Аделаида Брауншвейгская, принцесса Саксонская.
Часть вторая. Глава VII

Часть вторая

ГЛАВА VII

Усилия графа Мерсбурга, пытавшегося убедить принца, что анонимные письма не заслуживают доверия, оказались напрасны. Фридрих твердо решил не покидать Венецию до тех пор, пока не найдет супругу, и сделать все, что требовал от него неизвестный автор загадочного письма.

Поэтому в урочное время оба саксонца сели в гондолу и отправились к месту встречи. Едва они приблизились, как на ожидавшей их гондоле запели баркаролу, и их собственные гондольеры подхватили ее. Сблизившись, гондолы соприкоснулись бортами… Боже! Какая страшная картина предстала перед глазами влюбленного супруга! В гондоле стоял гроб, над которым молились двое священников; какой-то человек, лица коего разглядеть не было никакой возможности, бросил в гондолу принца записку; Фридрих развернул ее и с дрожью в голосе прочел:

«Такова участь принцессы Саксонской и всех, кто плетет заговоры против Республики. Вчера я в последний раз видел супругу свою; ее арестовали и доставили к месту казни. И запомни: обвинение, предъявленное жене, вполне может быть предъявлено и мужу. Скорее покинь Венецию, и знай, что, ежели ты желаешь уничтожить Республику, приходи с войском, а не злоумышляй против нее».

Пока Фридрих читал, гондолы быстро удалялись друг от друга.

Мерсбургу пришлось употребить силу, дабы помешать Фридриху броситься в воду. Принц кричал, что хочет умереть на гробе своей единственной любимой жены.

- Бежим, принц, бежим из города, - убеждал его граф, - это все, что мы можем сделать; вспомните о своем долге перед народом, о чести вашего имени, о славе. Ваше место на троне Саксонии; потомки не простят вам, если вы проявите слабость и лишите себя жизни из-за женщины, тем более когда эта женщина не раз пробуждала ваше недовольство.

Но любви неведомы доводы разума, и средства, употребленные, чтобы загасить ее факел, зачастую лишь раздувают его.

В отчаянии принц никого не желал слушать и лишь взывал к Всевышнему.

- О праведное Небо! Неужели я больше не увижу возлюбленную жену свою, - восклицал он, вскакивая, подобно буйно помешанному, с кровати, куда его уложили по возвращении, - неужели я навсегда потерял ее?! И все проступки мои, за которые я хотел попросить у нее прощения, так и останутся непрощенными?.. О Мерсбург, разве могу я вернуться на трон, зная, что она никогда не разделит его со мной? Что значит теперь для меня слава, если я потерял ту, ради которой я стремился к этой славе? Пожелав единолично царить в ее сердце, я потерял ее, и теперь должен последовать за ней… Но сколь дерзок народ Венеции, нагло бросивший мне вызов! Решено: на него я обрушу справедливую месть свою и потоплю его в его собственной крови! Он жаждет войны, и он ее получит. Я сотру этот город в порошок, и руины его надменных дворцов станут надгробием на могиле той, кого они отняли у меня.

Пока шли спешные приготовления к отъезду принца, принесли еще одно послание, и, как и прежде, податель его моментально скрылся. Принц прочел записку:

«Женщина, с которой вы хотели побеседовать на площади Сан-Марко, ждет встречи с вами. Приходите сегодня вечером на то же место: она будет одна, и вы сможете говорить с ней, сколько вам угодно.»

- Право, Мерсбург, - воскликнул принц, - в этом мерзком городе, похоже, все задались целью свести меня с ума! Что все это значит? Если женщина с площади Сан-Марко - Аделаида, в чем я ни разу не усомнился, значит, в гробу, который мы видели на канале, была не она! Но если на канале мы видели ее гроб, то кто тогда написал эту записку?

- Не понимаю, - произнес Мерсбург, - как может любовь настолько вскружить вам голову? Дорогой принц, только такой страстно влюбленный, как вы, неспособен прозреть истину. К несчастью, принцесса действительно была замешана в заговоре, за что Республика жестоко покарала ее, в чем вы могли убедиться собственными глазами. Женщина же, замеченная вами на Сан-Марко, всего лишь куртизанка из Неаполя, о чем вам и было сказано, и вы это слышали собственными ушами.

- Но эту так называемую неаполитанку похитили у нас на глазах, - возразил Фридрих, - и как ты, надеюсь, помнишь, сказали, что похищенная - принцесса Саксонская, которую везут на казнь!

- В одно и то же время вполне могли похитить двух женщин, - невозмутимо ответил граф. - Но разумеется, принцессу похитили втайне - в отличие от куртизанки, ибо Республика всегда тайно расправляется со своими врагами.

- Допустим. Тем не менее я хочу разгадать эту страшную загадку, способную свести с ума самых опытных мудрецов; меня не оставляет предчувствие, что опутавшая нас сеть хитросплетений изготовлена для того, чтобы заставить меня прекратить поиски.

- Вы поступаете крайне неосмотрительно, повелитель, - проговорил граф, - и поступок ваш может дорого вам обойтись. Я повинуюсь вам, но только с одним условием: если и сегодня вечером ничего не разъяснится, завтра мы покинем Венецию.

Фридрих пообещал, и они отправились на свидание.

без маски и нагло заявил принцу:

- Если завтра вы не уберетесь из Венеции, вы покойник.

- Вот видите, - укоризненно промолвил Мерсбург, - что я вам говорил?

- Значит, она мертва, - воскликнул принц, покидая площадь вслед за графом, - и я навсегда потерял ее! Больше сомнений нет!

- Ах, дорогой принц, - отозвался Мерсбург, сделав вид, что разделяет горе своего повелителя, - довольно, довольно закрывать глаза на случившееся несчастье. Несчастья всегда приходят не вовремя, поэтому мы и стараемся сделать вид, что ничего не произошло. Едем, принц, едем, я не хочу, чтобы мне пришлось везти в Саксонию тела обоих правителей ее, составлявших счастье ее народа. Я вижу занесенный над вами меч, но любимый народом государь не вправе окончить жизнь под топором палача.

Ужасная ночь осталась позади: вняв уговорам, утром Фридрих согласился покинуть Венецию, и в тот же день они с Мерсбургом прибыли в Триест, откуда перебрались обратно в Германию.

