Чарльз Р. Матюрен. Характеристика

МЕЛЬМОТ-СКИТАЛЕЦ

ЧАРЛЬЗ Р. МАТЮРЕН.

I.
Биографическия сведения.
Время и мѣсто рождения. - Предки, - Школьные годы. - Женитьба. - Первые произведения. - "Бертрам". - Участие Вальтер Скотта и Байрона. - Сценическия неудачи. - Романы. - Ранняя смерть. - Характер. - Странности.

званию; первый, Петер Матюрен был деканом в Киллале, в самом начале XVIII века, а второй, Габриэль Джеспер Матюрен наследовал кафедру Свифта в деканстве св. Патрика в 1745 г. отец писателя, Джеспер Матюрен занимал в Дублине видное служебное положение, дававшее ему возможность вполне обезпеченного существования. О нем известно, что он обладал склонностью к литературе и даже пытался выступить на литературное поприще, но не имел успеха, за отсутствием необходимого, в то время, литературного покровительства. Он подвергся обвинению в противузаконных поступках и лишился места, хотя впоследствии ему удалось оправдать себя и получить новое назначение от правительства.

Как видно из этих кратких сведений, предки Чарльза Роберта Матюрена были людьми достойными уважения, и потомкам их не было причины стыдиться своей родословной. Тем не менее, вероятно, она казалась, Чарльзу Роберту слишком ординарной, и он придумал для себя другую, более соответствовавшую его причудливому и своеобразному характеру. Он объяснял происхождение своей необычной в Ирландии фамилии следующею легендой: "За несколько лет до французской революции, одной дамой, близкой ко двору, был найден в Париже на Rue des Mathurines оставленный без помощи ребенок, роскошная одежда которого указывала на принадлежность к высшему классу. Эта дама взяла к себе и усыновила его, дав ему фамилию Матюрен, по имени улицы, где он был найден. Он был, без сомнения, "дитя любви", и, по обычаю того времени, предназначался для духовного звания. В соответственном возрасте, его отправили в монастырь для подготовления к предстоявшему ему поприщу. Однако, его безпокойная и нервная натура возставала против такого призвания и, вместо того, чтобы добиваться посвящения, он вернулся в мир. Едва успел он это сделать, как был посажен в Бастилию, за какое-то нарушение порядка. Тогда ему было двадцать лет. Он вскоре бежал в Ирландию, где принял протестантство. Он всегда оставался в убеждении, что его покровительница была его матерью и придумала историю о том, будто нашла его, чтобы спасти свою честь". От этого-то найденыша автор "Мельмота" и вел свое происхождение. Хотя этой истории многие верили, и семья Чарльза ее не опровергала, но едва ли можно сомневаться, что она - ничто иное, как один из вымыслов знаменитого автора фантастических романов.

Чарльз Роберт был любимцем семьи. Детство его протекло в полном довольстве, и тем чувствительнее должна была быть для него бедность, какую ему приходилось испытывать в последующей жизни. Даровитость его обозначилась еще в школе, но он не прилагал её к учебным занятиям. Еще в очень раннем возрасте, он посылал стихи в газеты и писал пьесы для своих товарищей, которые разыгрывал вместе с ними. Его эксцентричность и тогда уже выражалась в странностях одежды. Как только родители уезжали из дома, он превращал приемные комнаты в театральную залу, одевал своих братьев и сестер в самые яркие костюмы, какие только можно было достать, и разыгрывал с ними "Александра" Натаниеля Ли.

Пятнадцати лет Матюрен поступил в коллегию св. Троицы в Дублине и получил стипендию. Он там прекрасно изучил классические языки и получал награды за сочинения и декламацию в богословском классе и даже был удостоен золотой медали от Исторического общества. Он получил степень бакалавра, но не продолжал далее своих ученых занятий. Повидимому, и в коллегии его талантливость менее обращала на себя внимания, чем небрежное отношение к занятиям и наклонность к меланхолии.

