| Автор: | Лесаж А. Р. |
| Категория: | Роман |
Книга десятая
ГЛАВА I
Жиль Блас отбывает в Астурию. Путь его лежит через Вальядолид, где он навещает своего прежнего хозяина, доктора Санградо. Случайная его встреча с сеньором Мануэлем Ордоньесом, смотрителем богадельни
В то время как мы с Сипионом готовились ехать в Астурию, Павел V сделал герцога Лерму кардиналом.175 Папа этот, желая ввести инквизицию в Неаполитанском королевстве, облачил в пурпур испанского министра, дабы заставить Филиппа одобрить столь похвальное намерение. Все, хорошо знавшие этого нового члена конклава, находили, как и я, что церковь сделала весьма ценное приобретение. Сипион, предпочитавший видеть меня снова в блестящей придворной должности, нежели погребенным в сельском уединении, посоветовал мне показаться на глаза кардиналу.
- Может быть, - говорил он, - его высокопреосвященство, видя вас освобожденным по королевскому приказу, уже не сочтет нужным притворяться рассерженным и сможет принять вас к себе на службу.
- Сеньор Сипион, - возразил я ему, - вы, по-видимому, запамятовали, что я получил свободу лишь с условием немедленного выезда за пределы обеих Кастилии. Неужели вы думаете, что мне уже наскучил мой замок Лириас? Говорю и повторяю: если бы герцог Лерма вернул мне свою милость, если бы даже он предложил мне место дона Родриго Кальдерона, я бы отказался. Мое решение твердо: я хочу поехать в Овьедо, захватить своих родителей и удалиться с ними в окрестности Валенсии. Если же, друг мой, ты раскаиваешься в том, что связал свою судьбу с моей, то тебе стоит только сказать: я готов отдать тебе половину своей наличности; ты останешься в Мадриде и будешь по мере возможности делать карьеру.
- Как можете вы, - отвечал мой секретарь, слегка задетый этими словами, - как можете вы подозревать меня в нежелании последовать за вами в уединение! Это подозрение оскорбляет мое усердие и мою привязанность к вам. Как! Неужели Сипион, этот верный слуга, который, чтобы разделить с барином его невзгоды, готов был провести остаток дней своих в Сеговийской крепости, лишь с сожалением отправится с вами в места, обещающие ему сотни приятностей! Нет, нет, я совсем не хочу отвращать вас от вашего намерения. Я должен вам признаться в своей хитрости: советуя вам показаться на глаза герцогу Лерме, я только хотел испытать, не сохранилось ли у вас в душе еще несколько крупинок честолюбия. Ну, что ж! Коль скоро вы совсем отреклись от почестей, то покинем поскорее двор, чтобы отдаться тем невинным и сладостным удовольствиям, о которых мы составили себе столь чарующее представление.
И, в самом деле, мы вскоре после этого отбыли вдвоем в дорожной карете, запряженной двумя добрыми мулами; правил ими парень, которого я счел нужным нанять для усиления своей свиты. Первая моя ночевка была в Алькала-де-Энарес, вторая - в Сеговии. Не желая задерживаться, я не навестил великодушного коменданта Тордесильяса и прямо поехал в Пеньяфьель на Дуэро, а на следующий день - в Вальядолид. При виде этого города я не сумел удержать глубокого вздоха. Мой спутник, услыхав его, спросил о причине.
- Дело в том, дитя мое, - сказал я ему, - что я здесь долго занимался медициной; теперь совесть втайне меня упрекает: мне кажется, точно все убитые мною больные выходят из гробов, чтобы растерзать меня в клочья.
- Что за фантазия! - промолвил мой секретарь. - Поистине, сеньор де Сантильяна, вы слишком добры. С чего вам раскаиваться в том, что вы занимались своим ремеслом? Посмотрите на самых старых врачей: разве они мучатся такими угрызениями? Ничуть не бывало! Они продолжают самым спокойным манером делать свое дело, сваливая все скорбные последствия на природу и приписывая себе все счастливые случайности.