Нетрудно догадаться, что поглощенная единственной мыслью - не попадаться на глаза супругу, дабы не стать жертвой его гнева, Аделаида не была причастна к приключениям саксонского правителя. Правда, в тот день, когда Фридрих заговорил с ней, она действительно гуляла на площади Сан-Марко с женой арматора и, увидев неожиданно возникшего перед ней супруга, в испуге стремительно от него бежала. Однако последующие происшествия не имели к ней никакого отношения. Со своей стороны, она предприняла попытку проникнуть в замыслы мужа, дабы благоразумно держаться от него подальше, но пока она его разыскивала, синьора Бьянки вручила ей письмо от Мерсбурга. Дальнейшие ее решения были приняты под воздействием этого письма, поэтому мы приводим его полностью:

«Сударыня, вы подвергаетесь большой опасности, и, не претендуя на особые заслуги в глазах ваших, все же смею надеяться, что именно меня должны вы благодарить за вновь обретенное спокойствие. Ваш муж хотел похитить вас, и с помощью покровителей, которых ему удалось найти среди членов сената, вас должны были принудить уехать вместе с ним в Саксонию, где для вас уже приготовлены новые оковы. С таким мужем вы стали самой несчастной из женщин. Вы не представляете, сколько хитростей и уловок пришлось мне изобрести, чтобы избавить вас от его ярости; когда настанут светлые времена, я все вам расскажу. Сейчас же сообщаю вам, что мы уезжаем, и, когда вы получите это письмо, нас уже не будет в Венеции. Не беспокойтесь, с принцем я неразлучен. Надеюсь, привязанность моя к вам дозволяет мне дать вам несколько советов. Возвращайтесь в Саксонию; маркиз Тюрингский, с коим вы давно пребываете в разлуке, с нетерпением ждет вашего возвращения. Когда вы приедете, мы, ваш супруг и я, уже будем на месте. Пока я рядом с ним, вам нечего бояться, ибо главным долгом и основным занятием своим я буду почитать служить вам и оберегать вас от опасностей. Настала пора разбить ваши оковы, пора вернуть вам счастье. Но прежде следует принять кое-какие предосторожности; уповая на ваше благоразумие, я расскажу вам, что надо делать, и тешу себя надеждой, что вы поступите правильно; поэтому не теряйте времени и приезжайте. Ваш муж считает вас погибшей и очень об этом сожалеет: чтобы утихомирить его ярость, я убедил его в вашей гибели. Если ваше внезапное появление осушит его слезы и он вновь поддастся гневу, я буду радом и сумею вас защитить; его несправедливость придаст сил маркизу Тюрингскому, и мы избавим вас от варвара-супруга. Не бойтесь же его, и смело возвращайтесь; остановитесь в Фридрихсбурге, куда к тому времени приедем и мы, и выдайте себя за чужестранку. Дайте мне знать, когда ожидать вас, и ни о чем не беспокойтесь».

- Итак, Батильда, что ты думаешь об этом письме? - спросила принцесса Саксонская свою спутницу.

- Сударыня, я всегда полагала, что Мерсбург является вашим самым лучшим другом. Раз он готов обеспечить безопасность вашу, значит, вы можете спокойно следовать его советам. Подумайте сами: он хочет, чтобы вы наконец встретились с возлюбленным; хочет покончить с вашими несчастьями, а значит, положить конец бродячей жизни, кою приходится нам вести, той жизни, опасности которой вы не раз испытали на себе.

- Что ж, дорогая Батильда, последуем его совету, и пусть фортуна наконец повернется к нам лицом… Но почему воображение мое рисует картины самые мрачные?

Несмотря на заверения Батильды, Аделаида опасалась ехать прежней дорогой, полагая, что рискует встретиться на ней с мужем: ведь если верить Мерсбургу, преждевременная встреча не сулила ей ничего хорошего.

- Тогда, сударыня, - сказала Батильда, - давайте повременим, чтобы они смогли опередить нас. Покинем Венецию и остановимся в первом же городке, который покажется нам особенно приятным, и проведем там несколько дней.

И они уехали…

Едва странницы наши въехали в Баварию, как тут же дороги стали непроходимыми. С трудом перебравшись через бушующие потоки, которые, выплескиваясь из берегов, то замедляли, то преграждали их продвижение, они свернули на узкую тропу, проложенную у подножия гор, скрывавших за тучами свои вершины; с другой стороны тропа обрывалась, а внизу зияла бездонная пропасть.

Невозможно передать весь ужас, охвативший Аделаиду… Неожиданно чужой экипаж потребовал уступить ему дорогу… напуганные лошади Аделаиды бешено рванулись вперед, а кучер, не сумев удержать их, свалился с козел… и вот уже, закусив покрывшиеся белой пеной удила, скакуны мчатся куда глаза глядят… Пропасть уже близко, и даже самый зоркий глаз не может разглядеть в ней ничего, кроме смерти, подъявшей свою роковую косу… Вопли женщин лишь подстрекают неукротимых скакунов, вершащих свой яростный бег; малейший камешек, попавший под колесо кареты, может стать причиной гибели ее пассажиров, а с ними и всех их радужных надежд… Небо не внемлет их словам, напрасно они умоляют его о пощаде… Неожиданно появился всадник; опередив экипаж, он сумел оттеснить его к подножию скал, и, рискуя свалиться в пропасть, успокоил обезумевших лошадей. Опасность миновала… Соскочив на землю, всадник схватил коней под уздцы, и те окончательно смирились. Выглянув в окошко, принцесса Саксонская с превеликим удивлением узнала спасителя своего, коему уже не в первый раз выпадала честь прийти ей на помощь.

- Как?! Дурлах… Это вы?! - воскликнула она.

- Ах, сударыня, - ответил Дурлах, узнав Аделаиду, - какое счастье даровано мне снова! После того как мне удалось вырвать вас из лап жестокого маркграфа Баденского, я еще раз сумел сохранить вам жизнь, прервав опасную гонку!

- О Дурлах, вы…

И Аделаида бросилась в объятия дорогого друга:

- Ах, как я рада вас видеть!.. А я была уверена, что вы стали жертвой негодяя маркграфа. О храбрый мой освободитель! Как вы, наверное, проклинали меня в застенках Кримпсера, обвиняя меня в коварстве!

… Но поторопимся свернуть с опасной дороги. Отсюда недалеко до Регенсбурга, где живет моя сестра; позвольте мне отвезти вас к ней: она будет рада принять вас. В ее доме вы будете в полной безопасности, и там я расскажу вам обо всем, что произошло со мной вплоть до той самой минуты, когда случай второй раз представил мне возможность оказать вам услугу.

Добравшись до берега реки, они сели в лодку, которую странницы наши сочли более надежным средством передвижения, нежели следующий по бездорожью экипаж.

Сестра Дурлаха, удачно нашедшая себе в Регенсбурге супруга, оказала гостям радушный прием. После того как женщины освежились и привели себя в порядок, барон рассказал им, как Кримпсер выдал его маркграфу Баденскому, а тот решил его убить и распустил слух о его смерти. Но в конце концов, маркграф пощадил его, заставив дать обещание отправиться на поиски баронессы Нейхаус и, отыскав ее, немедленно доставить в маркграфство. Не желая выполнять данное им обещание, Дурлах перебрался к сестре в Регенсбург, откуда отправил маркграфу прошение об отставке, предложив оному маркграфу назначить кого-нибудь другого исполнить вышеуказанное поручение, ибо его честь и совесть не дозволяют ему это сделать; согласие же он дал только для того, чтобы спасти свою жизнь…

- Сегодня, - сказал в заключение барон, - дела привели меня туда, где мне посчастливилось вновь встретить вас. Так решайте же, сударыня, вправе ли я радоваться тому, что вместе с отрадным событием, коего удостоила меня судьба, я обрел надежду убедить вас, пусть даже в знак признательности, хотя бы на день подарить мне счастье принадлежать вам.