Двадцати лет, еще до окончания курса, Матюрен женился на мисс Генриэте Кингсбери, брат которой был тогда деканом Киллалы. Жена Матюрена и обе сестры её обладали замечательной красотой, а мистрис Матюрен, кроме того, - прекрасным голосом. Она была ученицей Каталани и, как говорили, даже превосходила свою учительницу. При всех неровностях и странностях своего характера, Матюрен был нежным, преданным мужем, и до самой смерти страстно любил свою жену.

Правда, он был превосходным проповедником и с величайшею тщательностью исполнял свои обязанности приходского священника, но никогда не переставал чувствовать несовместимость призвания священника с работой беллетриста.

Отдаленный приход Лауфри был первым местом, на которое был назначен Матюрен. Уединенная жизнь в этом приходе должна была еще более содействовать развитию меланхолии, всегда замечавшейся у него. К счастью, однако, он вскоре был перемещен в церковь св. Петра в Дублине. По приезде в Дублин, он поселился вместе с отцом, который тогда уже лишился места. Скромного дохода в 80 или 90 фунтов стерлингов не доставало на содержание большой семьи, и Матюрен должен был изыскивать дополнительные средства к жизни. Он решился испробовать себя на педагогическом поприще и заняться подготовлением молодых людей к университету. С этою целью был нанят просторный дом, и дело пошло, как нельзя лучше.

К тому же времени относится и начало литературной деятельности Матюрена. Первым произведением его был роман "Монторио", изданный им самим, под псевдонимом Денниса Джеспера Мёрфи; под тем же именем были изданы и два другие романа его: "Необузданный молодой ирландец" ("The Wild Irish Boy") и "Милетский вождь". За "Милетского вождя" он получил от издателя Кобёрна 80 фунтов стерлингов. Этому роману Матюрен обязан своим первым крупным успехом: он получал за него приветствия в стихах от читателей и удостоился многих похвальных отзывов критики.

В 1813 г. Матюрен написал трагедию "Бертрам" и отдал ее дирекции Краустритского театра в Дублине, но получил отказ. В это время, вследствие излишней доброты и доверчивости, его постигло большое денежное несчастие. По просьбе одного из родственников, он поручился за него на значительную сумму. Родственник вскоре оказался несостоятельным, и вся тяжесть уплаты легла на Матюрена. Ради удовлетворения требований кредитора, Матюрен должен был отказаться от выгодного дела, каким был для него пансион и, таким образом, не только лишиться обезпеченного дохода, но и остаться с большим долгом.

"Бертрама" к Вальтер Скотту, который, по дошедшим до него слухам, одобрительно относился к его "Монторио". Вот отзыв Вальтер Скотта о "Бертраме", сохранившийся в письме его к Даниэлю Терри: "Я дал совет Джону Кемблю (хотя, смею сказать, вовсе не ожидая удачи) воспользоваться рукописной трагедией Матюрена, автора "Монторио": это одна из тех вещей, которые или будут иметь большой успех, или провалятся торжественно, так как достоинства её определенны, глубоки и поразительны, а ошибки очевидны до смешного. Автор вывел нашего старого приятеля Сатану на сцену самолично. Я думаю, что сам я изгнал бы злого духа, потому что, хотя в чтении он очень страшен, но я опасаюсь за его прием в публике. Последний акт дурно задуман... Тем не менее, в этой пьесе много величия и силы; язык её чрезвычайно оживлен и поэтичен, а характеры очерчены с мастерским энтузиазмом". (Письмо к Терри, от 10-го ноября 1814 г.).

"Бертрама" Байрону. Байрон, состоявший тогда членом комитета Друриленского театра, который, очевидно, нуждался в пьесах, пишет о Матюрене в своих "Отрывочных мыслях": "Матюрен был очень дружески рекомендован мне Вальтер Скоттом, к которому я обратился прежде всего, в надежде, что он сам что-нибудь сделает для нас, или укажет нам какого-нибудь молодого (или старого), обещающого писателя. Матюрен прислал своего "Бертрама" и письмо без адреса, так что в первое время я не мог дать ему никакого ответа. Когда я, наконец, узнал об его местопребывании, я послал ему благоприятный ответ и нечто более существенное. Его пьеса имела успех, но в то время меня не было в Англии". ("Заметки о жизни Лорда Байрона", Томаса Мура, 1816 г.).

