никогда не будет потерянным время, употребленное на исследование природы.

Для мыслей абсолютно нелепых достаточно только одного первого опыта. Следует несколько больше обращать внимания на те, которые более правдоподобны и манят важным открытием, и отказываться от них лишь тогда, когда истощены все средства. Кажется, нет необходимости делать наставления на этот счет. Естественно, что исследованиям предаются в меру интереса к ним.

43.

Так как системы, о которых здесь идет речь, опираются лишь на неопределенные идеи, отдаленные догадки, обманчивые аналогии и даже - это то же нужно сказать - на химеры, которые разгоряченный ум легко принимает за обоснованное положение, то не следует ни одну из них оставлять без предварительного разсмотрения от противного. тот или иной ожидаемый феномен.

Нужно разсматривать вещи главным образом с двух диаметрально противоположных точек зрения. Так, во второй группе наших фантастических догадок, покрыв экватор наэлектризованного земного шара и открыв полюсы, нужно будет потом покрыть полюсы и оставить экватор открытым, а так как важно установить возможно большее сходство между экспериментальным земным шаром и естественным, то выбор материи, которой будут покрыты полюсы, будет не безразличным. Может быть, пришлось бы взять массу какой-нибудь жидкости, что вполне допустимо на практике и что на опыте может дать какой-нибудь новый необыкновенный феномен, отличный от того, который предполагалось получить.

44.

Опыты должны повторяться для исследования деталей явления и для познания границ опыта. Нужно подвергать опытам различные предметы, усложнять их, комбинировать всевозможными способами. Поскольку опыты остаются раздробленными, изолированными, без связи, невозстановляемыми, постольку следует считать доказанным, благодаря этой самой невозстановляемости, что остается еще кое-что сделать. Таким образом, нужно отдаться исключительно предмету опыта и, так сказать, тормошить его до тех пор, пока не получится такое сцепление явлений, что, вслед за одним из них, появляются такия же и другия; поработаем сначала над разложением явлений, а потом будем думать над разложением причин. Но только умножение явлений приводит к их разложению. Главное искусство в пользовании приемами, к которым прибегают для того, чтобы извлечь из причины все, что она может дать, заключается в том, чтобы отличать те из них, от которых мы в праве ожидать появление нового феномена, от тех, которые создадут лишь мнимый феномен. Заниматься без конца этими метаморфозами, значит - сильно утомляться и нисколько не подвигаться вперед. Всякий опыт, не распространяющий закона на какой-нибудь новый случай, или не ограничивающий его каким-нибудь исключением, не имеет никакого значения. Кратчайший способ узнать ценность своего опыта, это - сделать его предыдущим членом энтимемы и разсмотреть вторую посылку. Если получается точно такой же результат, какой уже был однажды извлечен из другого опыта, это значит ничего нового не открыто, - подтвердилось лишь открытое раньше. Не много больших книг по опытной физике, которые это простое правило не свело бы, по их значению, к нескольким страницам, а огромное число маленьких оно свело бы к нулю.

45.

Как в математике, при разсмотрении свойств кривой, убеждаешься, что они являются в сущности одним и тем же свойством, представленным в различных видах, так и в природе, когда опытная физика сделает больший прогресс, придется признать, что все явления: тяжесть, упругость, притяжение, магнетизм, электричество не что иное, как различные проявления одного и того же свойства. Но между известными феноменами, относящимися к одной из этих причин, сколько еще предстоит найти промежуточных феноменов, чтобы образовать звенья, заполнить пустоту между ними и показать их идентичность? Этого теперь еще нельзя определить. Может быть, существует центральный феномен, который бросает свет не только на имеющиеся в наличности, но и на все те, которые будут со временем открыты, который, может быть, соединит их всей образует целую систему. Но пока, за недостатком такого центра всеобщого соотношения, они пребудут изолированными; все открытия опытной физики будут лишь способствовать их сближению, становясь между ними посредниками, но никогда не соединяя их, а когда этим открытиям удастся соединить их, тогда образуется безпрерывный замкнутый круг феноменов, в котором нельзя будет распознать, где находится первый феномен и где - последний.

Такой особенный случай, когда опытная физика, благодаря своим работам, образовала бы лабиринт, в котором рациональная физика крутилась бы безустанно, сбитая с толку и потерянная, не невозможен в природе; но он не возможен в математике. В математике, с помощью синтеза или анализа, всегда возможно найти промежуточные предложения, которые отделяют основное свойство кривой от её самого отдаленного свойства.