- Дорогой барон, - произнесла Аделаида, - садитесь рядом со мной и внимательно меня выслушайте.

Батильда пожелала удалиться, однако повелительница удержала ее.

- Дорогой Дурлах, так как чувства мои пребывают на перепутье между признательностью и самой нежной любовью, долг мой и честь велят мне немедленно дать вам ответ. Я знаю, что обязана вам жизнью; если бы вы дважды не спасли меня, что могла бы я предложить возлюбленному, похитившему мое сердце? Разумеется, ничего; вопрос этот я задаю самой себе, но я могла бы услышать его и от вас, и, признаюсь, у меня не было бы на него ответа. К сожалению, я могу сказать вам только одно: вы спасли мне жизнь, и я отдаю ее вам; берите ее, она ваша. Но если вы будете столь великодушны, что сохраните мне ее, знайте, я не могу связать ее с вашей.

И, возвысив голос, продолжила:

- Клятвы, нерушимые как с одной стороны, так и с другой, узы, кои я не могу расторгнуть, - вы сами видите, друг мой, что судьба навеки возвела преграду между мной и вами.

- Ах, сударыня, - в отчаянии воскликнул Дурлах, - я вижу, вы замужем и у вас есть любовник!

- Не только. У меня еще есть друг, и этот друг вы, Дурлах, друг, ради которого я хотела бы пожертвовать всем… но я не могу этого сделать; клятвы я принесла тому, кто составляет счастье моей жизни; узы являются ее наказанием, однако долг побуждает меня хранить их, и я не могу их разорвать. Так требуйте же от меня, дорогой барон, всего, что я могу дать вам, не совершив преступления, и вы получите.

- Ничего, сударыня, - воскликнул Дурлах, заливаясь слезами, - я ничего не стану требовать от вас! Ах, сколь же я несчастен!

- Нельзя называть себя несчастным, когда у тебя есть верный друг, а я буду вам другом на всю жизнь.

Видя, что молодой человек продолжает рыдать, Аделаида вытерла ему слезы.

- Ах, дорогой Дурлах, - утешала она своего чувствительного и нежного друга, присоединяя рыдания свои к его слезами, - быть может, случится так, что ваша верная рука не сможет более оказать мне услуги..

- Как можно, сударыня? Неужели вы считаете, что я смогу оставить вас в беде? Ах, ваши страдания раздирают мне душу!

- Кто знает, возможно, творя добро, я когда-нибудь сумею облегчить терзания свои…

И тут принцесса назвала свое имя.

- Сударыня, - воскликнул барон, бросаясь к ногам государыни, - ваши титулы не преумножили и не умалили мою любовь; тот, кто любил баронессу Нейхаус, просит принцессу Саксонскую даровать ему счастье служить ей до конца жизни.

- Как друг, барон, как друг; все самое прекрасное, что в душе моей связано с этим понятием, я отношу к вам. Несчастья вынудили меня на время удалиться от двора, теперь я возвращаюсь. Надеюсь, вы приедете ко мне, дабы полностью насладиться правами, дарованными вам вечной и искренней дружбой, в которой вам клянется Аделаида. Вы знаете, как необходима правителям дружеская поддержка: на троне друзей встретишь редко… Поклянитесь, что в вас я всегда найду верного друга.

Едва сдерживая рвущиеся из груди рыдания и утирая слезы, несчастный молодой человек снова пал к ногам принцессы и стал уверять ее, что сердце его, принять которое она отказалась, отныне и до конца жизни ему более не принадлежит. Наконец на смену сей бурной и трогательной сцене явилось благодатное спокойствие, и Дурлах, равно как и сестра его, в дальнейшем заботились только о том, как им наилучшим образом принять знатную странницу, посланную им самой судьбой.

встречаем известие о разлуке с любимым, а час расставания для нас подобен молнии, слепо разящей наповал. Разделяя печаль своего друга, Аделаида взяла с него обещание навестить ее в Дрездене. И странницы, по-прежнему инкогнито, причины коего нам известны, продолжили свой путь по дороге на Нюрнберг, надеясь в урочное время добраться до назначенного им места встречи.

В то время подле Нюрнберга располагался знаменитый женский монастырь ордена святого Бенедикта, основаный сестрой Бенедикта, святой Схоластикой, утвердившей в нем весьма суровый устав. Затем на время устав смягчили, но впоследствии, при святой Кларе, он вновь стал суровым, каким был в XI веке.

Снедаемая любопытством, Аделаида захотела осмотреть обитель, ибо, как сказала она с улыбкой, возможно, когда-нибудь ей самой придется в нее вступить; и она предложила спутнице своей посетить означенный монастырь. На следующий день после прибытия в Нюрнберг принцесса вместе с Батильдой сели на коней и вдвоем отправились в обитель, расположенную в глубокой долине, мрачной и дикой. В притулившейся на склоне уединенной хижине жил святой отшельник, и наши героини попросили его послужить им проводником. Святой человек согласился, но велел привязать коней возле хижины; далее они пошли пешком.

- Вы выбрали наилучшее время для посещения, сударыни, - сказал отшельник. - В эту неделю святые сестры предаются своим самым благочестивым трудам.

- Сударыня, - зашептала охваченная воспоминаниями Батильда, - что, если этот отшельник такой же негодяй, как тот, кто обманул нас, когда мы бежали из башни Шиндерса?.. Сумеем ли мы сами выбраться из этой дыры?

И, обратившись к отшельнику, она спросила:

- Скажите, святой человек, а есть ли в обители монахи-мужчины?

- Только один, он возглавляет общину тамошних сестер, - ответил отшельник. - Его зовут Урбан, ему шестьдесят лет, и он служитель Господа. Уверен, он по-доброму примет вас, и вам будет чему у него поучиться.

Не прекращая разговора, путницы спускались по отвесной тропе, заросшей вереском, дроком и колючими кустарниками, длинные ветви которых назойливо цеплялись за одежду. Так шли они два часа; наконец показалось аббатство. Окруженное плотным кольцом кипарисов, сосен и лиственниц, оно едва просматривалось с тропинки.

- Вот вы и достигли стен святой обители, - произнес отшельник. - Теперь позвольте мне удалиться, дальше я идти не могу. Позвоните, и вам откроют ворота. А когда станете возносить молитвы Господу, не забудьте помолиться и за меня.

Батильда предложила отшельнику денег, но тот отказался, заверив, что возложенное на него покаяние не позволяет ему брать плату за свой нелегкий труд.

Тем временем Аделаида позвонила в колокольчик. Выбежавшая к ним навстречу сестра тотчас бросилась к ногам принцессы.