С рекомендациями Байрона и Вальтер Скотта, "Бертрам" был послан Кину, чтобы заручиться одобрением великого трагика, так как дирекция все еще не высказывалась окончательно за принятие пьесы. После некоторого колебания, Кин признал, что главная роль "вполне подходит к его силам", как рассказывает об этом Барри Корнуолл. Пьеса не только прошла с блестящим успехом, но, будучи напечатана, выдержала семь изданий в течение одного года и принесла Матюрену тысячу фунтов стерлингов.

"Бертрам" был поставлен без имени автора и нашлись лица, которые приписывали его себе. Это обстоятельство заставило Матюрена приехать в Кондон, объявить себя автором пьесы и впоследствии писать не иначе, как под своим именем. Некоторое время он привлекал к себе в Лондоне общее внимание и был принят как нельзя лучше в литературных кружках, в которые покровительство Байрона и В. Скотта открывало ему свободный доступ. Издатель Джон Мёррей, который издавал сочинения всех корифеев тогдашней литературы, был с ним особенно любезен и даже предложил ему свое гостеприимство. Тем не менее, Матюрен остался не совсем доволен приемом, оказанным ему в Лондоне.

Две следующия пьесы Матюрена не имели успеха. Неудачи, постигавшия его на драматическом поприще, были еще усилены ожесточенной критикой, направленной против "Бертрама". Все это вместе взятое, заставило Матюрена отказаться от работы для сцены и исключительно посвятить себя роману.

"Женщины", "Мельмот-Скиталец" и "Альбигойцы", из которых каждый имеет звоих поклонников, готовых признать его chef d'oeuvre'ом Матюрена, хотя, по общему мнению, первое место между ними отводится "Мельмоту ".

Матюрен до конца жизни занимал кафедру церкви св. Петра, продолжая привлекать множество слушателей своими живыми и красноречивыми проповедями. Он умер 30-го октября 1824 г. в нестаром возрасте 43 лет, как говорят, оттого, что ночью проглотил по ошибке какое-то наружное лекарство вместо внутренняго.

Жизнь Матюрена вообще была небогата внешними событиями и заключалась, главным образом, в борьбе с бедностью, которую не многим облегчал успех его произведений. Помимо обременявшого его чужого долга, он и сам лишен был способности расчетливого обращения с деньгами, что никогда не позволяло ему выйти из затруднительного положения. Когда получались им сколько-нибудь значительные суммы, он давал обеды и балы или заново отделывал свой дом. Он страстно любил танцы и гордился тем, что он лучший танцор из всех членов государственной церкви. Кроме того, он был искусным певцом, прекрасным чтецом и отличался уменьем приятно и изящно говорить в обществе; поэтому он был очень популярен во всем Дублине и появлялся в самых аристократических салонах. Его танцовальные вечера, на которых он сам и его жена были чрезвычайно любезными хозяевами, славились в Дублине. Его жена всегда была одета по моде и должна была румяниться по требованию мужа. Сам Матюрен был высок ростом, строен и прекрасно сложен. Он очень заботился о своем костюме и обыкновенно носил "хорошо сшитый черный сюртук, узкие панталоны светлого цвета, а зимой, кроме того, чрезвычайно широкий плащ".

Сохранилось много рассказов об его щедрости, обаятельности и эксцентричности. Несмотря на постоянную нужду в деньгах, он подарил одному бывшему воспитаннику свою поэму "Ватерлоо", написанную на премию коллегии Троицы и разошедшуюся впоследствии в огромном количестве экземпляров. Он так любил общество, что не мог быть один, даже тогда, когда писал, и очень любил, чтобы в его комнате сидели его жена и которая-нибудь из её замужних сестер, к которым он также был искренно привязан. По свидетельству Аларика Уоттса, "за исключением нескольких невинных странностей, в частной жизни он не оставлял желать ничего лучшого".