46.

для философа, в особенности, когда он предчувствует, что природа ему навязывает их, а сама ускользает от его взоров каким-то необыкновенным и сокровенным образом. Такой затруднительный случай имеет место всякий раз, когда феномен является результатом многих содействующих или противодействующих причин. Если оне содействуют, количественная сторона феномена оказывается слишком великой для конструируемой гипотезы; если оне противодействуют, эта количественная сторона является слишком малой, а иногда она и совсем сводится к нулю, и феномен исчезает, так что не знаешь, чему приписать это капризное молчание природы. Приходится ли отнести это на счет разума? Но в этой области работает наиболее развитой разум.

Нужно работать над разъединением причин, нужно отделить результат от действий и очень сложный феномен свести к простому, или, по крайней мере, обнаружить с помощью какого-нибудь нового опыта сложность причин, их содействие или противодействие, - операция часто трудная, иногда невозможная. Тогда система колеблется, философы делятся на группы: одни остаются приверженцами её, другие введены в соблазн опытом, который, повидимому, противоречит ей, и возникают споры, которые длятся до тех пор, пока проницательность или случай, который никогда не остается в покое и более плодовит, чем проницательность, не уничтожит противоречия и не укрепит признания за идеями, которые уже были почти отброшены.

47.

Нужно предоставить опыту свободу; показывать опыт со стороны, которая доказывает, и заволакивать другия его стороны, которые противоречат данному положению, это значит держать его в плену. Когда справляешься с опытом, неудобство заключается не в том, чтобы иметь идеи, а в том, чтобы но ослепляться ими. Бываешь строгим в исследовании лишь тогда, когда результат притоворечит системе. Тогда ничто не упускается из виду, что может способствовать феномену изменить свой вид или природе - свой язык. В противном случае наблюдатель снисходителен; он скользит по поверхности фактов и почти не думает делать возражений природе; он верит ей с первого слова, не подозревает никаких экивоков с её стороны. По адресу такого изследователя можно сделать след. замечание:

"Твоя профессия допрашивать природу, а ты заставляешь ее лгать или боишься заставить ее объясниться".

48.

Чем быстрее идешь по неверному пути, тем больше блуждаешь. Как вернуться обратно, когда прошел большое разстояние? Слабость сил не позволяет этого; тщеславие противится этому незаметно для тебя самого; упорная привязанность к принципам обволакивает все окружающее обаянием, искажающим предметы. Уж ты не видишь их такими, какие они в действительности. Вместо того, чтобы изменить свои представления о существах, принимаешься, повидимому, видоизменять существа сообразно своим представлениям.

с четырьмя ногами. Напрасно верховный разум, которым он одарен, вопит против наименования его животным и организация его противится наименованию его четвероногим; напрасно природа повернула его взоры к небу предубеждение системы клонит его тело к земле. Разум, согласно его системе, не что иное, как более совершенный инстинкт; система серьезно верит, что только по недостатку навыка человек теряет способность пользоваться ногами, когда он намеревается превратить свои руки в две ноги.

49.

Человек, говорит Линней, не камень, не растение, след., он животное. У него не одна нога, след. это не червь. Это не насекомое, так как у него нет усиков. У него нет плавников, след., он не рыба. Не птица, потому что у него нет перьев. Что же такое человек? У него рот четвероногого, четыре ноги: две передния служат ему для того, что прикасаться, две задния для ходьбы. След. это - четвероногое животное.

"Правда", продолжает методист; "благодаря своим естественно - историческим принципам, я никогда не умел отличить человека от обезьяны, ибо есть обезьяны, у которых меньше шерсти, чем у некоторых людей; эти обезьяны ходят на двух ногах, пользуются своими руками и ногами, как люди. Речь же для меня не имеет решающого значения; согласно со своим методом я допускаю только признаки, проистекающие от числа, от фигуры, от пропорции и положения".

"След., у вас плохой метод", говорит логика.

"След., человек - животное о четырех ногах", говорит натуралист.

50.

доставит много мук нашим философам. Предмет произведения - грандиознейший, каким только может задаться человеческий ум, - универсальная система природы.