- Кто бы вы ни были, - быстро заговорила она, - благословите меня, ибо я великая грешница.

Взволнованная, Аделаида подняла ее; монахиня затронула самые чувствительные струны души принцессы, и та словно преобразилась.

- Сестра моя, - произнесла она, - поверьте, сколь бы ни были велики прегрешения ваши, увидев ваше раскаяние, Небо простит вас… Скажите, нельзя ли посетить вашу святую обитель и отогреться у божественного огня ваших небесных душ?

- Извольте, сударыня, назвать ваше имя, - ответила монахиня, - и я пойду доложить аббатисе.

- Скажите ей, что я прибыла сюда, движимая единственным желанием проникнуться духом сего святого места, а потому имя мое ничего не значит.

- Хорошо, сударыня; я не замедлю сообщить ее ответ.

- Если эта бедная девушка считает себя великой грешницей, - заметила Батильда, - то кто же тогда мы, сударыня?

- Увы, дорогая подруга, - вздохнула Аделаида, - мы очень далеки от совершенства!

Вернувшись, сестра сказала, что сейчас монахини пребывают на молитве, поэтому аббатиса просит гостей поприсутствовать на службе, по окончании которой она сможет их принять.

отчего казалось, что собор, внимая трудам их, приоткрывал свод свой, дабы голоса благочестивых созданий возносились непосредственно к Всевышнему. С каким пылом присоединила Аделаида голос свой к голосам монахинь, пропев вместе с ними:

- Да будут постыжены и жестоко поражены все враги мои; да возвратятся и постыдятся мгновенно^[4].

Исполняя псалом, где звучали и раскаяние, и месть, и вера, Аделаида, казалось, стала еще прекрасней. Словно устами ее пела душа самого царя-пророка, сочинившего сей псалом. Сестры, с восхищением на нее взиравшие, видели, как изменилось выражение лица ее, когда прозвучали слова раскаяния:

- Но я открыл Тебе грех мой и не скрыл беззакония моего; я сказал: «Исповедую Господу преступления мои», и Ты снял с меня вину греха моего^[5].

Все неотрывно глядели на вдохновенный лик гостьи, и всем виделся ангел, заслуживший гнев Небесный, но раскаявшийся и прошенный. Слезы наполнили прекрасные глаза Аделаиды, и монахини ощутили исходившую от нее святость, хотя именно за святостью и чистотой пришла она к ним в обитель.

Служба окончилась, и сестры стали подходить к священнику за благословением; некоторые из них, преклонив колени, каялись в недостаточном рвении при исполнении святой молитвы.

- Господь да услышит вас, дочери мои, - отвечал им священник. - Он наш отец милосердный, всегда готовый раскрыть объятия Свои навстречу раскаявшемуся грешнику и утешить его.

Раздался звон колокола; все поднялись и, построившись парами, через внутренний дворик направились в рефекторий, где их ожидала весьма умеренная трапеза. Аббатиса пригласила принцессу и ее спутницу занять места рядом с ней; легкая трапеза, прошедшая в полнейшем молчании, завершилась в течение нескольких минут.

Выйдя из трапезной, аббатиса пригласила новоприбывших к себе в келью; священник, что вел службу, уже ожидал их там; завязалась беседа. Желая понять, что привело обеих дам в их уединенную обитель, аббатиса задала им несколько вопросов и по ответам поняла, что гостьями двигало благочестивое любопытство. Священник, удивленно и внимательно взиравший на принцессу Саксонскую, слушал и одобрительно кивал, однако в беседу не вступал. Вскоре вечерний колокол призвал монахинь ко сну. Гостий проводили в отведенные им кельи, где они нашли все необходимое, но без малейшего намека на роскошь.

Утром, едва они пробудились, святой отец прислал сказать, что готов показать им монастырь - как они и хотели. Пройдя через спальни, гостьи изумились царившим там суровым порядкам: несчастные спали в гробах; никаких одеял, только носильное платье; никакой мебели, чтобы присесть: только распятие у изголовья, кое можно было посчитать за украшение; запоры на дверях отсутствовали, дабы дежурные могли в любую минуту войти в приют морфея.

Пройдя спальни, направились в церковь: вчера посетительницы не успели ее осмотреть. Святилище Всевышнего с трудом вмещало всех, кому приходилось в нем молиться. Стены покрывали темные резные панели; в глубине часовни был сооружен небольшой, должным образом убранный алтарь; у его подножия виднелась могильная плита из черного мрамора, с изображенным на ней скипетром, обвитым змеями.

- Кто покоится там? - с дрожью в голосе спросила Аделаида.

- Принцесса Саксонская, правившая сто лет назад, - ответил отец Урбан. - Она совершила немало преступлений, но потом ее замучила совесть и, раскаявшись, она явилась в эту обитель умирать; она сама нарисовала эскиз своей будущей могильной плиты. Скипетр, обвитый змеями, ясно показывает, что несчастья подкарауливают нас даже на вершине славы. Вы живете в миру, а потому наверняка слышали об этой принцессе.

- Да, отец мой, - печально ответила Аделаида. - Но бедствия, обрушившиеся на нее, не имели отношения к скипетру, они происходили из поведения ее.

- Вы правы, - ответил отец Урбан, - но поведение ее стало неподобающим только потому, что она начала злоупотреблять своей властью; следовательно, высокий титул предопределил злополучие ее, что мы и видим на рисунке.

- Но ведь она раскаялась?

- Да, истово и искренне, и мы уверены, что сейчас она пребывает в лоне Господа.

- Однако если несчастья вынуждают нас совершать преступления, если преступления эти вынужденные, то, скажите, отец мой, всегда ли они являются тяжким грехом в глазах Предвечного?

- Человек всегда повинен в том, что не употребил все дарованные ему Богом силы для преодоления неудач, толкающих его на преступления; пребывая в заблуждении, он поступает дурно лишь потому, что таким образом полагает избавиться от своих бед. Избежать дурных дел можно, только научившись терпению; поступая скверно, мы не избавляемся от наших неприятностей, а наживаем новые. Поэтому прежде чем сделать шаг, посредством которого, как нам кажется, мы избавимся от своих горестей, должно вспомнить, что вместе с содеянным проступком на нас обрушится новая беда, еще ужасней прежней. Но если мы, прежде чем действовать, хорошенько подумаем, то, скорее всего, преступления не совершим. Таким образом, всему виной человеческая слабость, проистекающая исключительно из недостатка рвения: мы вяло просим помощи Всевышнего и прилагаем слишком мало усилий, чтобы стать достойными милостей Его, даже когда возносим Ему молитву.