Эти странности составляли всегдашнюю принадлежность Матюрена и встречали к себе различное отношение у тех, которые оставили нам более подробное описание личности его. Повидимому, оне исходили из его нервной, своеобразной натуры, искавшей, между прочим, проявить себя б необычности внешняго вида и поступков. Так о Матюрене существует рассказ, что одно важное духовное лицо пригласило его к себе, чтобы предложить ему повышение. Матюрен заставил ждать себя и наконец явился в фантастической одежде, декламируя отрывки из "Бертрама", которого писал, и с гусиными перьями за ушами. Хозяин был так поражен его видом, что тотчас же удалился, приняв его за человека не в здравом уме. С тех пор Матюрен должен был оставить всякую надежду на повышение. Едвали можно предположить, чтобы, крепко держась за свою профессию и постоянно нуждаясь в деньгах, Матюрен намеренно разыграл такую сцену и по собственному желанию навсегда закрыл для себя дальнейшие выгоды, какие могло принести ему его звание. Тем не менее, его необычный костюм и оригинальная манера держать себя многим казались чем-то напускным, аффектированным. Байрону он показался щеголем дурного тона. Один французский писатель рисует следующий портрет его: "Можно написать целый том о странностях Матюрена. Красивый танцор и мрачный романист, пишущий одним взмахом пера свои необычайные фантазии, умирающий с голоду и появляющийся на балах, светский человек и театрал, фатоватый, гордый, влюбленный в кадриль, в игорный стол, в рыбную ловлю, - таков Матюрен, которого мы встретили в октяоре на берегу озера, вооруженного огромной удочкой, одетого, как бальный кавалер Лондона или Дублина, в легких башмаках и в шелковых ажурных чулках". Другой писатель дает несколько иной портрет Матюрена во время занятия рыбной ловлей: он видел его одетым в старое, черное платье, с непокрытою головой и шеей.

силы в обществе людей весьма невысокого уровня. Но возможно, что этот упрек лишь усиливает и обобщает склонность Матюрена к общению с людьми. На самом деле, он не только много писал, но и много читал, и чтение его было весьма разнообразно. Любимыми прозаическими писателями его были Локк, Аттербёри и отчасти сродные ему по фантастичоскому направлению Монк Льюис и мистрис Радклиф. Из поэтов он выше других ценил Попа и Крабба, а из своих современников Скотта и Мура, но не любил Байрона.

После него осталось несколько ненапечатанных произведений, которые, однако, погибли для потомства. Вскоре после его смерти, Вальтер Скотт, всегда принимавший в нем участие, предложил его вдове издать то, что уцелело в его бумагах, и между прочим роман "Осада Салерно", но собственные денежные и домашния затруднения не дали возможности Вальтер Скотту исполнить это обещание.

Впоследствии один из сыновей Матюрена, Уильям, желая уничтожить всякое воспоминание о том, что отец его некогда близко стоял к театру, истребил все его не изданные рукописи и переписку. Это обстоятельство всего более объясняет недостаток дошедших до нас подробностей о личности писателя, принадлежащого к числу самых интересных в истории литературы. Вероятно, другой сын его, Эдуард, автор "Монтесумы" и др. романов, иначе отнесся бы к памяти отца, но в то время он находился в Америке. Дочь Матюрена, в настоящее время мистрис Уокер, после смерти отца осталась малолетней, и потому на нее не может падать ответственности за уничтожение его бумаг.

Черты автора Мельмота сохранились в художественном бюсте, составляющем собственность леди Уильд, племянницы жены Матюрена. Это - или бюст, исполненный, по просьбе Вальтер Скотта и хранившийся сперва в его замке, или же воспроизведение маски, снятой с умершого. Хотя бюст изображает человека уже пожилого, но годы лишь незначительно изменили его лицо, если сравнить его с юношеским портретом, появившимся в "New Monthly Magazine" и воспроизведенным в настоящем издании.

II.
Произведения Матюрена и оце
Мнение Вальтер Скотта о "Монторио", - Достоинства и недостатки "Молодого ирландца" и "Милетского вождя". - "Альбигойцы". - "Женщины". - Значение Матюрена в английской и французской литературе. - Влияние его на Виктора Гюго и Бальзака. - "Мельмот" с точки зрения Бальзака, Бодлера, Теккерея и Пушкина.

