| Автор: | Лесаж А. Р. |
| Категория: | Роман |
Книга двенадцатая
ГЛАВА VII
Жиль Блас снова случайно встречается с Фабрисио. О разговоре, происшедшем между ними, и о важном совете, который Нуньес дал Сантильяне
Поэт обеих Астурий, как читатель уже мог заметить, не жаловал меня своим вниманием. Я же, со своей стороны, слишком был занят, чтобы его посещать. Я не видел его со времени диспута об «Ифигении» Еврипида, как вдруг случай свел меня с ним неподалеку от Пуэрта дель Соль. Он выходил из типографии. Я подошел к нему со словами:
- О, о, сеньор Нуньес, вы выходите от печатника? Это как будто грозит публике новым произведением вашего таланта.
- Да, она, действительно, должна к этому готовиться, - отвечал он. - Я сейчас печатаю брошюру, которая, наверное, произведет много шуму в республике пера.
- Я не сомневаюсь в достоинствах твоего произведения, - сказал я ему, - но дивлюсь, что ты забавляешься писанием брошюр: мне кажется, что это - безделушки, не приносящие большой чести таланту.
- Это я знаю, - возразил Нуньес. - Мне также небезызвестно, что чтением брошюр забавляются только те, которые читают все. И тем не менее я только что испек брошюру и признаюсь тебе, что она - дитя нужды. Голод, как ты знаешь, гонит волка из лесу.
- Как? - воскликнул я. - Неужели автор «Графа Сальданьи» произносит такие слова? Может ли так говорить человек с рентою в две тысячи эскудо?
- Потише, друг мой, - прервал меня Нуньес, - я уже больше не тот счастливый поэт, который пользовался аккуратно выплачиваемой пенсией. Дела казначея дона Бельтрана внезапно пришли в расстройство. Он роздал, растратил казенные деньги; все его имущество конфисковано, и мой пенсион пошел ко всем чертям.
- Весьма печально, - сказал я ему. - Но не осталось ли у тебя какой-нибудь надежды поправить это дело?
- Ни малейшей, - ответил он. - Сеньор Гомес дель Риверо - такой же нищий, как и его поэт; он - конченный человек и, говорят, никогда уже не выплывет на поверхность.
- В таком случае, дружище, - заметил я, - придется мне приискать тебе какое-нибудь место, которое утешило бы тебя в утрате пенсии.
- Я освобождаю тебя от этой заботы, - ответил он. - Если бы ты даже предложил мне в канцелярии министерства место с окладом в три тысячи эскудо, я бы отказался. Ремесло конторщика не по нутру питомцу муз; мне необходимо наслаждение творчеством. Одним словом, я рожден, чтобы жить и умереть поэтом, и выполню свое предназначение. К тому же не воображай, что мы так несчастны: не говоря уже о том, что мы живем в полной независимости, мы - беззаботные птички. Некоторые полагают, что мы частенько довольствуемся трапезой Демокрита, но они ошибаются. Среди моих собратьев (не исключая даже авторов календарей) нет ни одного, который бы не был нахлебником в каком-нибудь хорошем доме. У меня лично есть два таких дома, где меня с удовольствием принимают. Два прибора всегда ждут меня: один - у толстосума-откупщика, которому я посвятил роман, другой - у богатого мадридского купца, страдающего манией всегда приглашать к столу литераторов; к счастью, он не очень разборчив, и город поставляет их ему сколько угодно.
к нему. Если ты нуждаешься в моем кошельке, то смело приходи ко мне. Пусть ложный стыд не лишит тебя надежной помощи, а меня - удовольствия тебе услужить.
еще всемогущ, а ты пользуешься его милостями, не теряй времени и спеши обогатиться. Ибо этот министр, как говорят, начинает шататься на своем пьедестале.
Я спросил Фабрисио узнал ли он об этом из верного источника, а он отвечал:
- Я слыхал эту новость от одного старого кавалера ордена Калатравы, который обладает неподражаемым талантом разнюхивать самые секретные дела. Этому человеку внимают, как оракулу, и вот что я вчера от него слышал. У графа-герцога, говорил он, великое множество врагов, которые все объединяются, чтобы его погубить; он слишком рассчитывает на свою власть над королем: монарх, говорят, уже начинает склонять свой слух к жалобам, которые до него доходят.
Я поблагодарил Нуньеса за его предупреждение, но не обратил на оное большого внимания и вернулся домой в убеждении, что власть моего господина несокрушима, ибо я смотрел на него, как на один из тех старых дубов, которые крепко пустили корни в лесу, и которых никакие бури не в силах сломить.