- Приходите в нашу обитель, - отвечал Урбан, - и вскоре вы поймет, что тишину и покой можно найти только вдали от людей, от ядовитого вихря их роковых страстей. Только в уединении человек может прийти в согласие с душой своей и очистить ее, дабы в конце пути она стала достойна своего творца. Тот, кто не познал сладости уединения, тому чужды кроткие порывы; но дабы вкусить очарование сих порывов, надобно сохранять чистоту. Только тот обретет счастье, кто, отринув сомнения, станет жить в согласии с самим собой и навсегда позабудет сомнительные радости суетного мира.

Взволнованная, Аделаида безмолвно устремилась к могиле принцессы Саксонской; исступленный восторг охватил все ее существо, и кровь, струившаяся в жилах ее, замедлила свой бег, словно наполняясь торжественной недвижностью вечности.

- Как вы думаете, отец мой, - воскликнула она наконец, - когда настанет мой час, дозволено ли будет мне занять место в могиле принцессы?

Урбан внимательно посмотрел на нее.

- Да, сударыня, - торжественным тоном ответил он, - ибо вы тоже принцесса Саксонская и имеете право разделить могилу с той, кто сошла в нее столетием раньше.

- Пройдемте в вашу келью, святой отец, мне надо поговорить с вами. Вы внушаете мне робость и одновременно источаете свет, к коему тянется моя душа; я словно те израильтяне в пустыне, коим светили небесные огни на голове Моисея. Мне необходимо познакомиться с вами поближе.

Сделав дамам знак следовать за ним, Урбан повел их в свое скромное жилище.

- Выслушайте меня, - начал он, - выслушайте меня обе, ибо вы хотите знать, кто я и откуда знаю, кто вы такие… Помните, сударыня, - начал он, обращаясь к Аделаиде, - несчастного Кауница, коего супруг ваш столь несправедливо заподозрил в бесчестных сношениях с вами? Так вот, я отец злосчастной жертвы ревности Фридриха, а точнее, жестокости гонителя семейства моего, ибо жена моя умерла от яда, подмешанного той же рукой, что направила кинжал принца в грудь моего сына. Отчаяние, охватившее меня после смерти дорогой супруги, побудило меня отречься от мира, я сделался монахом, а потом священником. Занимаясь воспитанием мальчика, я полагал, что обязанность эта, а затем и новое положение мое залечат рану, оставшуюся в сердце после гибели супруги… Я ошибался. Известие о смерти любимого сына удвоило мою боль… С той минуты я окончательно затворился у себя в келье. В этот монастырь требовался священник; аббатиса его является дальней моей родственницей со стороны жены, и с ее помощью я получил это место. После смерти сына у меня не осталось никого, кроме Господа, и теперь я посвящаю все свое время служению Ему. Наставляя благочестивых сестер, проживающих в обители, я сам укрепляюсь в принципах, которые мир слишком часто забывает. Полагаю, принцесса, теперь вам ясно, почему я знаю супругу повелителя моего, и я счастлив, что могу явить вам свое смирение. Вы, сударыня, неповинны в гибели моего сына, я это знаю. Коварная жестокость устроила так, что он невольно стал свидетелем свидания, кое вы обещали не ему, ибо его вы не знали. Увы, все указывает на один и тот же источник: и яд, положивший конец дням моей супруги, и кинжал, пресекший жизнь моего сына… всем, сударыня, всем, повторю я, управляла одна и та же рука. Долгое время меня не покидало желание узнать, кому принадлежит эта рука; законная жажда мести подталкивала меня к поискам… Но религия запрещает мстить, а потому я хочу окончить дни свои в этой обители, не зная имен тех, кто причинил мне зло, и отринув мысли о мести: брать на себя месть означает сомневаться в небесном правосудии, я же уповаю только на него. Не думайте, сударыня, что я оплакиваю свою судьбу: клянусь прахом двух самых дорогих мне существ, я всегда молился, чтобы убийце их было даровано счастье раскаяния и обращения на путь праведный.

- Ах, святой человек, - восхищенно воскликнула Аделаида, - знайте же, я вместе с вами оплакиваю жертвы кровожадности людской и обещаю вам, что, если мне доведется вновь взойти на трон Саксонии, я отыщу врагов ваших и отомщу им.

- Нет, нет, сударыня, - остановил ее Урбан, - пролив их кровь, я стану таким же злодеем, как они. Знать, что они счастливы, в то время как я умираю от горя, является для меня высшим наслаждением… Так не отнимайте же у меня единственную радость, доступную мне в этой обители.

- О святой отец, сколь вы великодушны и благочестивы! Вы уже заслужили место на небесах, куда негодяи эти не попадут никогда!

- Но почему? Они могут раскаяться!

- Достойный и несчастный Урбан, - продолжала принцесса, - пожалуйста, попробуйте разобраться, кто виноват в том, что нас преследовали разбойники, назвавшиеся родственниками вашими? Почему, когда мы вместе с Батильдой, связавшей со мной судьбу свою, бежали из горящей крепости Торгау, нас захватили люди, сказавшие, что они принадлежат к вашей семье, и нас едва не настигла гибель от их мечей?

- Не знаю, сударыня, у меня больше нет ни семьи, ни родственников; никто из друзей тоже не собирался мстить за меня, ибо я тщательно скрывал утраты свои.

- Ах, святой отец, я чувствую, что виновник несчастий ваших преследует и меня; мы должны узнать, кто он.

- Не стоит к этому стремиться, сударыня; прощение гораздо сладостнее мести.

Тут вошла аббатиса и предложила чужестранкам осмотреть монастырские сады и постройки. Шепотом напомнив Урбану, что ему нельзя называть ее настоящим именем, Аделаида вместе с ним и Батильдой последовала за аббатисой. В саду монахини копали землю.

- Что они делают? - спросила принцесса.

- Сударыня, - отвечал Урбан, - они роют могилы, дабы в урочный час земля была готова принять их. Если почва слишком твердая, они увлажняют ее слезами раскаяния; спят же они в саванах, в которых их и похоронят. Судите сами: если эта горькая жизнь является всего лишь мигом по отношению к вечности, что может быть полезнее, чем заботы о той счастливой минуте, когда она прекратится? Тот, кто постоянно думает о смерти, не умирает, ибо, когда он удаляется от суеты жизни, душа его погружается во мрак вечной ночи, и ему остается лишь отдернуть завесу ее и самому шагнуть в вечность. Только тот, кто привязан к жизни, может сожалеть о ней. Ах, почему он не обернется, дабы с ужасом увидеть усеянную шипами тропу, по которой он прошел? Кто после этого пожелает снова ступить на нее, пожелает терпеть муки, если конец их близок? Ведь сей конец, коего мы имеем слабость бояться, одновременно является началом будущих безмятежных дней, ибо смерть развеет вихрь гнетущих нас бед.

- А что вы скажете о монастырском саде, отец мой?

все исполнено мудрости и благоговения перед Господом; сад этот - подобие нашей жизни, как и в нашей жизни, в нем полно шипов, и то необходимое, что надобно для поддержания существования нашего, произрастает посреди того, что жизнь нашу разрушает.