Автор начинает кратким изложением мнений своих предшественников и указывает на недостаточность их принципов для общого развития феноменов. Одни искали лишь пространство и движение. Другие думали, что к пространству нужно прибавить и инерцию. Наблюдение над небесными телами, или общее, физика больших тел указывает на необходимость существования силы, благодаря которой все части, согласно известному закону, стремятся или тяготеют друг к другу, и допускает притяжение, прямо пропорциональное массе и обратно пропорциональное квадрату разстояния. Простейшия химическия операции или элементарная физика малых тел заставили прибегнуть к которое следует другим законам, а невозможность объяснить образование растения или животного с помощью притяжения, инерции, подвижности, непроницаемости, движения, материи или пространства привели философа Баумана к допущению еще других свойств в природе,

Недовольный "natures plastiques", которым поручалось совершать все чудеса природы без материи и без разума; которые действуют непонятным образом на материю; одновременностью творения и формации субстанций, которые, содержась одна в другой, развиваются во времени в силу непрерывности первого чуда, и непреднаме которое есть не что иное, как цепь чудес, повторяющихся в каждый момент времени, он думает, что все эти системы, философски мало обоснованные, не имели бы места, если бы нас не останавливал неосновательный страх приписывать очень известные модификации существу, сущность которого, правда нам неизвестная, именно, м. б., вследствие этого и вопреки нашему, предразсудку, весьма совместима с этими модификациями.

Но что это за существо? что это за модификации? Отвечу ли я? Несомненно, говорит д-р Бауман.

Существо это телесное. Модификации суть желание, отвращение, память и разум, чувствующей души, и присутствие которых, в соответствующих формах и величине, д-р Бауман допускает как в мельчайшей частице материи, так и в величайшем животном.

Если бы было опасно, говорит он, признать некоторую степень разумности у молекул материи, то эта опасность была бы одинаково велика, как в том случае, когда мы предполагаем одаренной разумом песчинку, так и в том случае, когда мы наделяем им слона и обезьяну. Тут философ-академик из Эрлангена напрягает последния усилия, чтобы отклонить от себя всякое подозрение в атеизме, и, очевидно, поддерживает с таким рвением свою гипотезу только потому, что она, как ему кажется, удовлетворительно объясняет труднейшие феномены, хотя выводом из нея является материализм. Нужно читать его произведение, чтобы научиться примирять самые смелые философския идеи с глубочайшим уважением к религии.

Бог создал мир, говорит д-р Бауман, и нам надлежит, если это возможно, найти законы, с помощью которых он хотел сохранить его, и средства, назначенные им для воспроизведения индивидов. Пред нами свободное поле в этом отношении; мы можем предложить свои идеи, и вот главные основные идеи доктора.

видов и сходство с родителями.

Может случиться, что семянная жидкость изобилует некоторыми элементами или лишена их, что эти элементы не могут соединиться по забывчивости, или совершаются своеобразные соединения сверхкомплектных элементов, - отсюда - или невозможность зарождения или всевозможные уродливые зарождения.

Некоторые элементы но необходимости усвояют себе способность постоянно соединяться с удивительной легкостью одним и тем же образом, - отсюда - при условии, если они различные - вариирующееся до бесконечности образование микроскопических животных; отсюда - если они похожи друг на друга - полипы, которых можно сравнить с гроздью бесконечно малых пчел, которые, имея живое воспоминание лишь об одном положении, сцепились и остались сцепившимися в одном этом положении, с которым оне лучше всего освоились.

Когда впечатление от настоящого положения поколеблет или погасит воспоминание о прошлом положении, так что явится безучастное отношение ко всякому положению, тогда имеет место безплодие, - отсюда безплодие мулов.

Кто помешает элементарным, разумным и одаренным чувствительностью частям бесконечно уклоняться от порядка, конституирующого вид? отсюда бесконечное множество видов животных, исходящих от первого животного; бесконечное количество существ, отпрысков первого существа; отсюда - наличность одного акта в природе.

Нисколько, говорит доктор Бауман. Эти свойства составляют их сущность.

Что же отсюда произойдет? Вот что.

Из этих перцепций собранных и скомбинированных элементов возникнет единая перцепция, пропорциональная массе и диспозиции, и эта система перцепций, где каждый элемент потеряет память о своем я и будет содействовать образованию сознания целого, "Omnes elementorum perceptions conspirare, et in unam fortiorem et magis perfectam perceptionem coalesces videntur. Haec forte ad unam quamque ex aliîs perceptionibus se habet in eademratione qua corpus organisatum ad elementum. Elementum quodvis, post suam cumaliis copulationem, cum suam perceptionem illarum perceptionibus confudit, et sui conscientiam perdidit, primi elementorum status memoria nulla superest, et nostra nobis origo omnino abdita manet".