Матюрена обыкновенно считают последователем школы Анны Радклиф. Так смотрел на него и А. В. Дружинин, ставя его в один ряд с названной писательницей и Монк Льюисом. Начало такого воззрения на Матюрена следует искать в совпадении времени появления его первых произведений с эпохою громкой известности фантастической школы Радклиф, хотя тогда уже начинавшей склониться к упадку. Такими глазами взглянул Вальтер Скотт на первое произведение Матюрена "Семья Монторио", которому издатель придал еще другое, более заманчивое название "Роковая месть". Вальтер Скотт в своем критическом отзыве об этом романе говорит: "Среди многих плоских подражаний "Удольфского замка" {Правильнее "Тайны Удольфского замка", роман Анны Радклиф.}, мы напали неожиданно на произведение, которому посвящаем настоящую статью; несмотря на то, что это произведение дурного вкуса, мы чувствовали себя незаметно охваченными им и повременам не могли не относиться с особым уважением к способностям автора, мы никогда не желали в такой степени помочь заблудившемуся путнику, как этому молодому человеку, вкус которого гораздо ниже его способности воображения; мы никогда не видали более замечательного примера гения, ослабленного качеством работы, к которой он применяет себя... Мистер Мёрфи {Псевдоним Матюрена, каким он подписывал свои первые произведения.} обладает сильною и могучею фантазией и большим уменьем владеть языком. В сюжете замечается влияние других писателей, и этот недостаток оригинальности можно присоединить к указанным уже несовершенствам. Но автор чувствует и понимает характеры по своему, и это уменье позволяет нам судить об его способностях".

"Мельмота", находит, что, при всех достоинствах романа, автор "невыполнил в нем обещаний, какие позволял ожидать от него "Монторио"... остающийся несомненно лучшим из его произведений". И Томас Мур, в примечаниях к сочинениям Байрона, в 1832 г., говорит, что "Монторио" Матюрена - единственное из его произведений, пережившее его. Мы отмечаем эти похвалы, воздававшияся первому, наименее зрелому произведению Матюрена, только чтобы указать впечатление его на современников, так как на самом деле не может быть речи о превосходстве "Монторио" над "Мельмотом" и "Женщинами".

Даже "Молодой ирландец", который, по своему построению, должен быть назван худшим из сочинений Матюрена, уже в позднейшую эпоху, в 1852 г., автором статьи в "The Irish Quarterly Review" признается "столь же блестящим по мысли, как "Монторио", и столь же глубоким по страстности чувства, как "Вертер". Однако, французский критик произведений Матюрена, Густав Плант, находя слог этого романа "более чистым и сдержанным, в сравнении с другими его романами", высказывает вместе с тем, что композиция его совершенно лишена порядка и последовательности. Правда, в названном романе, почти непонятным образом, соединяется чрезвычайно тонкое понимание человеческого сердца, с самыми наивными описаниями, выказывающими в авторе полное незнание той жизни, какую он изображает. Так, находящаяся там исповедь старой умирающей женщины о том, как она инстинктивно открыла убийцу, написана с несравненной силой и драматизмом. Там же встречается лицо - мисс С. Клер, которая, не появляясь на сцене, необыкновенно живо рисует себя в своих письмах и т. п. В то же время там выводится жизнь аристократки в таком странном виде, что автор, очевидно, этой жизни совершенно не знал.

Подобное же сочетание поразительных достоинств с вопиющими недостатками встречается и в "Милетском вожде". Сюжетом этого романа служит легенда, будто отряд милетцев некогда основал колонию в Ирландии. Тэльфорт говорит об этом романе: "Он проникнут холодным и туманным величием, которое, несмотря на его яркие недостатки, оставляет неизгладимый след в душе. Но никогда, быть может, не существовало произведения более неровного; в нем чередуются самый грубый плагиат с самой смелой оригинальностью". С "Милетским вождем" связаны два замечательные случая литературных совпадений, из которых первое, вероятно, было случайным, а последнее - преднамеренным. Первое из них заключается в сходстве некоторых мест "Милетского вождя" с начальными глазами "Ламермурской невесты", автор которой едвали сознательно заимствовал их у Матюрена. Иное можно сказать о подобном же сходстве с "Милетским вождем" некоторых эпизодов "Mademoiselle de Maupin", известного романа Теофиля Готье, если принять во внимание, что "Милетский вождь" был переведен на французский язык графиней де Молле в 1828 г.