Тут прибежала монахиня и сообщила отцу Урбану, что одна из сестер умирает. Засобиравшись, Урбан попросил аббатису не пускать с ним Аделаиду, но та проявила такую настойчивость, что пришлось уступить желанию принцессы.

У подножия алтаря, подле нарисованного углем креста, лежала закутанная в саван монахиня. Видя, что Господь еще не прибрал к Себе ее душу, Урбан, опустившись подле нее на колени, зашептал ей о радостях, что ждут ее за порогом исполненной заблуждений жизни. Милосердные слова утешения звучали столь вдохновенно, что, приподнявшись, умирающая воскликнула: «О Боже, сделай милость, возьми меня скорей к Себе, ибо только в лоне Твоем я обрету счастье!»… и испустила дух.

- Видите, сударыня, - молвил Урбан, - она умерла счастливой. Никогда не следует показывать мореплавателю океан, который он, презрев опасности, намеревается переплыть; ему надо показать порт назначения. Поэтому пора перестать порицать счастливых отшельников, примеру которых я стараюсь следовать; вечность пугает только тех, кто ни разу в жизни не пытался заглянуть ей в глаза.

Несмотря на необычайное волнение, охватившее ее, принцесса была слишком молода и, как следствие, слишком подвержена обуревавшим ее страстям, чтобы воспользоваться советами священника.

- Я обдумаю каждое ваше слово, отец мой, - сказала она, прощаясь со святым человеком. - Но к сожалению, мне кажется, что пока еще я вас недостойна.

Аделаида спросила Урбана, что она сможет сделать для него, когда вновь займет место на троне Саксонии.

- Ничего, сударыня, - ответил мудрый наставник. - В обители есть все, что нужно для поддержания жизни в нашем теле, души же находят здесь спокойствие и умиротворение, неведомые живущим мирской жизнью. Если вы еще раз удостоите нас своим посещением, счастью нашему не будет границ.

- Да, да, я приеду, - с нескрываемой поспешностью пообещала Аделаида, - а вы помните о своем обещании принять меня; прошу вас, поклянитесь мне в этом на могиле принцессы Саксонской.

Урбан дал обещание, о котором просила его принцесса… Помолившись подле могилы принцессы, Аделаида и спутница ее, с трудом сдерживая слезы, покинули монастырь и, утомленные до крайности, с превеликим трудом добрались до хижины отшельника, где оставили лошадей.

- Что ты думаешь о той обители, где мы с тобой побывали? - спросила у Батильды принцесса Саксонская, когда они тронулись в путь.

- О, я все еще взволнована, сударыня! Не будь я связана с вами узами приязни и преданности, я бы наверняка осталась там!

- Ах, не будь в этом мире того единственного, коего я люблю, я бы последовала твоему примеру… Я так устала от превратностей судьбы!

- А сколько их ждет нас впереди!

- Скажу честно, Батильда: я, как и ты, с ужасом думаю о том, что уготовано нам.

- Сударыня, Мерсбург заверил нас, что нам бояться нечего.

- Обман - частый гость в этом мире; сегодня настоящие друзья встречаются редко, особенно подле трона!

Исполненная страхов и волнений, принцесса въехала в Фридрихсбург.

Согласно полученным указаниям, она под вымышленным именем остановилась в гостинице и послала сказать графу, что ждет его; он явился.

- Как я рад, что вы приехали, сударыня! - с порога воскликнул он. - Все устроилось так, как я и желал: маркиз Тюрингский здесь, а ваш супруг вновь взял в свои руки бразды правления. Он только что вернулся из Дрездена, и я успел намекнуть ему, что в Венеции его, похоже, обманули, и не исключено, что вы тоже вернулись в Саксонию. Изумление его смешалось с чувством, определению не поддающимся: я затрудняюсь его описать.

- А вы не боитесь этого нового, неведомого чувства?

… возможно, это любовь… непрошеная любовь, в которой он не хочет признаться не только самому себе, но и другим. В Венеции вы для него умерли, сейчас же, когда с моей помощью вы воскресли, мне начинает казаться, что новое чувство, охватившее его, - это любовь, хотя в душе его по-прежнему гнездятся месть и ревность; впрочем, вскоре мы узнаем, что же он чувствует на самом деле.

- Могу ли я прежде повидаться с маркизом Тюрингским?

- Я этого хочу точно так же, как и вы. Но не стоит спешить, каждый шаг следует делать осмотрительно и с оглядкой.

- Тогда не будем спешить.

- Переночуйте в этой гостинице, а главное, сохраните ваше инкогнито. В урочный час я приду к вам, и мы все устроим ко всеобщему удовольствию.

Нетрудно представить себе, в каком унылом настроении Аделаида ожидала графа. Пришел он под вечер следующего дня.

- Вы сейчас увидите маркиза Тюрингского, - торопливо произнес он.

- Честно говоря, я уже раскаиваюсь в этом желании: оно рождает во мне угрызения совести.

- Для этого нет никаких оснований, сударыня: разве мы властны над нашим сердцем? Вы выбрали маркиза, выбрали его сердцем; с Фридрихом же вас соединила политика. Откуда же берутся сомнения? Да и как может поведение супруга вашего привязать вас к нему? Что даровал он вам с тех пор, как его судьба оказалась связанной с вашей? Жестокость, ревность, оковы… Скольких злоключений вы могли бы избежать, если бы вас не принудили к бегству! А ведь вы могли погибнуть во время ваших скитаний, и тогда ему пришлось бы винить себя в вашей смерти! И вы все еще считаете, что чем-то ему обязаны?.. Идите, идите сюда, - поманил он появившегося на пороге маркиза Тюрингского, - помогите мне победить предрассудки любящей вас женщины, ибо она не осмеливается ни поверить в то, что любит вас, ни признаться вам в своей любви.

Маркиз упал к ногам принцессы.

- О божественная возлюбленная моя, - проникновенно воскликнул он, - неужели вы не хотите ответить на пламенное чувство мое? Неужели мне снова придется заставить молчать свою любовь? Или, может, вы хотите, чтобы я истребил ее вовсе?

- Прости меня, милый друг! - воскликнула Аделаида. - Прости страх, что теснит мне грудь; ты дорог мне по-прежнему, но ты не хуже меня знаешь, сколько препятствий отделяют нас друг от друга и какие узы держат меня в объятиях другого.

- Можно найти средство ослабить или разрубить эти узы, - подал голос граф.

- Я не могу согласиться ни на одно из ваших предложений, - ответила Аделаида, - долг не велит мне. Полагаю, что и вы, маркиз, превыше всего почитая обязанности свои, не станете уговаривать меня презреть мои узы. В отсутствие Фридриха чело ваше увенчали лаврами, и вы не опозорите их поступком, несовместимым с честью.

- Неужели вы считаете, что честь может ополчиться против любви, может осудить ее? - воскликнул маркиз Тюрингский.

- Ах, сударыня, - произнес Мерсбург, - вы не любите моего друга столь же страстно, как он любит вас.