- Действительно, - подтвердил я, - доктор Санградо, методу коего я неукоснительно следовал, был именно такого нрава. Видя, как ежедневно два десятка человек умирают под его рукой, он все-таки настолько был уверен в целительности обильного питья и кровопусканий из руки, которые называл своими панацеями против всякого рода болезней, что, вместо того чтобы обвинять свой способ лечения, он воображал, будто больные умирают только от недостаточного кровопускания и потребления воды.
- Ей-богу! - воскликнул Сипион, разражаясь смехом, - вот это, действительно, уникум!
- Если тебе любопытно на него посмотреть и слышать его речи, - сказал я ему, - то завтра же сумеешь удовлетворить свое любопытство, лишь бы только Санградо был жив и все еще находился в Вальядолиде. Впрочем, мне не верится, что это так, ибо он был уже стар, когда я с ним расстался, а с тех пор протекло немало годов.
По прибытии на постоялый двор, на котором мы пристали, я первым делом осведомился об упомянутом докторе. Мы узнали, что он еще не умер, но, по старости лет не будучи в состоянии ходить по визитам и много двигаться, уступил поле брани трем-четырем лекарям, прославившимся другим методом, который был ничуть не лучше санградовского. Поэтому мы порешили провести весь следующий день в Вальядолиде как для того, чтобы дать отдых своим мулам, так и с целью повидать доктора Санградо. Мы отправились к нему на другое утро часам к десяти и застали его в кресле с книгою в руках. Увидев нас, он тотчас же поднялся, пошел нам навстречу шагом, довольно бодрым для семидесятилетнего старца, и спросил, что нам угодно.
- Сеньор доктор, - спросил я, - неужели вы меня не узнаете? А между тем я имел честь быть одним из ваших учеников. Разве вы совсем уже позабыли некоего Жиль Бласа, который когда-то был вашим нахлебником и заместителем?
- Как, это вы, Сантильяна! - воскликнул он, обнимая меня. - Я бы никак вас не узнал. Мне очень приятно вновь с вами увидеться. Что же вы делали с тех пор, как мы расстались? Вы, разумеется, не переставали заниматься медициной?
- К этому, - отвечал я, - у меня была большая склонность, но веские причины встали на моем пути.
- Тем хуже, - ответствовал Санградо, - следуя принципам, которые вы от меня переняли, вы могли бы стать искусным врачом при условии, что небо, по своему милосердию, предохранило бы вас от опасной склонности к химии, Ах, сын мой! - продолжал он с пафосом и со скорбью в голосе, - какие пертурбации произошли в медицине за последние годы! Я удивляюсь и негодую с полным основанием: у нашего искусства хотят отнять и честь и достоинство. Это искусство, во все времена охранявшее человеческую жизнь, ныне стало жертвою дерзости, самомнения и невежества. Ибо говорят, а скоро и камни возопиют о разбойническом промысле новых лекарей: lapides clamabunt. В здешнем городе можно видеть врачей, или так называемых врачей, которые впряглись в триумфальную колесницу антимония,176 currus triumphalis antimonii. Это - бесноватые, убежавшие из школы Парацельса,177 поклонники кермеса,178 лечащие наудачу, полагающие весь смысл медицинской науки в умении изготовлять химические снадобья. Что мне вам сказать? Все решительно в их методе должно быть отвергнуто. Кровопускание из ноги, прежде столь редкое, теперь практикуется почти исключительно. Прежние слабительные, столь мягкие и благодетельные, теперь уступили место рвотным и кермесу. Словом, сплошной хаос, где каждый позволяет себе что хочет и преступает границы порядка и благоразумия, указанные нам древнейшими учителями.
Как ни разбирала меня охота рассмеяться над этим комическим разглагольствованием, я все же нашел в себе силы удержаться. Мало того, я и сам начал ораторствовать против кермеса, о коем не имел ни малейшего понятия, и посылать к чертям тех, кто его выдумал. Сипион, заметив, что эта сцена меня потешает, пожелал внести в нее свою лепту.