Вот здесь-то мы и поражены тем, что автор или не заметил поразительных выводов из своей гипотезы или, заметив их, не разстался с нею. Теперь следует применить нам свой метод к разсмотрению его принципов.

Итак, я спрошу его: образует ли вселенная, или совокупность всех чувствующих и мыслящих молекул, нечто целое, или нет.

что вселенная - целое, где среди элементов господствует не меньший порядок, чем среди частиц их, реально различимых или только воспринимаемых умом, или среди элементов в животном, тогда придется признать, что, вследствие такого всемирного сцепления, у мира, подобного громадному животному, имеется душа, что раз мир может быть бесконечным, душа мира - я не говорю: является, по может быть бесконечной системой перцепций, и что мир может быть Богам.

Пусть он, сколько угодно, протестует против этих выводов, они не перестанут быть от того верными, и какой бы свет ни бросили в глубины природы эти возвышенные идеи, оне не станут от этого менее ужасными. Стоило только обобщить их, чтобы заметить это..

Акт обобщения имеет такое же значение для гипотез метафизики, какое повторные наблюдения и опыты для догадок физики. Если догадки правдоподобны, то чем больше делается опытов, тем больше подтверждаются догадки. Если гипотезы верны, то чем шире делаются выводы, тем больше истин обнимают гипотезы, тем большую силу и вероятность оне приобретают. Наоборот, если догадки и гипотезы шатки и плохо обоснованы, то может открыться какой-нибудь факт или отыскаться какая-нибудь истина, против которых оне не устоят.

Гипотеза доктора Баумана развернет, если угодно, самую непостижимую тайну природы, образование животных или, общее, образование всех организованных тел; всемирная совокупность феноменов и существование Бога, будут для нея камнем преткновения. Но хотя мы отвергли идеи доктора из Эрлангена, мы очень плохо поняли бы степень недоступности феноменов, разъяснением которых он задался, плодотворность его гипотезы, неожиданные выводы, которые можно из нея сделать, заслугу создания новых догадок о предмете, которым занимались первые люди во все века, и трудность с успехом оспаривать свои, если бы мы не смотрели на них, как на продукт глубокого размышления, как на отважное предприятие в области универсальной системы природы и на попытку великого философа.

51.

Об импулесе

Если бы доктор Бауман поставил свою систему в тесные границы и применил бы идеи её лишь к образованию животных, не распространяя их в природу души, откуда., - как мне, думаю я, удалось показать, - можно их перенести на существование Бога, он не бросился бы в соблазнительные объятия одного из самых соблазнительных видов материализма, приписывая органическим молекулам желание, отвращение, чувство и мысль. Надо было бы удовольствоваться допущением у них чувствительности в тысячу раз меньшей той, которою Всемогущий наделил самых близких к мертвой природе животных.

Благодаря такой скрытой чувствительности и разнице в конфигурациях, для всякой органической молекулы существовало бы лишь одно, самое удобное из всех, положение, к которому она безпрестанно стремилась бы с автоматическим безпокойством, подобно животным, ворочающимся во сне, когда приостанавливается деятельность почти всех их способностей, ворочающимся до тех пор, пока они не найдут положения, наиболее удобного для покоя. Этого одного принципа достаточно было бы для объяснения, самым простым способом и без всяких опасных выводов, феноменов, объяснением которых он задался, и тех безчисленных чудес, которые так изумляют всех наших наблюдателей над насекомыми, и он определил бы животное вообще, как систему различных органических молекул, которые, под влиянием импульса ощущения, подобного тупому и неотчетливому осязанию, и данного им тем, кто создал всю вообще материю, комбинируются до теетит самое подходящее для её фигуры и для её покоя место.

52.

Инструменты и меры.

Мы наблюдали вт другом месте, что, поскольку чувства являются источником всех наших познаний, постольку очень важно знать, до какой степени мы можем разсчитывать на их свидетельство. Прибавим здесь, что разсмотрение дополнения наших чувств, или инструментов, не менее необходимо. С каждым новым применением опыта возникает новый источник долгих, тяжелых и трудных наблюдений. Имеется, кажется, одно средство сократить труд: это - закрыть доступ, так сказать, щепетильности рациональной философии (ибо у нея имеется таковая) доступ до нашего слуха и отчетливо познать, до какой степени необходима точность мер при измерении количеств.