- Разве любовь не должна заботиться о его славе?

- А если Фридрих вновь готовит вам оковы? - проговорил Месрбург.

- Я ускользну от него, как ускользала уже не раз… и вы оба поможете мне; а если убежать не получится, я предпочту страдать, нежели поступиться своим долгом.

- Ах, - воскликнул маркиз Тюрингский, и в голосе его зазвучала нежнейшая любовь, - на коленях клянусь вам, что лучше я тысячу раз погибну, чем допущу, чтобы вы вновь подвергались опасностям! Я отомщу за ваши страдания!

- Отбросьте прочь эту ужасную мысль, - воскликнула принцесса Саксонская, - быть может, в ином случае месть была бы оправданна, но, исходя от вас, она станет преступлением.

После того как влюбленные обменялись не одной сотней слов любви, мужчины попросили Аделаиду рассказать о своих скитаниях, и она исполнила их просьбу. Когда же речь зашла о встрече с отцом Кауница, принцесса обратилась к Мерсбургу:

- Признайтесь, странно, что в тот день, когда я ждала маркиза возле вольера, вместо него пришел сын этого почтенного старца, тот самый молодой человек, что погиб от кинжала моего ревнивого супруга; разумеется, для нас это было везением, однако назвать случайностью сие событие нельзя.

Помрачнев, Мерсбург не стал пытаться объяснить столь невероятное совпадение, а, нарушив воцарившееся молчание, напомнил, что пора расставаться.

- Пора, пришло время прощаться. Вам, сударыня, я советую провести здесь еще одну ночь. Приготовьтесь: завтра вы увидите своего супруга; надо, чтобы он нашел вас здесь; я готовлю ему сюрприз, и мы увидим, каковы будут результаты наших трудов.

- Как я и думал, монсеньор, - в тот же день сказал Фридриху граф, - в Венеции нас обманули: ваша супруга жива и ждет вашего решения в одной из гостиниц Фридрихсбурга.

- Аделаида жива!.. Ах, дорогой граф, почему она не со мной?.. Что мешает ей броситься в мои объятия?

- Боязнь ревности вашей, побудившей вас заточить ее в крепость Торгау.

- Неужели она все еще пеняет мне? О праведное Небо, ведь это я должен броситься к ногам ее: если Аделаида страдает, я один повинен в ее страданиях.

- Сударь, прежде чем каяться, подумайте о славе своей… Вы правите целой страной и не можете, не замарав трон, делить его с супругой, запятнавшей себя неисправимыми ошибками.

- Ошибки? Но какие ошибки могла допустить моя Аделаида?

- Вспомните, на каком основании решили вы заточить ее в крепость! И сами подумайте, если при дворе она изменяла вам с молодым Кауницем, как знать, со сколькими она изменила вам за время своего отсутствия? Супруга, решившаяся на измену на глазах у мужа, неизбежно продолжит изменять, когда находится вдалеке от него. Знайте, принц, сделав первый шаг по пути измены, женщина на этом не остановится. Вчера Аделаида рассказала мне о своих скитаниях; о, сколько темных пятен я нашел в ее рассказе! Напомню вам, что в Венеции она вступила в общество заговорщиков только потому, что была любовницей сенатора, стоявшего во главе заговора… А чем она занималась в Бадене, где она назвалась вымышленным именем?

- И чем же она, по-твоему, там занималась, Мерсбург?

- Ваша светлость, это знает вся Германия: она открыто жила с тамошним маркграфом. Помните главаря бандитов в горах, того, что принял вас столь непочтительно? Она успела побывать и его любовницей. Иначе говоря, Аделаида стала пропащей женщиной, лишенной чести, и вы не можете приблизить ее к себе.

- Отведите меня к ней; я хочу услышать рассказ о ее странствиях из ее собственных уст.

- Ваша светлость, - ответил граф, - я нисколько не намерен разлучать вас с женой; ее должны видеть на троне, но она не должна делить с вами ложе. Не ссорьтесь с ее отцом, герцогом Брауншвейгским; честь не менее священна, чем политика, поэтому, воздавая должное одной, не забывайте и о другой. Воссоединившись с женой, установите за ней наблюдение. Если она станет вести себя как честная женщина и убедит вас забыть прошлое, тогда предоставьте действовать снисходительности вашей; но женщина, ступившая на стезю порока, крайне редко возвращается к добродетели. И тогда вам любой ценой придется остановить ее, дабы она не пала еще ниже. Цезарь говорил, что жена его должна быть вне подозрений: разве сей великий человек стал бы так говорить, если бы не был уверен, что грязь, запятнавшая супругу, оставляет брызги на челе супруга? Идемте же, принц, идемте, ваша Аделаида ждет вас; и будьте столь же тверды, сколь были мужественны, когда получили доказательства ее первого преступления: государи не вправе идти на поводу у любви, если та грозит затуманить их разум. Если бы не распутство Мессалины^[6], возможно, Клавдий стал бы великим императором. Но, главное, принц, не подавайте виду, что вам известны подробности ее похождений, о которых я вам сообщил; в противном случае я не смогу больше служить вам.

И вот Фридрих предстал перед супругой; любовь, неуверенность и ревность мучительно терзали его со всех сторон; у него не хватило сил начать разговор первым. Мерсбург вышел.

- Принц, мой повелитель и господин, - дрожащим голосом начала Аделаида, бросаясь к ногам Фридриха, - я так давно мечтала увидеть вас и оправдаться в бегстве своем!

- Вы оправдываетесь, сударыня! - воскликнул принц, поднимая супругу с колен. - Однако это кажется мне подозрительным… Неужели искренность ваша станет мне приговором?

- Если вы согласны выслушать меня, - отвечала принцесса Саксонская, - я надеюсь, мне удастся вас в этом разубедить.

- Ах, какое страшное преступление совершил я, убив Кауница! - воскликнул Фридрих.

- Да, это ужасная ошибка, - промолвила Аделаида, - но повелитель заблуждался, а его любовь ко мне оправдывает эту вспышку ревности, и, если предположение мое верно, я не вправе порицать ее.

Принц устремился в объятия жены.

- О, дражайшая половина моя, - воскликнул Фридрих, заливая слезами, - так, значит, ты никогда не переставала любить меня?

Аделаида не умела лицемерить; изумленная столь бурным излиянием чувств, она отвечала искренней, однако сдержанной радостью, наталкивавшей на мысль если не о равнодушии, то о порожденной гордостью неприступности. Растроганный Фридрих, сгоравший от желания увидеть, как слезы жены его смешаются со слезами, что лились из глаз его, не мог не заметить невозмутимости Аделаиды. Подозрения, на время уснувшие в его душе, пробудились и стали терзать его с новой силой; слезы мгновенно высохли, и он, разжав объятия, подал супруге руку и сказал:

- Идемте, сударыня, Саксония ждет вас; и пусть присутствие ваше посрамит клеветников.