Резюмируя свое мнение о трех названных романах и о позднейшем романе "Альбигойцы", Густав Планш говорит: "Из этих четырех книг ни одна не могла бы быть написана посредственным писателем. Тем не менее, если бы Матюрен не написал ничего другого, его имени едвали бы удалось спастись от забвения".

"Альбигойцы", последний из напечатанных романов Матюрена заслужил те же похвалы и те же порицания, как и названные выше. Он посвящен эпохе Крестовых походов и написан, очевидно, под влиянием Вальтер Скотта. О нем критик Blackwood Magazine говорит: "Он содержит достаточное количество обычных ошибок автора, но и не меньшее количество блеска, разнообразия и сильных описаний. Читателю часто приходит желание, чтобы автору было знакомо редкое искусство исправления своих произведений, и чтобы это искусство было приложено к последнему и лучшему из них". Даже в современной критике можно встретить мнение, что "Альбигойцы", при всех очевидных недостатках, обладают качествами, отсутствующими даже в "Мельмоте", а именно - высокою и нежною поэтичностью некоторых сцен.

"Женщины" и, в особенности, "Мельмот - Скиталец". О первом из них Густав Планш говорит: "В "Женщинах" выказывается необычайно тонкое изящество, которого трудно было ожидать от автора "Монторио"; чистая фигура Евы выделяется с нежностью лучших фигур религиозных живописцев, и во всем этом романе более реального наблюдения, чем в других произведениях Матюрена; он всех их умнее и трезвее, и потому на его долю выпал более единодушный успех". Следует заметить, что Матюрен более тщательно отнесся к построению его, чем он делал это обыкновенно.

Недостатки Матюрена до такой степени бросаются в глаза, что не нуждаются в особом указании их. При его поразительном таланте, замечательной способности проникновения в сущность человеческой личности и несравненной живости описаний, не поддаются объяснению или оправданию, ни напыщенность его стиля, ни пренебрежение самыми элементарными правилами литературной архитектоники. Несправедливо было бы, однако, ради этих несомненных недостатков, умалять литературное значение Матюрена. В действительности, это - недостатки техники, внешняго литературного искусства, которое приобретается трудом и временем; они не должны затмевать в наших глазах творческих достоинств Матюрена, которые, в своем роде, являются безпримерными. Правда, трудно назвать другого писателя, у которого форма так мало соответствовала бы размерам его таланта, или который более вредил бы возвышенности и тонкости своего замысла огромными недостатками выражения его. Но, с другой стороны, знакомясь с Матюреном, трудно не согласиться с Амеде Пишо, сказавшим про него: "Если бы Матюрен не был самым эксцентричным из писателей, он был бы величайшим гением английской литературы". Если бы Матюрен мог приводить в порядок свой материал и исправлять свой слог, он, без сомнения, занимал бы высокое место среди английских классиков. Однако, этот необузданный, бурный талант не был лишен ни склонности к отделке стиля, ни способности к искусному построению, как это можно видеть по некоторым отдельным местам даже более слабых его произведений. Корень его недостатков лежит не в природном несовершенстве его таланта, а в неустойчивости его характера и в неблагоприятных внешних обстоятельствах.

При всей спешности и небрежности работы, сочинения Матюрена переполнены идеями, оригинальность, сила и тонкость которых выдвигают его далеко вперед той эпохи, когда он писал. Если начало его деятельности примыкает к школе Радклиф, и отклики этой школы замечаются и в позднейших его произведениях, то все-таки его идеи и характеры всегда остаются вполне оригинальными. Они теснятся в его мозгу и рвутся оттуда с такою силою и с таким изобилием, что его перо как будто хватает первые попадающиеся под него слова и образы, чтобы как-нибудь воплотить эти мысли. Поэтому его сочинения полны сырого материала, который, при более тщательной обработке, превратился бы в эпизоды, навсегда остающиеся в литературе. На сколько даже такия, вовсе не обработанные места проникнуты "духом времени" мы видим из того, что в них заключаются идеи, которые, в более развитом виде, служили основою безсмертных произведений. Авторов последних никто не упрекнет в позаимствованиях у Матюрена; тем не менее, несправедливо было бы отрицать знаменательность факта, что не только "Ламермурская невеста" имеет сходство с "Милетским вождем", но и в основной мысли "Манфреда" Байрона есть много общого с главной идеей "Бертрама", написанного раньше.