- Сеньор доктор, - сказал он, обращаясь к Санградо, - да будет мне, яко внучатному племяннику врача старой школы, дозволено вознегодовать совместно с вами против химических лекарств. Покойный двоюродный дедушка - да смилуется господь над его душой - был таким горячим сторонником Гиппократа, что частенько дрался с эмпириками, недостаточно почтительно отзывавшимися о царе медицины. Яблоко от яблони недалеко падает: я охотно стал бы палачом этих невежественных новаторов, на которых вы столь справедливо и столь красноречиво жалуетесь. Какую конфузию производят эти несчастные в человеческом обществе!
- Эта конфузия, - молвил доктор, - заходит еще дальше, чем вы думаете. Вотще написал я книгу против медицинского разбоя:179 180 к которым они, если вздумается, еще прибавляют ножное кровопускание. Они доходят даже до того, что примешивают кермес в травяные отвары и крепительные напитки, - и вот они уже сравнялись с нынешними медицинскими заправилами. Эта зараза распространяется даже на монастыри. Есть среди монахов такие братцы, которые сразу совмещают в себе фельдшера и аптекаря. Эти обезьяны медицины всецело посвящают себя химии и изготовляют пагубные снадобья, с помощью коих сокращают жизнь преподобных отцов. В Вальядолиде же имеется более шестидесяти монастырей как мужских, так и женских: можете сами судить, какое побоище учиняет там кермес в союзе с винным камнем и ножными кровопусканиями.
- Сеньор Санградо, - сказал я ему, - вы совершенно правы, когда гневаетесь на этих отравителей; я сетую вместе с вами и разделяю ваши опасения за жизнь людей, явно находящуюся под угрозой методов, столь отличных от вашего. Я крепко побаиваюсь, что химия в некий день приведет к уничтожению медицины, подобно тому как фальшивая монета разоряет государства. Дай нам бог, чтобы этот роковой день не скоро наступил!
В этом месте наша беседа была прервана появлением старой служанки, принесшей доктору поднос с мягким хлебом, стаканом и двумя графинами, один из коих был наполнен водой, а другой - вином. Съев кусок хлеба, он выпил стаканчик, наполненный, правда, больше чем на две три водой, но все же не спасший его от упреков, которые он навлек на себя с моей стороны.
- Ого, господин доктор! - сказал я ему, - ловлю вас на месте преступления. Вы пьете вино, - вы, который всегда высказывались против этого напитка, вы, который в течение трех четвертей своей жизни пили одну воду! С каких это пор вы впали в такое противоречие с самим собой? Вы не можете оправдываться своим возрастом, ибо в одном из своих сочинений называете старость естественной чахоткой, которая сушит и сжигает нас, и в силу этого определения сожалеете о невежестве всех тех, кто называет вино молоком старцев. Что же скажете вы теперь в свое оправдание?
- Вы весьма несправедливо на меня нападаете, - ответствовал престарелый лекарь. - Если бы я пил чистое вино, вы бы имели право рассматривать меня как изменника собственному методу. Но вы видите, что вино мое сильно разбавлено.
- Новое противоречие, дорогой учитель, - возразил я. - Вспомните, как вы порицали каноника Седильо за употребление вина, хотя он и примешивал к нему много воды. Лучше добровольно признайтесь, что вы убедились в своей ошибке и что вино вовсе не гибельная жидкость, как вы утверждаете в своих писаниях, если только пить его с умеренностью.
Эти слова несколько смутили доктора. Он не мог отрицать, что в книгах своих запрещал употребление вина; но так как стыд и самолюбие мешали ему признать справедливость моего упрека, то он не знал, что ответить. Чтобы выручить его из столь великого затруднения, я переменил тему, а немного спустя откланялся, уговаривая его стойко держаться против новых врачей.