Сколько в измерение потеряно ловкости, труда и времени, которые были бы употреблены на открытия!

53.

к большему, подвергать разсмотрению все физическия свойства данных субстанций.

Физик никогда не будет иметь успеха, если будет пренебрегать этим, а когда он примет все меры, сколько еще раз ему случится натолкнуться на какое-нибудь маленькое препятствие, которого он не предвидел или которым он пренебрег, но которое заградит от него природу и понудит его бросить работу, которую он считал закопченной?

54.

О выборе предметов.

Так как разум не может всего понять, воображение не может все предвидеть, чувство не в состоянии все подметить, а память - все удержать; так как великие люди родятся чрез длинные промежутки времени, а прогресс научных знаний так часто задерживается революциями, что целые века научной деятельности тратятся на то, чтобы снова приобрести знания протекших столетий, - то делать наблюдения без всякого разбора над всем, что представляет природа, значит не исполнять своей обязанности пред человеческим родом. Люди, выделяющиеся своими талантами, должны тратить свое время так, как этого требует уважение к самим себе и к потомству. Что подумало бы о нас потомство, если бы мы ничего но оставили ему, кроме полной инсектологии да обширной истории микроскопических животных? Для великих умов - великие предметы, для мелких - мелкие. Последним лучше чем-нибудь заниматься, чем ничего не делать.

55.

Так как недостаточно желать какой-нибудь вещи, но надо также мириться со всем, что почти нераздельно связано с желаемой вещью, то человеку, который решит отдаться изучению философии, придется столкнуться не только с физическими препятствиями, свойственными природе его предмета, но и со множеством препятствий морального свойства, которые должны представиться ему, как до него они представлялись всем философам. Когда же ему случится встретиться с препятствием или быть плохо понятым, оклеветанным, скомпрометированным, поносимым, пусть он скажет самому себе:

"Разве только в мое время и только мне приходится встречать людей невежественных и злобных, души, снедаемые завистью, существа, омраченные суевериями?"

Если он вздумает иногда жаловаться на своих сограждан, пусть он скажет так:

"Я жалуюсь на своих сограждан, но если бы было возможно спросить их всех и задать каждому из них вопрос: кем хотел бы он быть, автором ли "Nouvelles Ecclésiastiques {Появлялись с 1728 по 1803 г., были основаны аббатом Ф. Бушэ. Были у них и другие редакторы, так же забытые, как и основатель их.}" или Монтескье, автором ли "Lettrés Américaines {Les Lettres à un Aineriquain (sic) sur l'Histoire naturelle de М. de Buffon et sur les Observations microscopiques de М. Needham принадлежат аббату Линьяк. Они появились в 1751 г. в Гамбурге в 5 т. Аббат находит, что ученые, которых он критикует, злоупотребляют "возмутительными парадоксами", и, довольный своей ролью, он заканчивает так: "Пожалеем этих господ и не будем завидовать их столь плодовитому воображению".}" или Бюффоном, - то найдется ли хоть один из них, мало-мальски разсудительный человек, который будет колебаться в выборе? Я же уверен, что наступит время, когда я получу одобрение, которое я стал бы высоко ценить, если бы я был достаточно счастлив заслужить его".

во время работы и отдыха, - какая у вас цель? чего ждете вы от своего остервенения? когда вы обезкуражите славных авторов и прекрасные таланты, которые еще остаются у нации, что вы дадите ей взамен их? какими удивительными произведениями возместите вы роду человеческому утрату тех, которые у него были бы?... Наперекор вам имена Дюкло, Д'Аламберов и Руссо, Вольтеров, Мопертюи и Монтескье, Бюффонов и Добантонов будут в по чете у нас и унаших внуков, а если кто-нибудь вспомнит когда-нибудь ваши имена, то он скажет;

"Они были преследователями великих людей своего времени, и если мы имеем предисловие к "Энциклопедии", "Историю века Людовика XIV", "Дух Законов" и "Историю природы", то, к счастью, не во власти этих людей было лишить нас этого".

56.

О причинах.

1. Если положиться только на тщетные догадки философии и на слабый свет нашего разума, то можно подумать, что у цепи причин не было начала и у цепи следствий не будет конца. Предположите, что какая-нибудь молекула перемещена; она. переместилась не сама-по себе; имеется какая-нибудь причина её перемещения, у этой причины - другая и т. д., так что нельзя найти границ для причин в каждый предшествующий момент времени. Возьмите перемещенную молекулу; перемещение молекулы вызовет определенное следствие, за этим последним наступит другое и т. д., так что нельзя найти в каждый последующий момент времени естественных границ для следствий.