славу были установлены по преимуществу во французской литературе. В этой последней заметнее выступает высокое литературное значение Матюрена, как предтечи романтической школы, которое и определяет должным образом место его в истории литературы нашего века. Влияние его во французской литературе обширно и глубоко. Каждое из его произведений, тотчас же по его появлении, переводилось на французский язык; "Мельмот" вышел даже в двух переводах. Барон Тэйлор и Шарль Нодье приспособили "Бертрама" к французской сцене, и Густав Планш написал наиболее подробный и сочувственный разбор всех сочинений Матюрена. Влияние Матюрена отражается особенно ярко в первых произведениях Виктора Гюго; так, в "Han d'Islande" шесть глав снабжены эпиграфами из "Бертрама". Автор первого критического отзыва о названном романе, Шарль Нодье сравнивал Гюго именно с Матюреном.

Влияние Матюрена на французскую литературу не ограничилось романтиками: оно простирается и на последующую школу, аналитическую, представителем которой является Бальзак. Бальзак был еще более страстным почитателем и пропагандистом выдающагося литературного значения Матюрена, чем романтики, повидимому, более родственные последнему. Он посвятил "Мельмоту" целый этюд в "Comédie humaine", назвав его: "Мельмот, примиренный с церковью".

"Мельмоту" выдвинуло этот роман на то место, какого он заслуживает среди безсмертных произведений нашего века. Известно, что Бальзак не был щедр на похвалы и не был склонен восторгаться чужими произведениями; поэтому мнение его о "Мельмоте", как "о величайшем творении одного из величайших гениев Европы" не может считаться случайным риторическим выражением. Разсматривая Мельмота по сравнению с другими знаменитыми образами литературы XIX века, мы не можем не признать, что необычайная, обаятельная личность безпокойного и безжалостного скитальца, действительно, могла быть порождением только гениального таланта. Естественность в ней соединяется с неестественностью, отталкивающия стороны - с привлекательными, возвышенные - с демоническими; пусть все это неуравновешено, но, даже и в таком виде, фигура, созданная Матюреном, не имеет себе подобной; мы напрасно стали бы искать другое создание, напоминающее ее, даже у писателей, прославившихся силой своего воображения и своими демоническими лицами, каковы Гёте, Байрон; Кальдерон, Марлоу, Гофман и Казот. Кроме необычайной силы и яркости творчества, проявляемых в главной фигуре романа, Матюрен отличается от названных авторов еще тем, что не преклоняется перед ней, как пред олицетворением высшей самостоятельной силы, и симпатии его всегда остаются на стороне тех, кто умеют "сопротивляться злому началу".

Бальзак ставил Мельмота на ряду с великими классическими образами Дон Жуана Мольера, Фауста Гёте и Манфреда Байрона. Бодлер называл Мельмота "великим сатаническим созданием достопочтенного Матюрена"; он прибавлял: "Может ли быть что-нибудь выше и могущественнее, по сравнению с бедным человечеством, чем этот бледный, скучающий Мельмот?" Тэккерей вспоминает уже под старость о том впечатлении, какое в юности производило на него описание мрачного блеска глаз Мельмота. Пушкин, заставляя Татьяну восхищаться, между прочим, "Мельмотом, бродягой мрачным", называет в примечании роман Матюрена "гениальным произведением".

"Мельмот" был переведен в двадцатых годах на русский язык, в шести небольших томах, под заглавием "Мельмот - Скиталец". На намять об этом переводе, мы оставляем это название, хотя правильнее было бы перевести "Мельмот - Странник".