- Мужайтесь, сеньор Санградо! - говорил я ему, - не уставайте порочить кермес и без устали бичуйте ножные кровопускания. Ежели, вопреки вашему рвению и приверженности к «ортодоксальной» медицине, это отродье эмпириков сумеет разрушить науку, то у вас все же будет утешение, что вы приложили все усилия, дабы ее сохранить.
Когда мы с секретарем возвращались на постоялый двор, беседуя о комическом и своеобразном характере старого лекаря, мимо нас прошел человек лет пятидесяти пяти или шестидесяти, с потупленным взором и с большими четками в руках. Я внимательно посмотрел на него и без труда узнал в нем сеньора Мануэля Ордоньеса, доброго смотрителя богадельни, с похвалой упомянутого в первой книге моего повествования. Я подошел к нему с величайшими знаками уважения и сказал:
- Нижайший привет мой досточтимому и разумному сеньору Мануэлю Ордоньесу, лучшему хранителю имущества бедняков.
При этих словах он пристально взглянул на меня и отвечал, что черты мои ему несколько знакомы, но что он не может припомнить, где со мною виделся.
- Я посещал ваш дом в те времена, - отвечал я, - когда в услужении у вас жил один из моих друзей, Фабрисио Нуньес.
- Ага, теперь вспомнил, - подхватил смотритель с лукавой улыбкой, - помню, что оба вы были славные малые, Вы вместе совершили не одну проделку, свойственную юности. Ну, как? Что с ним теперь, с этим бедным Фабрисио? Всякий раз, как я о нем думаю, меня охватывает беспокойство относительно его делишек.
- Что вы называете смешанным творчеством? - спросил он. - Это какое-то двусмысленное определение.
- Я хочу сказать, - отвечал я, - что он пишет в стихах и прозе, сочиняет комедии и романы; словом, этот малый талантливый и к тому же любезно принимаемый в лучших домах.
- Но скажите мне, - заметил смотритель, - в каких отношениях он состоит со своим булочником?
- Не в таких хороших, как со знатными господами, - ответил я. - Между нами будь сказано, я думаю, что он не очень богат.
сочинения. Я предсказываю вам, что вы еще увидите его в богадельне.
- Это легко может случиться, - отвечал я. - Поэзия уже многих до этого довела. Мой друг Фабрисио гораздо лучше сделал бы, если бы остался при вашей милости: в настоящее время он купался бы в золоте.
- Во всяком случае, он жил бы в полном довольстве, - сказал Мануэль. - Я полюбил его и собирался, повышая из одной должности в другую, наконец, доставить ему в нашем богоугодном заведении прочное положение; а ему вдруг вздумалось удариться в литературу. Он сочинил комедию и дал ее сыграть находившимся здесь актерам; пьеса имела успех, и с той поры у автора вскружилась голова: он возомнил себя вторым Лопе де Вега и, предпочтя дым рукоплесканий тем реальным выгодам, которые обещала ему моя дружба, ушел от меня. Тщетно я доказывал ему, что он бросает кость и устремляется за тенью.181 Я не смог остановить этого безумца, одержимого манией писательства. Он не понимал своего счастья, - добавил Мануэль. - Тот юноша, которого я после него взял в услужение, может это засвидетельствовать: он хотя и не обладает таким умом, как Фабрисио, но, будучи благоразумнее его, посвятил себя исключительно тому, чтобы добросовестно исполнять свои обязанности и угождать мне. Потому-то я и возвысил его по заслугам: в настоящее время он занимает при богадельне две должности, младшей из коих более чем достаточно, чтобы прокормить честного человека, обремененного многочисленной семьей.
Примечания
175
176
Антимоний - сурьма, употреблявшаяся как отхаркивающее средство.
177
178
Кермес - отхаркивающее средство.
179
В 1732 году доктор Ф. Экке выпустил книгу под названием «Разбой в медицине».
180
181
Фрагмент из 339 басни Эзопа, переделанной Лафонтеном (Басни, кн. VI, 17).