Аделаида последовала за супругом; на следующий день во всех землях, подвластных Фридриху, начались торжества в честь возвращения принцессы и примирения супругов. Отягощенные подарками и поздравлениями, прибыли посланцы герцога Брауншвейгского, и все с удовольствием предались развлечениям.

- Ах, Батильда, - обратилась однажды Аделаида к любезной спутнице своей, неотлучно ее сопровождавшей, а теперь получившей должность первой придворной дамы, - дорогая моя Батильда, мне кажется, супруг по-прежнему подозревает меня в измене; но что я могу ему сказать, когда сердце мое молчит? Я не могу лгать, как лгут изменницы, и не имею сил совладать с сердцем своим.

- А как сильно маркиз Тюрингский любит вас!

- Он иногда говорит с тобой обо мне?

- А Фридрих с тобой говорил?

- Очень редко, сударыня; он то слишком сдержан, то нарочито весел.

- Боюсь, он снова что-то замышляет, дабы лишить меня покоя!.. А что скажешь ты о Мерсбурге?

- Я по-прежнему считаю его искренним другом. Помните, как быстро он привел к вам маркиза Тюрингского - на следующий день после нашего прибытия!

О заблуждении Батильды свидетельствовали многие беседы графа с принцем, а если бы обеим женщинам довелось услышать последнюю их беседу, подозрения Аделаиды переросли бы в уверенность, а Батильда была бы искренне изумлена.

- Итак, государь, - обратился Мерсбург к своему повелителю, - вы так до сих пор и не сказали мне, довольны ли вы принцессой.

- Я думал, дорогой граф, что ты все понял по лицу моему; разве ты не видишь, как я обхожусь с ней? И как холодно разговариваю с Батильдой, этой свидетельницей ее беспутного поведения, кою она почтила своим доверием?

- И все же не следует слишком волноваться, принц; возможно, мы ошибаемся.

ли я поступил, оставив ее подле себя: не исключено, что в конце концов эта женщина навлечет на меня позор… Впрочем, крепость в Торгау сгорела не полностью, а выгоревшая часть уже восстановлена.

- Нет, сударь, не следует прибегать к таким средствам, они и опасны, и бесполезны; признание заблуждений дочери герцога Брауншвейгского навлекут на вас гнев ее отца, а нынче князья Германии не должны ссориться между собой: иностранные государи хотят завоевать нас, поэтому нам необходимо объединить наши силы. Почитая себя оскорбленным, будьте сдержанны в обращении с ней, и продолжим наши наблюдения. Ведь до сих пор мы так и не нашли истинный предмет страсти ее, но если предмет сей обнаружится, надобно покарать, скорее, его, нежели ее.

- Значит, ты уже кого-то подозреваешь?

- Мои подозрения еще слишком смутные, а потому я не хочу посвящать вас в них; я хочу выяснить все досконально, и как только все узнаю, немедленно вам сообщу.

От принца Мерсбург отправился к принцессе.

снова его поки-путь; однако отъезд ваш скомпрометирует вашу репутацию… Оставайтесь.

- О, - в тревоге воскликнула Аделаида, - значит, меня снова ждут оковы? Скажите, что вам удалось узнать?

- Увы, супруга вашего терзают новые сомнения, а значит, он может опять заточить вас в темницу. По возвращении вы не сумели полностью рассеять злосчастные подозрения его, а теперь они преумножились, и супруг ваш намерен наказать вас еще более жестоко. Чтобы защитить себя, вам понадобится сила.

- Но зачем она мне, если я ни в чем не виновна? И зачем ему видимость ошибки превращать в тысячу проступков, заслуживающих кары? Неужели он хочет сделать меня самой несчастной женщиной в мире?

- Боюсь, теперь он смотрит в сторону маркиза Тюрингского; если он догадается, что мы станем делать?

- Узнав о бегстве вашем, впрочем совершенно бесполезном, ваш возлюбленный умрет от горя. Успокойтесь, я за всем наблюдаю. Если нам придется прибегнуть к крайним средствам, мы используем их без колебаний.

- Праведное небо! О каких средствах вы говорите?

- Я пока не знаю, чего могут потребовать обстоятельства, но, во всяком случае, вам понадобится еще больше мужества, нежели приходилось вам являть прежде.

- Ах, я не желаю обрести счастье ценой преступления!

- Я никогда не дам согласия на преступление.

- Что значит преступление для государей? Однако вы меня разочаровываете: нельзя цепляться за подобные заблуждения.

- Что вы хотите этим сказать?.. Объясните мне.

- Пока не могу; все зависит от того, как станут разворачиваться события.

- Не знаю, Батильда, - сказала принцесса Саксонская через несколько дней после встречи с Мерсбургом, - не знаю, что он хотел сказать, не знаю, что он намерен сделать, но чувствую, как вокруг меня плетется какая-то запутанная интрига. Мерсбург толкует о каких-то преступлениях… Неужели кто-то решил покуситься на жизнь моего супруга? Ах, я не допущу покушения на жизнь его!

- Ничего не бойтесь, сударыня, - ответила Батильда. - Маркиз Тюрингский верен государю, и я твердо уверена, что он не пойдет на такой шаг.

- Постарайся что-нибудь разведать, Батильда; надеюсь, ты понимаешь, что госпожа твоя никогда не согласится на преступное деяние.

Тем временем маркиз Тюрингский не упускал ни единой возможности побеседовать со своей возлюбленной.

- Но, сударыня, неужели я вновь обрел вас лишь для того, чтобы окончательно утратить надежду на сближение наше?

- А разве вы не почитаете за счастье возможность видеться каждодневно?

- Это счастье лишь подогревает желание никогда с вами не расставаться.

- Мне кажется, граф полагает иначе.

- Значит, он сообщил вам нечто, отчего у вас появилась надежда?

- Еще нет, но я вижу, как он постоянно хлопочет о том, что более всего интересует нас.

- Ах, милый друг, не будем думать о том, о чем потом придется горько сожалеть; чувства, кои скрывать мы не в силах, сами по себе являются преступными.

- Только эта мысль и успокаивает мою совесть; я часто призываю ее на помощь; но еще чаше я прогоняю ее, ибо при виде вас я забываю обо всем…

- Милая, нежная моя подруга, почему Небо не предназначило нас друг для друга?.. Ах, кто знает, что оно нам приготовило…

- Увы, рок судьбы тяготеет над нами, счастье наше идет бок о бок с преступлением.

- В таком случае, Аделаида, нам надо расстаться; не стоит совершать проступка, способного омрачить всю твою жизнь.

- Тогда позвольте мне, - воскликнул маркиз, - подкрепить эту клятву моей собственной, запечатлев поцелуй на руке, коей я столь тщетно добиваюсь! И да погибнет нарушитель сей священной клятвы…

Примечания

4

Пс., 6:11.

5

6

Мессалина (17/20-48) - властолюбивая супруга императора Клавдия, отличавшаяся распутным поведением.