Ум, ошеломленный бесконечным рядом самых слабых причин и самых незначительных следствий, откажется от этого предположения и от некоторых других того же рода, только благодаря предразсудку, согласно которому нет ничего за пределами наших чувств и все прекращается там, где мы больше ничего не видим; по одно из главных отличий наблюдателя природы и её истолкователя заключается в том, что последний отправляется от той точки, где чувства и инструменты покидают первого; на основание того, что есть, он строит догадку о том, что еще должно быть; из порядка вещей он выводит общия и абстрактные заключения, которые имеют в его глазах очевидность осязаемых и важных истин; он поднимается даже до сущности порядка; он видит, что для него недостаточно сосуществования чувствующого и мыслящого существа с какой-нибудь цепью причин и следствий, чтобы вынести о них абсолютный приговор; он останавливается здесь; сделай еще один шаг, и он вышел бы за пределы природы.

О конечных причинах.

Кто мы, чтобы быть в состоянии объяснить судьбы природы? Разве мы не замечаем, что почти всегда мы прославляем её мудрость за счет её могущества?

Такой способ объяснения природы неудовлетворителен даже в естественной теологии. Придерживаться его значит на место творения Бога ставить догадку человека, важнейшую из теологических истин связывать с судьбой гипотезы. Но достаточно самого простого феномена, чтобы показать, насколько исследование этих причин противоречив истинному знанию.

животному. Что дает мне такое определение? Что я могу думать о предполагаемом назначении этой жидкости и других физиологических идеях, возникающих в связи с ним, когда я знаю, что бывали мужчины, у которых из грудей появлялось молоко; что анастомоз надбрюшных и грудных артерий доказывает, что молоко производит вздутие горла, которое появляется иногда даже у девушек при приближении месячных очищений; что нет почти ни одной девушки, которая не сделалась бы кормилицей, если бы она позволила сосать себе грудь, и что у меня имеется в виду одна такая маленькая самка, для которой не нашлось подходящого самца, которая не была покрыта, не была беременной, и у которой все-таки груди были так наполнены молоком, что приходилось прибегать к обычным средствам для облегчения их?

Не смешно ли слышать анатомистов, серьезно приписывающих стыдливости природы прикрытие, которое она набрасывает на некоторые части нашего тела, где нет ничего неприличного, что нужно было бы закрывать? Цель, которую приписывают этому прикрытию другие анатомисты, делает немного меньше чести стыдливости природы, но она не делает больше чести проницательности анатомистов.

Физик, профессия которого заключается в том, чтобы изследовать, а не в том, чтобы созидать, откажется от вопроса: почему, и займется лишь вопросом: исходит из наблюдений над существами, почему - из нашего разума; почему поборниками конечных причин? Вместо того, чтобы разделять восторженное удивление пророка и восклицать при виде безчисленных звезд, освещающих ночью небеса, "Caeli enarrant gloriam Bei" (Пс. Дав., XVIII), они увлеклись суеверием своих догадок. Вместе того, чтобы боготворить Всемогущого в самых творениях природы, они стали падать ниц пред призраками своего воображения. Если кто нибудь, повинуясь голосу предразсудка, усомнится в основательности моего упрека, я предложу ему сравнить трактат Галиена о пользовании различными частями человеческого тела, с физиологией Бёртава, а физиологию Бёртава с физиологией Галлера; я приглашаю потомство сравнить заключающиеся в произведении Галлера систематические и преходящие взгляды с тем, чем физиология сделается в грядущие века. Человек ради своих узких целей превозносит Превечного, а Превечный, слушая его с высоты своего трона и преследуя свою цель, принимает его нелепые похвалы и смеется над его тщеславием.

О некоторых предразсудках.

Ни в явлениях природы, ни в условиях нашей жизни нет ничего такого, что, как преднамеренно разставленная сеть, препятствовало бы нашим стремлениям. Я имею при этом в виду большую часть тех общепринятых аксиом, возникновение которых обыкновенно приписывается здравому смыслу народа. Напр., говорить: ничто не ново под луной, и это верно для того, кто ограничивается поверхностными наблюдениями. Но какое значение имеет эта сентенция для философа, ежедневно занятого размышлением над тончайшими различиями? Что должен был подумать об этом тот, кто утверждал, что на целом дереве не найдется, м. б., двух листьев, окрашенных в один и тот же зеленый цвет? Что подумал бы об этом тот, кто размышляя над множеством известных причин, которые должны способствовать появлению точно определенного оттенка цвета, утверждал, - не думая преувеличивать мнения Лейбница, - что следует считать доказанным, вследствие различия в расположении точек пространства, где находятся тела, в связи с чудовищным числом других причин, что никогда, м. б., не существовало и никогда, м. б., не будет существовать двух травинок, окрашенных абсолютно в один и тот же зеленый цвет? Если существа постепенно проходят чрез неуловимые стадии изменений, то время, которое не останавливается, должно в конце концов установить громадную разницу между формами, существовавшими в давнопрошедшия эпохи, ныне существующими и теми, которые будут существовать в грядущие века. Так. обр., nil sub sole novum - предразсудок, основанный на слабости наших органов, на несовершенстве наших инструментов и непродолжительности нашей жизни. В морали говорят: quot capita, tot sensus, но верно противоположное:голов много, а ум - явление редкое. В литературе говорят: не следует спорит о вкусах. - неверно. Философ не оставите без строгого разсмотрения всех этих аксиом народной мудрости.

Вопросы.

Есть только один возможный способ быть гомогенным. Есть бесконечное множество всевозможных способов быть гетерогенным. Мне точно также кажется невозможным, чтобы все творения природы были произведены из совершению гомогенной материи; мне кажется, что было бы невозможно представить их все одного и того же цвета. Все же мне думается, что разнообразие феноменов не может быть результатом какой-нибудь гетерогенности. Поэтому я называю элементами различные гетерогенные материи, необходимые для создания всех феноменов природы, и общий актуальный результат или общие последовательные результаты комбинации элементов. В элементах должно быть существенное различие; без этого условия все могло бы родиться от гомогенности, потому что все могло бы вернуться к ней. Существует, существовала, или будет существовать естественная или искусственная комбинация, в которой элемент доводится, был или будет доведен до самой крайней степени деления. Молекула элемента, находящагося в таком состоянии крайней степени деления, неделима, абсолютно неделима, так как дальнейшее деление её, выходя за пределы законов природы и сил искусства, может быть представлено лишь умом.

Так как состояние крайней степени деления в природе или на опыте, по всей видимости, бывает различное для по существу гетерогенных материй, то отсюда следует, что существуют молекулы существенно различные в массе и абсолютно неделимые индивидуально

Сколько материй абсолютно гетерогенных или элементарных? Мы не знаем этого.

Какие существенные различия в материях, которые мы разсматриваем абсолютно гетерогенными или элементарными? Мы не знаем этого?

К комбинациям искусственным я присоединяю комбинации природы, потому что среди бесконечного множества фактов, неизвестных нам, и которые мы никогда не будем знать, есть еще один скрытый от нас, а именно: не доводится ли, не было ли или не будет ли доведено деление элементарной материи в искусственных операциях дальше, чем оно доводится, было или будет доведено в природе, предоставленной самой себе. И из первого следующого ниже вопроса будет видно, почему я ввел в некоторые мои проблемы понятия прошлого, настоящого и будущого и почему я включил идею последовательности в данное мною определение природы.

1. Если не существует взаимной связи между феноменами, то нет места для философии. С др. стороны, можно допустить, что состояние каждого из этих феноменов может быть преходящим и при наличности связи между ними.

Но если состояние существ подвержено безпрерывному колебанию, если природа находится еще за работой, то, вопреки цепи, связующей феномены, нет места для философии. И все наше знание природы становится тогда столь же преходящим, как слова; то, что мы принимаем за историю природы, является не больше, как очень неполной историей одного момента. Поэтому я спрашиваю, всегда ли были и будут металлы такими, какие они теперь; всегда ли были и будут растения такими, какие они теперь; всегда ли были и будут животные такими, какие они теперь {"Каждое поднятие цепи этих гор, относительную древность которых мы можем определить, обозначалось разрушением прежних видов и появлением новых ограпизаций". Гумбольдт "Космос".

После глубокого размышления над известными феноменами появляется у вас сомнение, которое вам, о скептики, может быть, простится, - сомнение, что мир не был создан, по что он остается таким, каким был и будет.

2. Не то же ли самое происходит с целыми видами, что в царстве животном и растительном с отдельным индивидом, который сначала, так сказать, увеличивается, растет, крепнет, потом разрушается и гибнет?

Если бы вера не научила нас тому, что животные вышли из рук Творца такими, какими мы видим их; если бы было позволено иметь малейшее сомнение на счет их начала и конца, то не может ли философ, предоставленный собственным догадкам, предположить, что все живое имеет от вечности особенные, разсеянные и смешанные в массе материи элементы; что эти элементы случайно соединились, потому что было возможно такое соединение; что сформировавшийся из этих элементов эмбрион прошел чрез бесконечные стадии развития и организации; что он последовательно прошел стадии движения, ощущения, идей, мысли, размышления, сознания, чувств, страстей, знаков, жестов, звуков, членораздельных звуков, языка, законов, наук и искусств; что протекли миллионы лет между каждой из этих стадий развития; что ему, может быть, предстоит пройти еще другия стадии развития и организации, нам неизвестные; что он был или будет в состоянии стационарном; что он удаляется или удалится от этого состояния, благодаря вечному разрушению, во время которого его способности покинут его; что он навсегда исчезнет из природы или скорее будет существовать в ней под иной формой и с другими способностями, отличными от тех, которые наблюдаются в нем в данный момент времени?

Религия избавляет нас от большого труда и от многих заблуждений. Если бы она не просветила нас на счет начала мира и универсальной системы существ, сколько различных гипотез нам пришлось бы принять за секрет природы?

почему что-либо существует? - самый затруднительный, какой только может представить себе философия; только откровение отвечает на него.

3. Если бросить взгляд на животных и на грубую землю, которую они тончат ногами; на органических молекул и на жидкость, в которой оне двигаются; на микроскопических насекомых и на материю, которая производит и окружает их, то станет очевидным, что материя вообще делится на мертвую и живую. Но как может быть, что существует не одна материя: или живая или мертвая? Живая материя всегда ли остается живой? И мертвая материя всегда ли и действительно ли остается мертвой? Разве живая материя по умирает? Разве мертвая материя никогда не начинает жить?

4. Есть ли какая-нибудь другая заметная разница между мертвой и живой материей, кроме организации и реальной или кажущейся самопроизвольности движения?

6. Если живая материя есть движущаяся сама по себе материя, то как может она перестать двигаться, не умирая?

7. Если существует живая и мертвая материя сама по себе, то достаточно ли этих двух принципов для создания всех форм и всех феноменов?

8. В геометрии положительная величина, прибавленная к мнимой, дает целое мнимое; а в природе будет ли целое живым или мертвым, если молекула живой материи соединится с молекулой мертвой материи?

9. Если аггрегат может быть или живым или мертвым, то когда и почему он будет живым? когда и почему он будет мертвым?

11. Прообразы являются ли принципами форм? Что такое прообраз? Реальное ли это и предсуществующее творение? или это только постижимые разумом пределы энергии одной живой молекулы, соединенной с мертвой или живой материей, пределы, определенные отношением всяческой энергии ко всевозможным сопротивлениям? Если это существо реальное и существующее предвечно, то как оно образуется?

12. Варьируется энергия живой материи сама по себе, или она варьируется лишь сообразно количеству, качеству, формам мертвой или живой материи, с которой она соединяется?

13. Есть ли живые материи, имеющия специфическое отличие от живых материй? или всякая живая материя по своей сущности едина, во всем? Тот же вопрос относится к мертвым материям.

14. Комбинируется та живая материя с живой материей? Как происходит эта комбинация? Каков результата её? То же относится к мертвой материи.

потеряв ее, чтобы потом опять разстаться с ней, и т. д. до бесконечности?

Когда я обращаю свои взоры на творческую деятельность людей и повсюду втжу основанные ими города, элементы природы, претворенные ими в дело, сложившиеся языки, приобщившиеся к культуре народы, построенные порты, моря, изборожденные судами, измее кажется очень старым. Но когда я встречаю людей, незнакомых с началами медицины и агрикультуры, с самыми простыми свойствами субстанций, с болезнями, заражающими их, с формой плуга, неумеющих подрее кажется населенной со вчерашняго дня. И если бы люди были мудры, они отдались бы, наконец, изследованиям, полезным для их благополучия и ответили бы на мои праздные вопросы не меньше, как через тысячу лет, или даже, может быть, они никогда, не соблаговолили, бы отвее и во времени места.